И древнеиндийской мысли 3 page

328

Надличностный опыт и рефлексивность

тральному каналу и расплавляет белый символ «Хам» в макушке головы. Результатом становится ощущение нисходящего плавления или течения, при котором жидкость, подобная греческому aion, протекает через спицы каждой чакры, прежде чем спуститься к следующей. Эти «плавления» ведут к последовательному расслаблению соответствующих областей тела, связанных с каждой чакрой, и сопровождаются осознанием ее цвета, формы, звука и т. д. (Chang, 1963; Gyatso, 1982). Это очень похоже на описанные Рай-хом ощущения плавления и течения при глубоком двигательном расслаблении и освобождении, идущем от головы вниз по туловищу.³ Хотя подобные визуализации первоначально включают в себя то, что мы могли бы назвать «управляемым воображением», из описания прилива жизненной энергии, вызываемого активацией чакр, ясно, что цель практики состоит в том, чтобы заставить эти визуализации завершаться спонтанным непроизвольным осознанием конструируемых синестезий.

После этой нисходящей последовательности затем может идти восходящая, как ее более трансцендентальное продолжение. Практикующий зрительно представляет себе праны, собирающиеся в центральном канале вместе с теплом и энергией от полной активации Думо. Он представляет, как эти энергии поднимаются вверх, проходя через чакры в обратной последовательности и в конце концов активируют тысячелепестковый лотос на макушке головы. Судя по всему, это очень близко к мощному и непреодолимому пробуждению кундалини в хатха-йоге, и заканчивается опытом «белого света» в качестве максимального соединения экстаза и Поэтического прозрения. Некоторое представление о специфике переживания такой активации в восходящей последовательности может дать следующее описание спонтанного опыта пробуждения кундалини из традиции индийской йоги:

Большой язык пламени пронесся по позвоночнику внутрь моей головы. Казалось, будто поток живого света, непрерывно мчащийся по спинному мозгу внутрь черепа, становился все быстрее и полноводнее... Порой казалось, будто струя расплавленной меди поднималась по позвоночнику, разбивалась о мою макушку и падала вокруг меня сверкающим ливнем бескрайних размеров... Насколько я мог заглянуть внутрь себя мысленным взо-

Когнитивная психология

329

ром, я видел лишь сверкающий ливень или сияющее озеро света (Krishna, 1967, pp. 54-55).

Восходящую последовательность можно практиковать и отдельно в виде ряда визуализаций все более тонких и абстрактных ощущаемых смыслов, относящихся к природе сознания как такового, но без описанной выше автономной активации. Согласно Говинде (Govinda, 1960) и используя более простую последовательность чакр, можно начинать с визуализации желтого квадрата, располагающегося в нижней части живота и представляющего в текущем осознании все плотное, непроницаемое и соответствующее свойствам земли. Спустя какое-то время это растворяется в белом диске, расположенном в диафрагме, который должен ощущаться человеком как представляющий в его опыте все, что течет как вода. Это, конечно, «поток» Джемса, символически конкретизируемый в качестве части последовательности метафор, которая будет последовательно приближаться к неосязаемому непосредственному сознанию и его непознаваемому, но явно присутствующему источнику. Этот синестетический образ, в свою очередь, исчезает в красном треугольнике в сердце, соответствующем всему горячему и огненному в нашем опыте, переходя оттуда в зеленый полукруг горловой чакры, представляющий аспект сознания, подобный воздуху или дыханию. Затем он ощущается как растворяющийся в открытости самого пространства, визуализируемой в виде голубой сферы, находящейся позади глаз и обладающей качеством прозрачного голубого неба, как самого неопределенного и неосязаемого паттерна физической природы, призванного представлять соответствующую открытость сознания. «Возникает открытая и прозрачная познавательная способность, свободная от всех утверждений о ней... Внешне ясное небо служит примером: внутренне имеет место опыт как опыт — реальное небо, большее, чем первое» (Longchenpa, v. 1, 1976, pp. 213-214).

