Больше книг Вы можете скачать на сайте - FB2books.pw 1 page

Огонь нехотя перескочил с факела и тонкой струйкой пополз по поленьям. Волхв осторожно подкладывает в медленно растущие рыжие язычки тонкого сушняка, кто-то плеснул масла. Пламя мгновенно выросло в размерах, языки хищно стали грызть облака. Все отступили на несколько шагов – стремительно растущий жар не дает остаться слишком близко.

Воздух наполнился запахом жженой плоти.

Йошт старается не смотреть на огонь, но короткие картинки ослепительными вспышками врезаются в память. Вот хищные языки пламени сжирают тонкую материю – саван. Вот огонь уже прорвался на руки и грудь Горяны, неумолимо взбирается вверх, вот золотистая тугая коса уже охвачена пламенем… И лицо, мертвенно бледное лицо незабываемой и милой сердцу Горянушки укрывает покров из рыжих копий огня.

Йошт бессильно опустил глаза, два соленых ручейка скользнули к подбородку.

Округу безжалостно вспарывает протяжный вой. Стоявший рядом с погребальным костром Лютобой отвернулся, чтобы не выдать мокрых глаз, языки пламени оранжевыми пиками пляшут на его щеке. Казалось, лес еще не слышал столько горя и тоски в голосе человека.

Тагулай вошел в шатер злой, как стая голодных волков. К нему подскочила одна из наложниц, спешит снять сапоги. Тут же возникла другая, в руках поднос и кувшин с узким горлышком. Под легкой накидкой просматриваются полные яблоки грудей, розовые соски оттягивают тонкую прозрачную ткань. Огромный лохматый пес приветливо замахал хвостом, уткнулся мордой в колено Тагулая.

Тагулай вдруг заревел, как безумный лев:

– Все вон!

Наложницы тихонько вскрикнули от испуга и тут же принялись улепетывать на носочках как можно тише. Глаза усмотрительно прятали, старались не глядеть в сторону наливающегося злобой советника хана. Одна из наложниц нечаянно наступила на лапу собаке, та взвизгнула и отпрыгнула прямо под ноги Тагулаю, едва не сбив его с ног.

Он бешено заорал, рука схватила за длинные черные волосы обезумевшую от страха наложницу, та завизжала. Тагулай с силой дернул ее к себе. Наложница взвыла и повалилась на ковер.

– Ты, мерзкое животное, – зловеще пророкотал он. – За непослушание велю отрезать уши, нос и груди и скормлю собакам! Да так, чтоб ты видела все это…

Тагулай зашипел, как растревоженная кобра, и со всего размаху ударил кулаком в грудь наложницу, она тоненько вскрикнула и брякнулась в дальний угол шатра. Громыхнул упавший на пол поднос, вдребезги разлетелся кувшин. Раздался треск и звон металла, вновь противно взвизгнула собака. Из входа всплыло настороженное лицо гунна – охранника покоев Тагулая, но тут же скрылось – брошенный в него сапог впустую разрезал воздух.

– Вон, я сказал, сучьи выродки!

Наложница, охая и тоненько постанывая, поползла к выходу, псина подскочила к разбитой посуде, принялась жадно заглатывать куски мяса, но тут же носок сапога Тагулая обрушился на ее зад и она с визгом выскочила, хромая на одну лапу, из шатра, но крепко сжимая в зубах шмат мяса, жирный сок разлетается во все стороны.

Советник-раб сморщился в болезненной гримасе, ухватился за грудь – сердце судорожно сжалось, будто пронзенное тысячами игл. Он тяжело опустился на ковер.

Много разного говорят про него, но все гунны знают – гнев Тагулая не уступает приступам злобы великого хана.

