ГЛАВА 35. — Ну, ты и вляпалась! — сказала утром медсестра, придя на подъём

— Ну, ты и вляпалась! — сказала утром медсестра, придя на подъём. И нам из-за тебя попало, и ещё разборки будут, если Ярославцев до главврача дойдёт. Всем устроила!

Нинка держалась до тех пор, пока после завтрака не при­шла Люба — звать Нинку в ординаторскую.

— Иди! — сказала Люба, — велено тебя на костылях привести.

— Я сейчас сама приду, — сказала Нинка.

Люба ушла.

Нинка встала на костыли и тоже ушла из палаты. Через десять минут снова пришла Люба.

— Где Нинка? Ярославцев ждёт!

— Как где? Пошла, уже десять минут назад!

— А куда же она пошла?

Короче, пропала Нинка. Все, кто мог, стали искать Нин­ку, пока ничего Ярославцеву не говоря. Нинки нигде не

было.

Нинку нашла Анька. В дальнем конце коридора была кла­довка, замок там был слабенький и открывался легко. А из­нутри кладовки была хорошая, добротная защёлка. Анька дёрнула дверь в кладовку. Дверь не поддалась.

— Нинка, ты здесь? Нинка, это я, Анька! Я одна, не бойся.

— Анька, пойди, сделай чего-нибудь!

— А чего?

— Сделай чего-нибудь, ради Бога, потому что если ме­ня выгонят, то я отсюда не выйду! — Нинка говорила всхли­пывающим, срывающимся голосом. — Я домой не поеду! Меня мать убьёт... Я отсюда не выйду! Я тут повешусь, так и знай, я тут повешусь! У меня верёвка тут есть! Если ме­ня выгонять будут, я повешусь!

— Нинка, подожди! Подожди, я сейчас Любу позо­ву....ты только не вешайся, ради Бога, не делай ничего. Нин­ка, обещай, что меня дождёшься!

— Ладно, — всхлипывая, проговорила Нинка, — сде­лай что-нибудь, Анька!

Анька кинулась искать Любу. Люба была ближе всех, Люба никому не скажет.

Через пять минут Анька и Люба стояли под дверью.

— Повешусь! Повешусь! — Нинка уже других слов не говорила.

— Придётся за Ярославцевым идти, — послушав Нинкины крики, сказала Люба.

Ярославцев сразу оценил ситуацию. Он не стал разгова­ривать, а, разбежавшись, ударил плечом по двери. Дверь вылетела, и все увидели маленькую, заплаканную Нинку, сидящую на нижней полке среди чемоданов. Рядом с ней лежал кусочек лохматой бечёвки, которой перевязывают по­сылки и бандероли.

— Койку её в палату вывезти! — скомандовал Ярославцев. — Пойдите, наберите... — назвал он медсестре лекарства, которые надо было вколоть Нинке.

Нинку укололи. Она укрылась с головой и затихла. Лю­ба осталась сидеть рядом.

На веранде все тоже притихли. Разговаривали шепотом, как при тяжело больном.

— Ну и Нинка! Вот отмочила!

— Девчонки, что же будет? — волновался Костик.

— Всё, тю-тю твоя Нинка! — сказал Славик.

— Пойидэ до дому, до хаты, — отозвался Миронюк. — Вона в усьому мисци цю скамэйку, мабуть, шукала!

— И дошукалась на свою голову!

— Ещё и вешаться вздумала.

— Конечно, кому охота, вот так — и вдруг домой. Её же в четверг на операцию должны были взять.

— Эх, Нинка! — Костик сокрушённо вздохнул, — что ты наделала!

— Маша, Маша, — зашептала Анька, — так ведь нель­зя! Если Нинку выгонят, она ведь пропадёт!

— Это точно, — сказала Маша.

— Мы ведь все бегали, а Нинка одна попалась! Теперь отвечает за всех. А если повесится? Что делать?

— Не знаю. Я не знаю, что делать, — ответила Ма­ша. — Но как-то надо спасти эту дурочку. Угораздило же её, на скамейку к Ярославцеву сесть. Она совсем страх по­теряла, вот и попалась.

— Как? Как? — Анька крутилась, крутилась на крова­ти. А вдруг повесится? Это же смерть? Это смерть!

Анька посмотрела на Машу, на Наташку. Хотела сказать что-то, но передумала.

Потом она встала и вышла с веранды. Пройдя по пала­те, спросила Любу:

— Ну как, спит?

— Спит.

— Ты что об этом думаешь, Люба?

— А что думать? Дура она, конечно, Нинка ваша. Разве можно так? Губит себя, губит. А ещё и сестру, и врача под суд подводит. Жаль её, да что сделаешь, с дурой-то...

Анька вышла из палаты, подошла к ординаторской, по­стояла. Потом вроде бы пошла назад. Потом снова верну­лась и постучала в дверь.

— Войдите, — сказал Ярославцев. — А, это ты! Что ска­жешь?

— Евгений Петрович! Я просить пришла... не говорите главврачу! Не выгоняйте Нинку! Она пропадёт! Она до Гор­ловки своей не доедет — или повесится, или сбежит... Не выгоняйте, простите её! Она после операции будет хо­рошо лежать — это она перед операцией вышла, как бы на­последок...

— Значит, мы вас тут лечим, мы вас тут оперируем, а вы сами всё разрушаете! Вы не цените ничего, не умеете це­нить! А если бы Нинка ваша под машину попала? Кто бы под суд пошёл? Я? Нет, надо выгнать её. Чтоб другим не­повадно было! Как я могу такую историю скрыть!

— Евгений Петрович, нельзя Нинку выгонять! А если она с собой покончит? Она же пропадёт... Евгений Петро­вич, тогда надо всех нас выгонять... мы тоже бегали...

— Кто бегал?

— Я... Стёпка... Наташка Залесская...

— Ах, так? — вместо того, чтоб пожалеть Нинку, Ярославцев, казалось, разозлился ещё больше. — Вот вас и вы­гоню всех — и тебя, и Акишину, и Залескую! А Степан-то чего? У него деньги откуда?

— А он мальчишкам покупал...

Иди в палату, а я сейчас приду к вам, — голос Ярославцева не предвещал ничего хорошего.

Анька прошла на свою кровать, как во сне.

— Что ты, Анька? — встревожилась Маша.

Всё, — только и могла произнести Анька.. Внутри у неё было пусто.