Дар Монолита 3 page. Я вздохнул и лег рядом с Хип, закрыл глаза

Я вздохнул и лег рядом с Хип, закрыл глаза. Сон не шел, и на ниточку сознания сами собой нанизывались яркие, блестящие бусины мыслей и воспоминаний, тех, что сохранились после генеральной чистки памяти, устроенной мне Выбросом. И при этом я чувствовал сейчас странный, глубокий покой, какую-то безмятежность, словно все, что было в жизни плохого, навсегда ушло в прошлое. О странностях Координатора думать сейчас не хотелось, о том, где мы оказались, тоже. Потом, все потом… а пока просто лежать с закрытыми глазами, не снимая защитного комбинезона просто потому, что лень, да и уверен был я, что никакой заразы я на нем не притащил: «Кольчуга-2М» не только «зарастила» пулевую пробоину, но и очистилась от пыли и радиоактивной грязи, о чем сообщали показания счетчика. Обо всем думать завтра… все равно без объяснений этого странного человека, Прохорова, разобраться в том, что происходит, было невозможно.

* * *

Координатор вовсе не был похож на себя вчерашнего — замкнутого, бубнящего под нос безумца, несколько часов простоявшего в огороде, словно памятник. Нет, сегодня он был улыбчив, пытался шутить, галантно пригласил Хип за стол, сам накрыл завтрак — чай, бутерброды, яйца всмятку и салат из свежего редиса. Если не обращать внимания на неживые, странные глаза, то и в словах, и в жестах, даже в мелочах Прохоров был интеллигентным, пожилым ученым, кем, собственно, он себя и заявлял, прибавляя странное звание «Координатор».

— Что-то вы совсем нелюбопытны, уважаемые сталкеры, — улыбнулся он, снимая с печи большой помятый чайник. — Совсем не похоже это на вашу породу. Забросило черт-те куда, встретили весьма странного деда, но и вчера молчим, и сегодня, только вежливость изображаем да осматриваемся. Непорядок… я-то соскучился по живому общению. Вижу, есть вопросы. Задавайте.

— Где мы? — тихо спросила Хип. — В смысле, где оказались? И кто вы сами?

— Ну… скажем так, оказались вы в Зоне. Немного другой Зоне, правда. Постараюсь объяснить… хм. Аналогия не самая грамотная, но вот возьмем, например, простую книжку…

Координатор подошел к книжному шкафу, скрипнули дверцы, и Прохоров вытащил небольшой серый томик «Отчеты второго отдела лаб. Х-8», изогнул, с шелестом пролистал страницы.

— Книга… смотрите, сколько страниц, хм… и на неискушенный взгляд, все странички совершенно одинаковы. Бумага, размер, химический состав краски, волокна перемолотой древесины… текст везде читается слева направо, поля, строчки, один и тот же набор букв алфавита. Пока не понимаете?

Хип покачала головой, я просто слушал. Прохоров кивнул и коротким движением захлопнул раскрытую книгу.

— Хм… страницы на самом деле одновременно и разные. Текст одной не будет скопирован с другой. Бумага соседних листов может быть хуже или лучше отбелена, на какой-то из страниц, где-нибудь на полях, может обнаружиться крошечный кусочек коры или галочка, поставленная читателем. Просто раньше вы жили на одной страничке, а теперь, не без помощи Монолита, перескочили на другую.

Точно, рехнулся профессор… вид такой, словно он нам какую-то тайну открыл, улыбается, книгу в руке держит.

— Вижу, не совсем понятно. Попробуем иначе, хотя сравнение, конечно, тоже будет топорное и не совсем верное. Ну… вот…

Из того же шкафа Координатор достал огрызок карандаша, подошел к столу, ненадолго задумался, прихлебывая чай, после чего прямо на столешнице изобразил большую, жирную точку, длинную линию, квадрат и, объемным рисунком, куб, даже немного заштриховал грани. За кубом профессор изобразил большой знак вопроса.

— Кажется, я догадалась. — Хип покачала головой.

— Ну да, просто… сколько точек уместится на прямой? Теоретически — бесконечное количество, а практически — много. Нереально много. Сколько прямых поместится в плоскости? А сколько плоскостей в объемной, трехмерной фигуре? Ответ очевиден. Ну а дальше, извините, изобразительные возможности уже не позволяют… просто хочу сказать, что та грань многомерного мира, к которой вы привыкли, которую вы и считали за единственную, объективную реальность, это всего лишь одна страничка книги-вселенной, плоскость в объемной фигуре, точка на прямой. Уж вам-то удивляться не стоило, право…

— Почему же? — спросил я, еще только начиная осознавать сказанное профессором.