Многие пророчили рабу смерть, крутили интриги, но он всякий раз выходил чистым из воды – заговорщиков непременно казнили, а он получал особое внимание со стороны хана. Поговаривали, что он втайне использует колдовство…

Тагулай и сам не чужд интриг. Его путь от раба к советнику обильно омыт кровью, он взбирался вверх по трупам, число которых едва сам может вспомнить. Единственный, кто оказался Тагулаю не по зубам, – советник Емшан. Интрижки бывшего раба против советника знатного рода всякий раз терпели крах, а вот заговор Емшана чуть не лишил ублюдка-раба головы. Однако слетели другие – Тагулай по чистой случайности избежал смерти. С того дня они часто стояли по обе руки гуннского вождя. И вот теперь, когда Емшан кормит червей, когда можно насладиться полноценной властью… Хан отправляет его на погибель к урусам! Какая несправедливость!

Однако злой ум Тагулая продолжал шевелиться. Ему не впервой осознавать опасность, чувствовать страх за свою жизнь. И это часто спасало советника-раба, смрадное дыхание смертельной угрозы его… вдохновляло!

– Позвать ко мне Тильха! – приказал стражникам у шатра Тагулай. Губы тронула недобрая улыбка.

Через мгновение перед советником-рабом бесшумно возник лучший шпион и убийца среди гуннов, низко поклонился.

– Великий хан приказал мне идти в стан урусов, – начал Тагулай, внимательно рассматривая своего любимчика. Низкий рост, худощавое телосложение, не по размеру широкий ромейский плащ, сильно поношенный, свисает тряпкой. Лицо землистого цвета и совершенно неприметное, что для шпиона и убийцы не порок, а настоящая удача.

Тильх спокойно смотрит на своего хозяина.

– Я должен буду отвлечь его, а ты убить наследника урусского князя.

Тильх поклонился и развернулся, шагнул к выходу. Но его остановил Тагулай:

– Я не закончил!

Тильх развернулся и замер. Раскосые глаза преданно смотрят на советника хана, черные зрачки источают стоическое спокойствие. Но мало кто знает, какая сила и жестокость скрываются за этой личиной. Свидетели? Он не знает такого слова.

– Но убивать никого не надо, – продолжает Тагулай, убийца удивленно посмотрел на него. – Возьмешь урусского выродка Буса в плен. Лучше приведем хану его живым. Понял? Иди, завтра на рассвете уезжаем в Кияр! Да, и еще – не поймали убийцу, подосланного к младшему сыну хана?

Тильх отрицательно покачал головой.

– Тысяча шакалов! – процедил Тагулай. – Неужели он так неуловим? А говорят, что это всего лишь мальчишка… Или ты, Тильх, стареешь? Может, пора тебя сменить?

Лучший убийца и шпион гуннов ничего не ответил, глаза спокойно рассматривают советника. Тот с усмешкой смотрит на него.

– Ну ладно, ступай! – приказал Тагулай. – Сначала в Кияр, а потом изловим этого рыжеволосого сучьего пса, никуда он не денется!

Тильх вновь низко поклонился и бесшумно исчез, лишь легонько колыхнулись полы шатра.

– Подумать только, наследник урусов будет языком драить сапоги гуннского хана! – Довольно усмехнулся советник-раб. – А потом и мне станет, ха-ха!

Тагулай перестал смеяться. Смуглый лоб рассекают морщинки.

– И все же откуда гадкие урусы прознали про набег? – Рассуждает он вслух. – Наверняка кто-то выдал. Но кто? Емшан?.. Не может быть. Гонорих? А ведь его тело так и не нашли. И среди живых его нет. Значит, он! Шакал! Я всегда не доверял ему, мерзкий герул!

Тагулай побледнел, руки сжались в кулаки, костяшки на кистях побелели от натуги. Но тут же расслабились. Советник хана глубоко вздохнул, пытаясь восстановить душевное равновесие.

– Но, может быть, и не так, может, и не он, – продолжал вслух рассуждать Тагулай. – Гонорих едва ли меньше нашего ненавидит этих пахарей-славян! Не один год крушит и грабит мелкими ватагами поселения урусов… И дружит с нами только потому, что мы ему позволяем грабить урусов. Помню-помню ту нашу встречу…

Полы шатра раздвинулись, появилось лицо стражника:

– Досточтимый Тагулай!

– Советник Тагулай называй меня, ты, сучий сын! – отозвался личный слуга хана, не выходя из задумчивости. – Советник!

– Простите, советник Тагулай! Вас хочет видеть ваша любимая жена Луити.

