О нежелательных разговорах с писателями

Приступим. Существует ряд стандартных разговоров/вопросов, которые постоянно навязывают писателям. Особенно одиозны два. Менее частый вариант: «Давайте я поделюсь с вами задумкой гениального сюжета, вы напишете книгу, а доходы поделим пополам. Согласны?» (Правда, ребята с вискикурни вовсе не гнались за богатством или славой, они просто проявляли дружелюбие и старалась сделать все, чтобы я чувствовал себя как дома.) Но время от времени подобные предложения делают и из чисто коммерческих соображений. Если бы я жил в Лондоне и посещал светские мероприятия, такие разговоры, наверное, вели со мной гораздо чаще.

Надо подчеркнуть, что подобные разговоры с писателями нежелательны. Как правило, голова у них и так уже забита кучей идей, воплотить которые в жизнь просто не хватает времени. А если писатель попытается втиснуть в переполненный долгий ящик еще и вашу задумку, из этого вряд ли выйдет что-нибудь путное хотя бы для одной из сторон.

Даже если ваша идея и впрямь уникальна, редкий писатель согласится указать вас в качестве соавтора. Скорее уж он убедит вас поделиться с ним замыслом, который затем попросту украдет. И если вы не заручились поддержкой множества свидетелей и/или не являетесь старшим партнером юридической фирмы, специализирующейся в области авторского права, этим все и ограничится. Если вы всерьез думаете, что писатель согласится заключить с вами контракт, имеющий обязательную юридическую силу, до того, как ознакомится с вашим сюжетом, – что ж, флаг вам в руки.

Наш брат воровал идеи, наверное, еще до изобретения письменности, если в почетные ряды литераторов включить первобытных сказителей, которые зарабатывали себе на кусок мяса тем, что вечерами развлекали соплеменников сказками у костра вместо того, чтобы помогать им на охоте. Один из самых бессоветных аргументов, приводимых нами в свою защиту, заключается в том, что, дескать, если уж сам Шекспир тырил у других писателей идеи, мотивы и даже целые сюжеты и ему это сходило с рук, то что уж говорить о нас. (Нет смысла указывать, что с Шекспира другой спрос, потому что он гений: во-первых, с точки зрения морали это крайне сомнительное заявление, а во-вторых, все писатели тайно считают себя гениями, и поэтому такие доводы их не только не переубедят, а скорее наоборот.)

Тому, кто упорно твердит, что у него и правда есть замечательнейшая идея, но нет способности писать книги, скажу следующее: если учесть, какие книги мне доводилось читать (или, по крайней мере, открывать), то сочинять романы и заключать договоры с издтельствами вполне можно и без писательского таланта. Правда, сначала не мешает добиться известности на каком-нибудь другом поприще.

Другая, гораздо более распространенная тема для разговора с писателем: «Откуда вы берете идеи?»

Иногда мне становится интересно, что же люди хотят услышать, задавая этот вопрос, помимо самого очевидного «Я, знаете ли, принимаю сильные наркотики» или «Мне это рассказал один старичок из шотландской глубинки». Какого ответа ждет от тебя собеседник? А может, он просто не имеет ни малейшего понятия о творческом процессе?

К слову сказать, ответ-то до боли прост: писатели берут свои идеи оттуда же, откуда и все остальные люди. Когда писателю задают этот основной вопрос, вполне резонно посмотреть человеку прямо в глаза и сказать: «Оттуда же, откуда и вы». На что он обычно замечает, что у него нет никаких идей.

