История, которую рассказал Рогатый Буль 7 page

Когда у Милы начала болеть от мысленных потуг голова, она решила, что с нее хватит, а то в точности, как Берти, может заработать травму головы. Подняв глаза, Мила увидела возле камина Мишку Мокроноса.

— Прошу вас, господин Мокронос, — раздался голос учителя. — У вас есть палочка, заклинание и пустой камин. Давайте теперь узнаем, на что вы способны.

Мишка выглядел вовсе не так уверенно, как Ромка. Он глубоко вдохнул, потом шумно выдохнул и нетвердыми шажками приблизился к камину. Было непонятно, чего он побаивается больше: предстоящей неудачи или безжалостного взгляда Альбины.

Направив палочку на темный островок за решеткой, Мишка нечетко пробормотал:

— А-а-ажитатиус Ву-у-улканус.

Огонь в камине вспыхнул, а Мишка Мокронос облегченно ухнул и заулыбался, как человек, который благополучно справился со своей задачей. Не успел он и шагу ступить в сторону, как пламя в камине зашипело и задымилось. Мишка, теперь уже испуганно, ахнул, а профессор сочла благоразумным отступить на несколько шагов назад. Камин, угрожающе шумя, наполнился черным дымом так, что от огня не осталось и следа.

— Мамочки, — раздался позади Милы знакомый голос Белки, и она снова икнула.

Мишка оторопело смотрел на свой труд и, казалось, не мог сойти с места, как бы ему того не хотелось. Альбина стояла, спокойно скрестив руки на груди. Она с интересом наблюдала за тем, как черные тучи из камина начали лезть наружу, расщепляясь над решеткой и превращаясь в неровные комки смога.

— Что сейчас будет… — тихо прошептал Ромка, во взгляде которого было скорее любопытство, чем испуг.

Дым в камине становился все гуще и чернее.

— Ай, — почему-то вдруг произнес Мишка, и в ту же секунду раздался громкий звук, похожий на чих здоровенного великана, а пространство возле камина наполнилось дымом, поглотив съежившуюся фигуру ученика. Никто не сказал бы иначе, чем подумала Мила, — камин Альбины чихнул. И сделано это было не без удовольствия.

Когда дым осел на полу все увидели с ног до головы черного Мишку Мокроноса, с руками, опущенными по швам, и поникшей головой.

— Грандиозный чих, — задорно пробормотал Ромка, еле сдерживая смех. — Ригель бы лопнула от зависти.

Мила на всякий случай прикрыла рот ладонью.

— Агитацио Вулканус, господин Мокронос, — сурово произнесла профессор. — Я надеюсь, вы записали это заклинание в свою тетрадь и в следующий раз произнесете его правильно.

Альбина повернулась к классу, а незадачливый Мокронос уже рванулся подальше от камина, когда профессор, словно что-то вспомнив, остановила его.

— И еще, господин Мокронос, — холодно сказала она, — советую вам не тратить много времени на обсуждение того, что летает под потолком и кого не стоит подпускать к половнику, — я надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду, — а больше времени уделять работе с заклинаниями. Это в ваших же интересах…

Она окинула его неодобрительным взглядом и как бы между прочим добавила, небрежно указывая палочкой на его одежду:

— …судя по вашему виду.

Никто в классе не понял, к чему были сказаны слова Альбины, хотя «то, что летает под потолком» кое о чем им все-таки говорило. Но большинство не понимало, как это связано с Мишкой. И только Иларий Кроха, который сидел недалеко от Милы, в соседнем ряду, склонив голову на парту, негромко всхлипывал. Но Мила была уверена, что он тихо давится от смеха, а не от слез.

Мила покидала урок с ощущением того, что сделала для себя неожиданное открытие: картины учителей Думгрота в холле — не просто картины. Или, иначе говоря, везде есть не только уши, но и глаза.

