История, которую рассказал Рогатый Буль 6 page

Во время обеда она только и думала о том, что после уроков обязательно нужно решиться, даже если Лидия будет рядом. То, что нашлась, а затем пропала эльфийская монета, касалось Горангеля непосредственно. Ведь он был единственным в Троллинбурге эльфом и, наверное, хотел бы об этом знать.

На обеденном столе зачем-то материализовалась небольшая вазочка, наполненная овсяным печеньем и, глядя на нее, Мила вспомнила, что давно не навещала Ригель.

— Ты больше не будешь? — спросила она у Яшки, который как раз откусывал кусок от печенья.

— А… нет, наверное, — смущенно пробормотал Яшка, видимо, решив, что его подозревают либо в жадности, либо в обжорстве.

— Хорошо, — сказала Мила и одним махом высыпала печенье в свой рюкзак.

Ромка вскинул брови, но ничего не сказал.

— Хочу сходить к Ригель, — пояснила Мила, ответив на немой вопрос.

После уроков Мила Горангеля не встретила Она уже отчаялась поговорить с ним сегодня и решила отложить это на завтра. Расставшись с друзьями у главного входа в Думгрот, Мила спустилась с холма. Обойдя ворота «Конской головы», Мила прошла вдоль забора и оказалась возле незагороженной части территории, где находились псарни и конюшни.

Ригель спала на толстой серой шкуре, положив морду на лапы. При появлении Милы она открыла глаза, дружелюбно завиляла драконьим хвостом и радостно подскочила. Мила открыла рюкзак и принялась выискивать разбросанное поверх книг и конспектов печенье.

— Держи, — сказала она, кидая псине ее овсяное удовольствие.

Ригель тут же принялась жевать, а Мила продолжала выуживать печенье со дна рюкзака, где все теперь было усеяно овсяными крошками. Достав последнее, Мила бросила его Ригель и застегнула рюкзак, потом стряхнула крошки с перчаток и почесала псину за ушами.

— Здесь кто-то есть? — раздался голос позади нее и, обернувшись, Мила увидела в дверях Горангеля, хотя узнала его еще по голосу.

— Это я, — ответила она, поднимаясь с корточек и выходя на свет. — Пришла Ригель навестить.

Горангель улыбнулся, и Мила невольно улыбнулась следом, настолько эта улыбка была заразительной. Мила решила, что, вероятно, во всех эльфах есть такое волшебство, которое заставляет чувствовать себя радостным безо всякой причины.

— А я смотрю: дверь открыта… Хочешь прогуляться?

Мила быстро кивнула, обрадованная тем, что все так удачно сложилось, и теперь она сможет поведать Горангелю то, что собиралась. Спасибо печенью, которое так кстати появилось сегодня на столе во время обеда.

Горангель прошел мимо Милы в глубь псарни. Приблизившись к Ригель, он щелчком пальцев создал из воздуха большой бумажный пакет и собрал в него печенье. Потом обернулся к Миле и вручил ей этот пакет.

— На прогулке покормишь, — сказал он и негромко присвистнул, подзывая Ригель к выходу.

На улице, выдыхая пар из ноздрей, стояла Беллатрикс, поджидая Горангеля. Когда он подошел, она с укоризной посмотрела на него своими золотистыми глазами из-под припорошенных снегом ресниц. Горангель на ходу погладил морду лошади, и Беллатрикс тут же сменила гнев на милость, уткнувшись губами в его ладонь.

— Она скучает по полетам, — сказал Горангель. — Но сейчас подниматься в воздух рискованно — можно просто окоченеть.

— Горангель, — начала Мила, — я хотела тебе кое-что рассказать.

— Рассказать? — удивился он и с интересом посмотрел на Милу. — О чем?..