Но это неправда. Идеи есть у всех. Если вас хоть раз посещали сексуальные фантазии, не повторявшие в точности чужие, – это уже идея. Если вы хоть раз задумывались, как поступили бы с выигранными в лотерею деньгами, – это была идея. Если вы хоть раз прокручивали в голове полный текст речи, которую произнесете (когда банк сообщит, что выигрыш поступил на ваш счет) перед своим начальником и коллегами, чтобы поблагодарить их за прекрасные годы совместного труда, – это была идея. Если вы хоть раз, читая книгу или сидя в кино, подумали «А что, если случилось бы не так, а иначе », – это была идея. Если вам хоть раз, пока вы шли по улице, капая на парадную обувь ядовито-красным шашлычным соусом, задним числом вдруг пришло в голову, как полчаса назад в пабе вы могли срезать какого-нибудь обнаглевшего хама, – это была идея.

Некоторые из этих замыслов можно приберечь для поворотов сюжета, другие – для реплик, но это все идеи, они бывают у каждого. А если и правда существуют какие-то несчастные люди, погруженные во мрак невежества или страдающие от генетических дефектов, которым никогда-никогда, ну просто ни разу в жизни не приходили в голову подобные мысли, то они определенно составляют ничтожнейшее, находящееся на грани вымирания меньшинство рода человеческого, и лично мне ни разу не доводилось встречать никого из этих бедолаг.

Дело просто-напросто в том, что писатели занимаются подобным мыслепорождением гораздо чаще и более методично, чем их сограждане, которые даже не осознают, что их посещают идеи; к тому же – что, наверное, самое главное – мы делаем это целенаправленно. Обычно мы начинаем в достаточно юном возрасте, и со временем фонтанирование идеями входит у нас в привычку; мы постоянно охотимся за новыми замыслами, которые черпаем или из собственной жизни, или из жизни знакомых, или из жизни посторонних (нас могут вдохновлять даже сводки теленовостей), или из чужих произведений, будь то художественная или публицистическая литература.

Итак, откуда я беру идеи? Вот пример.

В 1978 году я поехал отдыхать в Штаты. В Вашингтоне у меня жил дядя, а в Лос-Анджелесе – тетя, и, чтобы навестить их обоих, я решил отправиться в своеобразный автотур: заимствуешь у кого-нибудь машину и едешь от одного побережья к другому, в то время как владелец автомобиля летит на самолете. Когда я пересекал Техас по трассе I-40, мне попался участок шоссе с выжженной разграничительной полосой.

На многих федеральных магистралях США полосы движения разделены не специальным ограждением, а V-образным клином земли примерно ста футов в ширину. Если на шоссе происходит что-то неладное, скажем, громадный американский грузовик выезжает на встречную полосу, он не летит прямо в гущу машин, проламывая защитный барьер, и его не отшвыривает назад – вместо этого грузовик спокойно сползает вниз к середине слегка наклоненного разграничительного участка. Очень хорошая находка, если на эти участки выделены бескрайние техасские просторы.

Я ехал на скорости пятьдесят пять миль в час, тогда вполне законной, которую мне каким-то чудом удавалось выжимать из своего автомобиля, несмотря на то что он явно был самым медлительным на всем шоссе, – по восемь часов в течение пяти дней, в основном по совершенно плоской равнине, и это ввело меня в состояние транса, которому позавидовали бы дзэн-буддисты. Я старался не заснуть: постоянно переключал каналы радио, пытался определить марку проезжавших мимо машин и грузовиков и просто глазел по сторонам в поисках хоть чего-нибудь интересного. Примерно час разделительная полоса слева от меня проносилась мимо расплывчатым, ничем не примечательным пятном, таким же зеленым, как холмы по обе стороны трассы. А потом, совершенно внезапно, она стала черной. Обугленной.

Посмотрев в зеркало заднего вида, я заметил, что черный участок отделен от зеленого ломаной линией. Что, кстати, казалось странноватым, потому что невысокие холмы вокруг трассы по-прежнему ярко зеленели на фоне голубого неба и ветер играл с буйно разросшейся травой.

