Птичий грипп на троих

Утром Варвара Симеоновна вышла из своей квартиры и увидела на площадке Титаника, сидящего с самым несчастным видом на привязанном к перилам поводке. На двери его хозяйки Лики Казимировны Ленартович белел листок бумаги. Она подошла, вынула из сумки очки для чтения и в величайшем недоумении прочла следующий текст:

ОСТОРОЖНО! НЕ ВХОДИТЬ!

В КВАРТИРЕ ПТИЧИЙ ГРИПП!

Дорогие мои Варежка и Агуня, я заболела. Это птичий грипп.

Возьмите к себе Титаника. Врача я вызвала сама. Прощайте, мои дорогие подруги, это конец, я ухожу в вечность.

Я вам позвоню, если смогу.

– Однако! – сказала Варвара Симеоновна в раздумье. Она достала из сумочки ключ от квартиры Лики Казимировны, повертела его и сунула обратно, позвонила в квартиру Агнии Львовны, но той не оказалось дома. «В магазин, наверное, вышла! Значит, записку и Таньку она не видела, они появились позже», – решила Варвара Симеоновна и стала отвязывать поводок Титаника. Тот вскочил и взволнованно замотал хвостиком.

– Ну, конечно, конечно, гулять, дорогой ты мой пес! Куда же мы с тобой еще можем пойти в такой ситуации? Что ты так на меня смотришь? А, ну да, еще в аптеку, само собой. Птичий грипп – это, знаешь ли, не шутка, милый! Наверняка твоя хозяйка считает, что он передается не только от птиц человеку, но и от человека собаке, вот и выставила тебя из дому. Так что ты на нее не обижайся и не жалуйся. Вперед, дружок, беги без поводка!

Титаник неуклюже запрыгал вниз по лестнице, ныряя головой и цепляясь когтями мохнатых лап за оббитые края ступеней. Внизу Варвара Симеоновна снова прикрепила поводок к ошейнику, и они степенно вышли во двор.

На скамейке под тополем прохлаждалась неразлучная троица местных бомжей – Гербалайф, Иннокентий и Василь‑Ваныч. Именно «прохлаждалась», потому что на дворе было прохладно: уже шел октябрь, и, хотя небо было ясное и вовсю светило солнышко, воздух по утрам уже не прогревался, и потому все трое сидели, засунув руки в рукава своих более чем скромных одежек и поеживались. На Гербалайфе и Иннокентии были много чего повидавшие куртки, а на Василь‑Ваныче – классическая солдатская телогрейка.

– Доброе утро, уважаемая Варвара Симеоновна! – приветствовал ее Иннокентий.

– Здравствуйте, молодые люди!

– Здрасьте вам! В магазин или на рынок? – полюбопытствовал Гербалайф.

– Титаника они прогуливать вышли! – солидно пояснил Василь‑Ваныч. – Лика Казимировна‑то заболела. Птичий грипп у нее.

Варвара Симеоновна остановилась, разбежавшийся Титаник затормозил лапами.

– Ас чего это вы взяли, Василь‑Ваныч, что у Лики Казимировны птичий грипп? Вы записку ее на двери читали?

– Не читал я никаких записок, зачем мне? Сама Лика Казимировна мне сказала, вчера erne.

– Ну‑ка, ну‑ка! Да погоди ты, собака! – Варвара Симеоновна намотала на кулак поводок, подтянула к себе нетерпеливо рвущегося к воротам Титаника и подошла поближе к скамейке. – Что она вам сказала по поводу птичьего гриппа?

– Да ничего особенного! – пожал плечами Василь‑Ваныч. – Вчера мы сидели на ступеньках перед Музеем Арктики, подошла к нам ваша подружка и присела рядом. Сидим, на последнем теплом солнышке греемся, о жизни разговор ведем – все как всегда. А кругом нас голуби, голуби, голуби… Лика Казимировна вынула из сумки батон и давай голубей кормить. Тут одна мимопроходящая дамочка остановилась и говорит: «Зря вы этих разносчиков заразы прикармливаете! Знаете, сколько народа они птичьим гриппом заразили? Ужас! Все больницы переполнены!» Лика Казимировна испугалась, подхватилась и говорит: «Ох, у меня такая слабая иммунная система! Ой, спасибо, что предупредили!» – и домой побежала. А мимопроходящая дамочка по своим делам пошла, с виду очень собой довольная.

– Ступени холодные были?

– Да не очень, наверное… Хотя все‑таки камень. Так вы думаете, что она просто простыла?

– Думаю, что так, – кивнула Варвара Симеоновна. – Но могла и вирус простудный или обыкновенный грипп подхватить. Народу‑то много сидело на ступеньках?

– Да сидел кое‑кто… Место уж больно привлекательное, когда на него солнышко светит, – сказал Иннокентий.

– А вы не помните, рядом с нею кто‑нибудь чихал?

– Да почти все! – радостно сказал Гербалайф. – Ведь поглядишь на солнце – и обязательно чихнешь. А как же на него не глядеть? Не так часто в это время солнышко светит.

– Осень, Варвара Симеоновна, – самое простудное время года, – сказал Василь‑Ваныч. – Я и сам, считай, целую неделю не только чихаю, но еще и кашляю.

– Картина проясняется!.. – качая головой, произнесла Варвара Симеоновна. – Вы бы хоть скамейку на солнышко перетащили, ребята, холодно сидеть в тени!

– Ага, таскай ее туда‑сюда‑обратно! – сказал Гербалайф. – Солнце скоро само сюда переползет, как миленькое.

– Смотрите, ваше дело. Что ж, Титаник, пойдем на бульвар свои дела делать, а потом уже начнем лечить твою хозяйку.

– Приятной вам прогулки! – сказал Гербалайф и оглушительно, с удовольствием чихнул.

Справив бульварные дела с Титаником и купив все потребное в аптеке, причем в изрядном количестве, Варвара Симеоновна заглянула в гастроном и вернулась во двор. Троица пребывала на том же месте, но теперь они сидели, тесно прижавшись друг к другу на одном конце скамейки, куда уже и вправду, «как миленькое», доползло солнце. Варвара Симеоновна вынула из сумки коробочку с лекарством и протянула ее Василь‑Ванычу.

– Василь‑Ваныч! Вот это антигриппин – пейте все три раза в день по одной таблетке, утром, в обед и вечером.

– Так мы ж не болеем! – удивился Василь‑Ваныч.

– Пейте для профилактики! – отрезала Варвара Симеоновна. – Врач к Лике не проходил?

– Не‑а!

– Хорошо.

Варвара Симеоновна скорым шагом пошла к своему подъезду, волоча за собой Титаника, который теперь был явно не прочь задержаться у скамейки и пообщаться со знакомыми людьми.

А бедная Лика Казимировна в это время лежала под сбившимся влажным и горячим одеялом, съежившись в маленький, дряхлый, уже никому на свете не нужный комочек, тихонько поскуливала от жалости к себе и ждала смерти. В распухшей голове стучали горячие молоточки, шевелить ею было нельзя ни в коем случае – при малейшем движении большая пружина с остро заточенными концами, расположенная в самой середине ее черепа, тут же распрямлялась и впивалась концами в оба виска изнутри. Ноги ее превратились в два ледяных камешка, и она никак не могла ими пошевелить, такие они были тяжелые, а руки, притиснутые к груди, хотя и не такие холодные, как ноги, стали какими‑то чужими птичьими лапками. Птичий грипп! Дышала она быстро‑быстро, и сердце ее тоже стучало мелко и скоро, даже не стучало, а, скорее, дрожало. Очень холодно было спине, невыносимо холодно, и этот холод постепенно проникал все глубже и глубже в ее бессильное, безвольное и совершенно беззащитное тело. Наверное, одеяло сбилось и обнажило спину. И она, конечно, хотела бы поправить его, натянуть на спину, но, во‑первых, она не помнила, как это делается, а во‑вторых, на такое сложное действие у нее все равно не хватило бы сил. Сползшее одеяло – это непоправимо! Видно, придется болеть и умирать с голой спиной…

Варвара Симеоновна открыла дверь квартиры Лики Казимировны и вошла вместе с Титаником. Пес хотел было броситься в комнату к хозяйке, но Варвара Симеоновна повлекла его на кухню, там налила ему в миску свежей воды, в другую миску положила собачий корм из банки, найденной в холодильнике, и тихо, но грозно приказала:

– Ешь! И чтобы я тебя не слышала! Титаник послушно зачавкал.

