Другие богословские уточнения после 1850 года

Вполне естественно, что с течением времени в определен­ные учения, которых придерживались субботствующие ад­вентисты, стали вноситься некоторые уточнения. Установле­ние точной даты Второго пришествия стало одной из тех идей, которые подверглись радикальному пересмотру. По­сле великого разочарования экс-миллериты принялись напе­ребой высчитывать новые сроки возвращения Христа. Так, Уильям Миллер и Джосайя Лич принялись ждать пришест­вия Иисуса до окончания иудейского года (то есть весной 1845 года). X. X. Гросс, Джозеф Марш и другие устанавлива­ли разные сроки в 1846 году, а когда этот год истек, Гросс нашел основания ждать Христа в 1847 году (см. R. Schwarz, Light Bearers, 54).

Джеймс Уайт тоже отметился в этом деле. По крайней мере, до сентября 1845 года он верил, что Иисус вернется в наступающем октябре. Подобного рода вычислениями зани­мался и Бейтс. В 1850 году, к примеру, он вызвал немалое вол­нение среди ожидающих пришествия, истолковав «семь кро­плений на золотой жертвенник и перед престолом благода­ти» как «продолжительность судебного процесса над живыми святыми во Святом святых». Поскольку каждое кро­пление крови соответствовало одному году, то небесное слу­жение Христа продлится еще семь лет и Он вернется в октяб­ре 1851 года — через семь лет после великого разочарования (Explanation of the Typical and Anti-Typical Sanctuary, 10).

Однако Елена Уайт, еще один основатель адвентизма седь­мого дня, выступила против Бейтса. «Дорогой брат, — писа­ла она в июле 1851 года, — Господь показал мне, что нужно провозглашать весть третьего ангела, и провозглашать ее рас­сеянным детям Божьим, и что ее не следует увязывать со сро­ками, ибо сроки более никогда не будут испытующим крите­рием. Я видела, что некоторые возбуждают ненужные волне­ния проповедью о сроках; что весть третьего ангела сильнее, чем эта проповедь. Я видела, что эта весть может устоять на своем собственном основании, и что ее не нужно подкреплять никакими сроками, и что она будет распространяться с вели кой силой и совершит свою работу и будет кратчайшим путем к праведности.

Я видела, что есть люди, которые всё увязывают со сроком, приходящимся на следующую осень, — то есть делают вычис­ления, указывающие на этот срок. Я видела, что это непра­вильно, и вот по какой причине: вместо того чтобы каждо­дневно обращаться в Богу с вопросом об их НЫНЕШНЕМ долге, они обращают взоры вперед и делают расчеты, как буд­то точно знают, что их работа завершится этой осенью, не во­прошая Бога о своем долге на сей день» (Ревью энд Геральд, 21 июля 1851 г., с. 4).

И это было не впервые, когда Елена Уайт выступила против установления сроков и дат. Еще в 1845 году она неоднократ­но предостерегала своих собратьев о том, что сроки более не будут служить критерием для испытания верности народа Божьего и что каждое не исполнившееся предсказание даты пришествия будет ослаблять веру тех, кто возлагал на эту дату свои надежды. Даже в ее первом видении можно усмотреть подобный намек, ибо Елена Уайт видела город, находящийся «на дальнем конце пути». В ответ на ее предостережения ста­ли раздаваться голоса, обвинявшие ее в том, что она «вторит злому рабу, который сказал в сердце своем: „Не скоро придет господин мой"» (Ранние произведения, с. 14, 15, 22; ср. с. 75; Слово к малому стаду, с. 22).

Она ясно давала понять, что весть третьего ангела дает их вере более твердое основание, чем установление дат. Кроме того, что касается времен и сроков, она последовательно ука­зывала, что пора прекратить эйфорию и взяться за упорный труд на земле. Этот акцент на настоящих обязанностях в кон­це концов заложил основу для создания адвентистских учреж­дений, с помощью которых можно было донести идеи адвен­тизма седьмого дня до всех уголков земли.