Следующей парой у меченосцев была теория метаморфоз, и уже не в первый раз Мила почувствовала, что ей хочется идти на этот урок немножко больше, чем на все остальные. А может, даже и больше, чем немножко. Она уже не задумывалась об «особенном отношении к ней Многолика», о котором говорила Белка. К этому, как и положено ко всему хорошему, она успела быстро привыкнуть.

Когда Мила, Ромка, Белка и Яшка уже были на площадке между третьим и четвертым этажом северного крыла Думгрота, их догнали соседки Милы и Белки по комнате — Анжела Несмеян и Кристина Зудина. Они где-то потеряли свою закадычную подругу Алюмину, но Мила по этому поводу сокрушаться не стала.

— Вы слышали последние новости о Летающих бомбах? — сквозь непрерывное хихиканье спросила Анжела.

«Как только их не окрестили», — подумала Мила, а Анжела, не дожидаясь ответа, продолжала:

— Всем ученикам строго-настрого запрещено взрывать бомбы. Вот увидите, об этом скажут уже на следующем уроке.

— Даже преподаватели боятся их вскрывать, — поддержала подругу Кристина, которая хихикала чуть меньше.

— Да-да, — снова зачирикала Анжела. — Если бы вы слышали, что они говорят!

Ее глаза изобразили театральный ужас, а Мила тем временем пыталась понять: кто — «они»?

— Есть мнение, — поспешила объяснить Кристина, — что внутри этих пузырей вполне может оказаться какая-нибудь разъедающая смесь.

— Вы представляете, что будет, если это прольется кому-нибудь на голову? — ужас на лице Анжелы увеличился вдвое.

Больше подружкам сообщить было нечего, и они вприпрыжку побежали вверх по лестнице, что-то обговаривая между собой и взрываясь частыми, короткими вспышками смеха.

— Балаболки, — ворчливо осудила подружек Белка, а Мила с Ромкой снова многозначительно переглянулись.

— Кислота? — задумчиво нахмурил лоб Ромка и тут же отрицательно покачал головой. — Вряд ли. Конечно, по рассеянности может всякое случиться, но когда волшебник варит какое-то безобидное зелье, он не будет ставить возле себя какой-то ингредиент опасного действия, — тут его брови вновь сошлись на переносице, и Ромка взвешенно уточнил: — Если, конечно, речь идет о действительно безобидном зелье.

— Ты что, думаешь… — начала было Мила, но тут их компания снова пополнилась.

Подбежали Иларий Кроха и Костя Мамонт.

— Там такое зрелище на втором этаже, — воскликнул Костя, задыхаясь на бегу. — Двое старшекурсников из Золотого глаза устроили поединок на пузырях.

— Но их же запрещено взрывать! — ужаснулась Белка.

— А они их не взрывают, — объяснил Иларий. — Они их метают друг в друга. Пинг-понг местного масштаба. Поболеть не хотите?

Ромка обернулся к Миле и уже на ходу спросил:

— Ты идешь?

Мила отрицательно качнула головой: не было настроения.

— Я наверх, — коротко сказала Мила, когда Ромка махнул ей рукой и вместе с Белкой и мальчишками помчался вниз по лестнице.

На четвертом этаже было пусто. Далеко не все стремились в классы на следующий урок: перерыв между парами длился достаточно долго, а многие к тому же побежали смотреть, как двое удальцов-златоделов воображают себя катапультами.

Когда Мила услышала знакомый голос за своей спиной, у нее что-то кольнуло в боку, как от долгой пробежки.

— И что же делает самая уродливая нищенка в Думгроте одна на совсем-совсем пустом этаже? — прозвучало с холодной злобой всего в нескольких шагах позади нее.

Мила обернулась. Конечно, никого другого она после этих слов не ожидала увидеть, но от устремленного на нее взгляда, полного злобной ненависти, в боку кольнуло еще сильнее. Лютов был один. Мила заметила, что это являлось его привычкой. Обычно он был окружен своими друзьями-златоделами, и часто где-то поблизости потявкивала Алюмина. Но когда он хотел напасть — он всегда делал это без свидетелей. Миле было интересно, кто научил его этому правилу — рассчитывать только на себя и никому не доверять — приезжающие раз в год родители или заботливая тетка?