– Пусть позже придет!

– Но она настаивает!

– Не перечь мне, мерзкий пес! Я сказал, пусть позже придет! Я занят!

Стражник коротко кивнул, исчез.

– А ведь тело Вогула тоже не нашли, – продолжает думать вслух Тагулай. – И Емшан пропал… Неужели плен? Хотя, может, оно и к лучшему. Все одно – назад дороги им нет.

Вопреки гневным заявлениям, в шатер Тагулая вошла Луити. Невысокого роста, но приятных форм, ее черные как деготь длинные волосы ниспадают до пояса, прикрывая обнаженные кружки сосков, на бедрах лишь коротенькая повязка. Тагулай велел ей ходить именно так – чтоб можно было взять в любое время и в любом месте…

– Почтенный советник Тагулай, – она поклонилась, грудь вызывающе колыхнулась. – Я явилась, хоть ты и не просил…

Тагулай гневно зыркнул.

– Ты слишком смелая для женщины, – процедил сквозь зубы советник гуннского хана. Взгляд скользнул по полным яблокам груди, задержался на оттопыренных ярко-красных, словно спелая вишня, сосках. Тагулай неумело улыбнулся, хитрый прищур сменил во взгляде недовольство.

Луити уверенной походкой подошла к нему, тоненькие пальчики коснулись гладкой щеки, заскользили по подбородку. Она неслышно опустилась перед ним на колени, мокрый от пота халат заскользил по нескладному торсу ханского советника. Девичья ручка пробежала по животу, бархатные пальчики едва ощутимо гладят жесткие колечки волос, медленно спускаются ниже. Советник шумно вздохнул, блаженно закатил глаза.

– Да это уже и неважно – Гонорих ли… или другой кто… Может, оно и к лучшему: у хана теперь нет наследников, – продолжает размышлять Тагулай. – Емшан-советник, шакалий сын, пропал без вести. Остался один Ухтамар… Совершенно один… – он глубоко вздохнул, внизу живота приятной волной разливается тепло, по телу побежали крупные мурашки. – Урусы, сами того не ведая, очистили мне путь. Ха, что ж, теперь мы один на один с тобой, Ухтамар, сын Великой степи. И что бы там ни говорили дураки и шаманы, – по мне так одно и то же – но и сыновья Ночной Великой Кобылицы смертны, еще как смертны!

Глаза советника внезапно распахнулись, зрачки тут же расширились. Губы задрожали, странно скривились. Изо рта советника вырвался стон наслаждения.

Венед и ант третий день топают по выжженной степи. Еще там, в лесу у древлян, решили идти подальше от главного тракта, однако задача оказалась сложнее – где бы ни шли, они как на ладони. Вокруг вновь бескрайняя приднепровская степь. Иногда с трудом преодолевают небольшие холмы, на вершинах которых пучками торчат чахлая трава да уродливо изгибающиеся деревца.

Солнце жарит так, что люди чувствуют, будто попали в кузнечный тигель. Йошт постоянно недобрым словом поминает светило – как бы ни любил его, ни чтил, но чувствует себя куском сыра, брошенного в огонь. Борята, правда, держится молодцом, но и по нему видно – дорога дается с трудом. По лбу и щекам обильно струится пот, срывается с подбородка, с шипением шлепается на растрескавшуюся землю, рубаха белая от соли. Все же Бор, сцепив зубы, идет вперед, как-никак сын кузнеца – не раз стоял у раскаленного железа, обливаясь потом.

– Хоть бы ручеек какой, – через силу бормочет Йошт. – Да что там ручей, я бы щас и к луже с застоялой водой с удовольствием присосался. Сваримся заживо, как раки. Бор, ты как думаешь, добредем вообще до этого Кияра?

Борята молчит, взгляд устремлен далеко вперед.

– Ладно добредем – доползти бы… – попытался пошутить Йошт, но получилась лишь мученическая ухмылка. – Согласен, Бор?

Ответа не последовало. Йошт нахмурился, идет, смотрит на ноги, сапоги в пыли, подранные – носок совсем стерся, пальцы торчат.

