Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
История первая Этот дивный день рожденияСтр 1 из 7Следующая ⇒ Юлия Николаевна Вознесенская Жила‑была старушка в зеленых башмаках…
Юлия Вознесенская Жила‑была старушка в зеленых башмаках…
История первая Этот дивный день рождения
В семьдесят пятый день рожденья, под самое утро Агнии Львовне Пчелинцевой был ниспослан чудесный сон. Снилось ей, будто лежит она на летнем лугу, дышит теплыми запахами разнотравья и смотрит бездумно в глубокое синее небо, а над головой у нее колышутся ромашки да маки, васильки да лютики, плотные белые щитки тысячелистника и малиновые шапочки клевера. Потом вдруг на чистое небо набежала серая тучка с темным брюшком, и на запрокинутое лицо Агнии Львовны упали первые капли летнего дождя. И от ласкового этого дождика Агния Львовна проснулась, сожалея об уходящем дивном сне. Но… сон покидал ее как‑то странно – фрагментами: ни луга, ни синего неба с тучкой посередине уже, конечно, не было, а вот запах цветов остался; под головой у нее была любимая подушка, но теплый дождик все так же продолжал капать ей на лицо. Она почувствовала в этом некоторую… несообразность, что ли, удивилась и проснулась окончательно. И открыла глаза. Над ее головой колыхались цветы! Правда, это были уже не маки и ромашки, васильки да лютики, а разноцветные осенние астры и между ними – три большие белые хризантемы. А на лицо ее падали капли с мокрого букета. Агния Львовна отвела цветы от лица и увидела за ними довольные лица своих подружек и соседок, Варвары Симеоновны Комиссаровой и Лики Казимировны Ленартович, Варежки и Лики. Варежка держала букет, слегка им помахивая, а у Лики в руках был поднос, на котором стояли парадные фарфоровые чашки Агнии Львовны, синие с золотом, Ломоносовского завода, серебряный кофейник и тарелочка с печеньем «Курабье татарское». Увидев, что Агния Львовна открыла глаза, Варвара Симеоновна бросила мокрый букет на подушку рядом с ее головой, достала из кармана халата открытку и торжественно объявила: – Ода на день рождения Агнии Пчелинцевой! Автор Ангелина Ленартович, читает Варвара Комиссарова! – И с выражением прочитала:
Восстань, внемли, о Львова дщерь! Уже стучатся гости в дверь, Уже рассвет, уже цветы! Но их пока не видишь ты, Поскольку спишь без задних ног. А день рожденья на порог Меж тем вступил, и ждут друзья – И долго их томить нельзя, Ведь кофе стынет. Поднимись, Протри глаза и оглянись! «Восстань и виждь!» – сказал пророк, Он лучше выдумать не мог.
Окончив чтение, Варвара решительно отодвинула к стене подушку вместе с букетом и головой Агнии Львовны, чтобы освободить в изголовье кровати место для самой обширной части своей фигуры, и уселась, переводя дух. Худенькая Лика Казимировна деликатно, по‑кошачьи, примостилась в ногах виновницы торжества, пристроив поднос у нее на животе – она устала его держать. Тут же на постель с ликующим лаем взлетел Танька, песик Лики Казимировны (полное имя Титаник, порода йоркширский терьер, характер восторженно‑истерический). Шелковистые черно‑рыжие космы Таньки‑Титаника на макушке были собраны в пучок красным бантиком в белый горошек – в честь праздника. Хитрый пес, быстро виляя мохнатым хвостиком, начал деловито разгребать одеяло в ногах Агнии Львовны с таким озабоченным видом, будто у него где‑то там была зарыта вкусная косточка или любимая резиновая игрушка, а не то чтобы ему просто захотелось понежиться под теплым нагретым одеялом, как могли бы подумать некоторые чересчур сообразительные люди. В конце концов, он таки приподнял одеяло, развернулся, протолкнул под него округлый лохматый зад, а затем протиснул в теплую пещерку и все свое тельце, оставив снаружи только бантик, хитрые глазенки да черный нос. – Титаник! А совесть? – строго спросила его Варвара. Но пес сразу же отвернулся в другую сторону: не вижу, не слышу, и совести никакой у меня тоже нет – какая может быть у собаки совесть? – Да оставь ты его, Варежка, пускай понежится! – смеясь, сказала Агния Львовна. – Уж сегодня‑то можно. А вам спасибо, мои дорогие! Но, может быть, я все‑таки встану и мы перейдем за стол? – Ни в коем случае! – отрезала Варвара. – По протоколу ты сегодня должна пить кофей в посте ли, как аристократка. – Вот именно! – поддержала ее Лика. – Скажи, Агуня, часто тебе