— И где твоя компания? — спросил он. — Где этот провинциальный детский садик, малыши-карандаши, а?

— Это тебя не касается, — отрезала Мила.

Он сделал несколько шагов в ее сторону и выдвинул вперед руку, согнутую в локте. Мила опустила глаза и заметила небрежно раскачивающуюся в его пальцах волшебную палочку — тонкую, как шило, и черную, как обгоревший уголь. Эта была точно такой же, как и та, что хранилась в чемодане Милы, в спальне, под кроватью, вполне возможно — та самая, которая отправила ее на Черную Падь. Мила, честно говоря, была не до конца уверена в том, что это сделал Лютов. И Барбарис говорил, что он не мог… А вот Ромка с Белкой в этом не сомневались. А такое редкое единодушие между ними о чем-то да говорило.

— С тех пор как ты раскрыла свой грязный рот по поводу моих родителей, — сказал Лютов, — меня касается все, что касается тебя. Запомни это, конопатая уродина.

— Оставь меня в покое, Лютов, — уравновешенно посоветовала Мила. — У меня нет желания с тобой разговаривать.

Она круто развернулась и сделала несколько шагов, но Лютов не собирался оставлять ее в покое.

— Потому что тебя ждут чудовища и монстры? — спросил он ей вслед. — Или потому что за поворотом должна явиться очередная твоя галлюцинация?

Мила резко затормозила. Ее как будто ударили по коленкам — по ногам пробежала волна слабости.

— Что? — поворачиваясь, переспросила она, но не дождалась ответа, как что-то сбило ее с ног и опрокинуло навзничь.

Она ударилась затылком об пол и, пытаясь подняться, поняла, что у нее кружится голова. Чуть-чуть приподнявшись на локтях, Мила посмотрела на Лютова. Он смеялся, глядя на нее, но в глазах по-прежнему была злоба.

— Вот и валяйся на полу! — воскликнул он. — Там тебе самое место, ты же не забыла, что ты всего лишь приживалка?

Мила даже не знала, откуда в ней взялось столько ярости, но ее просто распирало. Позволить, чтоб этот самоуверенный кретин ее поносил? Или опять с позором сбежать?

Ну уж нет! Мила собралась с силами и, глядя на него снизу вверх, стала подниматься, как вдруг заметила прямо над головой Лютова огромный и идеально ровный грязно-зеленый пузырь.

Она сама не поняла, как это ей пришло в голову, и откуда в считанные секунды в ее руке взялась палочка, но, вытянув руку, сжимающую красное дерево, по направлению к пузырю, внутри которого что-то клокотало, Мила громко воскликнула:

— Коллапсо!

Взрыва, которого ожидала Мила, не последовало. Пузырь аккуратно лопнул, и все его содержимое (а Мила в сердцах надеялась, что это все-таки будет разъедающая смесь), как струя водопада, обрушилось прямо на голову Лютова.

Мила сама была так ошарашена произошедшим, что даже забыла про свою ярость. Глядя на растекающиеся с головы и плеч Нила струйки мутной, да к тому же, судя по запаху, забивающемуся в ноздри Милы, зловонной жижи, ей до ужаса хотелось рассмеяться. И как бы она не старалась сдерживаться, но все-таки издала звук, похожий на короткий смешок.

— Ты… — подавился злостью Нил и прошипел: — Тебе же хуже…

Он поднял руку с палочкой и, кинув на нее взгляд, Мила перестала улыбаться. Кончик палочки светился угнетающим иссиня-черным светом. Внутри у Милы как будто кто-то сжал сердце со всей силы, а в ушах громко застучало.

Мила отступила. Острие черной палочки смотрело прямо ей в лицо. Голос Лютова показался Миле то ли покашливанием, то ли кряхтением в каком-то далеком сне:

— Тх-ха-а-ра…

— Стоп!