– Оооо! Сапоги совсем прохудились. Смотри, Бор, – просят каши. А еще неделю назад были как новые. И вправду придется ползком до Кияра добираться. – Йошт добавляет: – Теперь понятно, почему в сказках брешут, говоря – иди, мол, пока три пары сапог не сотрешь да три железных посоха, это, мол, искания души – вранье! Это никакая не сказка…

Йошт внимательно смотрит на Бора. Тот молчаливо передвигает ногами, шаркает землю, выбивает пыль.

– Это не сказка, а быль! И придумал ее такой, как мы, – шлепал, наверное, в этом же месте… Точно уж – иди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что!

Йошт попытался с досады сплюнуть, но ничего не вышло – во рту так сухо, что язык больно шаркает внутри.

– Я и не знал, что в степи так жарко. Знал бы – в поселке остался, – проговорил Йошт, но тут же осекся, почувствовав, как Бор покосился, не поворачивая головы на венеда. Йошт облизнул потрескавшиеся губы, сбивчиво добавляет: – Может, мы не в Кияр идем, а того, в само пекло? Гм, наверное, уже там…

Венед напряг ухо, но в ответ услышал лишь тишину.

– Ну что ты все время молчишь, Бор? – взмолился, не выдержав, карпенец, глядя в спину друга. – С самого леса, как закопали, так и слова не сказал…

Борята медленно повернулся к нему, бросил равнодушный взгляд, отвернулся и пошел дальше. Йошту показалось, что глаза друга блеснули – то ли пот, то ли еще что. Венед покачал головой, буркнул что-то об упертости друга.

Впереди показался высокий холм, на нем – о чудо! – стоят прямые стволы берез и дубов, дразнит сочной зеленью подлесок.

Оба переглянулись, ускоренным шагом направились туда.

Еще когда только поднимались на макушку холма, Йошт услышал журчание воды, поначалу отмахивался – в жару и не такое померещится, – но потом звук перекатывающейся о камни влаги слышится все настойчивее. Он бросился со всех ног, обогнал впереди идущего Бора, едва кубарем не скатился по склону. Дол огласил радостный крик:

– Бор! Боги не дают нам умереть от жажды! Вода! Много воды!

Борята и сам уже на вершине, видит – прямо возле подножья из густо разросшегося орешника тугой струей бьет родник, спотыкается о валуны, резко меняет направление, убегает далеко вперед. За ручьем вдогонку бежит изумрудная зелень, густо усевает бережки, однако той зелени несколько шагов вширь – дальше ее прижимает выжженная земля.

Йошт со всего размаха плюхнулся в ручей, несмотря на то что он всего по колено. Барахтается, фыркает.

Борята стоит на корточках, медленно умывается, холодная вода смывает дорожную пыль. Вдруг подбородок его задрожал, он встал и принялся трясущимися руками подбирать камни и бросать их себе за шиворот.

Йошт с открытым ртом смотрит на друга:

– Ты чего это, Бор? Совсем голова помутилась?

Ант лишь всхлипнул в ответ. За пазухой уже много камней – брюхо распирает как у беременной, пояс едва сдерживает такой вес. Борята шатаясь, побрел вперед по ручью. Венед смотрит ему вслед, друг упорно шлепает по воде.

– Никак топиться вздумал, дурень?! – крикнул он вслед Бору. В ответ – тишина. – Ну давай, горе-влюбленный! Интересно, как ты в ручейке это сделаешь, там воды ж по щиколотку.

Однако Бор настырно пробирается вперед, вода действительно едва доходит до голени. Дальше ручей растет вширь.

Вдруг ант камнем рухнул в воду, брызги полетели во все стороны, по воде пошли круги.

– Оп-па! Ты куда делся-то?! – воскликнул Йошт, вскочил на ноги и бросился туда, где мгновение назад стоял Борята. Провалился по грудь, растерянно всматривается в воду, дальше вместо дна чернеет пугающая глубина. – Ничего себе ручеек.