Наконец, медитирующий позволяет образу неба, который представляет собой «только символ» (Evans-Wentz, 1954, р. 231), раствориться в еще более открытом, вмещающем и сочувственном ощущении светлоты, заполняющей все пространства. Сперва ее можно зрительно представлять как прозрачную светящуюся сферу на самой макушке головы, но в конце концов она растворяется в

330

Надличностный опыт и рефлексивность

отрытой, всевмещающей пустоте: «В ее открытости [пространство] свободно вмещает разнообразные точки зрения, собирающиеся, изливающиеся, наполняющие пространство... Поэтому пространство не статично, а напротив, представляет собой безмятежное расширение... заполняющее все зоны прошлого и будущего, не исчерпывая своей открытости или своей способности проявлять еще большее богатство открытости» (Tartang Tulku, 1977, p. XI).

Я уже обсуждал то, каким образом бесконечно развертывающаяся светлота, синестетически транслируемая как ощущаемый смысл, может влечь за собой как максимально презентативное ощущение чего-то всеобъемлющего, так и имеющее синестетиче-скую основу растворение обычного образа тела. Открытость пространства представляет собой максимальное метафорическое приближение к категориям сознания, самости и времени, которые неспособны полностью охватить репрезентативное самосоотнесение. Для когнитивной традиции, которую представляют Эш, Арн-хейм и другие, вовсе не ясно, как это понятие открытости можно было бы мыслить, не говоря уже о том, чтобы постигать как ощущаемый смысл, без метафор, предоставляемых восприятием неба, пространства и сияющего света. В самом деле, именно си-нестетическое воплощение этих восприятий может быть способно создавать абстрактные состояния, более концептуальный и ноэти-ческий аспект которых мы будем рассматривать в следующей главе.

Осознание сущности у А. X. Алмааса: измерение присутствия-открытости и его связь с дилеммами в ощущении самости

Разработанный Алмаасом (Almaas, 1986ab, 1988) подход «алмазного сердца» поможет нам свести воедино обсуждение присутствия-открытости как двух полюсов надличностного опыта или того, что Алмаас назвал бы «сущностью». Его работа вторит высказанной Ангьялом (Angyal, 1965) идее «универсальной неоднозначности» всего опыта (см. главу 2), подчеркивая двойственный аспект презентативных состояний. Их оптимальное выражение можно найти в состояниях метафорически порождаемого ощущае-

Когнитивная психология

331

мого смысла, составляющих цель классической медитации, но их уплотненные и конфликтные формы включают в себя нарциссиче-ские дилеммы, описываемые подходами объектных отношений и психологии самости в современном психоанализе. Работа Алмааса основывается на оригинальном теоретическом и методологическом синтезе медитативных традиций тонкого тела (особенно суфизма), традиции само-вспоминания Гурджиева-Успенского, современных психоаналитических подходов к уязвимости чувства самости, зарождающейся в первые два года детства, биоэнергетики Райха и метода управляемого воображения, примерно аналогичного методу фокусирования Гендлина.

Алмаас проводит различие между двумя аспектами сущности — чувством присутствия или «я есть», и более безличным чувством трансцендентного, основывающимся на опыте открытости и пространства. Последнее мы уже рассматривали с точки зрения описанных выше буддийских традиций, однако «присутствие» менее разработано в современной литературе по трансперсональной психологии. Алмаас подчеркивает, что чувство «я есть» спонтанно возникает всякий раз, когда мы воспринимаем свою ситуацию искренне и без внутреннего сомнения. Его можно целенаправленно развивать методами «само-вспоминания», которые имеют в основном суфийское происхождение, а в современном контексте были введены Гурджиевым (!975) и Успенским (1949). При самовспоминании человек в гуще повседневных дел культивирует постоянное невербальное ощущение типа: «я сейчас нахожусь здесь, в этом месте, делая то-то...». Успех в этой более «экстравертиро-ванной» форме медитации отмечается теми моментами, очень сходными с опытом осознанного сновидения, когда человек испытывает чувство присутствия и живого воплощения, сопровождающееся ощущениями особой ясности и свободы, неотделимых от его вовлеченности в реальную ситуацию. Философ Мервин Спранг (Sprung, 1994) сходным образом описывает «осознанное поведение» как полное и «живое» пребывание в наличной ситуации, где то, что происходит с человеком, в точности соответствует его ощущению происходящего.