Прозвучавший голос вернул Милу к действительности. Она тряхнула головой — как будто в какой-то омут провалилась.

— Что здесь происходит? — спокойно и осторожно спросил профессор Многолик.

Он подошел ближе и встал между Милой и Лютовым. Лютов поспешно спрятал под одежду свою палочку. Мила не спеша убрала свою.

— Ничего, — ответила Мила, не глядя на своего соперника. — Пузырь…

Она запнулась. Врать было не так легко, как она полагала. А особенно Многолику.

— Лопнул? — подсказал профессор, глядя на нее в ожидании.

Мила кивнула.

— Господин Лютов, — серьезным голосом сказал Многолик, — я вам настоятельно рекомендую смыть с себя эту… это… вещество как можно скорее. Судя по тому, что с вами все в порядке, — оно все-таки не содержит ничего разъедающего. Но не стоит сильно полагаться на везение.

Лютов коротко кивнул и в тот самый момент, когда с лестницы послышались голоса учеников, развернулся и пошел прочь. Мила видела, как пробегающие мимо него девочки покосились на зеленую в жиже голову и захохотали. Мила представила себе, как ему сейчас должно быть не по себе из-за того, что все на него пялятся, когда он в таком виде. Но она совсем не собиралась ему сочувствовать.

Многолик тем временем посмотрел на потолок, где покачивалось еще штук пять здоровенных пузырей, потом взгляд его пробежался по полу, по вязким зеленым лужам. Не глядя на Милу, он сказал:

— А меня как раз чрезвычайно занимал вопрос — что у них внутри?

Направляясь вслед за ним в кабинет теории метаморфоз, Мила заметила, как профессор Многолик украдкой улыбнулся. Низко наклонив голову, Мила тоже скрыла улыбку.

* * *

— Иссиня-черное свечение? — задумчиво бормотал вечером Ромка, когда они втроем сидели в читальном зале Львиного зева. — Не нравится мне это…

— Ты можешь просто сказать, что это значит? — попросила Мила. — Я такого еще не видела ни разу.

Ромка бросил на нее мрачный взгляд.

— Ты этого не видела, Мила, потому что это запрещено.

— В смысле? — не поняла Мила.

— Иссиня-черный свет появляется только тогда, когда используют черную магию. Проще говоря, это ряд заклинаний, которые несут в себе злое начало, — словно цитируя из учебника, пояснил Ромка.

— Он знает черную магию? — испуганно прошептала Белка. — Мне это тоже совсем не нравится. Но ведь это… — Ее лицо приняло решительное выражение. — Об этом нужно рассказать Альбине! В Думгроте не преподают черную магию — откуда он знает? И к тому же… он же пытался применить ее на тебе!

— Жаловаться на него я не буду, — категорично заявила Мила.

— Да при чем же тут «жаловаться»? — воскликнула Белка. — Я считаю, что мы должны об этом рассказать!

— Я думаю, что ты преувеличиваешь, — сказала Мила. — Сомневаюсь, что он знает что-то действительно опасное.

— В конце концов, — добавил Ромка, — возраст тоже имеет значение. Чтобы быть хорошо осведомленным в черной магии, он еще не дорос. Насколько я знаю, тринадцатилетнему волшебнику какие-то серьезные заклинания не под силу. Для этого нужны годы тренировки.

— Ну не знаю, — засомневалась Белка. — Но это все очень плохо. Ты знаешь, что теперь будет, после того… ну, после того, как ты его…

— После того как она его накрыла потоком зловонной эссенции? — закончил за нее Ромка, придав при этом своему лицу очень умное выражение.

Судя по тому, с каким старанием он поддерживал хмурый вид при помощи сведенных у переносицы бровей, а еще по судорожному подергиванию уголков его рта, было понятно, что он не может избавиться от наваждения в образе залитого мерзкой слизью Лютова. К тому же это наваждение, похоже, приносило ему удовольствие.