Сама же она подошла к Лике Казимировне и попробовала рукой ее лоб. Лика горела и на прикосновение никак не отозвалась. Варвара Симеоновна глянула на часы: было уж одиннадцать, врач мог придти в любую минуту, а мог явиться и после обеда. Она выдвинула один из ящиков серванта, в котором у Лики хранились лекарства. Порылась, нашла парацетамол: с антигриппином она решила подождать до врача, а вот парацетамол – это было древнее испытанное средство. Нашла она и градусник – старинный, ртутный, который ставится под мышку, а не берется в рот. Таблетку она раздробила черенком ножа, высыпала в столовую ложку и разбавила водой. Подошла к Лике, осторожно перевернула ее на спину, потом подсунула руку под подушку и приподняла ее.

– Ликуня, открой рот и выпей лекарство! – К ее удивлению, Лика, не открывая глаз, послушно открыла рот и позволила ей вылить в него воду с парацетамолом, но, когда она попыталась сунуть градусник ей под мышку, Лика простонала: «Не надо! Не надо меня ножом! Я хочу жить!» – и стала слабо отбиваться. «Надо немного согреть градусник!» – догадалась Варвара Симеоновна, подержала его в ладонях и снова сунула Лике под мышку, и Лика покорилась, только тихонько и жалобно пискнула. Во время этих процедур Варвара Симеоновна заметила, что руки у Лики очень холодные; она тут же пощупала ее ноги, и, как и ожидалось, те были еще холоднее. Она достала из шкафа пахнущий лавандой толстый платок из козьей шерсти и, приподнимая и ворочая Лику с боку на бок, укутала ее платком вместе с градусником. Села передохнуть – почему‑то от болезни Лика стала поразительно тяжелой. Потом она отправилась на кухню и поставила на газ чайник с водой для грелки.

А в это время в соседней квартире болела и страдала Агния Львовна. Вот она не замерзала – она лежала, вся налитая тяжелым горячим жаром, и изо всех сил пыталась остановить мерно раскачивавшуюся кровать. Это было почти невыполнимо, хотя старалась Агния Львовна изо всех своих сил. Кровать качалась с боку на бок, как лодка при боковой волне; ее ножки, правые и левые, поочередно отрывались от пола и потом с тяжким грохотом бухались на место; матрац поднимался то с одного бока, то с другого, и Агния Львовна чувствовала, как горячая жидкость в ней самой тоже переливается из правой половины тела в левую. Время от времени качающаяся кровать отъезжала от стенки, а потом, сотрясаясь, бешено мчалась назад, на свое место, и глухо врезалась в стенку. «Если кровать пробьет стену, то куда я на ней въеду – к Лике или к Варежке?» – Агния Львовна никак не могла сообразить, у какой стены стояла ее кровать и кто из подруг жил за этой стеной. Так она и качалась в кровати, как в лодке, понемногу отъезжая от стены, а потом кровать, дрожа и скрипя, стремительно возвращалась и обрушивалась на стену вместе с хозяйкой, отъезжала и снова качалась, качалась, качалась и качалась…

Пока вода грелась, Варвара Симеоновна дважды проверяла ноги бедной Лики Казимировны, и ей показалось, что по мере того, как Лика под действием платка и парацетамола согревается и розовеет, ноги ее все больше леденеют. «Не буду ждать, пока вода закипит!» – решила она и стала наполнять грелку из чайника. Когда она ее наполнила почти доверху, вдруг раздался звук рвущейся резины и на ее ноги хлынул поток довольно горячей воды – старая грелка лопнула!

– Хорошо, что не кипела! – вслух сказала Варвара Симеоновна и швырнула негодную грелку в раковину, а чайник снова наполнила и поставила на газ. И пошла к себе переодеваться и переобуваться. Выйдя на площадку, она еще раз позвонила Агнии, но та не отозвалась на звонок. Варвара Симеоновна сняла мокрые носки и обувь, скинула халат и надела спортивный костюм, сухие носки и меховые зимние тапки. Потом она снова вышла на площадку, опять позвонила Агнии, а затем открыла дверь ее квартиры своим ключом и забежала в нее – за грелкой, потому что своей грелки у Варвары Симеоновны не было – она редко болела. Войдя в комнату, она сразу же увидела пылающую от жара Агнию Львовну. Варвара Симеоновна попробовала ее лоб, позвала ее, но та не откликнулась.

Она бросилась назад, в квартиру Лики, вытащила у нее из‑под мышки градусник, посмотрела, ахнула, стряхнула и побежала к Агнии.

Поставила Агнии градусник, схватила в ванной висевшую на гвозде грелку и побежала к Лике.

Налила в грелку уже закипевшей воды и положила Лике к ногам.

Прихватив упаковку парацетамола, побежала к Агнии. Растолкла таблетку, развела водой и вылила в рот Агнии.

Побежала к Лике, заварила в стакане пакетик малинового чая, бросила туда кружок лимона и попыталась напоить Лику. Та выпила две чайные ложки и больше не стала.

Побежала к Агнии, вытащила градусник и ахнула. Попыталась и ее напоить чаем, но та не поняла ее намерений и с протестующим стоном отвернулась к стенке.

Вышла на площадку и тут увидела поднимающуюся по лестнице Людмилу Алексеевну, их бывшего участкового врача, а теперь пенсионерку.

– Здравствуйте, Варвара Симеоновна, а я к вашей соседке по вызову!

– Здравствуйте. А почему вы пришли по вызову, Людмила Алексеевна, вы разве не на пенсии?

– Грипп идет по городу, и всех врачей‑пенсионеров, кого могли найти, позвали на эпидемию. У Лики Казимировны тоже грипп?

– Да, очень похоже. И у Агнии тоже.

– Господи! Ну да уж этого следовало ожидать. А вы‑то как?

– Держусь.

Людмила Алексеевна добралась до площадки и остановилась, тяжело дыша.

– Ну, к кому первому идти?

– Ой, да все равно! Они примерно в одинаковом состоянии: у Лики температура сорок, а у Агнии тридцать девять и пять.

Людмила Алексеевна посмотрела и послушала сначала Лику, а потом Агнию, одобрила антигриппин, выписала еще иммуномодулятор, посоветовала обильное питье и витамин С, а Варваре Симеоновне предложила тут же сделать противогриппозную прививку.

– Вы хотите поднять ваших подруг или сами предпочитаете свалиться за компанию?

– Ну нет, нам этого птичьего гриппа на троих вполне хватит!

– С чего это вы взяли, что у них птичий грипп? – фыркнула Людмила Алексеевна. – Что еще за вздор? Им и такого гриппа за милую душу хватит.

Варвара Симеоновна показала доктору записку Лики.

– Ну, это у нее уже бред начинался! – засмеялась та, прочтя записку. – Птичий не птичий, а грипп этот дает тяжелые осложнения. Главное – вовремя захватить и как следует долечить. Ну, первое мы, кажется, успеваем, а вот второе уже зависит от ухода… Вы родным Агнии Львовны уже сообщили?

– Они все уехали отдыхать в Турцию, и старшие, и младшие.

– А связь с ними есть? Можно их вызвать?

– Да не стану я их звать, мы привыкли друг за дружкой сами ухаживать.

– Ну, смотрите! И давайте‑ка я вам все‑таки вколю противогриппозную сыворотку, у меня как раз с собой несколько ампул есть.

– Да разве они помогают?

– Помогают, помогают! А то свалитесь – куда я ваших подружек дену? В больницу? Так они все переполнены. Разве что в коридоре на сквозняке положат…

– Ну нет, в коридор не надо! Ладно, колите! – и она решительно взялась за резинку брюк. Но врач ее остановила:

– Да не нужна мне ваша попа, рукав заверните повыше локтя!

Она сделала укол и предупредила:

– Учтите, что вас может слегка полихорадить два‑три денька, так что постарайтесь не переутомляться!

– Постараюсь, – буркнула Варвара.

– Температура у ваших больных должна начать спадать через час, – сказала доктор. – Но если повысится хоть на один градус – немедленно вызывайте скорую.

– Да уж придется! – вздохнула Варвара. Она накинула пальто и вышла вместе с Людмилой Алексеевной – купить выписанное лекарство и вторую грелку вместо лопнувшей.

На скамейке сидели Гербалайф и компания.

– Вот, полюбуйтесь, Людмила Алексеевна! – громко сказала Варвара Симеоновна. – Еще три явных пациента сидят, у всех троих определенно грипп! – и добавила тихо, чтобы услышала только врач: – А сделать для них ничего нельзя – бомжи.

– Ну, как это ничего нельзя сделать? Мы не в Америке! – Она подошла к скамейке и оглядела всех троих ее обитателей. – Ты, что ли, Андрей?