В работе Алмааса, в полном соответствии с моим обсуждением «потока сознания» у Джемса и необходимости метафоры для всякого самосоотнесения, сущность переживается как реально ощу-

332

Надличностный опыт и рефлексивность

щаемая жидкая субстанция, которая кажется заполняющей «дыры» или «пробелы» в образе тела. Эти последние родственны описанной Райхом избирательной утрате чувствительности из-за хронического напряжения мышц. Эти ощущаемые дыры или пробелы представляют собой результат начинающейся в детстве и, возможно, неизбежной в светской культуре утраты различных аспектов сущности, которые Алмаас называет сущностными любовью, силой, волей, состраданием, миром, и осознанием — они отчасти напоминают положительные черты развития у Эриксона. В той мере, в какой человек может оставаться полностью открытым к тревоге и отчаянию, связанными с непосредственным осознанием этих дыр — которые близко родственны индийским чакрам и суфийским «латаиф» — он переживает их наполняющимися текучей субстанцией и развивающимися в расширенное чувство простора.

Каждый осознаваемый недостаток самоощущения, как его определяет психология самости (Winnicott, 1977; Kohut, 1977; Mahler, 1968), когда он переживается как целиком наполняемый и открытый, обладает специфическими межмодальными физиогномическими качествами, выражаемыми в виде характерных особенностей текстуры, плотности, температуры, вязкости и цвета. Вся система центров и сущностных аспектов, описанная Алмаасом, весьма сложна. Я рассмотрю в качестве примеров сущностную силу, располагающуюся в животе, и «соединяющую сущность», или любовь, чаще всего сосредоточенную в груди. Ощущаемая интеграция этих сущностных аспектов также занимает центральное место в том, что Алмаас называет «личной сущностью», и понимается как повторное переживание и полная ассимиляция описанных Маргарет Малер индивидуации и симбиоза первых двух лет жизни. Так, сущностная сила переживается как имеющая красный цвет и связанная с ощущениями полноты тела, округлости и расширения; вот как ее описывала женщина средних лет, у которой основной конфликт был связан с ранним отделением от матери:

Я ощущала очень теплое чувство в солнечном сплетении и спине. Я уже имела возможность много раз переживать тепло до этого. Я также помню, что сначала думала, будто у меня какая-то разновидность горячки, все мое тело становилось горячим...

Когнитивная психология

333

Я ощущала в солнечном сплетении какой-то черноватый ком или шар, размером с баскетбольный мяч. Я чувствовала, как эта чернота слезает или растворяется, открывая какое-то красиво просвечивающее присутствие в животе. Пока я разговаривала с вами, это присутствие очень быстро росло и наполняло меня, так что у меня возникало ощущение полного живота. Когда оно вошло в мою грудь, оно укрепило мои плечи. Я чувствовала себя очень довольной собой, очень счастливой, как бкдто произошло что-то хорошее. Я чувствую себя более сильной (Almaas, 1988, pp. 207-208).

Полное раскрытие к соединяющей сущности описывают как ощущаемое чувство сладости, поток, подобный меду, плавление и золотой цвет. Его иллюстрирует следующий отчет женщины с долгой историей конфликта с матерью:

Я начинаю понимать, насколько я отождествляюсь со своей матерью... Часть причины, по которой я недооцениваю себя, состоит в том, что я отчаянно пытаюсь добиться ее любви; она не хотела, чтобы я была самой собой и преуспевала... Когда вы говорили, я ощущала большую зияющую дыру около сердца и легких. Я постоянно пыталась заполнить ее различными способами, одним из которых была попытка быть моей матерью... У нее есть тепло и любовь, и без нее я ничто. Когда мы работали в субботу вечером, я в какой-то момент ощутила сочное, похожее на мед чувство или присутствие в моей груди, там, где рана. Оно было теплое и сладкое', как нектар... Я чувствую себя сильной и в большей степени самой собой, чем до этого (Almaas, 1988, pp. 229-230).