— Совсем не смешно! — с жаром заявила Белка. — Тебе не стоило с ним связываться!

— Это не я начала, — напомнила ей Мила.

— Нужно было не поддаваться на его провокации, — не отступалась Белка.

Теперь нахмурилась Мила, но не так, как Ромка, а по-настоящему.

— Это были не провокации, — отрезала она. — Он стоял там и осыпал меня такими словечками, что было не до сдержанности. К тому же…

Она замялась и нахмурилась еще сильнее, вспоминая, какую почувствовала злость к Лютову, когда лежала перед ним на полу.

— Мне кажется, это было невозможно сдержать. Вырвалось…

Белка вздохнула и задумчиво уставилась на камин, как будто что-то припоминала.

— Тебе с самого начала не следовало с ним задираться, еще там, в «Перевернутой ступе».

Мила холодно покосилась на нее.

— Ты, правда, так думаешь?

Она не забыла, как он поносил их всех по очереди — Яшку, Ромку с Белкой и их родителей. Но, честно говоря, не поэтому Мила с такой неприязнью относилась к Лютову. Подумаешь! Ну повздорили… Между ребятами это часто случается. Больше всего Милу задело, что она перед ним извинилась, а он только посмеялся над этим. Наверное, его это здорово развеселило. В другой раз она такую глупость не сделает. Враги — так враги.

Белка опять вздохнула и посмотрела на Милу.

— Да нет. Нет, наверное, — сказала она. — Но Лютов теперь еще больше будет тебя ненавидеть.

— К тому же он уж как-то слишком много знает, — сосредоточенно потирая лоб, добавил Ромка. — Хотел бы я знать — откуда. Говоришь, о твоих видениях что-то намекал?

— Я думаю, это Амальгама догадалась о моих способностях, — предположила Мила, — когда у меня было последнее видение. Она все спрашивала: что это я там увидела?

— Похоже, — хмыкнул Ромка, — заботливая тетушка от своего любимого племянничка ничего не скрывает, так?

— Похоже на то, — задумчиво согласилась Мила.

Эта мысль не казалась ей слишком приятной. Было не очень весело знать, что кто-то ее ненавидит и только и ждет удобного случая, чтобы навредить.

Это угнетало Милу весь вечер. Возможно, от таких размышлений ей стало бы совсем паршиво, но, уже засыпая, Мила вспомнила одобрительную улыбку Многолика, вызванную зеленой гнилью на голове Лютова, и настроение у нее заметно улучшилось.

Глава 4 Пропажи и находки

С самого утра все казалось очень странным. На столбах и на воротах города были расклеены плакаты. Плакаты были совсем чистыми, и только иногда внутри проносилась какая-то большая серая тень. Но тут же исчезала.

В холле Думгрота большой красный петух на портрете профессора Корешка отчаянно кукарекал, да так громко, что вверх по лестнице каждый старался подняться как можно быстрее, и обязательно закрыв уши руками. Профессора Корешка на его собственном портрете почему-то не было.

Еще до обеда стало известно, что учитель зельеварения пропал без вести. Нужно заметить, что обеспокоены этим были единицы. Многие считали это лишь очередным проявлением многочисленных странностей Корешка. В числе последних был и Ромка.

— Профессор Корешок такой лилипут, что спокойно вместится в один из своих котлов, — сказал он, когда ребята шли на урок магических инструментов. — Ничуть не удивлюсь, если он там случайно заснул, а весь город в поисках него с ног сбился.

Белка засмеялась своему отражению в зеркале. Она шла вслед за друзьями, не глядя под ноги, но, судя по всему, возможность врезаться в ближайший угол на повороте ее не пугала. Куда важнее было выглядеть безупречно в присутствии Лирохвоста.

Мила резко затормозила и даже не обратила внимания, что, наткнувшись на нее, Белка выронила зеркало, которое чудом не разбилось. Миле вдруг пришла в голову совершенно невероятная мысль, но она почему-то ухватилась за нее мертвой хваткой и не хотела отпускать.

