Сознание и реальность. Работы Эйнштейна, Шрёдингера и других, судя по всему, привели к осознанию того, что пределы физического знания определяются средствами

Работы Эйнштейна, Шрёдингера и других, судя по всему, привели к осознанию того, что пределы физического знания определяются средствами, с помощью которых мы его воспринимаем. Становится очевидно, что если определенные факты относительно нашего общего опыта восприятия или того, что мы могли бы назвать внутренним миром, могут быть открыты посредством широкого изучения того, что мы, по контрасту, называем внешним миром, то столь же широкое изучение этого внутреннего мира будет, в свою очередь, открывать факты, с которыми мы впервые встретились во внешнем мире: ибо то, к чему мы приближаемся в любом случае, с той или с другой стороны — это общая граница между ними.

Г. Спенсер-Браун. Законы формы

Мысль и реальность сделаны из одного и того же материала — материала, из которого состоит опыт вообще. Уильям Джемс. Очерки о радикальном эмпиризме

Сама жизнь — это сознание пространства и времени Рене Том. Структурная устойчивость и морфогенез

СОЗНАНИЕ КАК ВРЕМЯ

Мы начали с рассмотрения сознания с точки зрения его «со» — как социально общие формы осознания у самосоотносительных символических существ. Вдобавок, поскольку символическое познание повторно утилизирует размерности «здесь-там» и «куда-откуда» объемлющего строя, это человеческое «со» распространяется на оболочку потока, общую для всех подвижных чувствующих существ. Нам остается обратить своё внимание назад, на «в» сознания. Человеческое сознание неотделимо от бытия-в-мире. Жизненные миры чувствующих созданий также находятся «в» физической вселенной, как ее понимает современная физическая наука. Поэтому следует ожидать, что бытие чурствующих существ, как минимум, в общем и целом согласуется с принципами организации тех аспектов физической вселенной, которые ближе всего соприкасаются с формами жизни. Мы уже видели, как объемлющий строй чувствующих существ, в некотором смысле, зеркально отражает нелинейную динамику наиболее близкой к нему «чужеродной оболочки». Теперь мы можем начать в более общем виде рассматривать то, в какой степени основные организующие принципы физической науки отражаются и тем или иным образом локализуются в восприятии. Действительно ли восприятие обладает, в смысле Мерло-Понти (Merleau-Ponty, 1964), «приматом» в качестве самой основополагающей модели и первичного источника всего нашего познания?

Если так, то нынешние восторги по поводу параллелей между организацией «более высоких состояний сознания» и основными

378

Сознание и реальность

принципами современной физической науки несколько неуместны. Источник этих соответствий, возможно, является не столь эзотерическим, но зато более точным. Демонстрация того, что все формы человеческого опыта имеют своей моделью восприятие, имела бы следствия, которые противоречат недавним рассуждениям о квантовой основе сознания. В первой части этой главы мы рассмотрим, какую роль мог бы играть объемлющий строй Гибсона в качестве порождающей модели для альтернативных теорий времени в физической науке, оставив более подробное обсуждение современной физики пространства и материи для следующей главы.

Дэвид Бом (Bohm, 1980) высказал предположение, что организационные принципы современной физики — относительность пространства/времени, дополнительность, индетерминизм и, мы можем прибавить, нелинейная динамика — отражают все большее приближение наших математических построений к фундаментальной организации самого восприятия. Современная физика должна не все больше и больше абстрагироваться от опыта, а напротив, ее главные достижеш ч последуют из ее все большего приближения к принципам объемлющего строя. Этот момент обычно упускали из виду потому, что более традиционные категории пространства, времени и причинности в действительности представляют собой неправильные и статичные упрощения восприятия. Поэтому современная физическая теория и феноменология сознания становятся совместными попытками освобождения нашего мышления от ложных абстракций. Они обе, в любопытном смысле, носят эмпирический характер.

Восприятие и стрела(-лы) времени: пульсации и течение, появление и исчезновение

Время обычно считается асимметричным измерением, направленным из прошлого через настоящее в будущее. Было много споров о том, проходит ли эта «стрела» через все уровни физической реальности, как считает современная наука, или же она появляется как таковая только с более сложной динамикой, смежной с уровнем живых организмов. С одной стороны, самой основой универсального физического времени нередко считался второй закон термо-

Сознание как время

379

динамики — присущая физическим системам тенденция двигаться в сторону состояний низкой организации и высокой энтропии. Понимание энтропии, как своего рода принципа «смерти» в физическом порядке, стало частью популярного сознания. Это представление о постоянной тенденции к рассеянию всей энергии в немалой степени вдохновило Фрейда на формулировку мифологического варианта танатоса — «инстинкта» смерти, ведущего к уничтожению всех живых систем.