Может, кто-то выбросил из окна машины горящий окурок, и от порыва ветра пламя распространилось по разделительной полосе (но в то же время не перекинулось через проезжую часть на траву, растущую вдоль обочины). Я вдруг подумал, что это наверняка было удивительное зрелище: стена огня пожирает разделительную полосу, а холмы по обе стороны трассы остаются нетронутыми. Ночью, да еще и на расстоянии это должно было смотреться еще более удивительно.

И у меня возник вопрос: как бы получше использовать эту мысль, этот образ? Я полностью преобразился в писателя-фантаста. Один из замечательных трюков, который дозволено проделывать нашему брату, – это экстраполяция. Для меня она всегда представляла собой carte blanche, разрешение невероятно преувеличивать все и вся, экспериментировать с любой идеей вне пределов земного пространства: в тот раз именно это и произошло.

Я представил себе узкую полосу земли посередине озера или моря, охваченную пламенем с обоих концов. А еще лучше – остров округой формы, вроде бублика – весь в огне. Конечно, рано или поздно пламя погаснет… Ну а если остров так велик, что к тому времени, как огонь вернется в исходную точку, выжженный им лес успеет вырасти снова (из какой-то книги, а может, из передачи «Жизнь на Земле» я знал, что в Австралии есть растения, семена которых могут созреть только после пожара)? Бесконечная волна пламени… «Так-так, – подумал я. – Вырисовывается что-то похожее на фантастику». А в этом жанре можно – и даже нужно – постоянно увеличивать масштаб. Увеличим наш остров – и получится, что он… опоясывает целую планету! Своего рода остров-континент от одного конца света до другого, омываемый морем на севере и юге. Как будто у нас на Земле везде, кроме тропиков, бушует один сплошной океан. Если планета достаточно велика, а флора на ней растет достаточно быстро (вспоминаю: где-то я читал об одном виде бамбука, который растет так стремительно, что его побеги скрипят, устремляясь ввысь), почему бы и нет?..

И когда через пару лет нужно было придумать, на фоне каких экзотических декораций состоится кульминация романа «Игрок», образ огненной планеты уже был у меня под рукой: доставай из подкорки да используй.

Так что вот откуда я беру идеи.

На вискикурне «Макаллан» живет кот. В отличие от кошки из Олд-Пултни этот счастливчик получил имя. Его зовут Сирил; когда мы приезжаем, он возлежит во всей своей пушистой красе на массивном деревянном письменном столе в уютно теплом перегонном цехе, под плоским компьютерным монитором, обрамленным блестящей полоской, с открытым окошком какого-то собственного приложения вискикурни, отображающего состояние местных резервуаров, труб и клапанов. Это чудесное, даже символичное зрелище, на которое стоит полюбоваться с широкой улыбкой (я бы даже сфотографировал кота, но тогда бы, разумеется, все вокруг меня взорвалось и сгорело дотла).

На «Макаллане» используют ячмень сорта «голден промис», который в последнее время впал в немилость у фермеров из-за своей не слишком высокой урожайности в сравнении с недавно выведенными, более урожайными, но менее вкусными сортами. А коль скоро его мало кто выращивает, то и заполучить этот ячмень крайне трудно, и даже «Макаллану» приходится использовать другие сорта: с 1994 года доля «голден промис» уменьшилась до тридцати процентов. Интересно будет узнать, сильно ли изменился по сравнению с предыдущим годом вкус десятилетнего виски «Макаллан», разлитого в 2004 году.

Двадцать один маленький дистиллятор подогревается напрямую, газом, из-за этого конечный продукт по вкусу не похож на виски из дистилляторов, подогреваемых паром: он приобретает карамельный, слегка жженый оттенок.