– Ну, я…

– С трудом узнала тебя. Эк тебя обметало!

– Так ведь жизнь, Людмила Алексеевна. Она и обметет, и выметет.

– Да я не про жизнь – я про герпес: не рот у тебя, а сплошная болячка! Но и грипп, похоже, у вас у всех троих в наличии. Знаете что, дорогие мои? Негоже вам тут болеть, на свежем воздухе.

Поезжайте‑ка вы на Синопскую набережную, я вам дам записочку, вас там встретят, устроят на недельку и полечат.

– Меня не возьмут, я тут прописан и жилплощадь имею. У меня и полис есть! Жить только негде…

Людмила Алексеевна нахмурилась, Варвара Симеоновна что‑то зашептала ей на ухо.

– Понятно, – кивнула головой врач. – Да, проблема…

– Я ее попробую как‑нибудь утрясти, – сказала Варвара Симеоновна. – Вот если еще вы поможете…

– Ладно, попробуем. А у вас, – обратилась врач к Иннокентию и Василь‑Ванычу, – тоже есть прописка и полис?

Оба помотали головой, а Гербалайф добавил:

– И денег на метро, чтоб доехать, у них тоже нет. А пешком на Синопскую хрен дойдешь.

– Три билета туда, три обратно… – начал было подсчитывать Гербалайф, а глаза у него заблестели в предчувствии добычи.

– Андрей, прекрати немедленно! – прикрикнула на него Варвара Симеоновна.

– Что такое? – спросила Людмила Алексеевна.

– Мысли у него! – непонятно объяснила Варвара Симеоновна. Она порылась в сумке и достала два жетона на метро. – Вот, Василь‑Ваныч, это вам и Иннокентию.

– А обратно? – все‑таки сунулся Гербалайф.

– Про «обратно» потом разговор будет! – строго сказала Людмила Алексеевна. Она положила портфель на скамейку и уже что‑то писала на листке из блокнота. – Как ехать знаете?

– До Александра, Невского что ли? С Достоевской? – уточнил Василь‑Ваныч.

– Правильно. Дойдете до Синопской 26, увидите вывеску «Фонд «Ночлежка», войдете во двор, там найдете медицинский пункт помощи и отдадите дежурному врачу эту записку.

– И что будет? – поинтересовался Василь‑Ваныч.

– Будет – все! Койка, чистое белье, врач, лекарство и горячая еда. А сначала – горячий душ.

– Ух ты! – сказал Гербалайф.

– У тебя душ, между прочим, и дома есть, – заметила ему Варвара Симеоновна.

– И отправляйтесь немедленно! – продолжала Людмила Алексеевна. – Через два часа я закончу обход и тоже приеду на Синопскую: чтоб вы к этому времени уже лежали в постелях и послушно глотали лекарства! Ясно?

– Ясно.

– Ступайте!

Иннокентий с Василь‑Ванычем послушно встали и, поддерживая друг друга, поплелись к воротам. Иннокентий так за все время и не проронил ни слова, только кашлял глухо: похоже, ему совсем худо было.

– Так… А ты, Андрей, давай‑ка со мной! – скомандовала Людмила Алексеевна.

– Куда?

– Как это куда? К тебе домой.

– Так ведь мне же нельзя там днем появляться! Димон предупредил: если я днем стану заходить в квартиру, он замок сменит и не будет меня пускать на ночевку. Это его Клавдия так настропалила: она‑то знает, что я ночью друзей к себе ночевать пускаю.

– Ничего, сейчас мы договоримся с Лимоном. Варвара Симеоновна, идемте! Вы скажете… этим, что это вы меня к больному вызвали.

– Конечно! Тут без свидетеля никак нельзя действовать. Пойдем, Андрей!

– Ой, неохота лезть на рожон, Варвара Симеоновна!

– А лезть в могилу из‑за жильцов‑подлецов можно?

– Так они милицию опять вызовут, наврут, что я шумел…

– Я им вызову! Я им не милицию, я им налоговую полицию вызову! – непонятно пригрозила Варвара Симеоновна. – Пошли!

В сопровождении двух решительных старушек Гербалайф все‑таки двинулся к своей квартире, располагавшейся на первом этаже. Людмила Алексеевна позвонила. Дверь открыл сам Димон – толстый, бритый наголо мужик в спортивном костюме. Он встал на пороге, придерживая дверь.

– Чего надо?

– Врача вызывали?

– Врача? Да нет вроде… Клава! Клавдия, иди сюда! Ты врача вызывала?

Откуда‑то из недр квартиры появилась Клавдия в бигуди и тоже встала в дверях рядом с мужем, подозрительно глядя на гостей.

– Врача вызвала я! – заявила Варвара Симеоновна. – Вот к нему, к Андрею Герберу. У него грипп. Придется уж ему у себя дома поболеть, уважаемые, хотя бы вам это и было неприятно! Не с милицией же нам его укладывать в собственную постель в собственной комнате, где он прописан по закону, верно?

– Да нам‑то что? Пусть себе болеет на здоровье, – неожиданно быстро согласился Димон и даже цыкнул на возникшую было Клаву. Наверное, ему не понравилось упоминание милиции, подумалось Варваре Симеоновне.

– Ну, ведите, больной, в свое жилище! – приказала Людмила Алексеевна. – Да поскорей, у меня пациентов много!

Гербалайф хотел было бочком протиснуться мимо Димона, но тот широко распахнул дверь и отступил в сторону, увлекая за собой и супругу.

– Я вам больше не нужна, Людмила Алексеевна? – спросила Варвара.

– Пока нет.

– Для Андрея купить то же лекарство, что для Агнии с Ликой?

– Да, то же самое, тут нет сомнений. Еще возьмите «Ацикловир». Это мазь такая; больной, будете им болячки на губах смазывать.

– Разносят тут заразу! – все‑таки не удержалась Клавдия, но на ее слова даже муж не обратил внимания.

Гербалайф с доктором прошли в его комнату, а Варвара Симеоновна вышла из неприветливой квартиры. Бедный Гербалайф! Неужели эта парочка все‑таки добьется своего и выживет его из дому? Он уж и так только ночует в своей комнатке, самой маленькой в квартире, да и то не всегда: Варвара Симеоновна знала, что Иннокентий с Василь‑Ванычем устроили себе ночлег на чердаке, в закутке, где проходит труба парового отопления, и частенько Гербалайф ночует там же: после двенадцати часов соседи взяли привычку закрывать дверь на большой железный крюк и уже не впускать его в дом.

Оставив Людмилу Алексеевну у Гербалайфа, Варвара Симеоновна помчалась в аптеку: она взяла лекарства по рецептам и заодно купила два электронных термометра, которые не надо было совать под мышку на десять минут, а достаточно было на минутку сунуть в рот больному. Только придерживать надо, особенно если больной в беспамятстве, а то, бывало, глотали… Естественно, сначала она занесла лекарство Гербалайфу. Димон открыл ей дверь и впустил в квартиру без единого слова. Гербалайф крепко спал, она не стала его будить, а пододвинула к его дивану ветхий венский стул, с которого сняла и переложила на подоконник какую‑то одежку, и положила на него таблетки и мазь от герпеса. Поднялась в свою квартиру и поставила на газ чайник и кастрюльку. Взяла в холодильнике полкило сосисок, купленных утром, и все их бросила варить, присовокупив к ним два яйца. Зашла к своим больным, убедилась, что они все в том же состоянии, и попыталась заставить их принять по капсуле нового антигриппозного средства. Ни та, ни другая никаких уговоров не услышали и капсулы глотать не стали. Тогда она капсулы раскрыла, высыпала содержимое в ложки и дала его вместе с водой – в таком виде это лекарство и было обеими старушками принято. Варвара вздохнула и пошла к себе, чтобы приготовить все нужное для Гербалайфа. Она сделала несколько бутербродов с сыром и достала из буфета непочатую пачку печенья. Потом взяла из нижнего отделения большой термос, который они брали с собой на дачу, и, когда чайник закипел, заварила чай и наполнила им термос, прибавив несколько кружочков лимона и сахарный песок. Прихватив с дивана плед, она завернула в него кастрюльку и термос и, взяв этот узел под мышку, другой рукой прихватила тарелку с бутербродами и отправилась вниз. На звонок открыла Клавдия и по привычке встала в дверях, глядя на посетительницу без всякого выражения и выжидая.

– Я к больному! – строго объявила Варвара Симеоновна.

Ничего не ответив, Клавдия посторонилась. В комнате Гербалайфа стола не было. Варвара Симеоновна поставила термос, кастрюльку и тарелку с бутербродами на стул, укрыла спящего Гербалайфа принесенным пледом, мысленно навсегда попрощавшись с ним, то есть с пледом, конечно, а не Гербалайфом, и вернулась к своим больным.