С другой стороны, работы физиков Роджера Пенроуза, Стивена Хоукинга, Питера Ковени и Роджера Хайфилда (Penrose, 1989; Hawking, 1988; Coveny & Highfield, 1990) позволили предположить, что математические представления «Большого Взрыва» космического творения и второго закона термодинамики в принципе не обладают временной асимметрией — они одинаково хорошо действуют в обоих направлениях, из прошлого в будущее и из будущего в прошлое. Если прибавить к этому возможность того, что за Большим Взрывом когда-нибудь последует «Большое Сжатие», в ходе которого энтропия будет уменьшаться, то мы поймем, почему эти авторы полагают, что «стрела» времени, возможно, основывается на временных асимметриях физической вселенной. Тогда можно было бы считать, что время способно течь вспять. Это вряд ли согласуется с нашим живым опытом потока времени, неумолимо текущего только в одном направлении. Безусловно, на уровне организмической реальности время представляет собой неизбежное течение, против которого движутся все живые существа в силу того, что они живут.

Ковени и Хайфилд (1990) ищут действительные истоки этого асимметричного потока времени в областях сложных нелинейных систем, непосредственно примыкающих к организационным принципам жизненных миров. Роджер Пероуз (1989) следует противоположной стратегии поиска на уровне субатомной реальности силы «квантовой гравитации», которая бы, в конечном счете, придавала внутреннюю временную направленность всем уровням физической реальности. Как бы то ни было, но несомненно, что когда мы добираемся до свойств нелинейных самоорганизующихся систем, то у нас появляется больше чем просто аналогия временной асимметрии живого опыта. По меньшей мере, в рамках определенных фиксированных временных промежутков нелинейные системы, живые

380

Сознание и реальность

и неживые, самоорганизуются противоположно и вопреки энтропийному рассеянию энергии. От химических циклов, наподобие реакции Белоусова-Жаботинского, осциллирующей от видимого хаоса до эмерджентных спиралей (Prigogine, 1984), до «времен жизни» ураганов и погодных систем, мы находим чувствительность к начальным условиям и обратной связи, которые придают этим неорганическим системам уникальность и неповторимость, которые обычно ассоциируются с поведением организмов.

Однако на самом деле «семена» как самоорганизующейся, антиэнтропийной временной направленности, так и линейного энтропийного времени непосредственно присутствуют во временном характере, присущем восприятию чувствующих организмов — таким образом обеспечивая в рамках восприятия модель, которая дает возможность открытия обоих упомянутых принципов.

Во-первых, что касается временного характера самоорганизации, то Анри Бергсон (1907), в манере, которой вторит физик Роджер Пенроуз (1989), связывал временной характер, типичный для живых систем, с неотделимостью их способности к движению от чувствительности к окружающей среде: «Где бы что-либо ни жило, где-то открывается журнал, в котором регистрируется время... Мы воспринимаем время как течение, против которого не можем идти. Это основа нашего бытия и, как мы чувствуем, сама суть мира, в котором мы живем... Значит, в жизнедеятельности мы видим... реальность, которая создает себя в реальности, которая уничтожает себя» (Bergson, 1907, pp. 20, 45, 207). Чувствующие существа накапливают энергию из многочисленных источников для того, чтобы растрачивать ее в периодических судорожных разрядах, лежащих в основе движения. Однако результат этих разрядов состоит в организации и реорганизации сложных текучих градиентов жизненного мира. Оболочка потока, градиенты текстуры и повторяющиеся закрывания и удаления поверхностей, составляющие объемлющий строй всех чувствующих существ, создают непрерывно преобразующиеся паттерны, которые являются прямой противоположностью всего энтропийного.¹

И Бергсон, и ранний Хайдегер ошибочно заключали, что «живое время», как источник человеческой трансцендентности, должно прибавляться к иначе статичному пространственному восприятию, характерному для низших организмов, хотя Бергсон, по крайней

Сознание как время

381

мере, считал длительность эволюционным континуумом. Эдмунд Гуссерль (Husserl, 1905; Miller, 1984) тоже полагал, что предвосхищающие «протенции» и прошлые «ретенции» временного характера добавляются к «горизонту» частичных и неадекватно данных перспектив. Всем ранним пионерам радикальной описательной феноменологии недоставало обнаруженной Гибсоном связи единого пространства-времени с потоком «здесь-там», «откуда-куда» самого перцептуального строя.