случалось пить кофе в постели? – Случалось, и не раз! Подруги переглянулись. – Это когда же? – недоверчиво спросила Варвара. – Да в больницах же, глупые! В прошлом году, например, когда лежала с радикулитом… – Скучная ты старуха, Агния! Разве ж такое кофепитие подразумевалось? Ты вот скажи прямо: муж твой покойный тебе часто кофе в постель подавал? – Честно говоря, девочки, я такого не припоминаю… – А вот мы – подаем! Так пей же и будь признательна и счастлива. – Я вам весьма признательна и благодарна, но кофе я пить не стану, вы уж меня простите, милые! – Это еще почему?! – возмутилась Варвара. – Чем это тебе наш кофе не угодил или «Курабье татарское»? – Да потому, что я сейчас поднимусь, реанимируюсь и отправлюсь в храм на литургию и там буду причащаться. А вы сами пейте, пейте! Чего ж добру остывать? – Мы, значит, начнем праздник; в твою честь, а ты будешь на нас взирать, утопая в цветах, как… как… – начала было Лика, но, споткнувшись о сомнительное сравнение, умолкла. – Как Офелия! – выручила подругу Варвара, подняла с подушки букет и одним широким взмахом разбросала астры по всей кровати. – Предупредить не могла? – Простите, я как‑то не подумала… Да разве же я могла предусмотреть такое торжественное пробуждение? Да вы пейте, не стесняйтесь, девочки! А я на вас погляжу и порадуюсь. «Девочки» стесняться не стали. Подняв свои чашки, они чокнулись и запели дуэтом: Варвара переходящим в бас контральто, а Лика трогательным, чуть надтреснутым сопрано: С днем рожденья тебя! С днем рожденья тебя! С днем рожденья, Агунюшка, С днем рожденья тебя! После этого подруги немедленно начали торжественное кофепитие, а виновница торжества с улыбкой поглядывала на них, собирая разбросанные по постели астры и хризантемы обратно в букет. – Гостей у тебя вечером много будет? – спросила Варвара. – Только семья и вы. – Слышишь, Ангелина? Семья и мы. Семья – отдельно, мы – отдельно. Так что мы с тобой, выходит, ей не семья! – Это она оговорилась, Варежка! – Хорошенькие оговорочки в день рождения! – пожала полными плечами Варвара. – Ну простите, девочки, согрешила я, не подумавши! Конечно, конечно же, вы – тоже семья! Может быть, теперь уже самая близкая часть моей семьи. Сколько же лет мы тут вместе живем, а, милые? Я с самого детства, и ты тоже, Варенька. А вот Лика поселилась в нашем доме позже, но сразу же пошла с нами в один класс, хоть и была старше нас на год. – Была и осталась, – резонно заметила Вар вара. – Могла бы не напоминать в такой день! – сказала Лика. – Больше не буду, прости, старушка! – Вот – опять! – Успокойся, Ликуня, ты не выглядишь старше нас ни на один день! – сказала Агния. – Лика, а ты в какой класс к нам поступила, в четвертый или в пятый? – В четвертый, по‑моему. Вы обе еще так удивились, когда узнали, что я не только с вами учиться в одном классе стану, но и живу в одном доме с вами и на одной площадке. Ревновали ко мне друг дружку… А вот Варенька не только тут родилась, но и все ее предки тоже здесь жили. Так что, можно сказать, мы все живем в твоем родовом гнезде, Варежка! С детства прожить в одном и том же доме, в доме своих предков, никуда не переезжая, – это мало кому удается в наше неспокойное время. Ну да и я уже тут старожилка, можно сказать. Наверное, тут мы и помрем все трое, каждая в свой срок… А лучше бы вместе! Да нет, я, пожалуй, хотела бы уйти из жизни первой, чтобы не тосковать по вам. – Хорошенькую ты нашла темку для размышлений в день рожденья! – фыркнула Варвара. – Ой, правда, что это я? Не надо, не надо о грустном, девочки! – сказала Лика и даже ручка ми замахала. А ведь тут и вправду мое родовое гнездо, вернее, его уголок, – вздохнув, сказала Варвара. – Вы‑то знаете, что этот дом построил еще мой прадед. А другие соседи и не догадывались, нам таиться приходилось… Конечно, в стародавние годы семья наша жила не во флигеле, а в угловом бельэтаже и занимала весь этаж: шесть окон на Кузнечный и восемь – на Коломенскую. Тогда номеров не было, и дом наш назывался просто – «дом дворянина Комиссарова». – А все‑таки странная фамилия для русского дворянина, – заметила Агния Львовна. – Да ничего странного! Комиссарами назывались офицеры, ведавшие снабжением в царской армии, – сказала Варвара. – Полезная и уважаемая должность, в отличие от комиссаров прошло