— Как ты сказал? — переспросила Мила, и Ромка, остановившись, обернулся к ней.

— Я говорю, заснул в котле, город с ног сбился… — машинально повторил он. — А что?

Мила решительно дернула за ремень рюкзака, и тот бодро подпрыгнул. С выражением ликования на лице она подошла к ожидающим ее друзьям.

— Слушайте, а ведь Корешок действительно очень маленького роста.

— Ну и что?

— А то, — ликовала Мила, огорошенная собственным открытием, — что тот, кто ограбил Менгир, был маленького роста, и все решили, что это гном. Но ведь это мог быть и человек маленького роста, замаскированный под гнома.

— Корешок? — вскинув одну бровь, спросил Ромка.

— А почему нет? Ведь он высоко летел, и то, что он ростом немного выше, чем любой гном… На такой высоте этого никто и не мог заметить. И еще: помните гекатонхейра из Архива? Он был усыплен каким-то сложным алхимическим составом, а Корешок все время наведывался в кабинет алхимии и вполне мог взять там все, что ему нужно, чтобы приготовить такой состав и усыпить гекатонхейра.

Миле эта мысль очень понравилась. Она на самом деле не очень-то верила, что это мог быть гном. И Коротышка Барбарис говорил то же самое.

— Послушайте, я вспомнила кое-что! — воскликнула Белка, внезапно утратив интерес к зеркалу. — Когда мы в тот день слонялись по коридору, разведывая обстановку, Корешок был в Архиве. Правда, недолго: зашел и тут же вышел.

— Наверное, ему хватило времени. Если он, к примеру, угостил гекатонхейра чем-то, во что было подмешано снотворное, архивариус мог не обратить на это никакого внимания. Нашего Полиглота все закармливают сутки напролет. И ничего. Никто ведь не говорит, что кормить великанов, то есть их головы, запрещено, правда?

— Значит, это Корешок помогает Гильдии, — в качестве утверждения подытожил Ромка. — Я бы не удивился. Таких, как он, обычно и используют во всяких темных делишках. Повлиять на него и пригрозить, по-моему, — плевое дело.

— Но как же тот высокий человек в Архиве? — вставила Белка. — Вы что, забыли? Это не мог быть Корешок.

— Нет, не забыли, — сказала Мила. — И про человека, выходящего из дома Чёрка тоже. Просто помогать Гильдии может не один человек. Их может быть двое, вот в чем дело.

* * *

На уроке музыкальных инструментов Лирохвост решил продемонстрировать всем свою экспериментальную свирель. Сидящая в клетке большая белая крыса, которая должна была стать подопытной, нервно шевелила усами, а профессор рассказывал, что свирель должна усыпить жертву и начисто стереть из памяти последние события ее жизни.

Все дружно произнесли «Тимпанум Параакузия» и отключили свой музыкальный слух. Пока Лирохвост вдохновенно играл, а маленькие розовые глазки крысы застилало сонной пеленой, Ромка шепотом поинтересовался:

— Интересно, когда крыса проснется, как мы узнаем, что она забыла? Она сама нам расскажет, или мы позовем переводчика с крысиного языка?

Некоторые ребята, сидящие поблизости, тихо засмеялись, а Белка строго отчитала Ромку возмущенным шепотом:

— Зря смеешься. Между прочим, в Белом роге некоторые ребята не только с крысами умеют разговаривать, но и с пауками. Даже с ядовитыми.

На Мишку Мокроноса, сидящего перед ними, слова Белки произвели сильное впечатление.

— Да ну!? — воскликнул он шепотом. — Надо папаше своему идею подкинуть — инопланетный злодей, знающий паучий язык, прилетает на Землю и с помощью пауков завоевывает планету. Здорово!

— Это уже, кажется, было, — заметил Ромка. — К тому же, никаких инопланетян не существует.

