Глава 13. Люба ушла, а я ещё долго сидела, не в силах двинуться с места

Люба ушла, а я ещё долго сидела, не в силах двинуться с места. Потом я поднялась, и пошла в столовую.

Обед был в самом разгаре. В столовой стоял весёлый шум, гомон детских голосов. Я постояла в дверях столовой, не успевая кивать головой и говорить всем: «Здрась…»

Как я их люблю! Честное слово как я люблю эту столовую, и всех, кто сейчас в ней!

«Господи, помилуй нас всех, сидящих и стоящих в этой столовой! Помилуй всех сирот, находящихся здесь!

Матушка Богородица, будь им матерью, не отдай их на поругание, сохрани их в этой жестокой жизни, ломающей не только слабых, но и сильных.

А всех тех, кто издевается над сиротами, всех, кто ворует от них – накажи, матушка. Ибо видно всё оттуда, с высоких небес. Кто сколько ворует, кто почему ворует. И помилуй нас всех, Матушка. Помилуй. Не забирай от нас покрова твоего…

И меня, грешную, помилуй. Вразуми меня, Матушка, как мне теперь быть, как поступать. Избавь меня от моей поганой трусости. Дай мне мудрости, хоть чуть‑чуть. А то ведь – я дура, полная дура…»

– Добрый день, Наталья Петровна. Вы уже обедали? – это «старшая», и завуч, Ольга Сергеевна.

– Нет.

– Идёмте, идёмте.

– Да, конечно.

Гуляш на столах – максимально нейтрален. Огромное количество подливки из пережаренной муки. Мяса – понятно, сколько. Мало мяса. Но приготовлено приличнее, чем вчера. Люда готовит, вообще, лучше Светы.

А, может, у неё продуктов меньше забирают. Уж я теперь не знаю, где правда.

– Как там Протока? – спрашивает «старшая».

– Нормально.

Ко мне сегодня Елизавета Васильевна подходила. Давай, Наталья, с психиатром созванивайся, да будем Протоку на лечение отправлять. Директор в курсе.

– От него и учителя все плачут, – поддакнула Ольга Сергеевна. – Вроде он и успевает, на троечки, но поведение…

Тихая такая женщина у нас, эта Ольга Сергеевна. Тихая и неприметная, как тень. Или как эхо. То ли есть, то ли нет…

Директорское эхо.

– Что, все плачут? Все учителя? – спросила я.

– Да нет, не все. Большинство, – Ольга Сергеевна уткнулась в тарелку..

– Давай, Наталья, давай, – повторила «старшая». Завтра на пятиминутке соберёмся, и всё обговорим.

– Ладно.

Я опрокинула в себя компот, хотя мои коллеги только приступили ко второму. Почему‑то сидеть за обедом мне было трудно, просто – невыносимо.

Кости, кости в холодильнике. Кости – вчерашние, а, может, и позавчерашние… Неужели правда? Неужели можно додуматься до такого?

– Побегу в изолятор, – сказала я и выскочила из кухни. Не через столовую, а через второй выход, для кухонных.

Скорее, скорее на воздух. Всё, не могу больше. Ух!

Ух! На улице уже весна, настоящая весна. Хочется расправить плечи, раскинуть руки и, – полететь. Полететь, полететь без оглядки…

«Господи, помилуй меня, грешную…»

Голова Тохи, замотанная бинтами, выглядывает в форточку изолятора.

– Тоха, а ну‑ка, засунься! – кричу я со двора.

– Наталья Петровна, так ведь весна!

– Я тебе дам, весна! Голова ещё и не думает заживать!

– Уже не болит! – и Тоха постучал по бинтам.

– Я тебе дам, не болит! Ну‑ка, засунься!

Тоха нехотя засунулся обратно в палату. Малышня, лежащая в изоляторе, с восторгом за всем этим наблюдала, и облепила Тоху, когда он слез с подоконника. Даже через стекло было видно.

Ещё день, и я не удержу Тоху в изоляторе. А ведь ему ещё рано выходить, рано. Эх, Тоха‑братишка, знал бы ты, какие над твоей головой тучи собираются…