И Мила принялась рассказывать все с самого начала. Пока она говорила, они прогуливались по мягкому хрустящему снегу, оставляя на снежной целине пять разных цепочек следов: след лошадиных копыт, два человеческих, еще один — собачий и странноватые следы крупной рептилии. Правда, последние два следа то дополняли цепочку вытоптанными на снегу кругами — когда Ригель останавливалась, чтобы пожевать печенье, — то были смазаны заметающим их драконьим хвостом.

— Золотая монета с эльфийским письмом? — переспросил удивленно Горангель, когда Мила закончила свой рассказ.

— И картой, — добавила Мила.

— Неужели это действительно правда? — взволнованно спросил Горангель, а в его глазах на какую-то долю секунды сверкнули созвездия. Миле сначала показалось, что он ей не верит, но потом она поняла, что это не так — он казался очень заинтересованным. — А ты ничего не путаешь?

Мила отрицательно покачала головой.

— Профессор Чёрк сказал, что это эльфийская монета. Но это все, что он сказал. А теперь мы даже не знаем, где она и что на ней было написано.

Горангель кинул взгляд в сторону леса. Где-то там, в чаще, скрывалась Черная Падь — владения водяного дракона. Сейчас лес был укрыт туманом — серым и угрюмым. Туман как будто умышленно скрывал все тайны леса, не позволяя взгляду проникнуть сквозь чащу. Но Горангель словно что-то увидел там, в самом сердце этого леса, потому что, повернувшись к Миле, он сказал:

— Если это та самая монета, то мне не нужно расшифровывать текст. Я и так знаю, что на ней написано. Я уже рассказывал тебе историю о Чаше Лунного Света…

— Я помню, но ты сказал, что это только легенда…

— Я и сам так думал. Откровенно говоря, я не верил в старинные предания, но теперь, когда нашлась монета… «Средь множества поддельных солнц есть лишь одно, которое укажет путь. Но место, где оно хранится, от всех сокрыто. Лишь провидение даст ключ к разгадке. Тогда свершится воля предков». Солнце, которое укажет путь — это эльфийская монета. Место, где оно хранится, было скрыто от всех — кто бы мог подумать, что монета может оказаться в камине Львиного зева? А то, как монета была найдена… Тут совершенно очевидно не обошлось без провидения. Наверняка даже ваш домовой, который хранил это золото много веков подряд, не знал всего о своем сокровище. Древние эльфы верили в неминуемость. То, что должно случиться — нельзя остановить. Случится все: и доброе, и злое. И то, что найдена монета, должно означать, что скоро должна быть найдена Чаша.

— Но ведь это хорошо… наверное… — неуверенно предположила Мила.

Горангель улыбнулся и покачал головой.

— Ты забыла про карту, — сказал он. — На монете есть карта. Она должна указывать путь к Эльфийскому Асфоделу. Так называется место, где спрятана Чаша Лунного Света. Без карты его найти невозможно.

Ригель, насытившись, почувствовала себя на подъеме: в качестве развлечения она принялась ловить синим языком снежинки и, забегая вперед, сбивать мощным драконьим хвостом сугробы. Беллатрикс только снисходительно взирала на нее сверху вниз, грациозно погружая тонкие ноги в толщу снега.

— Горангель, послушай, — сказала Мила, — ты говорил, что, попав в плохие руки, Чаша сделает человека всемогущим. Ты имел в виду только волшебников или…

— Любое разумное существо, обладающее собственной волей, — быстро ответил Горангель, как будто ответ у него уже давно был готов. — Человек, не имеющий силы мага, — обретет ее, стоит ему только захотеть этого. Чем сильнее будет его желание — тем сильнее он будет становиться. Правда, человек, далекий от магии, вряд ли может вообразить себе, что значит — быть всемогущим. Чаша даст ему только ту силу, которую он в состоянии представить. А вот если Чаша попадет в руки того, кто уже обладает собственной силой, и, что еще хуже, если эта сила значительна, то тогда… Ну, об этом не стоит говорить. Если монета у Гильдии — они никогда не получат Чашу. В манускриптах написано, что только эльф может забрать Чашу из тайного места, где она теперь хранится. А ни один эльф, ни под каким предлогом, не пойдет на сделки с Гильдией, даже если другие волшебники вполне способны служить им, что уже бывало.