— Вспомни, сталкер… ты ничего не чувствовал, когда переступал границу Зоны? Короткий озноб, может быть… головокружение. Легкий страх… это обычно мгновенное, мимолетное ощущение, которое у каждого, наверное, свое.

Координатор понял по моему виду и так, что здесь он прав. Да, я определенно ощущал переход с «чистой» земли «нейтралки» на жухлый травяной войлок Зоны.

— Почему за границами Зон не возникают аномалии, разрушаются некоторые артефакты, например «душа»? Почему Институт был построен в непосредственной близости от границы Зоны?

— Вы хотите сказать, что Зона — соседняя страничка мира? — Хип задумчиво прикрыла глаза.

— Это всего лишь мои догадки, — Координатор усмехнулся. — Одно скажу точно. В изучении Зоны я продвинулся значительно дальше нашего общего знакомого, которого вы знаете как Болотного Доктора. Соответственно я знаю о Зоне намного больше любого ученого в мире. Но и я до сих пор не скажу вам, что такое Зона. Потому что моих знаний не хватает даже на треть ответа на ваш вопрос, сударыня. Я не знаю… но мне представляется, что Зона — это все-таки не соседняя страничка, нет. Просто измятый, изорванный, запачканный чернилами, протертый до дыр краешек нашей страницы, над которой поиздевался недалекий, плохо воспитанный школяр. Причем как раз этот износ, сквозные дыры в бумаге позволяют заглянуть на соседние страницы. Просто, не в обиду, есть знания, которые совершенно недоступны человеку… и хотелось бы знать, да не выходит. Зрячий не сможет объяснить слепому от рождения, чем отличается синий цвет от красного или на что похоже море или облако. Не потому, что слепой хуже соображает, вовсе нет, просто… он не в состоянии представить то, о чем ему рассказывают. Или же представит, но по-своему, без зрительных образов… а что касаемо тех самых граней реальности, то в этом плане абсолютно все люди слепые от рождения, и им просто не дано увидеть, а только вообразить. Тогда выбор простой… или смириться с невозможностью полного познания Вселенной или…

Координатор помолчал, с тихим шорохом провел ладонью по небритому подбородку, поправил очки, и, вздохнув, продолжил:

— …Или перестать быть человеком.

Прохоров допил остывший чай, встал из-за стола и прошел к окну.

— С этим, по-моему, выяснили. Перехожу к ответу на второй вопрос. Виктор Сергеевич Прохоров, профессор, биофизик. Руководитель научно-исследовательской группы, известной вам как «О-сознание».

Я выдохнул… так вот откуда была мне смутно знакома эта фамилия — Прохоров. Из странных баек у костра, из слухов, гулявших среди «ботаников», из рассказов опытных бродяг… я их считал мифами, выдумками. Версий тем не менее было множество, одна фантастичнее другой. Кое-кто из сталкеров всерьез верил в «Хозяев Зоны», которыми считались бывшие ученые из «О-сознания». Кто-то говорил, что эта группа и создала Зону во время какого-нибудь неудачного эксперимента. Доктор тем не менее считал все эти эксперименты напрасной тратой денег и сил и даже отрицал возможность искусственного появления Зоны, а уж он-то точно имел отношение к научной работе, проводившейся в заброшенных лабораториях. Кося Депутат, помешанный на инопланетянах, считал, что Монолит — это корабль, который прилетел из космоса, а в нем соответственно «О-сознание» и сидело в качестве пилотов. Конечно, не на пустом месте возникали все эти легенды… взять тот же «Монолит». Группировка загадочная, в высшей степени странная, практически неистребимая, и сколько ни пытались с ней справиться «Долг» и «Свобода», сколько бы ни били фанатиков, все было бесполезно — новые бойцы «Монолита» появлялись словно из ниоткуда. Армейцы тоже не раз пытались воевать с «монолитовцами», однако Зона далеко не полигон для учений, и войска несли буквально катастрофические потери еще до вступления в огневой контакт. «Монолит» был неистребим… да, он не раз слабел, иногда почти исчезал, и, когда уже все думали, что вот оно, наконец-то прибрала Зона фанатиков, на границе Красного Леса, Темной долины и даже по северному краю Янтаря появлялись группы бойцов в серых комбинезонах. Отлично вооруженные, беспощадные, совершенно бесстрашные воины с ясными, чистыми глазами и счастливыми улыбками, они не видели разницы между «долговцем», «фрименом» или вольным бродягой: всех нас «монолитовцы» называли одинаково — «неверные». А любой «неверный», понятное дело, подлежал немедленному уничтожению, за исключением тех только случаев, когда сам становился фанатиком. Кто занимается снабжением группировки, и, надо сказать, отменным снабжением, по каким каналам «Монолит» исправно получает отличное оружие, боеприпасы, консервы, и кому, наконец, это выгодно, не знали даже те люди, которым положено все знать по долгу службы. Мало того, спецы, начинающие докапываться до истины, очень странно умирали или уже никогда не могли вернуться к работе — инсульт, сердечный приступ, шизофрения или просто превращение в слюнявый овощ случались с ними настолько часто, что о простых совпадениях речь идти не могла. Трофейные автоматы самых различных моделей, тяжелое вооружение, пулеметы, зенитные комплексы всегда отличались отменным качеством и полным отсутствием маркировки — выпущены они могли быть где угодно. Допросить пленного «монолитовца» еще ни у кого не выходило — одни разбивали голову о стену, другие откусывали себе язык, умирая от шока и кровопотери, третьи умудрялись усилием воли остановить сердце. Вот и ограничивались все знания не то о группировке, не то о военизированной секте парой слухов, в которых и фигурировало загадочное «О-сознание».