Пока никаких изменений к лучшему не произошло: Агния по‑прежнему металась в жару, а Лику все так же бил озноб. О том, чтобы накормить их, не было и речи. Варвара Симеоновна только давала им лекарство и теплую воду с лимоном да ставила градусник. Во второй половине дня жар у обеих несколько спал, они стали дышать ровнее, но вечером температура опять подскочила почти до утренних отметок. Обе бредили и горели, и Варваре Симеоновне ложиться в эту ночь не пришлось, она только и делала, что бегала из одной квартиры в другую. Ночью на лестничной площадке стало холодно, и ей пришлось накинуть теплый платок: она очень боялась простудиться – кто тогда будет ухаживать за ее больными?

Утром температура у больных опять немного спала, но в себя ни одна из подруг пока так и не пришла. «Неужто придется вызывать скорую?» – с ужасом думала Варвара. Лике она каждый час меняла грелку, а Агнии стала обертывать ноги полотенцем с уксусом – оттягивала жар.

На обед она сварила картошки для себя и Гербалайфа и сходила его проведать. Тот лежал и читал книгу.

– Варвара Симеоновна, ангел вы наш! – воскликнул он радостно. – А я уже почти здоров!

– Лежи, здоровый! – ворчливо сказала Варвара Симеоновна, про себя отметив с горечью, насколько же крепче, чем у ее любимых подружек, оказался иммунитет у полубомжа Гербалайфа. Но мысленно тут же осадила себя: должна же быть какая‑то справедливость в этом мире и по отношению к Гербалайфу! Она пересыпала картошку из принесенной кастрюльки в ту, где прежде были сосиски.

– Картошечка! – радостно воскликнул Гербалайф, потирая руки. – Горяченькая! А маслица не догадались принести, хотя бы постного?

– Сейчас принесу, – ответила Варвара Симеоновна. – Капусты квашеной хочешь?

– Да с удовольствием! А селедочки нету?

– Шиш тебе, а не селедочка! От нее будешь пить да бегать. Хотя почему бы и нет? Скорее токсины из организма вымоешь… Посмотрю, вроде бы у Агнии была банка селедки с луком в постном масле.

– Класс! Тащите! – с нагловатым ликованием воскликнул Гербалайф.

Она сходила наверх, проверила подруг и принесла селедку и капусту. Пациент тут же со здоровым аппетитом набросился на еду.

– А чай ты уже весь выпил?

– Весь! Как вы велели.

– Надо пойти новый заварить и термос наполнить.

– Да зачем вам бегать‑то? Чай можно и тут приготовить.

– А у тебя чайник‑то есть?

– А как же! Вон в шкафу стоит на полке. Там у меня и тарелки, и стаканы – все хозяйство имеется!

В комнате Гербалайфа кроме дивана и стула стоял еще большой шкаф, не старинный, но очень старый, «ждановский» – то есть изделие мебельного комбината имени Жданова. Варвара открыла его и обнаружила, что на полках для белья у Гербалайфа было сложено все его имущество, причем даже в относительном порядке: внизу стояли пустые бутылки, одну полку занимала посуда, а три другие были плотно забиты книгами. На полке с посудой стоял и чумазый чайник; Варвара взяла его и пошла на кухню.

– Ну и как там наш сосед? – спросила ее Клавдия, жарившая какое‑то мясо на большой сковороде. – Поправляется? Или как?

– Очень плох ваш сосед, – сказала Варвара, скорбно поджав губы. – Иммунитет ослаблен постоянным пребыванием на улице. Так что скорее его ждет именно «или как».

В глазах Клавдии зажегся огонек нехорошего интереса.

– Помереть, что ли, может?

– Запросто.

– А в больницу его нельзя отправить? Чего ему тут помирать? За ним тут ухаживать некому!

– Я за ним поухаживаю. Как за одиноким человеком, лишенным поддержки близких.

– Нет у него близких! – отрезала Клавдия. – Пропил он своих близких!

«В чем‑то ты права!» – подумала Варвара Симеоновна, но вслух ничего не сказала. На голоса вышел Димон.

– Что за шум, девушки? – спросил он бодро.

– Да вот сосед наш помирает, а эта… соседка… возмущается, что за ним ухаживать некому! – фыркнула Клавдия, выключила газ под скворчащим мясом, накрыла сковороду крышкой и удалилась.

– Это че, правда, что ли, что помирает мужик ее бывший? – как‑то непонятно озабоченно спросил Димон.

Варвара Симеоновна, насторожившись, кивнула.

– Во, блин, дела! А вы что, с Клавдией пришли поговорить?

– Да нет, не о чем мне с нею особенно разговаривать: она спросила, как у Андрея дела, ну я и ответила, что плохо.

– Тогда что вы тут, на нашей кухне, делаете?

– А это разве не общая кухня? Я вот пришла поухаживать за Андреем, чай ему кипячу. А у меня, между прочим, наверху еще пара тяжелых больных.

– Это старушки, что ли, Агния Львовна и Лика Казимировна?

– Они самые.

– Тоже плохие?

– Хуже некуда! – вздохнула Варвара.

– Так вы что не сказали‑то? Мы что, не люди, сами за больным не присмотрим?

– За Андреем настоящий уход нужен, Дмитрий. Доктор сказала, что положение критическое: две недели постельного режима, как минимум, и никаких волнений! Разве вы не слыхали?

– Не, я не слыхал, а то бы… Вы скажите, что делать‑то?

– Как что? Не шуметь, не тревожить, попросит – чай согреть или в аптеку сходить за лекарством.

– А чем кормить?

– Я буду приносить ему еду.

– Не надо, сами накормим, вы только скажите чем. Что ему можно‑то?

– Да, в общем, все можно. Кормить его надо как следует, у него общее истощение организма.

– Понятно. – На круглом лице Димона вместо обычной равнодушной самоуверенности вдруг проступили явные испуг и сочувствие. Вот уж чего от него никак не ожидала Варвара Симеоновна!

– Ну и следить, конечно, чтобы он лекарство принимал, – спохватилась она. – И ни в коем случае не выгонять его больного на улицу!

– Да кто ж его гнал‑то? Это все Клавдия… А мясо жареное ему можно?

– Думаю, что можно, только понемножку. Вот еще бульон куриный хорошо бы сварить…

– Ясно, сделаем. Да вы не волнуйтесь за него, Варвара Семеновна, я прослежу, чтоб Клавдия его не допекала… Ну хотя бы пока он болеет. Он ведь поправится?

– Поправится, если за ним будет надлежащий уход.

– Уход обеспечу, не волнуйтесь! Ну бабы… Ну бабы… Это я не про вас, Варвара Семеновна, вы не подумайте! Я сами знаете про кого. Значит, еду носить небольшими порциями и следить, чтобы пил лекарство? Все?

– И воды давайте ему побольше. Желательно чай с лимоном. Хорошо бы морс, но он дорогой…

– Дорогой, если готовый брать. Да он паршивый, какие в нем витамины! Клюквы на рынке полно, купим и приготовим. Клавдия сделает, я ей скажу. Да вы не беспокойтесь, Варвара Семеновна, все будет путем! Клавдия хоть иногда и вызверяется на Андрея, но ведь не звери же мы, в самом деле.

Совершенно потрясенная, Варвара Симеоновна взяла закипевший чайник и пошла в комнату Гербалайфа, от изумления даже не обидевшись, что ее трижды и подряд назвали Семеновной вместо Симеоновны: обычно она таких вещей никому не спускала.

– Слушай меня внимательно, Андрей! Твой сосед Дмитрий вызвался за тобой ухаживать, – сказала она Гербалайфу, наливая ему чай.

– Да ну? – испугался Гербалайф.

– Вот тебе и «ну». Не знаю уж, то ли его Людмила Алексеевна напугала, то ли совесть у мужика проснулась, но дело обстоит именно так. Так что ты, будь любезен, подыграй ему, изобрази умирающего лебедя. Как услышишь, что сосед к дверям подходит – глаза закрывай, стони и кашляй. Понял?

– Понял, Варвара Симеоновна! – ответил Гербалайф и заулыбался: всякие розыгрыши он любил с детства.

– Вот только что делать, если он вздумает тебе температуру измерить?

– Да ну, Варвара Симеоновна, это же просто, как дважды два! Вы что, в школу не ходили? Димон если и поставит мне градусник, так ведь не станет же он рядом сидеть и сторожить, пока я его держу, верно?

– Надо полагать, не станет.

