ГЛАВА 8. Тоха поступил в наш интернат два года назад

Тоха поступил в наш интернат два года назад. Переве­ли его из детского дома, то есть, из сиротского интерната. Так это теперь называется.

Перевели — в порядке, так сказать, «культурного обме­на». Это когда один интернат меняется с другим. Как, из­вините, в анекдоте про смену белья. Когда первая палата меняется со второй.

Как правило, передают из интерната в интернат народ особый, заслуженный. Становится администрации совсем невмоготу кого-нибудь воспитывать, она и передаёт объект воспитания в другие руки.

Передаёт в надежде, что на новом месте трудный воспи­танник станет другим. Или просто, честно говоря, избавля­ется. Но, часто, взамен отправленных в другой интернат за­служенных кадров, получает — ещё кого и похлеще.

Куда же ещё девать этих сирот? Которые не вписывают­ся в общую, коллективную жизнь?

Так вот и Тоху передали. Мы «получили» его два года назад.

Мать — лишена родительских прав, отца — не имеет­ся. Типичный современный сирота.

В четыре года нашли его одного в квартире. Голодного, полуживого. И пошёл Тоха по инстанциям: дом ребёнка, до­школьный детдом. А потом — три, или четыре интерната, которые передавали его друг другу. По всей области про­катился. И везде выделялся, везде выпендривался, и нигде больше года-двух — задержаться не мог.

Теперь он осел у нас. Уже целых два года выдержал. Вер­нее, второй учебный год заканчивается.

И уже вполне созрел наш Тоха для дальнейшего перево­да. Только куда? Он уже все областные интернаты обошёл. Кто его возьмёт теперь? В девятый класс вообще трудно ко­го-либо перевести, а уж такую известную личность, как То­ха — и подавно.

Дальше светила Тохе «спецуха», специнтернат для де­тей, совершивших правонарушения. Уже не раз ловили его на воровстве. Но пока прощали, только пугали. Конечно, жалко было его в «спецуху» отправлять.

Тоха, при всём своём хулиганском поведении, не был злобным, не был мстительным, а, скорее, был весёлым и мог рассмешить других.

Жалко, жалко. Основная воспитательница восьмого «Б», Елизавета Васильевна, прикрывала Тоху, как могла и ког­да могла. Правда, и она, в последнее время, стала выды­хаться.

Буквально два дня назад она ко мне приходила, как раз насчёт этого Протоки. Пришла, села...

Усталая, симпатичная женщина. Детей любит и умеет управляться с ними. Если бы не она — неизвестно, что бы­ло бы с этим восьмым «Б».

— Наталья, давай что-нибудь с Протокой делать! — ска­зала мне Елизавета Васильевна.

— Что? Что делать?

— Давай его психиатру, что ли, покажем. Не могу я с ним больше. Я ведь к нему — со всей душой. Сядем, по­говорим — он всё понимает. Только выйдет — и опять что-нибудь сотворит. Выключатели сломал, чтобы света не бы­ло... Двери в палату разбил, двери в туалет — разбил. По­дрался с Закутным, у того синяк во всю щёку. Родители За-кутного приходили, разбирались. И всё это — за одну не­делю.

— Да... Не мало.

— Я его спрашиваю: за что ты Закутного бил? Почему? А он: так надо, Елизавета Васильевна! И всё! И врёт, по­стоянно врёт! О чём ни спросишь — на всё у него десять ответов, и все — враньё, враньё.

— А что психиатр-то сделает?

— Ну, может, пропишет что-нибудь. Успокоительное...

— Это вам, Елизавета Васильевна, надо успокоитель­ное. А у психиатров, как правило, методики другие.

Ну, есть же у них отделения для нервных. Мы ведь туда детей отправляли, и не раз. Давай, поведём его к пси­хиатру, и отправим его в это отделение. Пусть там поле­чится... А то уж я и не знаю, куда мы его будем летом де вать. Его уже ни один интернат не возьмёт. И ни один дет­ский лагерь.

— А сиротский лагерь будет на лето?