— Зона, как вы, наверно, знаете, началась не в две тысячи шестом году, когда случился Первый Выброс, а значительно раньше. — Прохоров кивнул, снова взял карандаш и начал рядом со своими схемами выводить контуры кристалла. — И в немалой степени возникновению Зоны поспособствовала наша группа. Именно мы выпустили джинна, не зная, к чему все это в конечном итоге приведет. Я не знаю, каким образом возникла Зона. Я не знаю, как устроен Монолит, какие силы он задействует, хотя могу догадываться, какие именно. Но то, что именно наша работа привела к катастрофе, я уверен абсолютно. Впрочем, все по порядку…

Прохоров закрыл глаза и опустил плечи. Огрызок карандаша сухо треснул в его пальцах, сломавшись пополам.

— Выслушайте меня… просто… просто мне нужно это рассказать. Считайте это исповедью того человека, который во мне еще остался. Срок, отпущенный моему человеческому сознанию, моей личности, всему тому, что осталось от профессора Прохорова, истекает уже очень скоро. А мне не хотелось бы уходить вот так…

Я вдруг увидел, как в тусклом, мертвом взгляде Координатора промелькнуло что-то, похожее на обычную человеческую горечь. Однако это длилось меньше секунды, после чего Прохоров выпрямился, поправил очки, откашлялся и заговорил:

— В тысяча девятьсот семьдесят втором году во время разработки песчаного карьера был обнаружен объект невыясненной природы. Своей формой он был похож на гигантский монокристалл берилла, однако с точностью опознать химический состав объекта не представлялось возможным — любые попытки взять часть вещества на анализ не увенчались успехом — даже алмазные резцы не оставляли на нем царапин, ударные нагрузки тоже ни к чему не привели. Спектральный анализ провалился тоже — найденный, скажем так, камень попросту поглощал свет… да, я не сказал? Так вот… объект был чернее сажи. Он выглядел куском космической тьмы, свет не отражался от его поверхности. Мы и форму-то смогли увидеть после того, как «берилл» покрылся пылью. А так ни бликов, ни оттенков, ни полутеней — длинный прямоугольник абсолютной черноты — то еще, хочу я вам сказать, зрелище. Ну и учитывая размеры… был он, конечно, значительно меньше, чем сейчас, но кристалл уже тогда имел пять метров в ширину, три с половиной в толщину и двенадцать с копейками в длину. Добавьте к этому вес в восемьдесят тонн… для транспортировки в лабораторию пришлось даже прокладывать временную ветку железной дороги. Штуковину окрестили объектом семьдесят четыре и начали пытаться изучать… да, именно так — пытаться.

— Но… я, конечно, не особенно прилежная была ученица. — Хип смущенно опустила взгляд. — Но всякими такими вот штуками очень интересовалась. Это же вроде летающих тарелок, или Несси, или, там, Тунгусского метеорита. Такие книжки я запоем читала, а вот про этот кристалл ничего не было…

Прохоров усмехнулся, покачал головой.