– Ну вот! А батарея‑то – вот она, под боком! – И постучал согнутым пальцем по батарее. – Он выйдет, а я градусник к батарее – вот, пожалуйста, хоть сорок два!

– Нет уж, сорок два не надо, хватит и тридцати девяти.

– А может, сорок?

– Любимый градус? Нет, Андрей, не тянешь ты на человека с сорока градусами при всех твоих талантах.

– Ладно, сторговались на тридцати девяти. Ну, Димон, вот так удивил!

– Да, и вот еще что, Андрей. Хорошо, что ты заговорил о батарее. Если вдруг что‑то пойдет не так или просто моя помощь понадобится, ты возьми ложку и постучи по трубе, что наверх идет, – я услышу и сейчас же прибегу.

– Да что может случиться‑то?

– Ну, мало ли… Ладно, мне пора к моим старушкам!

– Привет им от меня передавайте!

– Ох, некому пока приветы передавать – обе еще в себя не приходили.

– Во жуть какая!

– Именно что жуть.

– Вам и так тяжело за ними обеими ухаживать, да еще я тут…

– Мне, друг Андрей, будет в тысячу раз тяжелее, если за ними вдруг станет не надо ухаживать.

Они оба помолчали, думая о страшном: а ну как и вправду кто‑то из подруг Варвары Симеоновны… Нет, думать об этом решительно не хотелось, и Варвара пошла к дверям.

– Ну, ладно, лежи, болей в свое удовольствие, Андрюша. С Димоном особенно не капризничай, не зарывайся. Да помни о трубе!

– Буду помнить. Если что, так я сразу – тук‑тук‑тук! За меня‑то хоть не волнуйтесь, Варвара Симеоновна, у вас и так вид какой‑то бледный.

– Ну уж будто бы!

– Точно!

– Ладно, болей да будь осторожен.

– Буду.

Варвара поднялась наверх и снова забегала из одной квартиры в другую. К вечеру она вымоталась так, что ноги ее уже не держали, и она с трудом заставила себя перед сном еще вывести на прогулку несчастного притихшего Титаника. Вернувшись, она достала из чулана раскладушку и поставила ее в квартире Лики Казимировны. Конечно, ночью она несколько раз вставала и выходила в соседнюю квартиру – проверить Агнию Львовну, так что спала она урывками и сквозь сон прислушивалась к тихим стонам Лики.

Утром она встала совершенно разбитая: две бессонные ночи – это оказалось чересчур даже для ее крепкого организма! Она поняла, что так больше продолжаться не может. Она проверила своих больных и убедилась, что изменений нет, хотя температура у обеих опустилась чуть ниже тридцати девяти. Она дала им лекарство, покормила Титаника и вывела его на двор. Там она пустила его побегать по двору, а сама посидела на опустевшей бомжовской скамейке. На бульвар его не повела – ноги все еще гудели. Потом она отвела Титаника наверх и снова спустилась к квартире Гербалайфа и Мироновых и позвонила, Открыл Димон.

– Ну как вы тут, Дима?

– Да ничего, справляемся. Позавтракал он хорошо, а вот температура у него держится высокая: три раза градусник ставил – все тридцать девять или около!

– Ну, так ведь грипп – штука опасная и коварная. Вы сами‑то берегитесь, не слишком много времени проводите с больным: принесите еду, чай – и сразу вон.

– Так я и делаю.

– А я к вам с просьбой, Дима!

– Слушаю вас внимательно.

– Вы мне не поможете перенести Лику Казимировну к Агнии Львовне? Устала я бегать из квартиры в квартиру…

– Да с удовольствием!

– Какое уж тут удовольствие…

Димон еще раз удивил Варвару Симеоновну. Он не просто взял Лику Казимировну на руки и оттащил ее на новое место – нет! Он наискось положил ее на ватное одеяло и укутал, как укутывают детей, даже голову уголком одеяла прикрыл, и в таком виде отнес к Агнии Львовне. Помощь Варвары Симеоновны ему не понадобилась: укутывал и нес он Лику Казимировну так бережно, что та даже и не пискнула.

Варвара шла впереди с подушкой Лики Казимировны в руках. Она устроила подушку в ногах Агнии Львовны и откинула одеяло.

– Сюда ее кладите, Димитрий, валетом! Димон сначала положил Лику Казимировну на край кровати, осторожно развернул ее – вот только тут та что‑то недовольно пропищала – и бережно уложил напротив Агнии Львовны, валетом, ближе к стенке. Затем он укрыл ноги Лики Казимировны нижней частью одеяла Агнии Львовны и после накрыл ее собственным одеялом, часть которого пришлась и на ноги Агнии Львовны; аккуратно подоткнул оба одеяла и отошел, любуясь своей работой.

– По‑моему, им так будет хорошо… – сказал он, вопросительно глядя на Варвару Симеоновну.

– Посмотрим, что скажет врач, когда их увидит, – вздохнула Варвара. – Она завтра придет. Но мне кажется, им не очень тесно так лежать…

Как бы желая их успокоить, обе старушки немного повозились, слегка попинали друг дружку ногами, а потом вдруг обе вытянулись с блаженным вздохом. На самом деле ни та, ни другая о сомнениях Димона и Варвары, конечно, и не догадывались: просто им в эту минуту снились хорошие сны.

Перед изнемогавшей от липкой жары Агнией Львовной вдруг оказалась тихая деревенская речка с чистым песчаным дном. Она разулась и ступила в воду; и ногам тотчас стало прохладно и легко. Она потихоньку заходила в реку, и приятная, освобождающая и освежающая прохлада медленно поднималась от ног к голове; Агния стояла по шею в воде, лицо ее овевал ветерок, а вода смывала с тела остатки жара.

А Лике Казимировне снилось детство. Она каталась на санках, угодила в сугроб и почему‑то никак не могла из него выбраться, просто сидела, тихонько плакала и замерзала. И вдруг пришел папа, поднял ее на руки, отнес домой, раздел и стал осторожно опускать в ванну с горячей водой. Ах, какие теплые руки были у папы, какой нежный пар поднимался от ванны, как мгновенно согрелись, коснувшись горячей воды, ледяные пальцы ног! Ее тело постепенно погружалось в воду, и нежное тепло поднималось все выше и выше по телу, и вот уже все оно согрелось и распрямилось в блаженной и теплой истоме.

Димон, как ни отказывалась от его дальнейшей помощи Варвара Симеоновна, все‑таки помог ей перенести к Агнии Львовне раскладушку и только потом удалился, на прощание заверив ее, что с Гербалайфом – он сказал «с Андреем» – все теперь тоже будет в порядке.

Проводив Димона, Варвара Симеоновна прилегла отдохнуть на раскладушку и нечаянно уснула. Спала она недолго, всего с полчасика, но короткий безмятежный сон освежил и укрепил ее. Она встала, подошла к подругам и уже на глаз поняла, что температура у них спадает – пылавшее лицо Агнии остыло и стало просто румяным, а Ликино синее личико согрелось и порозовело. И лбы у обеих были покрыты мелкими капельками пота. «Наверняка вспотели, переодеть бы надо», – подумала Варвара.

Они одновременно открыли глаза и тут же посмотрели на Варвару Симеоновну.

– Варежка… – сказала Лика. – Варежка, я, кажется, умираю. Позови мне врача…

– Варенька… – сказала Агния. – Варенька, я, кажется, всерьез заболела. Позови мне батюшку…

– Ох, слава Богу, пришли в себя! Сейчас, сейчас, мои хорошие… Будет вам и священник, и врач, хоть милиционер – кто хотите!

– Тогда, Варенька, позови и ко мне священника…

– Хорошо, Ликуня. А где мне найти католического священника?

– Не католического… Вашего священника – я ведь в Православие перехожу.

Варвара удивилась и с сомнением поглядела на Лику – бредит?

– Я не брежу, Варежка. Просто раз уж мы с Агуней помираем, так я не хочу разлучаться с нею там, в Вечности… И с тобой тоже. Всю жизнь вместе, а там – врозь? Нет, не хочу! Зови и ко мне вашего батюшку…

Агния Львовна с трудом приподнялась и протянула руку – и Лика Казимировна тоже протянула руку ей навстречу. После этого обе разжали руки и бессильно откинулись на подушки.

– Хорошо, я все сделаю, как вы хотите, – сказала Варвара. – Давайте только сначала температурку измерим, лекарства примем, рубашки сменим… И покормить вас пора, наконец!