Миле стало стыдно за «других волшебников», к которым она тоже относилась. Уже не в первый раз она с досадой подумала, что те предатели, которые сдавали Гильдии своих, — худшие на свете люди. А хуже всего, что то же самое происходит и сейчас.

Внезапно Миле показалось, что у нее над головой кружит какая-то тень. Она подняла глаза и увидела черную птицу, величественно парящую в небе. Птица была довольно крупной с большим размахом крыльев и пушистым воротником из перьев. Сначала Мила подумала, что она просто летит мимо, но потом поняла, что птица кружит над их головами, как будто провожает их или следит за ними.

— Кто это? — вырвалось у Милы.

— Это Бетельгейзе, — ответил Горангель, проследив за взглядом Милы, — черный гриф Ориона.

— Ориона? — переспросила с недоумением Мила.

Немудрено, что она была удивлена. Ригель была наполовину собакой, наполовину драконом; Беллатрикс имела крылья, что для лошадей было не таким уж заурядным делом, а этот гриф был обыкновенным. Великолепным и грозным — да, но все же обыкновенным.

Наверное, Горангель прочитал мысли Милы, потому что улыбнулся ее недоумению и сказал:

— Бетельгейзе — самое загадочное из всех волшебных существ Ориона. Она только кажется обычной, а на самом деле никто, даже, наверное, сам Орион, не знает всех ее тайн.

— И что же в ней волшебного? — недоверчиво поинтересовалась Мила, наблюдая за тем, как черный гриф делает очередной круг высоко над их головами.

Горангель пожал плечами, поднял голову и посмотрел на птицу.

— Ну, например, она знает, о чем мы говорим. Прямо сейчас слышит каждое наше слово.

— На такой высоте? — не поверила Мила, решив, что Горангель попросту ее дурачит. — Ну и уши же у нее должны быть!

— В том-то все и дело, — сказал Горангель, пытаясь скрыть улыбку, — что слышит она не ушами…

Глава 3 Пузыри профессора Корешка

В этот день первым уроком у меченосцев должна была быть тайнопись. Ребята были уверены, что урок отменят по причине отсутствия профессора Чёрка. Но, заглянув утром в расписание, они обнаружили, что в нем ничего не изменили. Очень скоро все прояснилось. Оказалось, что им поставили замену, и, пока нет Чёрка, тайнопись будет вести профессор Многолик.

Зайдя в кабинет, они увидели его за длинным письменным столом Чёрка. Обычного беспорядка на столе не было — вокруг чисто и аккуратно. Солонки с разными колдовскими порошками ко всеобщему изумлению сыпали содержимое точно на шуршащее по столу полотно пергамента, а не мимо, как обычно.

Когда ребята расселись по своим местам, профессор Многолик встал и, обойдя стол, вышел вперед.

— Как вы все знаете, ваш преподаватель тайнописи, профессор Чёрк, не может сейчас исполнять свои обязанности педагога. Мы все желаем ему скорейшего выздоровления, но школа должна думать в первую очередь о своих учениках, и поэтому уроки будут продолжаться. До возвращения профессора Чёрка преподавать вам тайнопись буду я.

Многолик вернулся на платформу, а полотно с волшебными надписями поднялось над его головой. Класс притих. Заметив это, Многолик обернулся и окинул взглядом учеников.

— Профессор, — вдруг раздался голос Мишки.

— Да, господин Мокронос? — отозвался Многолик.

— Скажите, это правда, что Гильдия возродилась?

Некоторые в классе беспокойно заерзали на стульях.

Многолик глубоко вздохнул и сложил руки на груди. Наклонив голову, он чуть заметно кивнул и ответил:

— Гильдия — это люди, не обладающие чародейскими способностями, которые из страха перед магами убивали их. Пока существует этот страх, Гильдия может возрождаться снова и снова. Прошлая война была не первой и, увы, не последней. Такова, к сожалению, правда.