Венед с шумом набрал в легкие побольше воздуха и нырнул в воду. С трудом нащупал тело друга, потянул, но даже сдвинуть не смог – камни тащат вниз. Венед дернулся вниз, нащупал ворот рубахи анта и с силой дернул – валуны посыпались на дно. Бор вдруг начал брыкаться и отталкивать друга. Легкие Йошта начало сдавливать, воздуха стало не хватать. Из последних сил дернул за ворот ретивого друга, тот поддался. Когда вынырнул, с шумом жадно принялся заглатывать воздух, перед глазами мелькают цветные точки.

Выбрались на берег. Борята тоже тяжело дышит, отплевывает заглоченную воду. На лице смешно повисли махровые водоросли.

– Ты чего удумал, голова садовая! – зло заорал венед. Бор смотрит куда-то в голубое небо. – Ты нас чуть не утопил!

Борята вновь ничего не ответил, лишь печально и отрешенно посмотрел на друга. Венед при его взгляде разжал стиснутые кулаки. Гнев мгновенно улетучился.

– Я, конечно, понимаю – жизни нет без нее и все такое, – начал Йошт. – Но топиться-то сразу зачем? Удумал тоже! А ведь еще недавно клялся мстить степным шакалам…

Вновь в ответ тишина.

– Бор, ну хватит молчать как сыч! – не выдержал Йошт. – Что ты убиваешься? Ее не вернуть, понимаешь?!

Борята поднял на него глаза, слезы бегут по щекам.

– Ну будет тебе, подумаешь. Правда, красивая она… была. Да мало ли на свете красавиц! Сколько таких еще будет. Вон я в Треполе столько видел, аж глаза ряб…

Венед не договорил, Борята резко вскочил, зарычал и со всего размаху ударил Йошта. Тот кубарем перевернулся, уткнулся лицом в ручей.

– Ты чего?! – испуганно воскликнул венед, растирая полыхающую щеку. – Совсем обезумел! Я же как лучше хотел…

– Да пошел ты! – рявкнул Бор, развернулся и твердым шагом направился вдоль убегающего ручья. Тот повернул за холм, исчез из виду.

Йошт сидит на бережку, сплевывает кровавую слюну в воду, недобрым словом поминает друга. От досады бросает гладкие камешки в воду, они звонко плюхаются, брызги фонтанчиком взмывают вверх.

Венед подумал, что плестись одному что-то не хочется, надо бы догнать Бора. Он сильно размахнулся и с силой швырнул отполированный ручьем камень, но тот сорвался, едва пролетев пару саженей. Венед почувствовал, как земля мелко дрожит, гудит, с каждым мгновением гул нарастает.

Лошади, пронеслось в голове Венеда. Опять лошади… Он мгновенно подскочил, из-за холма выруливает несколько наездников, копыта громко шлепают по воде, брызги разлетаются в сторону. Тишину разрезал пронзительный свист и улюлюканье. В руках всадника, едущего впереди, грозно покачивается копье, у едущих позади – короткие луки кочевников. За последним наездником волочится веревка, в пыли барахтается человеческая фигура. «Борята», – обреченно заметил венед.

Степняки, ледяной стрелой ударила догадка Йошта, расползается по телу немеющим страхом. Он попятился, развернулся и со всех ног бросился назад, стал забираться на холм, спотыкается, падает, но настойчиво забирается на холм.

Совсем рядом раздался свист. Венед поднял голову – на вершине стоит рослый конь, в седле гордо восседает белолицый всадник, на ветру развевается белокурый чуб-оселедец. «Свои», – облегченно подумал Йошт и, немного сбавив темп, поднимается к вершине.

В то же мгновение из-за спины славянина вперед выступили пара на коротконогих жеребцах, узкие щели глаз на болезненно-желтом лице хищно горят.

– А вот и второй урус, – зло прошипел степняк в кольчужной куртке. – За ним!

Йошт с широко раскрытыми глазами увидел, как надменно ухмыльнулся одноглазый белолицый всадник, пришпорил коня, страшный шрам рассекает поллица. Венед затравленно озирается по сторонам – сзади стремительно приближается пара всадников, управляют одними ногами, в руках натянутые луки, сверху спускается здоровенный рус со степняком в паре, степняк уже занес руку с коротким метательным копьем для броска: еще мгновение – и пригвоздит рыжеволосого карпенца намертво к земле.