— Директор говорила, что сиротского лагеря не будет. Денег нет в области, на лагерь этот. А в обычный, детский лагерь — разве можно такого послать? Ты бы хотела, что­бы твои дети отдыхали с таким? Ему в мае пятнадцать лет исполняется. Уже — не дитя. Уже юридически его нельзя посылать в детский лагерь. Был бы тихий — ещё было бы можно директора уговорить. А так... Нет, никто его не возьмёт.

— Да, я знаю. Знаю, что пятнадцать лет.

— Давай, давай, действуй. Сейчас — конец апреля. Сколько там осталось. Чтобы мы его, где-то в конце мая, и отправили. Я буду с директором говорить. Или в «спецу­ху», или в отделение это... Лучше уж в отделение, со­гласись.

— Пожалуй, — ответила я. — Ладно, я психиатру по­звоню, и посоветуюсь, как лучше сделать. Однако, альтер-нативочка у него! Или в «спецуху», или в психушку. А? Вы бы сами — что выбрали?

— Ладно, не нагнетай, — сказала Елизавете Васильев­на. — Он уже в этом отделении лежал два раза. У тебя, в твоей медкарте, разве не написано?

— Написано. Лежал, два раза, а толку?

— Нет, ну мы с тобой договорились?

— Договорились, договорились.

Что тут возразишь? Что тут непонятного? Всё, человек больше не может. До предела дошёл. Это я о Елизавете Васильевне.

Бывали у нас случаи и похлеще. Есть у меня уже опыт, по отправке больных в психиатрические отделения. За те четыре года, что я работаю в этом интернате.

Но те дети, которых мы отправляли, были действитель­но больными.

Были и больные, были и умственно неполноценные, де­билы, и даже имбецилы, как-то застрявшие в общих, «нор­мальных» интернатах. Бывало, мы отправляли лечиться де­тей с психозами, с антисоциальным поведением. С половы­ми извращениями, наконец.

Но данный случай был-пограничным. Личность Тохи, ко­нечно, была далека от совершенства. Это, несомненно, бы­ла психопатическая личность. «Социально запущенная» личность.

Но и то несомненно, что черты этой психопатической личности совершенно не утратили свей симпатичности. Раз­вязное, с трудом входящее в рамки поведение — это да. Но не болезнь, в чистом виде. Не болезнь.

А сколько вокруг личностей таких? Таких вот, погранич­ных? Не больных, но и не здоровых? Можно и к зеркалу подойти...

И что, всех надо в психбольницу? Почему же Тоху это­го надо посылать туда? В чём же тут разница?

Разница была только в том, что личность Тохи была... ничья. Интернатская...

Попал, попал Тоха сегодня. Добавил ещё одну славную страницу в своё личное дело. Это ещё директор ничего не знает, и Елизавета Васильевна ничего не знает...

Мы с Надеждой допили кофе, и Надежда стала собирать­ся домой. Я вышла её проводить. В дверях мы столкнулись со «старшей».

— А я вас ищу, Наташа. Ну, как там Протока?

— Ничего, спит. Я его уколола.

— Перелом есть?

— Наверно, есть. Завтра скажу.

— Ну, не сообщай пока никуда...

— Не волнуйтесь. Всё в порядке. Идите спокойно до­мой, сегодня моя очередь проверять отбой. Я проверю. А за­втра — приду часов в семь, и кухню проверю.

В это время с кухонного крыльца спустилась Надежди-на родственница. Заметив меня и «старшую», она быстро пошла прочь, чтобы повернуть за угол. Надя попрощалась и побежала за ней.

Сумка у родственницы была тяжёлой и она шла, скло­няясь на один бок.

Мы со «старшей» невольно проводили глазами уходя­щих, пока они не скрылись за углом.

— М-да... — сказала «старшая». — Какой груз тащит, с кухни-то. Чуть не перегибается. Не знала, небось, что мы тут стоим.

— М-да... — сказала и я. — Надя говорит, что это она отходы забирает, для свиньи.

— Ой ли! Нет, надо их проверять! Надо! — сказала «старшая».

— Давайте вместе, — снова предложила я.

— Проверяйте, Наташа. Вы проверяйте пока, а я при­соединюсь позднее. В нужное время... В нужное время... Ну, до свидания, — сказала «старшая» и покачала на проща­нье головой.

У неё были свои планы. Мне вдруг показалось, что ей совершенно всё равно, сколько масла было сегодня в каше...