— Похвальная тяга к знаниям, сударыня. Но, видите ли, то, что подается на обед широкой аудитории, вовсе не означает того, что предложенный продукт доброкачественен или полноценен. То, что разрешено популяризировать, лишь незначительная верхушка айсберга, крошки со стола современных исследований, поверьте. Для того, чтобы утолить любознательность, хватает и этого, тем более что нынешнее человечество в массе своей лениво и нелюбопытно. Да и не в том суть… вы упомянули о Тунгусском метеорите. Широкой аудитории было объявлено, что осколков метеорита найдено не было. И только два десятка человек во всей стране знали, что метеорит, а точнее, объект под номером тридцать девять находится в закрытом Новосибирском институте. Обычным космическим телом прозрачную восьмиметровую сферу с нестабильной массой и аурой из необъяснимых флуктуаций пространства-времени назвать сложно… и таких вот штукенций только в нашей стране под сотню, им даже порядковые номера присвоены. Что-то выкопали, что-то сверху упало, что-то материализовалось непонятно откуда. Научные комиссии годами изучали, копались, выдвигали версии… толку-то. Практической пользы все эти исследования, к сожалению или, может, счастью, не приносили. А вот с объектом семьдесят четыре история получилась другая… хм…

Я курировал исследования с того самого момента, как нашу группу вызвали на место находки. Первые наблюдения, опыты, характеристики… выяснились странные, любопытные вещи, первый отчет руководству… перевозка объекта в секретный лабораторный комплекс под Припятью, новые эксперименты. Результаты… ну, впрочем, по порядку.

Объект номер семьдесят четыре, или просто Монолит, как мы его неофициально называли, оказался крепким орешком. И, если быть честным, он им и остался… что мы только с ним ни делали — пытались и резать, и просвечивать, нагревать, охлаждать… толку ноль. До тех пор, пока я не приказал попробовать просветить Монолит промышленной рентгеновской установкой. Излучение было поглощено без остатка, но объект, если можно так сказать, впервые прореагировал на внешнее воздействие — несколько часов он излучал слабый синеватый свет, после чего из космически-черного стал просто черным, блестящим, как свежий скол антрацита. Образец вещества взять было по-прежнему невозможно, результат слепого опыта тоже ничего нам не объяснил… но с тех пор в лаборатории начали происходить странные вещи. Коллеги стали жаловаться на сонливость, апатию, головную боль. Стоило подойти к Монолиту, как начинала кружиться голова, падало настроение, иногда даже человек ненадолго заболевал, словно от легкой простуды — краснели глаза, повышалась температура, закладывало нос. Почему это происходит, было неясно — объект не выделял никаких токсинов, воздействие не регистрировалось приборами, — но человеку, определенно, становилось заметно хуже вблизи Монолита. Дальше — больше. Один из молодых, да ранних, мой ассистент Казимиров, снимая показания приборов, обратил внимание, что издохла одна из крыс, клетки с которыми поместили рядом с объектом. Когда он вынимал из клетки мертвого зверька, его соседка, недолго думая, тяпнула моего ассистента за палец. Хм… Казимиров потом рассказывал, что в сердцах пожелал наглой крысе сдохнуть на месте. Что та незамедлительно и сделала. Опыт повторили… эффект был не столь выраженным, как в первый раз, однако Казимиров усилием мысли подавлял рост бактериальных колоний, влиял на развитие проростков пшеницы, управлял поведением подопытных животных. Старший научный сотрудник Никольский обнаружил у себя способность телекинеза, а лаборант Арбатов смог передавать мысли на расстоянии, мало того, даже управлять человеком, прочие сотрудники не проявили никаких особенных талантов. Версия, что Монолит пробуждает скрытые возможности человека, рассматривалась недолго — на некотором удалении от кристалла все открывшиеся способности сходили на нет. После отправки отчетов был получен приказ сохранить за мной место руководителя и частично сменить состав: Казимиров, Арбатов и Никольский остались, а из Москвы прислали еще шесть ученых. Был введен новый уровень секретности, лаборатория переведена в подземный комплекс, группа переименована в «О-сознание», после чего работа продолжилась. Монолит продолжал оставаться для нас загадкой, однако мы уже умели с ним взаимодействовать, вслепую разыскивая новые рычаги… знаете, как подопытные макаки: нажатие желтой клавиши — и в лоток падает банан, красной — обезьяну бьет током. Макак не понимает, да и не в состоянии понять, как именно работает механизм, но тем не менее он быстро узнает, что будет после нажатия той или иной клавиши… мне стыдно признаться, друзья, но мы и были теми самыми подопытными зверьками, ощупью искавшими новые клавиши. И мы их, к сожалению, находили, пусть и путем слепых проб и ошибок. Оказалось, что Монолит жадно поглощает электрическую энергию, и после подпитки эксперименты вблизи него становятся более результативными — естественно, мы подвели к кристаллу силовые кабели. Что способности человека к телекинезу или внушению возрастают во много раз, если ученого-оператора погрузить в гель специальной капсулы, где влияние внешних раздражителей сводилось бы к минимуму. Что если от капсулы подвести к Монолиту кабель, по которому бы передавались биотоки головного мозга, то часто возникала и обратная связь — оператор погружался в состояние, похожее на кому, причем сам он мог в это время видеть, слышать и воздействовать на объекты с особой эффективностью. Операторы утверждали, что во сне они проходили сквозь стены, могли передвигать предметы, читать текст закрытых книг — многочисленные опыты подтверждали, что ощущения объективны. Эксперименты на животных, а потом, конечно, и на людях… результаты шокировали. От легкого внушения до полного уничтожения личности мишени… да, заключенных, которых привозили буквально пачками, иначе и не называли. Оператор мог воздействовать на мишень на любом расстоянии, умел находить ее среди миллионов людей просто по мысленному образу, фотографии, личной вещи. Наша группа фактически стала секретным оружием… да, мы не заблуждались относительно того, в какой области будут применены пусть скупые пока, но смертоносные знания. Это было понятно тогда уже, когда в Москву был отправлен первый отчет о смерти подопытного животного.

