О прощении

До Рождества оставалось всего несколько недель. Я вышел из машины и зашагал к дому Рэба, от холода пряча руки в карманы. За пару недель до этого Рэбу поставили электрокардиостимулятор, и, хотя он выдержал эту процедуру с честью, оглядываясь назад, я думаю, что это была у него уже последняя «наладка». Здоровье вытекало из него тонкой струйкой, словно воздух из проколотого воздушного шара. Он дожил до своего девяностолетия и на дне рождения шутил со своими детьми: «До девяноста лет я был всему глава, а теперь можете делать что хотите».

Рэб, похоже, достиг своего рубежа. Он уже почти ничего не ел: гренки или какой‑нибудь фрукт – вот и вся еда. А если ему удавалось пройтись раз‑другой по короткой тропинке перед домом, это уже считалось интенсивной зарядкой. Тила, его индуистская помощница и приятельница, по‑прежнему возила его в синагогу. Там ему обязательно кто‑нибудь помогал выбраться из машины и пересесть в инвалидную коляску, а вкатившись внутрь, он весело приветствовал приехавших на вечерние занятия детей. В супермаркете он пользовался тележкой для покупок как ходунком, держась за нее изо всех сил, чтобы не упасть, и никогда не упускал случая поболтать с другими покупателями. Верный привычке Великой депрессии, он покупал хлеб и пироги в секции с пятидесятипроцентной скидкой. И всякий раз, когда при этом Тила закатывала глаза, он говорил: «Не то чтоб мне это нужно, но как можно не взять?»

Рэб был жизнерадостным человеком, поразительным Божьим творением, и видеть, как он угасает, было больно и грустно.

Я теперь помогал Рэбу разбирать коробки в его в кабинете. Он то и дело пытался подарить мне какие‑нибудь книги, уверяя, что у него сердце кровью обливается оставлять их на произвол судьбы. Я наблюдал, как он катится в коляске от одной стопки вещей к другой, рассматривает их содержимое, вспоминает, потом кладет все на место и передвигается к следующей кипе.

Так, наверное, следует собираться на небеса, – до всего дотронуться и ничего с собой не взять.

– А вам нужно сейчас кого‑нибудь простить? – спросил я Рэба.

– Я уже всех простил, – ответил он.

– Всех?

– Всех.

– А они вас простили?

– Надеюсь, что да. Я их об этом попросил. – Рэб отвернулся. – Знаешь, у нас ведь есть такая традиция: когда приходишь на похороны, то надо подойти к гробу и попросить усопшего о прошении за все, в чем ты перед ним виноват.

Лицо Рэба сморщилось.

Я лично не хочу доводить до этого.

Я помню случай, когда Рэб просил прошения у всей нашей конгрегации. Это было во время Великих Праздников, и он в последний раз в качестве главного раввина читал проповедь.

Он мог бы воспользоваться случаем и перечислить свои заслуги. Вместо этого он просил у нас прошения. Он винился в том, что мог бы сохранить больше супружеских пар, чаше навешать больных и в большей мере облегчить боль родителей, потерявших детей. Он винил себя в том, что далеко не всегда мог помочь деньгами вдовам и тем, кто переживал финансовый крах. Он извинялся перед подростками, что недостаточно с ними занимался, и просил прошения за то, что больше не приходил на дневные дискуссии. Он оправдывался даже зато, что из‑за болезни и множества дел, на которые приходилось растрачивать драгоценное время, он не успевал каждый день учиться.

А в конце он сказал:

– За все это, Господи милосердный, прости и помилуй.

Фактически это была его последняя «большая» проповедь.

И завершил он ее словами:

– Даруй мне, Господь, искупление грехов моих.

* * *

А теперь Рэб подгонял меня.

– Митч, не стоит на людей злиться или таить обиду. – Он сжал руку в кулак. – Это гложет изнутри и приносит больше вреда тебе, чем тому, на кого ты злишься.

– Так что, просто взять и забыть? – спросил я.

– Или вообще не злиться, – сказал он. – Знаешь, с годами я понял: есть способ разрешать конфликты. Когда у меня с кем‑нибудь возникал спор и этот человек приходил со мной поговорить, я ему тут же выдавал: «Знаете, я обдумал наш спор и считаю, что вы в какой‑то мере правы». На самом деле я далеко не всегда так думал. Но справиться с конфликтом сразу же становилось проще. Человек расслаблялся. И мы начинали говорить. И напряженная ситуация, как бы это сказать…

– Разряжалась?

– Да, разряжалась. И делать это просто необходимо. Особенно с родными. По нашей традиции мы просим прощения у всех, даже у тех, с кем едва знакомы. Но с самыми близкими – женами, детьми, родителями – наше объяснение мы нередко откладываем и откладываем… А с этим тянуть нельзя. Митч. Может быть слишком поздно.

И Рэб рассказал мне историю. Один человек хоронил свою жену. Он стоял рядом с Рэбом возле ее могилы и плакал.

– Я любил ее, – прошептал он.

Рэб кивнул.

– Я хочу сказать… Я действительно любил ее. – Мужчина зарыдал. – И один раз я почти что сказал ей об этом…

Рэб с грустью посмотрел на меня.

– Больше всего в жизни нас мучит то, что мы не успели сказать нашим близким что‑то очень важное.

В тот же день, позднее, я попросил Рэба простить меня за все, чем я хоть когда‑нибудь его обидел. Он улыбнулся и ответил, что, хотя и не может ничего такого припомнить, «он будет считать, что дело сделано».

– Что ж, – шутливо сказал я, – хорошо, что с этим покончено.

– Считай, что ты передо мной чист как стеклышко.

– Главное, сделать это вовремя.

– Точно. Не зря наши мудрецы велят нам просить прощения за день до смерти.

– Да, но откуда же человеку знать, когда он умрет?

Рэб насмешливо поднял брови.

– О том и речь.

Я дам тебе новое сердце и новую душу.

Я заберу твое каменное сердце и дам тебе живое.

Эзекиль, 36:26

Date: 2015-07-11; view: 327; Нарушение авторских прав