Йошт со всех ног бросился в противоположную сторону, по ноге бестолково бьет заткнутый за пояс Огонь Табити – подарок царя скифов. Послышался свист рассекаемого воздуха, прямо возле уха вжикнуло, венед резко дернулся в сторону – прямо перед ним воткнулось копье, Йошт едва не напоролся на древко животом.

– Стой, мерзкий урус! Рвать живьем буду!

Йошт несется со всех ног вперед, перед глазами прыгают кусты, поваленные деревья, обросшие густым мхом вросшие в землю валуны. Вдруг венед остановился, спиной оперся о ствол дерева, грудь ходит ходуном.

«А как же Бор? А как же наказ Веслава?» – сумасшедшей молнией пронеслось в голове карпенца. Страх сжал сердце Йошта, он с силой зажмурился и застонал. Надо выручать друга, надо. Он осторожно высунул голову и тут же спрятал обратно – воздух рассекло леденящим душу вжиканьем. Йошт опять вжался в дерево. В голове всплыл образ волхва Веслава, его мудрые глаза, чуть лукавая улыбка, мягкий голос начал что-то говорить. Венед улыбнулся, стал прислушиваться, лицо вмиг стало серьезным. Слова волхва ударили молотом: «…Если кто в беду из вас попадет – выручить дело чести. Так до́лжно жить людям. Такое любо богам нашим».

Йошт добела сжал губы, глаза зажглись решительным огнем. Он уверенно шагнул из-за дерева и увидел, как степняк, находящийся в паре десятков шагов, умело раскручивает аркан – широкое кольцо с гулом рассекает воздух. За ним виднеется еще один гунн верхом, в его руках лук, смертоносная стрела уже готова сорваться с натянутой тетивы.

– Не стрелять! – пророкотал голос белолицего всадника. – Живьем возьмем славянского гаденыша!

Йошт встал поудобнее, одним боком прижался к дереву, чтобы хотя бы один бок защитить, еще немного подрагивающие руки перехватили полированное тысячами рук дерево факела Табити. Ничего не поделаешь, придется спасать друга только с палкой в руках, с какой-то торжественной яростью подумал Йошт.

Гунны приближаются, ликуют, надменные лица тянут рот в улыбке. Йошт сузил глаза и осклабился, как можно сильнее обнажая зубы.

– Я сам! – где-то поблизости громыхнул властный голос славянина, через мгновение огромная фигура белолицего стала расти впереди, в его руках блеснул короткий широкий меч.

– Эй, ты говорил, уруса брать живым будем, – недовольно бросил один из степняков.

Белолицый всадник оскалился в ответ, подкинул в руке клинок, ловко ухватился за самый кончик и с силой метнул в приготовившегося к смертельной схватке рыжеволосого паренька. Клинок закрутился в воздухе блестящим диском, венед попытался увернуться, но швыряльный меч все-таки настиг его и обухом угодил прямо в висок. Йошт только ойкнул и как тряпичная кукла повалился на землю.

– Ай, Гонорих, ай мастер! – довольно цокая, проговорил степняк в кольчужной рубашке. Герул покосился на гунна, хмыкнул.

Перед глазами венеда вспыхнули мириады огней размером с майских жуков. В голове взорвалось болью – что же это, славянин и вдруг бьет своих?! Но тут же вспомнил слова седобородого Смыка: «Свои, рыжеволосый, бывают разные».

До слуха Боряты доносятся приглушенные голоса. Гортанный голос постоянно перебивает славянский говор. Спорят. Ант поморщился, вспомнил недавнее происшествие у реки. Попробовал пошевелиться, но ничего не вышло – путы больно сдавливают запястья и щиколотки.

Пахнет мышами и прелой соломой. Он огляделся. Сквозь темноту постепенно проступают деревянные стены, густо покрытые плесенью. Под потолком на жердях шумно толкутся голуби, бьют крыльями. В дальнем углу дебоширят грызуны. Рядом с ними на пуках соломы лежит до боли знакомое тело. Почерневшие соломинки смешно усеивают рыжеволосую голову. Йошт! Борята облизнул пересохшие губы и подполз к другу.