— Но почему они сейчас не убивают? — опять спросил Мишка.

— А, по-вашему, на что это похоже? — негромко произнес Многолик, глядя на ребят.

У Милы сложилось впечатление, что Многолик вообще предпочел бы не говорить на эту тему, но так как они начали спрашивать сами, то и выводы должны делать сами.

Но ребята молчали. Были слышны глухие покашливания то тут, то там. Некоторые переглядывались друг с другом, а другие неотрывно смотрели на учителя, все-таки надеясь, что он сам все объяснит.

Но вместо него ответил Иларий.

— Это похоже на дурацкое запугивание, — сказал он. — Нас всех пытаются запугать, чтобы потом легче было с нами справиться.

Многие, включая Милу, с интересом уставились на Илария, словно видели его впервые в жизни.

Но Многолик согласно кивнул.

— Скорее, они выжидают. Во времена преследований со стороны Гильдии волшебники не отвечали войной на войну. Мы избегали решительных действий, боясь навредить невиновным, потому что найти тех, кто состоял в Гильдии, было трудно. Они имели среди нас своих шпионов, а мы среди них — нет. Думаю, они хотят узнать изменились ли мы теперь. И когда они убедятся, что мы по-прежнему способны только прятаться, тогда нам, возможно, уже не придется задаваться вопросом: «почему они не убивают?» — серьезным тоном сказал он. — Охота когда-то была, и это были не самые лучшие времена. А то, что было однажды, может повториться. Гильдия для волшебного мира — злейший враг, и нужно быть готовыми противостоять им.

Многолик с тяжелым вздохом повернулся к ним в профиль, устремив задумчивый и сосредоточенный взгляд в окно, и, как будто разговаривая с самим собой, вдруг произнес:

— Как же долго нам следует покорно и безропотно ожидать, когда на нас снова начнут охоту?

Последние слова, похоже, вырвались у него случайно, и учитель посмотрел на ребят с таким выражением лица, как будто решил, что ему не стоило этого говорить. Но слова Многолика на многих произвели впечатление.

— Но самое лучшее, что мы сейчас с вами можем сделать, — поспешно добавил он, — это набираться знаний и опыта, чтобы суметь себя защитить. Поэтому давайте отложим эту тему и займемся уроком.

Испуганные словами «нужно быть готовыми» и «на нас начнут охоту», практически все задышали свободнее, когда урок вошел в привычную колею и по заданию Многолика началась работа.

* * *

За следующий месяц меченосцы так привыкли встречать на тайнописи профессора Многолика, что в итоге им казалось, будто и раньше вел этот предмет он, а не профессор Чёрк. О Чёрке вообще старались не вспоминать по вполне понятным причинам.

И тем не менее все это время он, как и старый Думгротский сторож, находился в Доме Знахарей. Никто не знал, насколько лучше их состояние, но то, что оба они все еще не пришли в себя, всем было известно.

Постепенно страсти вокруг второй Черной Метки поутихли. Многие просто отмахивались от этой темы, утверждая, что гадать что к чему, бесполезно, и все станет ясно лишь тогда, когда знахари смогут избавить Чёрка и сторожа от чар, а те скажут, кто наложил на них проклятия. Но так как этого пока не произошло, оставалось только беспомощно разводить руками. В Троллинбурге стало принято без улыбок говорить друг другу, прощаясь: «Увидимся завтра, если не обзаведусь Черной Меткой».

Конечно, далеко не всем была присуща такая выдержка и спокойствие.

Как-то раз Мила и Белка видели, как плачет Алюмина. Кристина и Анжела потом по секрету рассказали, что отец Алюмины был жертвой Гильдии, и Мила вспомнила имя из списка — Ликург Мендель. Она тогда подумала, что это, вероятно, родственник Алюмины, но ей не пришло в голову, что речь идет о ее отце. Тогда Мила впервые почувствовала к Алюмине жалость, несмотря на их взаимную неприязнь друг к другу.