Но сильнее всего на вкус продукции «Макаллана» влияют бочки для хереса, в которых здесь всегда выдерживают виски; вискикурня прилагает немало усилий, чтобы запас этих бочек не иссякал. «Макаллан» закупает семидесяти-восьмидесятилетнюю древесину испанского дуба, отправляет ее в Херес, где из нее делают бочки, которые дают напрокат различным винным погребкам сроком на три года: год – на брожение сухого хереса «олоросо» и два года – на его выдержку. Наконец, готовые бочки в цельном виде возвращаются в долину реки Спей. Это дороже, чем перевозка разобранных бочек (как в случае с бочками из-под бурбона), но считается, что в цельных бочках виски выдерживать лучше, чем в собранных заново. В большинстве случаев две трети виски «Макаллан» поступает из бочек первого наполнения, а треть – из бочек второго наполнения. Использование чистого хереса вместо бурбона с легким намеком на херес более затратно, но без сильного влияния хереса «Макаллан» вряд ли был бы сам собой.

Кстати, у итальянцев есть собственная версия этого виски, семилетней выдержки. Но можно ли быть абсолютно уверенным, что итальянцы и правда пьют такой необычайно молодой напиток? Может, они его используют как модный, жутко дорогой одеколон? Или заправляют им всякие там «Веспы» и «Фиаты», чтобы сделать их более скоростными и напитать оживленные улицы Рима и Милана приятным ароматом?

Но я опять отвлекся. В дегустационной мы с Энн пробуем чистый, свежий неразбавленный спирт, а также виски двенадцати-, восемнадцати-, двадцатипяти– и тридцатилетней выдержки. Правда, я ограничиваюсь носованием, потому что мне потом садиться за руль.

Даже чистый спирт пахнет не слишком резко, чем-то напоминает грушевые леденцы с синтетическим привкусом, которые мне очень нравились в детстве. В остальном – чистый, нормальный запах. Уж лучше хлопнуть этого спирта, чем какой-нибудь паленой водки, которую я имел несчастье пить несколько раз в жизни.

Что же до самого виски, то чем он старше, тем лучше аромат. Дойдя до тридцатилетнего, я вместо того, чтобы понюхать, делаю маленький глоток. До этого мне доводилось пробовать максимум двадцатипятилетний «Макаллан».

Многое во вкусе этого скотча, разумеется, наследие деревянных хересных бочек, а влияние хереса с годами становится все сильнее, однако букет виски состоит из множества оттенков, возникающих после поистине алхимической реакции между бочкой и хересом, и речь идет вовсе не о простом привкусе хереса (вы можете убедиться в этом сами, купив дешевый виски и смешав его с хересом; результат получится совсем другой). В букете виски есть и мед, и рождественский кекс, и вереск, и целая россыпь самых разных цитрусовых, и дым, и сироп, и торф (обычно еле уловимый, но нет-нет да и проскальзывающий среди других вкусов), и ваниль, и солома, и имбирь, и даже различные сорта древесины, помимо вполне очевидного дуба – в первую очередь это кедр, а еще мне показалось, что я уловил запах, напомнивший о пробковом дереве, которое мы использовали на первых уроках труда.

Может показаться, что все это жуткая мешанина, как будто оркестр настраивает инструменты, но не в каждом отдельном виски есть все эти вкусы; и прелесть «Макаллана» заключается в том, что все его экспрессии цельны, подобны симфонии, где части взаимодействуют между собой; оттенки вкуса пребывают в полной гармонии, подчеркивая друг друга и вместе создавая нечто яркое и насыщенное, от чего виски хочется пробовать снова и снова.

За очень старый «Макаллан» иногда приходится платить умопомрачительные суммы. Но если у вас есть такие деньги, без тени сомнения выбирайте более выдержанный, потому что, по моему опыту, «Макаллан» всегда стоит своих денег; этот виски из тех, что с годами становятся только лучше, и хотя за возможность им насладиться надо выложить кругленькую сумму, вас не обжулят, и ваши ожидания будут полностью оправданы.