Убедившись, что температура действительно спадает – у Агнии она опустилась до тридцати семи и пяти, а у Лики и вовсе оказалась на грани нормы – тридцать семь, – Варвара Симеоновна развела им куриный бульон из кубиков и заставила выпить почти по полной чашке. Когда подруги поели, она по очереди обтерла их полотенцами, смоченными в теплой воде с одеколоном, и надела на них свежие ночные рубашки. После этих процедур все трое так устали, что тут же снова уснули, правда Варвара задремала в кресле, на раскладушку не стала укладываться.

Спала она недолго, но ей успел присниться сон из далекого детства. Сон тяжелый, даже страшный. Они шли с катка по Елагину острову, шли в сумерках, но на аллее кое‑где горели фонари, а по бокам ее стояли воткнутые в сугробы невысокие пушистые елочки, украшенные канителью и гирляндами. По дороге они затеяли игру в пятнашки. И вдруг Варвара, уворачиваясь от Агуни, спрыгнула с дорожки в снег и по откосу сбежала на лед Невки и… провалилась! Это рыбаки, видно, выдолбили прорубь, а после она покрылась ледком и ее запорошило снегом. Глубина тут оказалась небольшая, Варваре по грудь, но когда она попыталась влезть на лед – он под нею тут же проломился. Агния бросилась ее спасать. Но Варвара, стоя по грудь в воде, сообразила, чем это может кончиться, и завопила: «Не смей! Не подходи! Зовите лучше людей на помощь – я пока не утону!» Но людей звать не пришлось: Лика раскачала и выдернула из сугроба пушистую елочку и поволокла ее на лед. Агуня поняла, что та задумала, и бросилась ей на помощь. Ухватившись за верхушку, они стали толкать елочку по льду – основанием к Варваре. Осторожно, шаг за шагом они приблизились к полынье на длину елки. «Ложись на елку – мы тебя вывезем!» – крикнула Лика Варваре. И они ее вывезли… Дальше – про то, как они бежали обратно на каток и там служители вызвали дежурного милиционера, а тот отвез их на милицейской машине домой, – про это Варвара сон досматривать не стала.

Проснувшись, она тихонько проверила больных, оделась и отправилась в храм. Кроткий и все понимающий отец Иаков, выслушав Варвару, только кивнул и пошел собираться. По дороге он спросил:

– Лика – это та маленькая старушка, которая приходит с вами и Агнией Львовной на все молебны?

– Да, это она.

– А давно вы дружите?

– С самого детства.

– Как хорошо! – умилился отец Иаков. – А она у вас в полном сознании? Я ведь с нею должен сначала поговорить.

– Раз додумалась наконец в Православие переходить, значит, в полном!

– Ну, это вы от радости так говорите. Нет, надо чтобы человек полностью сознавал, какой он делает важный шаг. Ну, я сам с нею поговорю наедине.

– Ой, батюшка, а вот наедине‑то и не получится! Я ведь ее в постель Агнии перегрузила, а то мне не справиться было…

– Придется на время перегрузить ее обратно в свою, – покачал головой священник. – Сумеем мы с вами ее перенести?

Варвара с сомнением посмотрела на бестелесного отца Иакова. Но потом вспомнила и сказала:

– У нас есть подходящий для такого дела сосед. Вот если только он дома…

Димон оказался дома и без разговоров поднялся вместе с Варварой наверх, вошел в квартиру Агнии Львовны и с каким‑то детским удивлением поглядел на священника в рясе.

Когда Варвара объявила, что сейчас Дмитрий перенесет Лику домой, чтобы они с батюшкой могли поговорить наедине, та заволновалась:

– А вы потом меня обратно перенесете?

– Конечно, конечно, – успокоила ее Варвара, – держать вас по разным палатам мне не по силам.

– Вы точно вернете меня… на место? – волновалась Лика.

– Вернут, вернут, – успокоил ее отец Иаков. – Я ведь вас вместе соборовать буду.

Димон отнес Лику Казимировну в ее квартиру и вернулся, сел к столу и стал ждать дальнейшего развития событий. Агния лежала с закрытыми глазами и шевелила губами – молилась. Варвара Симеоновна поправила фитилек лампадки и подлила в нее масла, принесла из кухни табуретку, поставила ее неподалеку от кровати и накрыла чистой салфеткой; сходила на кухню и принесла оттуда серебряную стопку и хрустальную мисочку, наполненную зерном, а рядом положила два чистых платочка – снимать избыток елея. Димон внимательно наблюдал за ее действиями.

– А это чего тут такое готовится? – спросил он несколько настороженно.

– Соборование сейчас будет. Это вот пшеница и елей. Елей – это «масло» на церковно‑славянском.

– Это что – лечение какое‑то церковное?

– Можно сказать и так. Соборование – это такое особое Таинство, которое священники совершают над тяжело больными. Во время этого Таинства священник просит у Господа исцеления для больного, а также прощения всех его грехов, в том числе и забытых. Соборование может совершать один батюшка, а может и целый собор – то есть несколько священников. Отсюда и название.

– И как – помогает?

– Иногда помогает…

– Понял. – Димон немного подумал и спросил: – Так, может, я это… Гербалайфа тоже сюда подыму? Раз помогает это… соборование?

– Нет, Димитрий, Гербалайфа приносить пока не надо.

– Почему? Он ведь тоже болен.

– Видишь ли, перед соборованием человек должен сначала причаститься, а наш Андрей, как я догадываюсь, уже давно не причащался.

– Понял. Они замолчали.

Наконец раздался звонок и в квартиру вошел отец Иаков.

– Можете нести обратно православную рабу Божию Ангелину. – Димон тут же отправился за Ликой Казимировной. – А, вы все приготовили! Спасибо… – Батюшка достал свечи и стал их укреплять в миске с зерном. – Как хорошо – пшеница вместо обычного риса! Станете потом размачивать и давать своим больным…

Димон торжественно внес Лику Казимировну и уложил ее в постель. Лика была бледна, на лбу у нее выступили капельки пота.

– Поздравляю, Ликуня, с переходом в Православие! – сказала Варвара, целуя ее и поправляя подушку.

– И с принятием Святых Христовых Тайн, – подсказал отец Иаков.

– И причастилась? – радостно удивилась Варвара Симеоновна.

Лика Казимировна слабо улыбнулась в ответ.

– А бледная какая стала…

– Поволновалась, устала… – пояснил отец Иаков. – Ничего, я буду читать молитвы – она и отдохнет. Агния Львовна, а вы‑то меня слышите?

– Слышу, батюшка, слышу… – тихо прошелестела Агния Львовна.

– Ну, тогда начнем. Вас, Варвара Симеоновна, я тоже буду соборовать – вы ведь на ногах едва держитесь. А вы, молодой человек… Вас ведь Димитрием зовут?

– Ну да.

– Вы давно причащались?

– Чего? Не понял, б‑батюшка…

– Вы крещеный?

– Крещеный.

– В церковь ходите?

– Было дело.

– Часто?

– Три раза.

– Что «три раза»?

– Три раза в церкви был. Когда бабка мальцом крестить отвела – это первый раз, потом друга мы отпевали, а недавно еще одного венчали.

– Так… Ну это уже лучше – три раза. Некоторые за всю жизнь только два раза в храме бывают – на своих крестинах и на своем отпевании. И раз вы крещеный, то можете остаться и помолиться вместе с нами.

– Да я не умею… Я не знаю, как молиться надо.

– А как умеете, так и молитесь. Просите Господа, чтобы Он послал благодать исцеления болящим Ангелине и Агнии и сохранил во здравии рабу Божию Варвару.

– Так я тогда и за Гербалайфа помолюсь? Батюшка вопросительно посмотрел на Варвару Симеоновну.

– Это сосед наш с первого этажа, у него тоже грипп.

– Тяжелый, – добавил Димон.

– Нет, за Гербалайфа молиться нельзя, сказал отец Иаков.

– Не понял! Почему нельзя? Гербалайф мужик хороший. И не бомж он вовсе, у него прописка есть.

– А имя у него христианское есть?

– А, понял! Есть. Андрей он.

– Вот мы и помолимся за здравие болящего раба Божия Андрея.

– Андрей крещеный, – вставила Варвара Симеоновна. – У него мать была очень верующая. Батюшка, а можно еще помянуть болящих Иннокентия и Василия? Это друзья Андрея. По‑моему, тоже крещеные.

– А это уже бомжи, – добавил Димон. – Можно за бомжей‑то молиться?

– Можно и нужно. Господу тоже негде было главу преклонить. – И добавил, будто к чему‑то прислушиваясь: – Хотя прописка у Него была… В Вифлееме или в Назарете? Нет, все‑таки, наверное, в Вифлееме, по месту рождения… Ну, готовы? Начнем. – И уже другим голосом, будто поднялся по какой‑то невидимой лестнице над всеми здесь лежащими и стоящими, произнес:

– Благословен Бог наш всегда, ныне и присно и во веки веков!