– Ты живой? – шепотом спросил ант, толкая венеда локтем, тот не отозвался. На голове замызганная грязью вперемешку с кровью тряпка. У Боряты все похолодело внутри. Он толкнул Йошта сильнее, тот тряпичной куклой скатился с соломы, замычал, состроив страшную гримасу. – Живой! – Ант облегченно вздохнул, попробовал подтянуть друга обратно, но с каждым движением веревка на руках нестерпимо давила.

За дверью чей-то голос перешел на крик, тяжело бухнуло, послышался металлический лязг вперемешку со звоном посуды. Перекошенная деревянная створка с силой отворилась, бухнулась о косяк, повисла на одной петле, посыпались труха и пыль. Мыши, копошащиеся в углу, взвизгнули и бросились врассыпную. Борята поднял голову, в проеме чернеет низкорослая фигура с короткими, немного кривоватыми ногами. Он зло сплюнул и уверенным шагом подошел к анту.

– Встань на колени, свинья!

Боряту грубо пнули. Он поднял глаза, в них равнодушие и полная отрешенность. Перед ним стоит кривоногий гунн. Степняк люто прошипел:

– Кому сказано, раб?! Насмерть забью!

Борята не двигается, молчит, смотрит в его желтые глаза. Гунн зарычал, в руках появилась плеть. Ант зажмурился, спину ожгло как огнем, он сцепил зубы, стараясь не издать ни звука.

Он открыл глаза. Гунн стоит над ним, закусив губу. Глаза его жестокие, дикие. Борята отвел взгляд, ощутил страх. Настоящий зверь, не хуже раненого вепря или медведя-подранка.

– Я сказал на колени, раб!

Новый удар опалил жестче, а следующий пришелся на рану. Ант дернулся, наклонил голову. Плеть рассекла кожу, кровь капает на пол. Воздух свистит, тело обжигает болью.

Внезапно что-то ударило ему под колено. Он рухнул, как подрубленное дерево. Удары прекратились. Он открыл глаза, мотнул головой, несколько капель крови из рассеченной брови разлетелись в стороны.

Степняк стоит над ним – свирепый, белый как мел. Рука с плетью дрожит, желтые глаза, узкие как щелочки, распахнулись во всю ширь.

– Мерзкий урус, на колени, говорю!

Борята зажмурился, до крови закусывает губу – плеть со зловещим свистом падает на могучую спину сына кузнеца, свинцовые шарики на конце рвут кожу до мяса. Прочная холщовая рубаха превратилась в окровавленные лохмотья. От боли из глаз Бора брызнули слезы.

– Насмерть забью, как скотину, дун-ха, жалкий урус! – в бешенстве орет степняк, на губах пузырится пена, глаза вылезают из орбит.

Удары не прекращаются, Бор сдерживается из последних сил, еще несколько щелчков – и он завоет. Вдруг гунн отбросил плеть, дрожащая от усталости рука схватила акинак из ножен. Клинок вжикнул и завис над головой анта.

– Последний раз приказываю, на колени, раб! – заорал сбившимся голосом степняк.

Но Бор, пошатываясь из стороны в сторону, со стоном поднялся. Гунн зарычал и сильнее размахнулся для смертельного удара. Борята равнодушно взглянул на него и медленно опустил веки.

– Остановись, Вогул! – послышался басистый голос.

Рука гунна замерла над антом, лицо побагровело.

– Эти русы нужны мне живыми! Уговор был – все пленные мои!

Борята отрешенно рассматривал огромного славянина, нависающего сзади на гунна скалой, чуб сбился, напоминает взлохмаченный конский хвост. Лицо в полутьме разобрать трудно, но и так видно – от лютости оно темнее безлунной ночи.

Гунн рыкнул в ответ, размахнулся еще сильнее. Славянин перехватил руку.

– Сказано же, не тронь их! – зло процедил он. – Уговор был такой…

– Да как ты смеешь указывать мне, сыну великого хана! – противно заверещал гунн, отдернул руку, но славянин лишь легонько повернул кисть, и степняк согнулся, из побелевших губ вырвался стон. – Ты, шакал, Гонорих! Ты еще пожалеешь об этом, пес!