Правда, когда на следующее утро Алюмина привязала к лапе Пипы Суринамской свой тяжеленный рюкзак, чтобы повеселиться над тем, как та конвульсивно дергается, пытаясь освободиться, от сочувствия Милы не осталось и следа. А Белка, наблюдая за этим представлением, с яростью процедила сквозь зубы:

— Никогда не думала, что это скажу… но… если бы я умела колдовать так же хорошо, как Ромка, то Алюмина у меня всю жизнь ревела бы!

Потом Белка достала из сумки клипоскоп и с силой вдавила в глаз. По ее поджатым губам Мила поняла, что Белка впервые любуется не Лирохвостом, а ревом Алюмины, запечатленным в клипоскопе вместе с отрывком концерта.

Но больше всего почему-то приключившаяся с Чёрком трагедия подействовала на профессора Корешка. Мила заметила, что за последние недели он стал выглядеть просто ужасно. По бледности он теперь мог запросто соперничать с Альбиной, обладавшей белой, как мел, кожей. На любое обращение к нему, будь то ученик или учитель, он реагировал очень нервно: вздрагивал и шарахался в сторону, как будто боялся, что на него нападут. Было совершенно ясно, что он очень напуган.

Когда Мила поделилась своими наблюдениями с друзьями, Белка сказала, что прекрасно понимает профессора Корешка, потому что и сама очень боится, и считает, что это вполне естественно — бояться, когда в городе происходят такие страшные события.

Однажды, направляясь в Дубовый зал после урока антропософии, они опять были свидетелями того, как профессор Корешок выходил из лаборатории Амальгамы.

Ромка как раз показывал Миле, как нужно взмахнуть рукой, чтобы молния, вылетая из палочки, выглядела эффектнее, как Белка возмущенно воскликнула:

— Что это, интересно, профессор Корешок делает в лаборатории? Ему же запретили эксперименты!

У Белки выражение лица было очень сердитое и решительное. Мила с Ромкой обернулись и увидели в дверях лаборатории алхимии озирающегося по сторонам профессора Корешка. Судя по тому, что он стоял спиной к двери и придерживал металлическую ручку судорожно трясущимися руками, он не намеревался войти, а наоборот — только что вышел. И вид у него был такой, будто мгновение назад он увидел такую эффектную молнию, о которой Ромка мог только мечтать: его глаза нервно оглядывали коридор и были просто огромными от страха.

— А что это с ним? — вслух спросила Мила, когда профессор нервно оглянувшись, отпрянул от двери, словно его обожгло огнем, и очень быстро двинулся по коридору им навстречу.

По дороге он сбил парочку первокурсников в черных формах, которые наградили его недовольными взглядами. Не переставая озираться на дверь лаборатории с таким видом, как будто кто-то за ним гонится, он прошел мимо троих друзей, даже не заметив, что они с интересом за ним наблюдают.

— Ему что, плохо? — спросила Белка, и сразу после ее слов профессор, спина которого мелькала между стайками учеников, споткнулся обо что-то (предположительно наступил на собственный фартук) и чуть не упал. С трудом удержавшись на ногах, он еще раз обернулся, и, ускорив шаг, исчез в глубине коридора.

— Что-то он не в себе, — сказал Ромка. — Если он что-то устроил в лаборатории алхимички, то она разгромит ему все котлы и превратит все его корешки в пыль. Мне его искренне жаль.

Мила оглянулась на дверь лаборатории. Ей почему-то казалось, что оттуда непременно кто-то должен выйти вслед за профессором Корешком. Она не знала, откуда в ней такая уверенность, но мысль, что профессор Корешок был в лаборатории не один, была очень навязчивой.

— Ну что, пошли? — раздался голос Ромки. — Я так голоден, что готов съесть даже Пипу Суринамскую, как бы уродливо она не выглядела.