В этот момент со стороны верхнего ряда раздался душераздирающий храп. Обернувшись, все уставились на Алюмину, которая лежала на парте, опустив голову на руки. Возможно, Алюмина неправильно применила заклинание, либо она вообще забыла это сделать, но экспериментальная свирель Лирохвоста подействовала, и храпела она теперь отменно.

— Вот это храп… — протянул Ромка.

— Это еще что! — вставил Мишка. — Вы бы слышали, как храпит мой папаша в перерывах между сочинением фантастических рассказов. По сравнению с этим, храп Алюмины — это одиннадцатая симфония Лирохвоста.

У Ромки при этих словах странно округлилось лицо. С плотно сжатым ртом и надутыми щеками он напоминал лягушку. На глазах почему-то выступили слезы. Мила поняла, что он вспомнил тот знаменательный день, когда благодаря Алюмине премьера «Синей Бороды» стала незабываемым событием. Однако героические потуги Ромки провалились: выпустив изо рта воздух, он громко засмеялся, ухватившись за живот…

От профессора Лирохвоста ему, конечно, влетело. Но больше всех влетело именно профессору Лирохвосту. Амальгама Мендель, узнав об этом инциденте, пригрозила учителю музыки, что она не позволит проводить эксперименты на своей дочери и добьется, чтоб экспериментальную свирель у него отобрали раз и навсегда.

После урока ребята обосновались на площадке между этажами. Она было очень удобно обустроена: с бордюрами, на которых можно было сидеть; статуями, на каменные руки которых можно было вешать рюкзаки, и даже с фонтаном, который, правда, не работал. К тому же благодаря большому окну здесь было светло, несмотря на дождь и серую тяжесть грозовых облаков на небе.

Устроившись немного в стороне от своих сокурсников, Мила, Ромка и Белка возобновили неоконченный разговор о профессоре Корешке.

— Вы думаете, он побоялся, что о нем узнают всю правду, и сбежал? — спросила Белка.

— Значит, так, — сосредоточенно произнес Ромка заговорщицким тоном, — позавчера мы точно видели, как он выходил из лаборатории алхимии. При этом он был сильно напуган. Любопытно, что могло так его испугать?

— Или — кто? — шепотом вмешалась Мила, поглядывая на сидящего к ним ближе остальных Яшку, основательно углубленного в чтение; он был так увлечен, что вряд ли мог их слышать. — И, может быть, он сбежал как раз потому, что кто-то уже узнал о нем правду?

— Точно! — подхватил Ромка. — Кто-то вывел его на чистую воду и пригрозил открыть всю правду, а Корешок струсил и пока не поздно сделал ноги.

— Вот почему он так нервничал! — заключила Мила. — Он не Гильдии боялся, а разоблачения.

— Ну и кто это был, по-вашему? — спросила Белка. — Кто его рассекретил?

— Не знаю, — озадаченно покачал головой Ромка. — Но на месте Амальгамы я бы запирал лабораторию на ключ и прибавил бы парочку заклинаний. Ее лаборатория — все равно что проходной двор.

Мила не особенно переживала по поводу Амальгамы. Даже если бы в один прекрасный день ее лабораторию ограбили и вынесли все до последней пробирки, Мила не стала бы из-за этого сильно огорчаться. Но вопрос Белки застал ее врасплох — что-то во всем этом было не так. А что — она понять не могла.

— Я только одного не понимаю, — тихо сказала Мила, глядя застывшим взглядом сквозь сидящего неподалеку на бордюре Илария, который что-то записывал пером в тетради. — Если кто-то действительно разоблачил Корешка, то почему он не рассказал об этом всем?

Ромка пожал плечами.

— Ну, может, он не был в этом уверен? — предположил он. — Мы ведь тоже не уверены.

— Да… может быть, — с сомнением вздохнула Мила.

Внизу на лестнице послышался громкий топот бегущих ног, и все трое по инерции повернули головы только для того, чтобы проводить взглядом очередного нарушителя порядка — беготня по лестницам была привычным делом. Но к их общему удивлению нарушителем оказался Мишка Мокронос. У него было такое выражение лица, что Мила мгновенно поняла — что-то случилось.