Гонорих зло усмехнулся. Надавил на руку сильнее, гунн вскрикнул и заверещал.

– Пленных оставить мне, так велел хан Ухтамар, твой отец. – Палец Герула грозно развернулся в сторону плененных славян. – Эти – мои!

Степняк зло заверещал:

– Мерзкий пес! А-агх! Я знал, что ты прислуживаешь урусам, ты нарочно завел нас в засаду! Дети Степи – защищайте сына великого хана!

Сзади послышались топот, ругань, на славянина сзади налетело несколько степняков, повисли на руках и шее богатыря. Тот зло осклабился, мышцы на руках вздулись, жилы натянулись как тетива.

– Вот сучьи дети! Со спины так и норовят, так и норовят…

Гонорих вдруг зарычал как медведь и резко развел в стороны могучие руки. Гунны, вереща, посыпались с него как тля. Он пнул под дых Вогула – тот кубарем покатился в угол, где минуту назад копошились в дурно пахнущей куче соломы грызуны. В руке славянина холодно блеснул длинный засапожный нож, немного изогнутый клинок жутко расширяется к острию – такой вонзить и провернуть – превратить плоть в кровавое месиво. От него отползают гунны, один, телом покрепче, враз подскочил на ноги и бросился на Гонориха с кривым ятаганом, рот злобно искривлен.

Славянин шагнул в сторону, подставил наискосок клинок, лезвие степняка соскользнуло в сторону, а сам он пролетел мимо. Борята, наблюдавший за сварой, с готовностью подставил ногу, гунн запнулся, попытался устоять, но запутался в ногах и рухнул на лежащего в беспамятстве Йошта. Степняк вскрикнул, вскочил на ноги, пошатываясь, и бросился было на Гонориха, но рука больше не ощущала привычной тяжести рукояти меча. Гунн ошарашенно смотрит на трясущуюся кисть, беспомощно водит взглядом в поисках оружия, и только теперь он увидел, что его ятаган почти по самую ручку застрял у него в животе. Степняк потерянно смотрит то на живот, из которого обильно сочится кровь, то на умело отбивающегося от низкорослых гуннов Гонориха, крякнул, закатил глаза, тело рухнуло в прелую солому.

– Уймитесь, бестолочи! – рычит Гонорих, видно, как жалеючи раскидывает в стороны беснующихся гуннов, насмерть не разит. – Удаль свою надо было показывать там, с русами!

Те в ответ лишь остервенело бросаются на славянского исполина.

– Как дети, ей-богу! – смеется Гонорих. – Сказано – уняться! А они все одно – лезут на рожон и лезут…

И с силой шарахнул одного упорствующего степняка рукоятью в темечко, тот взвыл и брякнулся в пыль, по нему тут же стали топтаться, будто по тряпке, хрящи и кости хрустят под ногами соплеменников.

Под пронзенным собственным клинком гунном зашевелился Йошт, извивается как червяк – руки и ноги перевязаны так же, как у Боряты, – с трудом освободился от раскинутых в сторону рук, сбросил с себя еще теплое тело. Пропитанная кровью грязная тряпка сползла на лоб, взгляд у венеда еще немного потерянный, он огляделся, встретился взглядом с Борятой.

– Бор, что за… – пролепетал Йошт.

– Тихо, ты! – шикнул ант. – У тебя руки связаны?

Йошт протянул руки, закусил губу от боли, веревки из конского волоса сильно впились в кожу, на запекшейся крови блестит сукровица.

– А, бесам в пекло! У меня тоже… – взгляд Боряты наткнулся на блеснувший дол Вогулова акинака. Глаза блеснули в полумраке. – Йошт, попробуй дотянуться и пнуть ту железяку.

– Ка… какую? – венед растерянно шарит глазами по сторонам.

– Да вон ту, рядом с… – Борята недоговорил, спешно пригнулся, мимо пролетел и шарахнулся в стену очередной гунн так, что с потолка посыпались опилки и труха.