Белка сначала возмущенно ахнула, а потом не выдержала и отпустила короткий смешок, а Мила даже не пошевелилась, пристально глядя на дверь.

— Мила! — позвала теперь уже Белка.

— А? — Мила посмотрела на друзей. — Да, иду.

По дороге в обеденный зал Миле вдруг пришла в голову мысль, что профессор Корешок, возможно, боится не только Черной Метки и Гильдии. Судя по тому, что после второй Метки его страх не уменьшается, а с каждым днем только растет, дело здесь явно в чем-то другом. Вопрос только — в чем?

* * *

На следующее утро, когда Мила, Ромка и Белка зашли в Думгрот, они столкнулись в Главном холле с Яшкой Берманом, Мишкой Мокроносом, Костей Мамонтом и Иларием Крохой. Ребята что-то оживленно обсуждали и все без исключения улыбались.

Мила рассеянно слушала их голоса, пока Ромка заглядывал в расписание (Белка сегодня осталась чуть позади них, и Ромке пришлось взять на себя ее обязанности). В непрерывном жужжании кучки ребят вокруг Мила услышала слова «напортачил» и «летучая угроза». Но Мила с самого утра чувствовала себя невероятно рассеянной, поэтому даже не смогла себя заставить получше прислушаться к разговору и разобраться, в чем же дело, хотя и чувствовала подспудно, что происходит что-то любопытное.

— Все в порядке, — сказал Ромка, отрываясь от доски, — расписание не изменили. Первая пара — антропософия.

— А я надеялась, что заменят музыкальными инструментами, — пожаловалась Белка. — Последнее время редко ставят.

— Сочувствуют, наверное, — иронично бросил Ромка. — Потому и редко.

Белка явно не находила в этом ничего смешного и, поджав губы, сердито покачала головой, давая этим понять, что считает Ромку безнадежным. Но уже через секунду она об этом забыла: Мила уловила, как Белка рыщет взглядом по галерее портретов. Ищет любимого учителя, подумала Мила и, проследив за взглядом Белки, наткнулась на портрет профессора Лирохвоста. Учитель магических инструментов на картине между Орионом и Мнемозиной не обращал никакого внимания на толпу студентов, заполонивших просторный холл. Он вдохновенно играл на арфе, медленно перебирая пальцами струны и словно прислушиваясь к тем звукам, которые рождали его руки и волшебный инструмент. На лице у него было выражение абсолютного счастья, а над его головой, на ветвях деревьев, свесив крылья вниз, дремали птицы, сонно посапывая в унисон звучанию эоловых струн.

Под действием усыпляющей магии Лирохвоста Мила вслед за друзьями двинулась вверх по лестнице на урок антропософии. Впереди шли Ромкины соседи по комнате и, оторвав взгляд от ступенек, Мила вдруг поняла, что все они почему-то то и дело задирают головы вверх и пялятся на потолок. Подчиняясь всеобщему порыву, Мила тоже закинула голову вверх и прежде чем осознать это, выдала:

— Ого! Это еще что такое?

— Ты о чем? — спросил идущий рядом с Милой Ромка, тоже вслед за ней задирая голову вверх, и тут же у него вырвалось: — О-о-ого! Это еще что такое?

Высоко над ними, под самым потолком, кружили, как огромные воздушные шары, грязно-зеленые пузыри. Они были идеально круглые и блестящие, словно лакированные, а внутри что-то подрагивало и шевелилось, какая-то мутная и, похоже, живая жидкость. Пузырей было настолько много, что они закрывали собой почти весь расписанный волшебниками и сказочными существами потолок.

— Летучие пузыри профессора Корешка, — ответил Иларий Кроха, услышав их возгласы. — Вы что, не слышали еще ничего?

— Не-е-ет, — протянул заинтересованный Ромка. — А что?

— Да все учителя с самого утра на головах ходят, — бодро сообщил Иларий. — Наш профессор зельеварения что-то нахимичил со своим варевом. Полагают, что вчера вечером. Говорят, что-то там не то подмешал, и вся его стряпня взлетела в воздух. Теперь вся школа забита этими вот шариками.