— И вы все равно продолжали работу, — я не спросил, а утвердительно кивнул. Прохоров не стал спорить.

— Конечно же мы продолжали работу. В любом случае за нас ее сделал бы кто-нибудь еще, если б мы вдруг отказались, мотивируя неэтичностью, жестокостью экспериментов и прочей чепухой. Уничтожить Монолит я не мог — даже бризантная взрывчатка не оставляла на нем следов, не говоря уже о том, чтобы повредить, атомной бомбы под рукой не оказалось, причем не факт, уважаемые, далеко не факт, что ядерный взрыв мог бы уничтожить эту странную штуковину. Да… должно быть, вы подумаете, что я уцепился за эту работу по причине научного любопытства или шанса обрести власть? И отчасти будете правы… конечно же это была удивительная возможность продвинуться в познании, так бестолково, бездарно загубленная. Ну и власть, конечно. Не потому, что к ней стремился — поверьте, это последнее, чего бы я хотел в своей жизни. Я просто не имел права бросить проект, не зная, кто придет мне на смену, и соответственно даже не предполагая, что сотворит с такой силой мой заместитель.

Координатор потянулся к пачке папирос, вытащил одну, помял мундштук.

— Я в общем-то и начал курить в то время… снова, после многолетнего перерыва, хотя, по идее, как никто другой должен был следить за своим здоровьем. Но без допинга, скажем так, работать уже не получалось. Вам приходилось… убивать человека усилием мысли? Да-да, вы лежите в капсуле, весь в проводах, присосках, вокруг вас теплый гель, темнота, абсолютная тишина… а потом — словно вспышка. Белый свет, и вот уже можно увидеть лабораторный бокс, в нем люди. Когда один, когда несколько… а ты можешь читать его мысли, незримо находясь рядом. Можешь приказать ему попрыгать на одной ноге, уснуть, разбить голову о стену. Или же усилием воли сжечь ему мозг, превратив человека в слюнявый овощ, остановить его сердце, заставить ослепнуть, оглохнуть, умереть от тоски. Зэков привозили в специальных автобусах, каждую неделю десятки людей… и в маленьких белых боксах одни из них, когда-то лютые звери, убийцы, превращались в послушных ягнят. Других можно было заставить забыть свое прошлое — я думаю, ты, Лунь, хорошо представляешь себе, что это такое. Третьих я мог превратить в преданных рабов-фанатиков, внушив через Монолит слепое поклонение хотя бы даже телеграфному столбу. Да, мы, десять ученых-операторов, научились пользоваться некоторыми возможностями Монолита, хотя и не понимали, как они, эти возможности, работают. Нас берегли… по каким-то причинам новые люди, погруженные в капсулу оператора, очень долго и трудно осваивали контакт с Монолитом, на приобретение навыков требовалось долгое время. А правительство, взявшее исследования под свой личный контроль, торопилось. Я думаю, вы уже поняли, для чего готовили нашу группу. Так что, когда поступил приказ взять под контроль правительства крупных капиталистических стран, для того чтобы ускорить наступление мирового коммунизма, я уже знал, что делать. Приказ был, понятное дело, выполнен, но не совсем так, как того хотелось вождям. Это оказалось намного проще, чем мы думали… конечно же нас контролировали. Тщательно, по несколько раз на дню, сканировали на благонадежность, преданность народу и партии, пытались вывести в отчеты и анализы каждую мысль, даже самую потаенную. Использовались такие препараты, под которыми просто невозможно лгать и которые зачастую на много недель отравляли организм, от них тошнило даже во сне. Но