Как по команде, потому что это и была команда, рабы Божьи Ангелина и Агния открыли глаза. Одними губами, беззвучно, Агния Львовна начала читать вместе с отцом Иаковом вступительные молитвы: ей не требовалось для этого особого внимания, эти молитвы она могла бы читать и во сне.

А вот Лика Казимировна слушала напряженно, стараясь понять каждое слово, – ведь теперь это были уже и ее молитвы – православные!

Варвара Симеоновна и Димон слушали спокойно: одна – потому что все воспринимала просто и естественно, второй – потому что ничего не понимал и даже не пытался понять, а просто наблюдал.

Батюшка перешел к псалмам, затем стал читать канон, и молящиеся с ним старушки поплыли по ритмичным волнам древних стихов. Димон чувствовал, что батюшка читает что‑то очень важное и красивое, но понимал только редкие отдельные слова. Но вот священник произнес:

– О рабах Божиих Агнии, Ангелине, Варваре и Андрее… – Тут Димон насторожился. – Господу помолимся!

«Понял! – подумал Дмитрий. – Мы это о бабульках и о Гербалайфе, ну об Андрюхе… то есть об Андрее молимся!» Он покосился на Варвару Симеоновну: та перекрестилась, а затем поклонилась. Димон неуклюже поднял руку ко лбу… А что делать дальше – не знал!

– Креститесь, раб Божий Димитрий! – нестрогой скороговоркой сказал ему батюшка. Варвара Симеоновна взяла правую руку Димона, сложила его пальцы как надо и его же рукой перекрестила его, а потом легонько коснулась его затылка – Димон поклонился. «Помолился я за Андрея! – подумал он радостно и стал ждать, когда уже можно будет идти домой и рассказать Гербалайфу, как он за него молился со священником и соседками. – Пусть теперь только попробует не выздороветь! И бабульки пускай выздоравливают!» А соборование, как он скоро догадался, еще только начиналось, молитвы все шли и шли одна за другой…

Потом отец Иаков еще что‑то читал по книге, Варвара Симеоновна слушала его, склонив голову, – важная, должно быть, была книга. А после чтения важной книги отец Иаков взял стопочку с маслом, окунул в нее кисточку и стал ставить крестики прямо на больных «бабульках» – на лоб, на лицо, на грудь и на руки – с обеих сторон! Он помазал маслом Агнию Львовну и Лику Казимировну, а потом направился к Варваре Симеоновне, которая уже стояла наготове, расстегнув верхние пуговицы кофты и блузки. Проходя мимо Димона, отец Иаков окунул кисточку в масло и мазнул его по лбу! Димон обомлел. «Это я, выходит, теперь тоже типа соборовался? Это что ж теперь будет‑то…» – и радость причастности к чему‑то великому – ну просто грандиозному! – росла в нем. И хотя больше отец Иаков его маслом не мазал, он усердно крестился во все время соборования – а оно ох и длинное же было! – и всякий раз, когда произносилось имя Андрея, бормотал вместе с Варварой Симеоновной: «Господи, помилуй!»

Когда закончилось седьмое помазание и были прочтены заключительные молитвы, обе больные крепко уснули. Варвара Симеоновна даже лекарство не смогла им дать.

– Ладно, потом уж! – сказала она. – А вы, Димитрий, подождите, не уходите еще! Я вам сейчас отолью маслица в пузырек, вы его снесете Андрею и помажете его. Можно, батюшка?

– Ну конечно можно! – сказал отец Иаков, складывая епитрахиль. – Вы мажьте ежедневно вашего болящего Андрея – видели, как я это делал? – Димон кивнул. – Ну и сами себе тоже ставьте крестики на лоб.

– Каждый день?

– Желательно.

– И что будет?

– А вот увидите! – с улыбкой сказал отец Иаков. Улыбка у него была дивная – смиренная и доверчивая, как у малого ребенка…

* * *

После соборования, как и следовало ожидать, дело быстро пошло на поправку. Через неделю Варвара Симеоновна как‑то, вернувшись с рынка, застала такую сценку: Агния и Лика сидели в постели, рядом на стуле пристроился Гербалайф, а в ногах у больных старушек лежал принесенный из кухни поднос, и они на нем дулись в карты!

– Это еще что такое? Что за безобразие? – подбоченясь, грозно спросила Варвара. – Что это за притон вы мне тут устроили? Больные, называется!

– Варежка, да мы просто в «дурачка» играем, ты не подумай чего! – успокоила ее Агния.

– Мы же не на деньги! – благодушно пояснил Гербалайф.

– Еще бы вы на деньги играли! А карты откуда?

– Я принес, – повинился Гербалайф. – Зашел больных соседок проведать, а они тут скучают, ну я и сбегал домой за картами…

– А теперь сбегай к помойке и выброси их! – скомандовала Варвара. – Ты посмотри, какие они грязнущие, там же микробов прорва! Ты что, Андрей, хочешь моих подруг угробить?

– Ну… Других‑то карт нету… Если б у вас были новые карты, то, конечно…

– Еще чего не хватало – новые карты!

– Варенька, ну нам же ску‑у‑чно! – жалобно протянула Лика. – От телевизора голова болит, от чтения глаза устают. Чем нам заниматься прикажешь?

– Молиться!

– Уже молились, даже акафист Божьей Матери прочитали.

– Ну, так лежите себе да беседуйте друг с дружкой!

– Варенька, ну подумай сама, что же мы можем друг дружке рассказать нового? – рассудительно сказала Агния. – Ты лучше войди в ситуацию и посочувствуй: нам и в самом деле стало скучно болеть, а вставать ты нам не разрешаешь! А между прочим, мы уже не такие уж и больные!

– Ты, Варежка, перестраховщица! – поддержала ее Лика.

– Не я, а врач! Ладно, я что‑нибудь придумаю. А эту гадость ты унеси немедленно, Андрей!

– Да ладно, унесу. Не переживайте! – вздохнул Гербалайф и стал собирать карты.

– Вот вам, девочки, одеколон и платки – протрите руки, да как следует! К тебе, Андрей, это тоже относится: выбросишь карты – не забудь вымыть руки с мылом. – И добавила ворчливо: – Лучше бы с Титаником сходил прогуляться, чем больных‑то старух в карты обыгрывать…

– Их обыграешь, как же! – почему‑то возликовал Гербалайф. – Это ж они меня пять раз в дураках оставили!

– Так ты и есть… Ну, ладно. Сходишь Титаника прогулять и заодно дрянь эту выкинешь в помойку.

– Где это видано – полную колоду выбрасывать, – проворчал Гербалайф, аккуратно пряча карты в карман. – Где Танька‑то?

– У себя дома. Лопает. Ключ от квартиры вот возьми!

Гербалайф ушел.

– Ну вот что, девочки, – сказала Варвара Симеоновна. – Давайте‑ка подниматься. Постельный режим окончен – от него уже только одни неприятности, как я вижу, а резона в нем никакого. Одевайтесь потеплее: на грудь и спину – безрукавки, на ноги – шерстяные носки. А после обеда… Нет, завтра! Завтра я вымою пол в твоей квартире, Ликуня, белье на кровати сменю и отправлю тебя восвояси.

– И сама от меня переедешь? – жалобно спросила Агния Львовна.

– И сама от тебя съеду, хватит мне тут квартировать! Все! Вставайте и одевайтесь, девочки, с постельным режимом покончено. Начинаем интенсивно выздоравливать!

Вздыхая и ворча, выздоравливающие старушки принялись подыматься и натягивать халаты.

– А Варежка права, – сказала вдруг Лика, – что‑то мы с тобой залежались, Агуня! Вон Гербалайф‑то уже давно на ногах!

– Кстати, о Гербалайфе, – снова начала Варвара Симеоновна. – В голову никак не возьму: как это вы, две серьезные старые дамы, увидев у Андрея в руках карты, вместо того чтобы объяснить ему, что азартные игры – грех, тут же сами уселись дуться с ним в «дурачка»! Не стыдно тебе, Лика, только что к Православию примкнувшая? Приличные пожилые женщины… Нет, ну не понимаю я этого и не пойму!

Агния внимательно на нее посмотрела и сказала:

– Устала ты от нас, Варенька.

– Конечно, устала, – Лика тоже поглядела на Варвару Симеоновну сочувственно и покивала головой. – Бедненькая, замучилась ты с нами…

– Да ну вас с вашими выдумками! – сказала Варвара и ушла на кухню, крепко закрыв за собой дверь.