Но прежде чем этот миссиологический опыт мог надеяться на воплощение, субботствующим адвентистам необходимо было освободиться от заблуждения, связанного с «закрытой дверью». Согласно этому учению, время благодати заверши­лось, и единственная их евангельская миссия состояла в том, чтобы собрать под крыло третьей ангельской вести остальных разочаровавшихся миллеритов. Нет никаких сомнений, что первоначально учение Миллера о «закрытой двери» призна­вали все субботствующие адвентисты поголовно. Он и его сподвижники напрямую увязывали «закрытую дверь» (как конец времени испытания для людей), как мы уже отмечали ранее, со своей концепцией, устанавливавшей знак равенства между очищением святилища и Вторым пришествием Христа. Этот знак равенства означал, что время благодати должно было закончится по истечении 2300 дней.

Субботствующие адвентисты придерживались той же идеи, и все их лидеры проповедовали учение о «закрытой двери» в течение нескольких последующих лет. Однако внимательное исследование Библии вскоре подтолкнуло их к выводу о том, что очищение святилища не тождественно Второму пришест­вию, но связано со служением Христа в небесном храме.

На тот момент оказалось, что разные составляющие их ве­роучения просто не стыкуются вместе. Они внесли поправки в свое толкование очищения святилища, но не пересмотрели концепцию «закрытой двери». Видоизменение одного уче­ния требовало перемен в другом. Но на тот момент эта обу­словленность еще не бросалась в глаза субботствующим ад­вентистам.

Согласованную позицию по этому вопросу они выработа­ли только в начале 1850-х годов. Этот переход происходил по­степенно — до тех пор, пока они не убедились совершенно, что «закрытую дверь» нужно рассматривать в контексте за­крытия входа во Святое, когда в 1844 году закончилась первая фаза служения Христа, и открытия второй фазы Его небесно­го служения в том же году (см. SDA Encyclopedia [1996], vol. 2, 249—252).

Их новые воззрения на закрытую и открытую двери в конце концов обусловили открытие нового Божественного импера­тива проповедовать субботу и третью ангельскую весть из 14-й главы Откровения «всякому племени, и колену, и языку, и народу» (Откр. 14:6). Таким образом, это повеление со временем образовало тот фундамент, на котором выстроилась адвентистская миссиология (см. P. G. Damsteegt, Foundations of the Seventh-day Adventist Message and Mission).

Заключительным серьезным преобразованием в субботническом богословии в период 1850-х годов стало формирова­ние библейской аргументации в пользу призвания современ­ного пророка, дабы вписать концепцию пророка последних дней в комплекс субботнических доктрин. До той поры субботствующие адвентисты не выдвигали никакого богослов­ского обоснования дара Елены Уайт, за исключением его со­отношения с Библией. Бейтс в начале 1847 года высказал убе­ждение, что этот дар был «дан для утешения и подкрепления рассеянного, растерзанного и разбитого народа [Божьего] по завершении нашей работы для этого мира в октябре 1844 года» (Слово к малому стаду, с. 21). Ее супруг, указывая на Библию как на их «единственное мерило веры и практиче­ской жизни», заявлял, что совершенное откровение, записан­ное в Библии, не подразумевает, что Бог не может направлять Свой народ «в эти последние дни в видениях и снах» по свиде­тельству Петра во 2-й главе Деяний. «Истинные видения да­ются, чтобы вести нас к Богу и к Его записанному слову; те же, что даются для установления новых критериев веры и практической жизни, помимо Библии, не могут быть от Бога и должны быть отвергнуты» (там же, с. 13). В том же духе вы­сказывался и Отис Никол, когда в начале 1846 года писал Уильяму Миллеру относительно видений Елены Уайт, что не следует пренебрегать пророчеством, но надлежит испыты­вать всякое притязание на пророческий дар Библией, как на то указывал Павел в 1 Фес. 5:20, 21 (Письмо Отиса Никола к Уильяму Миллеру от 20 апреля 1846 г.).