Единственная оговорка касается насыщенности вкуса. Я люблю «Макаллан» за то, что у него в букете множество ярких оттенков, и для меня более выдержанный виски лучше как раз потому, что чем дольше виски выдерживается в бочке, тем больше он насыщается привкусом дерева и хереса. Если же вы предпочитаете напитки с более легким вкусом или вам не нравятся нотки дерева и хереса, возможно, вам не следует углубляться в страну Макалланландию дальше десятилетнего виски, потому что уже через два года, после двенадцати лет выдержки, вкус становится совершенно другим, более тяжелым и сладким.

Виски «Гран Резерва», которым я накануне вечером пытался поразить Джона из Флориды, всего восемнадцать лет, но вкус у него намного резче, чем обыкновенно бывает у виски такой выдержки, потому что выдерживался он исключительно в бочках первого наполнения (отсюда и название). Вкус этот очень яркий, впечатляющий, с преобладающими древесными оттенками; я его обожаю, но при этом сознаю, что любителям более нежных напитков он может прийтись не по душе и что его можно пить только по определенным случаям и в определенное время суток.

Лично я думаю, что любая выдержка виски «Макаллан» по-своему хороша, кроме, пожалуй, семилетней, вы меня понимаете: десятилетний, который можно легко приобрести, – это прекрасное вступление, а стандартный восемнадцатилетний предлагает самое лучшее сочетание разумной цены и сногсшибательного вкуса. Этот виски в большинстве случаев производится отдельно; цель здесь – добиться постоянства вкуса, несмотря на изменения, которые происходят каждый год. Неизменность вкуса достигается следующим образом: проводят пробы виски из минимум ста бочек, из них выбирают около пятидесяти, затем виски из этих бочек сливается в одну емкость, где и выстаивается в течение месяца, после чего его разливают по небольшим бутылкам и дегустируют (в случае с двадцатипятилетней выдержкой, от перемешивания виски из разных бочек до его пробы и оценки проходит целый год).

Вообще можно сказать, что дегустаторы на вискикурне «Макаллан» – это главные люди. Здесь недавно построили новый дегустационный зал, где стоит гнутая мебель приятно-гладкого светлого дерева, а также удобные табуреты со стальными ножками. Сюда приводят в рамках расширенной экскурсионной программы. Сквозь окно во всю стену видно, как работают профессиональные дегустаторы: принюхиваются к виски, гоняют его туда-сюда во рту, выплевывают, делают заметки и выносят вердикт. Я счел это вторжением в личное рабочее пространство, как и наблюдение за работниками бондарни «Стратспей» (Strathspey), и потому, прежде чем сделать фотографию сквозь стекло, подождал, пока дегустаторы уйдут. Доведись мне быть у всех на виду, я бы, пожалуй, не смог сосредоточиться на такой важной работе, как отбор виски из более чем сотни бочек, но, может, у меня просто характер такой.

С другой стороны, надо же чем-то платить за честь работать изо дня в день с виски, который бесспорно является одним из самых лучших в мире.

И последнее замечание, чтобы вы смаковали отнюдь не дешевый «Макаллан» со спокойной совестью. Вискикурня – собственность компании «Эрдингтон груп», которой также принадлежат марки односолодового виски «Баннахэйбн», «Гленгойн», «Гленротс-Гленливет» (надо же, кто-то до сих пор использует это слово), «Глента́ррет», «Хайлэнд Парк» и «Тамду́», а также бленды «Катти Сарк» и «Фэймос Граус» (то есть «знаменитая куропатка»). «Эрдингтон груп», в свою очередь, находится под контролем Фонда сестер Робертсон, благотворительной организации, которая была основана в 1961 году тремя сестрами по фамилии Робертсон, унаследовавшими значительную долю шотландских предприятий по производству виски. Каждый год Фонд выделяет около пяти миллионов фунтов на благотворительные мероприятия, в основном в Шотландии, так что, опрокидывая стаканчик любого из этих виски, вы уже делаете доброе дело. Не будем же забывать о добродетели.

Date: 2015-07-23; view: 300; Нарушение авторских прав