проверяющие не учли одну особенность… что наша группа, «О-сознание», давно и прочно подчинила их самих. Поэтому, когда ментальной атаке подверглись лидеры потенциально опасных стран, наше собственное правительство даже не почувствовало, что и в их собственных головах изменились некоторые приоритеты. Посему, друзья мои, не случилось Третьей мировой, которая, без сомнения, была бы ядерной. Опасные и вредные идеи вычищены из мозгов руководителей. Вместо так называемого духовного развития, высокой идеологии, принципов самоотверженности, героизма в общество влиты пусть тупые и простенькие, но очень живучие и на данный момент самые безопасные идейки потребления, космополитизма, личного комфорта, всего того, что с наименьшей вероятностью приведет к уничтожению человечества в последней войне. Общество потребления, к сожалению, оказалось единственно верным решением из всех возможных, к тому же достаточно живучим для того, чтобы не контролировать его постоянно. Наш замысел, как мы думали, удался… хуже того, я тогда всерьез считал, что Монолит всего лишь тысячекратно усиливает некоторые скрытые возможности человека. Все оказалось намного сложнее.

— Простите, профессор, но как-то это все выглядит… плохо. Неправильно. — Хип блеснула глазами, у стажера в нитку сжались губы. — Вы хоть представляете, во что превратилось это ваше… верное решение? Сколько людей существует ни для чего, просто пропивая свою собственную жизнь и отравляя ее другим, избивают домашних, садясь на иглу от беспросвета, тупея в этом вашем обществе до состояния скота? Неужели вы не понимали, что этого нельзя было делать? Это аморально. Отвратительно… нужно быть уродом, чтобы сотворить с нами такое.

Прохоров вздохнул, зажег папиросу и долго курил, молча глядя в одну точку, словно забыв о нашем присутствии. Но когда окурок отправился в большую стеклянную пепельницу, Координатор откашлялся и продолжил:

— Неужели ты думаешь, девочка, что все те штуки, о которых ты мне рассказала, не случились бы в так называемом идейном, духовном обществе? Нет… вовсе нет. Личная грязь человека никогда не зависела от идеологии, мало того, эту самую грязь легко подогнать под любую идею. Другой вопрос, чем грозит обществу наркотик идеи, приготовленный грамотным, хитрым и харизматичным вождем. А самое страшное в том, что вождь, руководствующийся идеей, а не личной выгодой, намного сильнее и страшнее любого ловкача, дорвавшегося к власти. Ловкачу не нужны десятки миллионов смертей — ему нужно только личное благополучие. А вождь, не моргнув, ради своих идеалов способен спалить человечество в ядерной войне. Мы даже не занимались изобретением какой-нибудь утопии — просто забрали у человечества почти всех вождей, и общество, которое мы пытались создать, возникло само. А по поводу морали, добра, справедливости… эти забавные штуки придумали люди, которые на самом деле стоят у власти. Это, если угодно, инструменты управления человеческими массами, не более… потому что существуют всего две действительно важные вещи, две настоящие добродетели — необходимость и целесообразность. Наша группа руководствовалась только ими. Мы просто не имели права поступать иначе.

Прохоров покачал головой, отвернулся к окну, какое-то время молчал, беззвучно шевеля губами, и я видел, как под его закрытыми веками быстро двигаются глазные яблоки. Короткий ступор продолжался недолго — Координатор словно очнулся, кивнул и вытащил из пачки очередную «беломорину».

