VII. Рост зависимости высшего слоя и давления на него снизу

Выше мы уже указывали, что на картинах, предназначенных для рыцарско-придворного высшего слоя позднего Средневековья²³ и изображающих людей из низших слоев и их нравы, мы не на­ходим особой чувствительности. Более строгая селекция, соот­ветствующая схеме чувствительности абсолютистско-придворного высшего слоя, допускает изображение только величествен­ного, гармоничного, утонченного; все напоминающее о низших слоях, все вульгарное по возможности удаляется.

Защита от всего вульгарного, рост чувствительности ко все­му, что принадлежит к неразвитым чувствам низших слоев, про­низывают все сферы общественного поведения придворной ари­стократии. Мы детально это показали на примере придворного моделирования речи²⁴. Как замечает придворная дама, нельзя сказать «un mien ami» или «le pauvre deffunct» — от этого «несет буржуа». Когда же молодой бюргер начинает защищаться и на­поминает, что такие выражения употребляют и многие люди хо­рошего общества, то следует ответ: «Возможно, имеется изряд­ное число достойных людей, лишенных чувства деликатности, свойственного нашему языку. Такая "деликатность"... вверена малому числу лиц».

… Мы ясно видим, что «деликатность», растущая чувствительность к произнесенным и написанным словам, к оттенкам и нюансам ритма, звука и зна­чения, возникают сначала в небольшом кругу «хорошего», при­дворного общества. Для этого круга подобная чувствительность и «хороший вкус» связаны и с престижем: все, что задевает их чувствительность, «воняет буржуа», является социально непол­ноценным. И наоборот: все буржуазное задевает их чувствитель­ность. …

Главная функция придворной аристократии — та функция, что задана могущественным центральным правителем, — заклю­чается именно в поддержании отличия: аристократия должна сохраняться как особая формация, как социальный противовес буржуазии. У нее масса свободного времени для непрестанной выработки особого кодекса поведения, хороших манер, норм хорошего вкуса. Буржуазные слои напирают, они буквально «на­ступают на пятки». У буржуа нет времени для выработки такого кодекса или критериев вкуса, ведь у представителей этого слоя имеются профессиональные обязанности. Но идеалом буржуа­зии поначалу, как и для аристократии, является жизнь на ренту и доступ ко двору. Придворный круг для немалой части буржуа ос­тается образцом во всем. Они становятся «bourgeois gentilhommes», они подражают манерам дворян. Но тем самым выработанные придворными кругами манеры теряют характер инструментов поддержания отличия, а это толкает задающие образцы группы дворянства к дальнейшей трансформации поведения.. …

… Пос­ледовавшие за придворным обществом «хорошие общества» в большей или меньшей мере включены в сеть занятого профес­сиональной деятельностью общества в целом; даже если мы иной раз встречаем в них фигуры, аналогичные придворным, все же по своему воздействию эти «хорошие общества» не могут сравниться с прежней формообразующей силой — главным ис­точником престижа все больше становятся профессия и деньги. Искусство общения, утонченность манер перестают играть ту роль в достижении успеха и признания со стороны других, что была им присуща в придворном обществе.

… В XIX в., когда профессиональные слои буржуазии берут на себя функцию высшего слоя, все эти требования сходят на нет, перестают быть центром сил, формирующих общество. К пер­вичным социальным требованиям, которые отныне моделируют индивида, относятся добыча денег и профессиональный труд. Большая часть того, что имело экзистенциальный характер в придворном обществе, а потому подлежало строгому моделиро­ванию, теперь попадает во вторичную по значимости сферу, лишь опосредованно определяющую социальную позицию чело­века. Формы общения, правила этикета при нанесении визитов и ритуала поведения за столом, способы украшения домов пере­ходят в сферу частной жизни. Свой экзистенциальный характер и важные функции они в наибольшей мере сохраняют в том об­ществе, где при всем подъеме буржуазии аристократические формации дольше всего давали о себе знать, — примером может служить Англия. Но даже там, где на основе длившегося столе­тиями взаимного проникновения моделей поведения аристокра­тии и буржуазии возникла своеобразная амальгама, присущие ей буржуазные черты постепенно выходят на первый план. Во всем западном обществе упадок прежней аристократии — неважно, когда и как он происходил, — вел к преобладанию тех способов поведения и тех структур аффектов, которые необходимы для более или менее регулярной работы и требуют отказа от всего того, что просто передается по наследству. Поэтому професси­ональное буржуазное общество, перенимая многое из ритуалов и поведения придворного общества, само уже не занято столь интенсивной разработкой этого наследия. … Для сохранения буржуазного социального существова­ния требуется стабильное «Сверх-Я», интенсивное регулирова­ние и канализация влечений; … Тем не менее придворно-аристократический способ моделирования людей находит свое продолжение в тех или иных формах последующего буржуазного моделирования и присут­ствует в них в снятом виде. Сильнейшим влиянием это модели­рование широких слоев населения посредством форм поведения и способов регулирования влечений, ранее присущих придвор­ному обществу, пользовалось в тех странах, где имелись круп­ные и богатые дворы, долгое время выступавшие как образцы. Примерами могут служить Париж и Вена. Два этих соперничав­ших двора абсолютных монархий восемнадцатого столетия до­ныне дают о себе знать, причем не только как города «хороше­го вкуса» или предметов «роскоши», производимых здесь в пер­вую очередь «для дам», но и как центры, задающие образцы от­ношений между полами, эротического воспитания населения (даже если эта слава далека от действительности и чаще всего служит только как антураж для киноиндустрии). …

… Люди, живущие под прямой угрозой голодной смерти или в крайней нужде и нищете, не могут вести себя цивилизованно. Для возникновения и поддержания стабильного аппарата «Сверх-Я» требуется срав­нительно высокий жизненный стандарт, равно как и немалая степень безопасности.

Сколь бы сложным ни был механизм процесса цивилизации, в рамках которого происходили изменения поведения человека западного мира, на первый взгляд, схема взаимозависимости здесь довольно проста. Все явления, рассмотренные нами по отдельно­сти (постепенный рост жизненного стандарта широких слоев населения, усилившаяся функциональная зависимость высших слоев, стабильная монополия центральной власти), все это — следствия и проявления одного и того же медленно продвигаю­щегося вперед процесса дифференциации функций. Вместе с ним повышается продуктивность труда, в свою очередь, являю­щаяся предпосылкой повышения жизненного стандарта все бо­лее широких слоев; вместе с разделением функций растет функци­ональная зависимость высших слоев. Наконец, только на чрезвы­чайно высокой ступени дифференциации становится возмож­ным появление стабильной монополии на применение насилия и на сбор налогов — монополии, предполагающей наличие специа­лизированного управленческого аппарата. Это делает возмож­ным и появление государств в современном смысле слова, т.е. социального образования, где жизнь индивида протекает со все повышающейся степенью «безопасности». Растущая дифферен­циация функций делает взаимозависимыми все большее число людей, она т ребует от индивида сдерживать свои страсти и точно регулировать свое поведение, подавлять влечения, а начиная с из­вестной ступени — и постоянного самопринуждения. Такова цена, которую всем нам приходится платить за безопасность. …