В полном согласии с когнитивной теорией надличностного опыта как абстрактных синестезий, которые выражают самосоотнесение, развертывающееся само по себе, Алмаас описывает ощущаемое высвобождение сущности в образе тела как явно полимодальное и синестетическое ощущение текучей субстанции:

Сущность, когда она переживается непосредственно, воспринимается как какая-то субстанция, вроде воды или золота, но, в отличие от физических воды или золота, это не физическая субстанция... Представьте себе, что эта вода обладает самоосозна-

334 Надличностный опыт и рефлексивность

нием, что каждая молекула осознает себя и свои энергию и возбуждение. Представьте себя этой осознающей субстанцией, водой. Это ближе всего к опыту сущностной субстанции... Сущность обладает самоосознанием. Она познает себя, постигает себя, ощущает себя посредством зрения, слуха, обоняния, осязания и вкуса. Но все это представляет собой единый акт, одно единое восприятие... Этот феномен указывает на очень глубокую истину, истину единства чувств (Almaas, 1986a).

Это описание похоже на сочетание самоосознания потока у Джемса с sensus communis древних греков и индусов.

Несомненно, что если верны утверждения о зависимости всякого самосоотнесения от физической метафоры (Asch, 1961; Lakoff, 1987 и Johnson, 1987), а также представление о том, что презента-тивный символизм непосредственно демонстрирует свои ощущаемые смыслы при созерцании самого средства выражения (Langer, 1942), то полное переживание текущим сознанием самого себя должно ощущаться в точности так, как это описывает Алмаас. Переживаемое как таковое, презентативное сознание должно ощущаться как разумная, само-осознающая жидкость, межмодальные структуры которой непрерывно реорганизуются, открывая различные аспекты ощущаемого смысла. То возражение, что это «просто» метафора, хотя, безусловно, и ухватывающая суть соответствующих когнитивных процессов, упускает из вида тот факт, что полное самосоотнесение должно задействовать подходящие структуры восприятия, которые будут живо и непосредственно ощущаться в презентативном символическом модусе. Все классические культуры описывали нечто очень похожее на этот само-осознающий межмодальный поток. Он становится особенно заметным всякий раз, когда люди обращают внимание на то, что значит ощущать себя человеком — особенно в те моменты, когда мы чувствуем, что больше всего осознаем свое действительное существование и поистине являемся самими собой.

Существуют и другие современные выражения этого ощущения сознания как внутренней текучей субстанции. Я уже обсуждал предложенное Фрейдом понятие либидо и его близкое родство с древнегреческим aion, или «жизненной субстанцией». В манере, удивительно напоминающей описание воплощения души у Плато-

\

когнитивная психология 335

■-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

на, Фрейд (1914, 1923) говорит, что сначала либидо является нар-циссическим и занятым самим собой (в голове); затем, подобно амебе, постепенно выпускает свои псевдоподии (объектное либидо), постепенно катексируя и оживляя тело. В то время как собственное объяснение Фрейда носит лишь косвенный эмпирический характер, у Райха (1949) описание внутреннего течения оргона как жизненной энергии, резонирующей с текучей динамикой окружающей физической вселенной, основывалось на феноменологических наблюдениях — несмотря на то, что он чрезмерно конкретизировал свои объяснительные принципы на языке физики. Объяснение Райха не только созвучно идее Гибсона, что осознание — это непосредственный резонанс с течением мира, причем мозг локализует, но не объясняет эту первичную функцию, но и представляет собой его собственный вариант sensus communis:

«Оргонное ощущение» — это подлинное шестое чувство. Помимо способностей видеть, слышать, осязать, ощущать запах и вкус, у здоровых людей явно существует чувство органического функционирования, как бы оргонное чувство, которое полностью отсутствует или нарушено при различных патологиях. При неврозе навязчивых состояний шестое чувство полностью отсутствует. У шизофреников оно вытесняется и преобразуется в определенные паттерны их галлюцинаторной системы — такие, как «силы», «дьявол», «голоса», «электрические токи», «черви в мозгу или в кишечнике», и т. п. (Reich, 1949, р. 456).