К 1856 году субботствующие адвентисты стали ощущать все большую нужду в разработке теологии пророческих даров и во внедрении этой концепции в состав их вероучения в це­лом. В феврале этого года Джеймс Уайт написал статью, в ко­торой изложил свои соображения на эту тему. Вначале он привел несколько текстов, которые указывали на то, что дары Духа (в том числе пророчество) должны пребывать в Церкви до самого Второго пришествия. Затем он переместил фокус на Иоил. 2:28—32, где дано обетование о наделении пророче­ским даром, отметив при этом, что во время Пятидесятницы имело место лишь частичное его исполнение, тогда как акцент у Иоиля сделан на особом излитии дара пророчества на «остальных» (то есть на остаток) в ст. 32. Далее Уайт ото­ждествил остаток в Иоил. 2:32 с остатком в Откр. 12:17, со­храняющим заповеди Божьи и имеющим свидетельство Иису­са Христа. А «что же это за свидетельство Иисуса Христа? Давайте позволим ангелу, к которому обращался Иоанн, са­мому ответить на этот вопрос. Он говорит: „Свидетельство Иисусово есть дух пророчества" (Откр. 19:10)». В заключе­ние Уайт высказал предположение, что Церковь Божью по­следних дней будет отличать возрождение пророческого дара — дара, которым, по его твердому убеждению, была на­делена его жена (Ревью энд Геральд, 28 февраля 1856 г., с. 172). Таким образом, к 1856 году субботствующие адвенти­сты не только выработали библейское понимание дара проро­чества, но и сообразовали его с теми апокалипсическими от­рывками, которые определяли их собственное самосознание и самобытность.

Выводы

К началу 1847 года основатели Церкви адвентистов седь­мого дня уже сформулировали основные отличительные уче­ния о Втором пришествии, святилище, субботе и состоянии мертвых. Следует подчеркнуть особо: все эти учения стали результатом изучения Библии, причем разработчиками их были люди, так и не влившиеся в субботническое движение. Задача основателей этого движения, особенно Джозефа Бейт­са, заключалась в том, чтобы составить из этих четырех док­трин единое понимание последнего времени, изображенного в Книге Откровение с 11:19 по 14:20. В этом процессе виде­ния Елены Уайт выступали в качестве подтверждения уже сде­ланных выводов, а отнюдь не наводили на них (см., например, Слово к малому стаду, с. 18—20, 12).

Еще один момент, связанный с адвентистским вероучением и конце 1840-х годов, который нам нужно подчеркнуть, за­ключается в том, что оно было именно богословием, а не набо­ром разрозненных доктрин. Центром, вокруг которого строи­лось все их вероучение, был апокалипсический узел Книги Откровение. В отрывке, начинающемся с 11:19 и заканчивающемся последним стихом 14-й главы, сплетались воедино Вто­рое пришествие, открытие второго отделения небесного свя­тилища и эсхатологическая значимость Десяти Заповедей (особенно четвертой). Различные аспекты этого богословия не существовали как разрозненные единицы. Напротив, они составляли единое целое, где один аспект был неразрывно связан с остальными. Увидев свое вероучение в контексте по­следней великой борьбы между добром и злом, изложенной в середине Книги Откровение, субботствующие адвентисты в конце концов прониклись осознанием всей важности стоящей перед ними задачи — постоянно расширять свое миссионер­ское поле, чтобы предупредить мир о его неизбежной участи.

Таким образом, к началу 1848 года у субботствующих ад­вентистов появилось вполне сложившееся вероучение. Кроме того, они пришли к выводу, что пришло время «собирать кам­ни». В итоге они начали организовывать встречи для бывших миллеритов, чтобы «преподавать им истину» (Духовные дары, т. 2, с. 98). Эти субботнические конференции (прово­дившиеся с 1848 по 1850 гг.) созывались главным образом для того, чтобы начать объединять людей на основе субботнического вероучения. Еще одним средством привлечения людей были выпуск книг (в основном Бейтсом) и издание периоди­ки, начало которому положил Джеймс Уайт (см. G. R. Knight, Millennial Fever and the End of the World, 319—325). Начало 1850-х годов было отмечено быстрым ростом числа субботст­вующих адвентистов, а в период с 1861 по 1863 годы они об­разовали официальную организацию под названием «Цер­ковь адвентистов седьмого дня».