— Я слишком много времени проводил в контакте с Монолитом. Наверное, больше, чем кто-либо другой. Потому я первый почувствовал… да-да, не узнал, как положено нормальному ученому, а именно почувствовал интуитивно, что объект семьдесят четыре не просто слепо выполняет наши мысленные приказы. Он жадно поглощал информацию, считывая ее отовсюду, откуда только можно. Конечно, человеческий разум, в котором хранится колоссальный объем данных, был, наверное, самым предпочтительным источником. И Монолит привлекал людей, распространял странный, если можно так сказать, призыв. А у жителей близлежащих сел, городков начинались необъяснимые припадки, случаи истерий, неврозов, тоски. При этом, и я хорошо это чувствовал, Монолит набирал силу. Потом впервые случилось это…

В одной из лабораторий, непосредственно примыкавших к центральному отсеку с объектом, произошел несчастный случай… да, исследования продолжались, я по-прежнему координировал работу научных групп, но на этот раз уже, хм, не по правительственному заданию. В общем, сорвалась центрифуга, и под удар попала лаборантка, невеста одного из наших ученых. Попала очень неудачно — девушка скончалась на месте. Бедняга убивался страшно… и Арбатов, добрая душа, решил во время очередного сеанса немного подкорректировать муки несостоявшегося мужа. Результат… результат был совершенно неожиданным. Монолит соединился не с оператором, а непосредственно с тем молодым ученым. Лабораторию тряхнуло так, что на двух уровнях со стен слетел кафель и рухнули перекрытия шестнадцатого отсека, благо там в это время не оказалось людей. Больше всего досталось той злосчастной лаборатории… остатки центрифуги бесследно исчезли, между полом и потолком несколько минут били самые натуральные молнии, спалившие к чертям всю проводку и приборы, а под конец представления в том углу, где был стол, образовалась область, в которой сила тяжести превышала нормальную более чем в три раза. Лабораторный отсек опечатали. Никто из нас не понимал, почему это произошло. А я должен был понять… обязан был. Ведь погибшая просто пришла домой, живая, здоровая, в том самом лабораторном халате, в котором погибла, и притом она даже не помнила момент смерти. Монолит, похоже, разорвал причинно-следственные связи, отменив слово «невозможно». И такое вторжение не прошло бесследно… думается мне, объект семьдесят четыре вмешался в саму ткань бытия, перекроив ее согласно сильному человеческому желанию. Помните, я говорил вам о лабораторных макаках, вслепую тыкающих клавиши механизма, выдающего бананы или удары тока? Так вот, друзья мои, этот механизм оказался машиной чрезвычайно, непостижимо громадной мощи и сложности, чего мы, лабораторные макаки, не понимали, наугад тыкая кнопки в поисках новых бананов. И точно так же, наугад, случайно могли нажать и на такой рычаг, который без труда распылил на элементарные частицы не только любопытных обезьян, но и весь обезьянник в придачу. И прежде чем мы поняли, что же на самом деле натворили, Монолит успел выполнить множество желаний даже случайных людей, оказавшихся поблизости от объекта. Страничка книги, грань нашей реальности начала изнашиваться вблизи Монолита — он рвал и перекраивал законы Вселенной в угоду тех людских желаний, которые можно назвать заветными. И наверное, человечество до сих пор существует потому лишь, что желания отдельных его представителей, к счастью, не были глобальными, хотя даже их хватило, чтоб исковеркать кусочек того мира, который вы называете Зоной.

— Но Доктор полагал, что Зона — иммунная реакция планеты на заражение, мне приходилось читать его записи… — Я вспомнил вырезки из дневников, переданные мне Болотником перед смертью.

— Версия Доктора, как мне кажется, не противоречит моей… впрочем, мы до сих пор спорим об этом. Я ведь не сказал, что мои выводы точны, верно? Теория без достаточного количества доказательств обречена оставаться неполноценной… но других версий у меня просто нет. Пока нет. — Прохоров поправил очки, блеснули его странные, неживые глаза. — Впрочем, Док заказал у Монолита именно знания. Мне жаль, что такой блестящий ученый до момента перехода проработал в бестолковых проектах. Я бы хотел включить его в команду, и, возможно, с его участием «О-сознание» не допустило бы возникновения Зоны.

Date: 2015-07-22; view: 298; Нарушение авторских прав