Мила с Ромкой переглянулись, и Мила была уверена, что они подумали об одном и том же — о профессоре Корешке, выходящем из лаборатории алхимии.

— Я же говорила, что он доиграется со своими экспериментами, — подала позади них голос Белка. — Вот чем угодно клянусь, что, несмотря на запрет, он продолжает чем-то таким заниматься.

Мила обернулась к Белке и приложила палец к губам, давая понять, чтобы больше ничего не говорила. Белка с удивлением вытаращилась на Милу, но сказать все равно ничего не успела, потому что снова заговорил Иларий.

— Ничего подобного. Говорят, что он варил какой-то до ужаса простенький настой. Но кто не знает профессора Корешка? Он же немного того… — Иларий запнулся, таращась на стену, и Мила заметила предосудительный взгляд, который бросила на него с портрета Альбина, — … рассеянный, — неловко закончил Иларий и замолчал.

— Да какой там рассеянный!? — не замечая взгляда своего декана, вступил в разговор Мишка Мокронос. — Да все знают, что он просто чокнутый!

Мила заметила, как Иларий опустил голову и закрыл лицо ладонью. Она шла следом за ним и видела, что его спина начала подрагивать от беззвучного смеха, а Мишка Мокронос тем временем продолжал:

— То у него ящеры с крыльями в землю головой зарываются, как страусы, теперь какая-то гадость летает, того и гляди, рухнет нам на головы. И вы это называете рассеянностью? Была бы моя воля, я бы его и на сотню миль к половнику не подпустил. Нет, у моего папаши бывают, конечно, и не такие сюжеты, но одно дело фантастические истории, а другое…

Переговариваясь таким образом, ребята дошли до кабинета антропософии.

Альбина уже ждала их за своим массивным дубовым столом, а листы лежащей перед ней книги, самостоятельно перелистывались то на пару страниц вперед, то обратно, как будто профессор сверялась с предыдущими главами.

Ребята ввалились в класс и расселись по местам. Как всегда на уроке антропософии Мила с Ромкой сели вместе, а позади них приземлились Белка с Яшкой.

— Сегодня у нас новая тема, — без предисловий начала Альбина. — Начинаем работать с огнем.

Она сделала несколько движений волшебной палочкой, тихо что-то прошептав и вместо учительского возвышения, доски и дубового стола в стене напротив ученических парт возник большой камин. Внутри непослушно полыхал огонь, рассыпая оранжевый жар, и потрескивали дрова.

— Огонь! — громко и грозно произнесла Альбина, и позади Милы Белка икнула от испуга. — Огонь — безудержное и безжалостное существо. Его трудно подчинить и, подчинив, легко выпустить из своей власти. Его главная задача — пожирать все сущее. Но, приручив огонь, мы приучили себя к мысли, что его обязанность давать нам тепло.

Альбина обвела класс взглядом. Мила невольно сделала то же самое, украдкой посмотрев вокруг себя. Она поразилась тому, как ловко Альбине удавалось контролировать тех, кого контролировать больше не удавалось никому. Ни на одном уроке, кроме антропософии и еще, пожалуй, искусства метаморфоз, ребята не следили за своим учителем с таким зачарованным видом. Но Мила подозревала, что, скорее всего, это происходило из-за того, что Альбину почти все побаивались.

— Но на самом ли деле приручили? — сощурив глаза, произнесла Альбина. — Редкому волшебнику это удается в полной мере. Огонь — это настоящий плут, который стремится только к одному — к полной, безграничной свободе. Иначе говоря, к абсолютному разрушению. И в тот момент, когда вам кажется, что горячее пламя находится в вашей власти, — нужен только крохотный толчок, чтобы оно вырвалось на волю. Этот толчок мы подчас даем сами…

Альбина подошла к камину. Она взяла небольшое полено и, став вплотную к решетке, огораживающей костер, повернулась так, что и ее, и огонь было очень хорошо видно всем. Левой рукой она кинула в камин полено, и тут же струя огня бросилась на ее платье. Класс ахнул, но профессор молниеносно выбросила руку в сторону огня, и пламя отступило.