В последующие годы перед адвентистами стояла задача раз­вивать и разъяснять свои ключевые учения и апокалипсиче­ские пророчества, подчеркивавшие самобытность юной Церкви. Церковные книги, газеты и журналы без устали рас­толковывали людям «истину для настоящего времени» и от­личительные адвентистские доктрины.

По ходу дела в Церкви стали проявлять себя некоторые опасные тенденции. Во-первых, искушение впасть в законничество. Хотя Елена Уайт и выступала с увещеваниями «сосре­доточить взоры на Иисусе» (Ранние произведения, с. 14), да и супруг ее говорил о «безвозмездном и полном спасении через кровь Христову» (Present Truth, April 1850, 66), все равно дело не обошлось без опасного уклона. Бейтс, к примеру, не­однократно повторял, что «соблюдение БОЖЬЕЙ СУББОТЫ... СПАСАЕТ ДУШУ» (J. Bates, The Seventh Day Sabbath: A Perpetual Sign [1847], 55, 57). В конце концов, раз­ве Иисус не сказал богатому юноше, что «единственный спо­соб войти в жизнь — это соблюсти заповеди» (J. Bates, The Seventh Day Sabbath: A Perpetual Sign [1846], 19; ср. Слово к малому стаду, с. 21; J. Bates, Vindication of the Seventh-day Sabbath, 7)?

Второй серьезной тенденцией был резкий тон, в котором частенько благовествовали служители-адвентисты седьмого дня. Они обнаружили, что могут собирать большие толпы, вы­зывая на дискуссию местных проповедников других вероис­поведаний по таким вопросам, как истинная суббота или со­стояние людей после смерти. Людям нравилась горячая пере­палка, они заполняли залы, где велись дебаты, предоставляя тем самым адвентистским проповедникам возможность доне­сти до них «благую весть». Будучи прилежными исследовате­лями Библии и искусными спорщиками, адвентистские слу­жители привлекали на свою сторону многих слушателей. Но, стремясь преподать им «истину» таким вот способом, они зачастую проявляли агрессивный дух, в котором было много доктринальной чистоты и мало доброты и любви Христовой.

Третьей неприятной тенденцией, возникшей в Церкви в 1870-х и 1880-х годах, было все возрастающее стремление адвентистских руководителей сохранить и защитить свои бо­гословские представления, а не продвигаться вперед в пости­жении библейского учения. Так, на сессии Генеральной Кон­ференции 1883 года специально назначенный комитет из де­сяти человек отверг толкование семи труб, предложенное одним из служителей, отчасти на том основании, что оно "может подорвать некоторые из наиболее важных и фунда­ментальных пунктов нашего вероучения» (Ревью энд Геральд, 27 ноября 1883 г., с. 741).

Четвертая тенденция состояла в том, что трудам Елены Уайт стали придавать больше значения в разъяснении доктри нальных вопросов. К примеру, в первые три с половиной де­сятилетия существования Ревью энд Геральд редакторы этого издания постоянно отвечали на вопросы, которые им направ­ляли, на основании одной только Библии. Ситуация стала ме­няться в 1880-х годах, когда они начали ссылаться на мнение Елены Уайт по той или иной библейской проблеме (см., на­пример, Ревью энд Геральд, 17 апреля 1883 г., с. 250). Эта практика с течением времени только закреплялась — по мере того как молодая Церковь удалялась от своих корней.

В заключение следует сказать, что первый период становле­ния адвентистского вероучения (1844—1885) характеризо­вался тем, что Церковь пыталась ответить на вопрос: что есть адвентистского в адвентизме? Она вошла в 1880-е годы, под­черкивая свои отличительные доктрины в контексте ключе­вых текстов Книги Откровение. Кроме того, Церковь вошла в это десятилетие вместе с четырьмя тревожными тенденция­ми, которые возникли на раннем этапе ее исторического раз­вития. Все эти факторы сыграли важную роль на сессии Гене­ральной Конференции в Миннеаполисе в 1888 году, когда ру­ководство Церкви столкнулось лицом к лицу со вторым наиважнейшим вопросом самосознания — что есть христи­анского в адвентизме?