Эта общая неспособность видеть в горизонтальной открытости, развертывающей оболочку потока, ключ к человеческому ощущению продолжительности, по-видимому, должна была проистекать из двух источников. Учитывая склонность европейской культуры начала XX в. чрезмерно подчеркивать различия между человеческими существами и всеми другими формами жизни, не говоря уже о различиях между культурами, неудивительно, что понимание самого восприятия, к которому в конце концов пришел Гибсон, должно было ускользать от наблюдателей, которые также, причем справедливо, отчасти связывали сущность специфически человеческого разума с его способностью переживать продолжительность как таковую. И хотя Бергсон был гораздо более открыт к предположению непрерывности в «свободе» всех подвижных форм жизни, даже его, как Хайдеггера и Гусселя, удерживало от прорыва, который совершил Гибсон, введенное Кантом разделение пространства и времени как логически различных категорий. Если «длительность» отделяется от ^протяженности», то последняя действительно должна оставаться статичной и застывшей, точно так же, как первая — становиться неосязаемой и пустой. В этом плане относительность пространства-времени для происходящих в нем событий, хотя она и была впервые описана Эйнштейном, можно столь же легко связать с объемлющим строем Гибсона — что было бы свидетельством в поддержку утверждения Бома, что современная наука возвращает нас к характеристикам обыденного опыта.

Сам Гибсон (1975) полагал, что время не может быть нигде, кроме текучего строя претерпеваемых событий. С точки зрения его переинтепретации Канта, пространство, время, причинность и самость следовало бы понимать как соопределяемые и неразделимые аспекты единого, целостного экологического строя. Коль скоро мы говорим о спонтанном движении существа через его объемлющий

382

Сознание и реальность

строй, мы имеем пространство, строящееся целиком из свойств последовательного асимметричного потока, который также самоопределяет положение этого существа в его строе и создает поле последовательностей «если, то» появления и удаления поверхности. Как только мы делаем последовательность-движение константой, аналогичной скорости света у Эйнштейна, все остальные про-то-формы оказываются относительными к специфике этого потока.

Кроме того, мы можем находить в примате восприятия и «семена» совершенно иного энтропийного времени. Бергсон был убежден, что лишь искусственный интеллектуальный анализ придает поступательному движению живого времени пространственный характер, превращая его в последовательность статичных мгновений. Однако становится ясно, что временной характер, основанный на последовательных пульсациях дискретных моментов, можно найти в любом объяснении восприятия, соединяющем модус распознавания Найссера и Рока с объемлющим строем Гибсона. Мы уже видели, что распознавание форм, значимых для организма, требует кратковременных «впечатлений» симметрично представленных поверхностей. Кроме того, задействуемые таким образом потребности носят в общих чертах «энтропийный» характер. Иными словами, эти потребности вызывают формы поведения, результатом которых становится устранение инициировавших их быстрых последовательных сигналов. Распознающее восприятие существует на животном уровне, в первую очередь для того, чтобы заставлять вещи исчезать. Если бы принцип энтропии не был обнаружен в термодинамике, его тоже можно было бы вывести из современных формулировок принципа уменьшения напряженности в поведении животных. Разумеется, верно и то, что центральное место физической метафоры в поведенческих и гуманитарных науках делает действительную историческую последовательность «сперва энтропия» гораздо более вероятной, если не неизбежной. Вопрос здесь в логической возможности: не исключено, что все, что мы обнаруживаем снаружи, должно сначала отражаться внутри.

Организмическое время представляет собой соединение как самоорганизующего потока, порождающего любопытство и готовность, так и тенденции высвобождать энергию и разрушать структуру, присущей формам поведения, направленным на уменьшение влечения. В поведении животных времена, связанные с градиентами

Сознание как время

383

потока и моментами «разрядки», явно со-определяются: описанное Гибсоном течение может порождаться только передвижением организма, основанным на повторяющихся диссипативных «взрывах» последовательных движений конечностей — здесь подчиненных оболочке потока, создающейся, как только объемлющий строй таким образом приходит в движение. Эта структура пульсации также проявляется в чувствительности в зачастую короткие «моменты» распознавания, предоставляемые симметрично наплывающими поверхностями. Полностью адекватная реакция на эти значимые формы, абстрагируемые из текучего строя, как правило, влечет за собой их исчезновение. Это составляет явный контраст с самим объемлющим строем, который должен продолжать непрерывно развертывать новую сложную динамику, пока продолжается движение.

Date: 2015-07-23; view: 316; Нарушение авторских прав