— Ребята, ребята! — запыхавшись, заголосил Мишка Мокронос. — ЧЕРНАЯ МЕТКА! Еще одна Черная Метка!

Мила с Ромкой дружно подскочили на ноги. Яшка оторвался от очередной книги о легендах. Иларий медленно встал с бордюра, и его подбородок упрямо приподнялся. Все смотрели на Мишку и ждали, когда он скажет имя того, кому не повезло на этот раз.

Мишка взволнованно оглядел застывшие в ожидании лица и, все еще задыхаясь после пробежки, тихо сказал:

— Корешок. Это Корешок. Его нашли с Черной Меткой.

Пауза.

— Где его нашли? — спросил Ромка, нарушив гробовое молчание.

— В Думгротском парке, — ответил Мишка. — Он сейчас в палате для экстренных случаев. Я видел, его туда несли, и слышал, как профессор Многолик распорядился вызвать знахарку из города.

— Но он живой? — спросила Мила.

Мишка закивал.

— Да, но… — Он поморщился и тихо присвистнул: — Вы бы его видели! Он просто не в себе…

Мила с Ромкой переглянулись. Ромка согласно кивнул, и они, не сговариваясь, незаметно отошли от своих сокурсников, уже столпившихся вокруг Мишки послушать подробности. Белка была в таком ужасе, что не смогла даже с места сдвинуться, поэтому Мила с Ромкой молча согласились с тем, что ей лучше остаться.

— Палата экстренных случаев на первом этаже, — вполголоса сказал Ромка.

Спускаясь по главной лестнице в холл, Мила бросила взгляд на картину, где с утра отсутствовал профессор Корешок, а его петух заливался неистовым кукареканьем. Теперь профессор был на своем месте. Он метался по картине словно сумасшедший, лихорадочно мотая головой и озираясь с таким ужасом в глазах, как будто его преследовала целая стая демонов, а красный петух при этом съежился в нижнем углу картины, с опаской поглядывая на своего хозяина.

Дверь палаты экстренных случаев была слегка приоткрыта. Мила и Ромка, посмотрев вокруг и убедившись, что их никто не видит, подошли к двери и заглянули в узкую щель.

Боком к ним в своем багряно-золотом кафтане стоял Велемир. В нескольких шагах от него над большой кроватью склонилась госпожа Мамми. Профессор Корешок лежал на постели и, выпучив глаза, что-то невнятно мычал, как будто хотел сообщить нечто важное, но у него не получалось. Черной Метки у него на груди не было. Она лежала на прикроватной тумбочке, но, несмотря на это, Мила мгновенно обнаружила ее среди всех других предметов в комнате, как будто Метка обладала особой способностью — притягивать к себе взгляды.

Вокруг кровати почему-то валялось очень много мусора. То тут, то там: обломки металлических перьев, общипанные гусиные перья и черно-белые волосы от них повсюду, огрызки карандашей, раскрошенные мелки и разорванные в клочья хлопья бумаги, папируса и пергаментных листов.

— Он что-то хочет сказать, — заявила госпожа Мамми, одетая сегодня в зеленое платье и поверх него — длинный белый фартук, — это же очевидно!

В ее руках была дощечка для письма и длинная деревянная ручка с металлическим пером. Она подошла к профессору Корешку и, посмотрев на Велемира, сказала:

— Вы только посмотрите, что происходит, — и с этими словами протянула дощечку с пером профессору Корешку.

Профессор Корешок даже не успел поднять руки навстречу, как перо выскочило из рук госпожи Мамми, взлетело в воздух, как будто его подкинули, и разломилось напополам. Осколки полетели в разные стороны. Госпожа Мамми испуганно ахнула. Дощечка в ее руках задрожала. Знахарка поначалу пыталась ее удерживать, схватившись обеими руками, но дощечка с яростным содроганием вырвалась и стремительно ринулась в сторону окна. Разбив цветное стекло, она вылетела вон.