Райх считал, что действительным источником мистического опыта служит непосредственное ощущение внутреннего течения жизни. Именно в результате развития самосоотносительной познавательной способности мы оказались отделенными и отчужденными от этого непосредственного ощущения течения оргона. Именно это чувство жизни частично утрачивается при появлении человеческой символической способности, и потому проецируется на метафизику духовных традиций и причудливые галлюцинаторные физические вторжения при шизофрении. Мы увидим, что если считать высказывание Райха о символической способности относящимся к репрезентативному символизму, но не к символическим презентативным состояниям, то становится возможным соединить идеи Гешвинда и Гибсона в объяснение надличностного опыта,

336

Надличностный опыт и рефлексивность

которое бы согласовывалось с догадками Райха о жизненной основе мистических переживаний. В то же время это будет подтверждением идеи Джемса о том, что подобным состояниям внутренне присущ когнитивный характер, и потому их переживают только символизирующие существа.

Измерение присутствия-открытости и его связь с символическим познанием и объемлющим строем Гибсона

С одной стороны, высшие состояния сознания или надличностные переживания, несомненно, являются специфически человеческими — основанными на наиболее полном презентативном выражении процессами межмодальной трансляции, которые лежат в основе всего символического познания, и в данном случае проявляются «как таковые». И в то же время эти состояния воссоздают на уровне символического познания первичные структуры восприятия, как их понимал Гибсон, и эти структуры являются общими для многих биологических видов — возможно, для всех подвижных организмов. Переживание живого присутствия, которое по-разному описали Маслоу, Райх, Гурджиев и Алмаас, следует шаблону оси «здесь-там» объемлющего строя Гибсона, посредством которой специфические градиенты потока «передают» организму его уникальное положение в этом строе. Опыт пустоты-открытости, метафорически описываемый как разливающееся свечение, следует матрице горизонтальной открытости. Я уже обсуждал горизонтальную открытость следующего момента, к которой должны быть приспособлены все чувствующие организмы и которая постоянно «придает» оболочке потока дифференцированную структуру «откуда-куда». Действительно, более простые организмы не должны переживать измерение присутствия-открытости как таковое. Их опыт развертывается в этой форме, но не может включать ее в себя в качестве содержания. Скорее, это измерение становится матрицей для иерархической интеграции специализированных модальностей восприятия в качестве их общего организационного принципа. Переживаемое как таковое в презентативных состояниях, оно становится метафорическим выражением для всеобъемлющего целого.

\

Когнитивная психология 337

Ц К этому следует добавить, что присутствие-открытость представляет собой не какой-то психологический процесс, а экзистенциальный факт. Все мы, чувствующие организмы, действительно находимся здесь. Мы действительно обращены вовне, к тому, что окружает нас и открывается перед нами. Мы действительно существуем. Иногда мы, как самосоотносительные существа, непосредственно осознаем это присутствие, и это — совершенно особый и ценный опыт. Я предполагаю, что измерение присутствия-открытости составляет сердцевину мистического опыта, скрытую под скорлупой концептуальной метафизики, частично наросшей вокруг нее под влиянием культурной традиции. Как мы увидим в следующей главе, Хайдеггер видит самый фундаментальный «смысл» присутствия-открытости в Бытии — чистой бытийственности всего сущего и нас самих внутри.