Класс восхищенно и облегченно выдохнул. Альбина отошла от камина и сказала:

— Но иногда такой толчок дает кто-то другой, и тогда усмирить огонь и удержать власть над ним уже не так легко. А значит, когда имеешь дело с огнем, не помешает осторожность и… — она сделала короткую паузу, чтобы привлечь внимание тех, кто после выдоха успел расслабиться слишком сильно, — и, конечно, знание.

Профессор подняла руку вверх и сильным, но изящным жестом вскинула волшебную палочку. Вспыхнул сноп искр, и в воздухе появились оранжево-желтые слова:

«Агитацио Вулканус!»

Потом еще раз повторила этот же жест, и чуть в стороне от первой загорелась вторая оранжево-красная полыхающая надпись:

«Тоталус Вулканус!»

— Первое заклинание, которое вы видите перед собой, всего лишь пробуждает огонь. Но помните, что разбуженная стихия может выйти из-под контроля. Второе заклинание очень опасно. Произнося его, вы отдаете что-то в полную власть огня. Иначе говоря, даете ему ту свободу, к которой он стремится. Для начала мы поработаем с первым заклинанием.

Альбина подошла к камину и взмахом руки потушила играющее пламя. Мила обернулась к Ромке, и ее глаза сами собой округлились: он уже тянул вверх руку. Стремление все попробовать первым, что ни говори, было одним из основных его качеств.

— Да, господин Лапшин, — откликнулась на его поднятую руку профессор. — Вы, конечно же, хотите попробовать первым. Прошу.

Ромка вскочил со стула и быстро, с нетерпением в каждом шаге, подошел к камину.

Как всегда он был неподражаем: сосредоточился, ни капли рассеянности или неуверенности на его лице не отразилось, точно повторил жест преподавателя, произнес «Агитацио Вулканус», и сию же секунду за железной решеткой заплясал веселый огонек, разбрасывающий вверх яркие ленты. И почему-то эти ленты ужасно напомнили Миле ее первое видение — жуткого монстра в огне. Ей подумалось, что ее видение оказалось не обманом, и ей все-таки «повезло» наткнуться на монстра, правда, не в огне, а в воде. А если быть еще более точной — в болоте. Сейчас она думала об этом почти спокойно, все-таки после ее путешествия на болота Черной Пади прошло немало времени. Но тут она вспомнила о Рогатом Буле. Интересно, как поживает ее друг — наполовину призрак, наполовину лось? Она гадала, увидит ли она его еще когда-нибудь, когда перед глазами предстала картина: Яшка перелетает через призрачное тело Буля, а потом от ужаса хлопается в обморок.

— Чему ты улыбаешься? — спросил вернувшийся за парту Ромка. Мила даже не знала, что улыбается своим мыслям.

— Да так, кое-что вспомнила, — покачала она головой и, важно кивнув, похвалила: — У тебя отлично получилось с этим заклинанием. Просто блеск!

Ромка довольно ухмыльнулся и снисходительно бросил:

— Легче легкого! Даже палец о палец не ударил.

Тем временем Альбина вызвала к камину следующего ученика. Мила не очень внимательно следила за работой своих товарищей. Когда все тренировались, было единственно подходящее время на уроке Альбины, чтобы немножко ослабить внимание и отвлечься на посторонние темы. В этот раз Мила подумала о Корешке. Что же все-таки с ним происходит? Вчера этот странный ужас в глазах, а сегодня не заставили себя ждать последствия. С чем это, интересно, связано? Не может быть, чтобы с Черной Меткой. Ведь другие не ходят по замку, дрожа от страха, и не химичат невесть что со своим зельем.

Date: 2015-07-24; view: 243; Нарушение авторских прав