Там она села на табуретку, облокотилась на кухонный стол и задумалась. «Да, Варвара, – сказала она себе, – птичий грипп и тебя, кажется, достал: и чего ты к этим картам привязалась? Скучно же им, бедненьким… Надо что‑то придумать!»

– Три карты, три карты, три карты!.. – напевая, Варвара Симеоновна поднялась и принялась готовить обед. Это было нетрудно, поскольку у нее еще вчера была сварена курица, нужно было только заправить бульон лапшой. На второе – та же курица с рисом и овощами. Овощи надо было нарезать, обжарить и потушить. Но сначала она заварила в маленькой кастрюльке клейстер из картофельного крахмала и поставила его остывать на окно. «Ишь ты, в карты им играть вздумалось! – улыбалась она, нарезая овощи. – Ну и будет вам игра в карты!»

Когда клейстер окончательно остыл, она принесла из своей квартиры большой лист картона и карту Петербурга. Карту она наклеила на картон и разложила сверху четыре тома энциклопедии – устроила пресс.

Теперь ей надо было найти еще кой‑какие вещи для того, что она задумала. Как у всех старушек, у Варвары Симеоновны было хранилище для, в общем‑то, ненужных, но могущих понадобиться вещей, которые рука не подымалась выбросить. У нее такие сомнительные сокровища лежали в довольно большой резной шкатулке. Она извлекла ее из шкафа и отнесла на кухню. Чтобы найти требуемое, пришлось расстелить на кухонном столике газету и высыпать на нее содержимое шкатулки. Тут много чего было: крючки для вязанья и спицы без пары, несколько горстей пуговиц, несколько старых застежек‑молний, пряжки от ремней, серебряный замок от старинного кошелька и бисерный кошелек без замка, бусы и бусины и всякая всячина. Самое главное она нашла почти сразу – черный кубик для игры с белыми отметками на гранях. Некоторые отметки вылупились из ячеек, но ячейки‑то остались! Затем она отобрала пяток ярких пуговиц с ушками примерно одного размера. Ссыпав потревоженные сокровища обратно в шкатулку, она отнесла ее на место и достала из ящика с инструментами напильник. Потом села возле плиты, положила перед собой пуговицы и принялась стачивать напильником ушки. За этой работой, в ожидании пока потушатся овощи, она обдумывала правила новой «игры в карты».

Когда овощи были готовы, а пуговицы превратились в фишки, она взяла ложку, подошла к трубе отопления и постучала по ней – пригласила Гербалайфа на. обед. Тотчас в ответ раздался приглушенный, но бодрый ответный стук.

За столом Варвара про игру ничего говорить не стала, чтобы не отвлекаться, но когда все кончили есть, объявила:

– Вот вам от скуки в карты вздумалось играть, ну так будут вам карты! Сейчас полежите после обеда, а я посуду помою, и потом мы все вместе сядем играть. К тебе, Андрей, это тоже относится. Иди, отдохни, а через часок приходи!

– Слушаюсь, товарищ командир!

– Я не товарищ.

– Ну, госпожа командирша.

– Это другой разговор.

Когда все снова собрались за столом после отдыха, Варвара Симеоновна торжественно принесла из кухни еще непросохшую карту Петербурга и выложила ее на стол.

– Играть мы будем так. Видите, вся карта разделена сеткой на квадратики? Фишки – вот они, – она положила перед собой бывшие пуговицы, – фишки ставятся на один из квадратиков по краям карты, по выбору. Потом бросаем кубик, и тот, кому выпало больше очков, начинает игру. И первым делом начинающий бросает на поле главную фишку. – Она показала всем крупную зеленую пуговицу, усыпанную блестящими камешками‑стекляшками. – Куда она упадет – там у нас будет место свиданья. После этого начинающий делает первый ход. Вообще сделать ход – это перейти на любой примыкающий квадратик карты, но для первого хода годится любой квадрат. Другие тоже выбирают в себе первый квадратик, двигаясь от первого игрока по часовой стрелке, но, выбрав квадрат, потом менять его уже нельзя: куда встал – оттуда и топай на место свиданья, делая ход за ходом.

– Просто бросать кубик и делать столько ходов, сколько он покажет? – спросила Агния Львовна.

– О нет! Для такой пустяковой игры не стоило бы брать карту. Я пошла бы и купила вам какую‑нибудь детскую игру. Нет, игра у нас такая, какой пока нет ни у когошеньки! А кубик нужен только для начала игры. Потом, чтобы перейти в следующий квадрат, игрок должен рассказать что‑то про квадрат, в котором он стоит сейчас: что‑нибудь интересное про улицу, площадь, памятник или историческое здание. Можно пользоваться справочной литературой – время‑то у нас есть! Но если игрок лезет за справками, он пропускает этот ход или даже несколько – пока не отыщет что‑нибудь интересное про свой квадрат. Побеждает тот, кто первым доберется до места свиданья. Он и назначает новое место свиданья, бросая центральную фишку. Ну, интересная игра?

– Очень! – воскликнула Агния Львовна. – У меня, кстати, есть справочник «Памятные места Петербурга». Из него можно брать сведения, да, Варежка?

– Конечно! Но, напоминаю, для того, чтобы обратиться за справкой, игрок пропускает ход! Кто больше знает о нашем городе – тот быстрее по нему передвигается.

– А если следующий игрок тоже остановился и хочет заглянуть в справочник?

– Он должен ждать, пока справочник освободится, или бежать искать другой источник знаний: в другой книге и вообще в другом месте, ну хоть в Интернете.

– Варенька, я же не умею пользоваться Интернетом! – жалобно сказала Агния Львовна.

– И я тоже, – сказал Гербалайф.

– Вот и повод научиться! Вам это уж точно не помешает. У нас два компьютера – у меня и у Лики: если один занят, можно воспользоваться другим. Но это на будущее, а сегодня мы не станем бегать через площадку, да и мне некогда вас с Андреем учить. Будем пока обходиться справочником и собственной эрудицией.

– Какая там у меня эрудиция! – вздохнул Гербалайф.

– Ну уж какая‑нибудь да найдется – всю жизнь прожил в Петербурге.

– В основном в Ленинграде, – поправил ее Гербалайф.

– Ой, а что я вам сейчас расскажу! – воскликнула вдруг Лика Казимировна. – У нас на форуме одна учительница из Подмосковья рассказала: вызывает она отвечать семиклассницу и спрашивает, как раньше назывался Санкт‑Петербург. А та не знает! Спрашивает класс – молчание. И только когда она напомнила про блокаду, кто‑то из класса выкрикнул название «Ленинград».

– Это надо же! – воскликнула Варвара. – Забывается, стало быть, большевистская кликуха? Вот и хорошо.

– Что ленинская кликуха забывается, это хорошо, – сказала Агния Львовна. – А вот что истории своей страны молодежь не знает – это уже плохо.

– Не только молодежь, – заметил Гербалайф. – Какое‑то, знаете ли, обмеление умов наблюдается. Вот, скажем, моя бывшая Клавдия…

– А что бывшая Клавдия? – слегка нахмурилась Варвара: она Клавдию, конечно, не жаловала, но и сплетничать не любила.

– Рассказывает она нам с Димоном анекдот, тоже, кстати, про школьников, который услышала у себя в магазине. Анекдот такой. Учитель спрашивает в классе: «Кто такой Леонид Ильич Брежнев?» А дети отвечают «Мелкий политический деятель в эпоху Аллы Пугачевой».

– И что же тут смешного? – спросила Варвара.

– А смешное или печальное тут в том, что лет двадцать назад Клавдия этот же анекдот из того же магазина принесла, только он по‑другому звучал: «Кто такой Брежнев?» – «Мелкий политический деятель в эпоху Солженицына».

– Н‑да, – сказала Варвара. – Анонимность, распространенность и вариативность.

– Чего? – не понял Гербалайф.

– Три признака фольклора, в том числе анекдота. По последнему признаку налицо деградация… Ну что, игру‑то начнем?

И они начали. Первой выпало ходить Лике. Она, водя пальчиком, прошлась по квадратам одной стороны карты, потом другой и, наконец, остановилась и уверенно поставила свою фишку‑пуговицу на выбранный квадрат.

– Вот! Я начну отсюда!

Все засмеялись: Лика Казимировна выбрала квадрат, на котором была оконечность Крестовского острова и Финский залив.

– Хорошенькое местечко ты выбрала для начала! – заметила Агния Львовна. – Уж о Крестовском острове каждому есть что рассказать.

– Точно! Вон стадион Кирова! – заметил Гербалайф.

– А вот Финский залив, – заметила Лика К