Точно так же, присутствие-открытость является не архаической или филогенетической памятью, в смысле раннего Юнга (1928) или Грофа (1980), а скорее, базовой структурой чувствительности, с необходимостью общей для всех подвижных организмов. Но это и не метафора, в смысле одной из многих возможных структур, потенциально абстрагируемых из восприятия. Это фундаментальная организация самого восприятия. Короче говоря, присутствие-открытость не создается межмодальной трансляцией или трансформацией. Напротив, эти процессы символического самосоотнесения служат для раскрытия уже присутствующей базовой формы. Они не порождают ее, точно так же как телескоп не порождает звезды.

Наконец, полное презентативное выражение сознания является не «личным», как очень хотелось бы верить западной традиции, а напротив, вдвойне или даже втройне разделяемым. Надличностные состояния носят подлинно общественный характер, в том смысле, что они основываются на символическом самосоотнесении. Кроме того, будучи основаны на общих физических метафорах, они обладают потенциальной способностью объединять членов группы или общества в коллективных презентативных состояниях. Структуры восприятия, лежащие в основе этих метафор, с необходимостью оказываются межкультурно общими для самосоотносительных существ в качестве матрицы всякого осознания. Однако они также Должны воссоздавать форму всякой чувствительности у несимво-

338

Надличностный опыт и рефлексивность

лических организмов. Сознание, которое всегда представляет собой сознание «о» мире и «в» мире, столь же изначально и необходимо является сознанием «с» миром.

Кое-что, требующее разъяснения: критические вопросы с позиций когнитивной, психоаналитической и трансперсональной психологии

Наше обсуждение порождает так много вопросов и потенциальных сомнений со стороны столь разных теоретических позиций, что, возможно, будет полезно рассмотреть их открыто и все вместе.

Не представляют ли собой в действительности презентатив-ные переживания просто формы психотического опыта, получившие определенное культурное одобрение?

Если бы между медитативными состояниями и психотическими приступами не было решающего различия с точки зрения их общей организации или гештальта, хотя и следует признать, что между ними есть много общего в плане специфики происходящих преобразований сознания (Lukoff, 1985; Hunt, 1984), было бы трудно объяснить, как некоторые исследователи, работавшие в области психиатрии (Boisen, 1936; van Dusen, 1972; Bowers, 1974), могли отмечать у ряда госпитализированных пациентов спонтанную ремиссию непосредственно после опыта «белого света». Точно так же не было бы никаких концептуальных оснований для беспокойства кое-кого из традиционных гуру (Kapleau, 1967; Krishna, 1967; Trungpa, 1973) о том, что практикующие медитацию могут «сходить с ума» в результате специфических ошибок или неправильного использования мощных техник активации чакр. При положительном ответе на поставленный выше вопрос было бы просто невозможно проводить такие различия.

В наиболее общем виде, шизофренический опыт включает в себя спектр преобразований сознания, вызываемых хроническим стрессом, как бы различно его не определять, причем нередко у людей, которые уже социально дезадаптированы и не способны участвовать в социально разделяемой деятельности или поддержи-

Когнитивная психология

339

вать какое-либо чувство личной компетентности. С другой стороны, медитация направлена на особые преобразования сознания, которые не только обладают культурно разделяемой или одобряемой значимостью, но требуют социального участия в соответствующей группе, а также упорных и продолжительных усилий сосредоточения в намеренно достигаемых состояниях глубокого расслабления.

В главе 2 я упоминал о возможности интерпретировать мистицизм и шизофрению как «положительную» и «отрицательную» организации одного и того же уровня опыта («универсальная неоднозначность» Ангьяла). Я также приводил данные о том, что высокие уровни спонтанных переживаний надличностных-духовных состояний связаны с превосходными зрительно-пространственными навыки, что составляет резкий контраст с шизофренией (Swartz & Seigner, 1981; Gackenbach & Bosveld, 1989; Spadafora & Hunt, 1990; Hunt et al., 1992). Субъективные отчеты шизофреников и людей, переживающих психотический приступ, показывают, что некоторые из них изо всех сил сопротивляются чему-то очень похожему на опыт белого света/прекращения, думая, что он означает личную смерть или космическую катастрофу (Boisen, 1936; Chapman, 1966). Более хронические и гебефренические пациенты, которые не описывают подобных сложных синестетических состояний, судя по всему, погружаются в состояния апатии и ухода в себя, возможно, связанные с защитной межмодальной диссоциацией с сопутствующей утратой как ощущаемого Смысла, так и ощущения открытости времени впереди:

Иногда все так раздроблено, когда оно должно быть таким единым. Например, в саду щебечет птица. Я слышу птицу, и знаю, что она щебечет; но эта птица и то, что она щебечет — эти две вещи отдельны друг от друга. Между ними пропасть. И я боюсь, потому что не могу их снова соединить. Как будто у птицы и щебетания нет ничего общего... Птица и тот факт, что она щебечет — возможно, такое разделение между ними существует потому, что я стал соединять себя, или что-то, со временем. В действительности, никакого времени нет...; я не знал, что так происходит смерть. Душа уже больше не возвращается. Я хочу выйти в мир. Теперь я продолжаю жить в вечности;

340

Надличностный опыт и рефлексивность

больше нет часов, дней или ночей. Снаружи все по-прежнему продолжается, плоды на деревьях раскачиваются в разные стороны, другие люди ходят по комнате туда и сюда, но для меня время не течет... Какое до меня дело внешнему миру? Для меня все одно и то же — деревья, образы и люди. Я только бьюсь о время (Minkowski, 1970, р. 285-286).

Углубляет ли медитативный путь нарциссические и шизоидные дилеммы в ощущении самого себя?

Это может быть так. Джек Энглер (Engler, 1984) отметил, что многие современные западные люди, практикующие восточные медитативные традиции, иногда могут путать уход в себя, чувства нереальности окружающего и собственной грандиозности, порой граничащие с клинической патологией, с состояниями, составляющими цель этих практик — что в действительности вызывает немалое замешательство у их восточных учителей. Сходным образом Кен Уилбер (Wilber, 1984) подчеркивал, что мощные надличностные постижения — происходят ли они в результате регулярной медитации или случаются самопроизвольно — могут пробуждать то, что Маслоу (Maslow, 1971) ранее назвал «мета-патологиями». К ним относятся уход в себя, сглаживание эмоций, а также раздувание собственной личности и мания величия, наряду со страхами исчезновения, уничтожения и распада, о которых писали Райх и Уинникотт. Такие жалобы также характерны при нарциссических пограничных расстройствах (Winnicott, 1971; Khan, 1974; Kohut, 1977), которые эти теоретики связывают с затруднениями в развитии самоощущения, начинающимися в первые два года жизни. Таким образом, мы больше не можем, следуя более раннему Маслоу (1962) и другим гуманистическим психологам, просто отделять «более высокую» самоактуализацию от «более низких» проблем, которыми занимается психоанализ.

Также не лишено смысла, что долговременные медитативные практики, направленные на достижение цельности и присутствия, которые нелегко обрести в современном обществе, сами способны создавать чувства неполноценности и неадекватности, и эти дилеммы, наряду с мощными надличностными состояниями, воздействующими на непосредственное ощущение человеком самого себя, будут пробуждать любые неразрешенные конфликты и травмы

Когнитивная психология

341

предшествующего развития — остатки того, что Михаель Балинт (Balint, 1968) называл «фундаментальной виной». Вполне может быть, что традиционное западное отношение к очень маленьким детям усугубляет эти затруднения и делает более трудными надличностные практики в последующем взрослом возрасте. Отчасти именно поэтому Алмаас (1988) и другие разрабатывали способы более непосредственного объединения медитативных и психоаналитических практик. Представляется очевидным, что для достижения подлинного развития, как его описывают медитативные традиции, необходимо в той или иной степени заниматься нарциссиче-скими дилеммами в ощущении себя.