го века, и фамилия наша была уважаемая. Но и потом именно фамилия эта не раз помогала нашему семейству выжить после революции. – Верно, ведь большевистские комиссары и понятия не имели, кто такие были царские комиссары! – засмеялась Агния Львовна. – Откуда ж им было знать! – фыркнула Варвара. Тему развивать не стали, поскольку биографии друг дружки все трое знали досконально. – К столу у тебя все приготовлено или что‑то еще стряпать будешь сегодня? – спросила Варвара. – А я ничего особенного готовить и не собираюсь. Холодец в холодильнике, его только выложить и украсить, а салат приготовлю перед самым приходом гостей. – А горячее будет? – Будет. Картошка с солеными или маринованными грибами. Картошку тоже перед гостями надо почистить и поставить. А грибы куплю готовые на рынке. – Что ж так скромно? – удивилась Варвара. – А день‑то постный, среда! Да и не хочется после храма в кухонную суету окунаться. Куплю на рынке побольше хороших и разных закусок – вот и будет стол как стол. – Если хочешь, мы с Варенькой можем что‑нибудь приготовить и картошку заранее почистить. Пусть постоит до вечера в воде с капелькой лимонного сока, чтобы не темнела, а потом раз – и на плиту! – Это было бы чудесно, спасибо вам, девочки! Варенька, а ты не купишь к столу бутылку вина в гастрономе на Лиговке? У меня по пути не будет приличных магазинов с винным отделом. – Одну? – Одну. Артемий, как всегда, принесет бутылку шампанского, так что одной бутылки нам вполне хватит. – Ладно. Так я кагор куплю? – Купи кагор, если будет. – Ну так картошку мы чистить начнем прямо сейчас, как тебя в церковь отправим, – сказала Лика, – а то нам с Танечкой после обеда к ветеринару на прием идти. – Так и не жрет морковку? – спросила Вар вара. – Нет. Я уж ее и в молоке, и в курином бульоне отваривала – все равно нос воротит! – Собака! – Это ты, Варежка, ругаешься на него или?.. – подозрительно спросила Лика. – Нет, это я тебе, дурище, поясняю: собака – она собака и есть и не должна морковку есть… – Ой. У тебя стишок получился! Можно скрасть, Варежка? – Кради! – великодушно разрешила Варвара. Тут же Лика достала из кармана записную книжку с привязанным к ней карандашиком и стала записывать, диктуя сама себе вслух: Хороший пес – он пес и есть, Не должен он морковку есть, Ведь он собака, а не кролик… Тут она остановилась и призадумалась. – Какая рифма к кролику? – Алкоголик! – подсказала Варвара басом. – Не годится. Я сочиняю стишок для детей, а не басню для взрослых. Впрочем, можно сочинить и поучительные стихи: Мой пес собака, а не кролик, Но ест морковку он от колик!.. – Удачный стишок получился, а, девочки? – Это не стишок, а какой‑то слоган для собачьего доктора. Можешь продать своему ветеринару для плаката, а деньги – пополам! – сказала Варвара. – Как это – деньги пополам с ветеринаром? – Да не с ветеринаром, а со мной пополам: первая‑то часть стишка моя или нет? То‑то! Но ты, Лика, все‑таки перестань пичкать несчастного Титаника тем, что он не любит. Собака тоже человек! – Но если ему врач прописал?! – Дурак твой врач, собачьей души не понимает. Смени его. – Ты думаешь, Варежка? Но… – Да нет, шучу я. Твой врач – тебе и решать. – Это Танечкин врач, а не мой! – слегка обиделась Лика. – Девочки, не спорьте, не омрачайте мой день рожденья! Лучше давайте подумаем, что мне еще нужно к столу? – Пирог печь будешь? – спросила Лика. – На день рожденья обязательно полагается пирог. – Разумные современные люди чаще обходятся тортиками, – заметила Варвара и погладила себя по толстому животу. – А что? Тортик – это мысль! Но пирог все‑таки будет: моя Наталья обещала испечь и принести. У нее сейчас новое увлечение – кулинария. – Ну‑ну… Если она и в кулинарии проявляет свою недюжинную фантазию, то сомневаюсь, что этот пирог можно будет есть. – Варежка, ты к ней несправедлива! – возмутилась Агния. – Ты хочешь сказать, что фантазия твоей Наташки имеет пределы? – Ну нет! Фантазия ее границ, конечно, не имеет, но все‑таки она старается помогать матери по хозяйству, учится готовить… – Тогда молчи и на всякий случай купи еще и торт. Вреда не будет! Гости не справятся – мы доедим. – Ну, торт я так и так собиралась купить. – Сегодня среда! – быстро сказала Лика. – Ну и что, что среда? – не поняла Варвара. – День постный, – пояснила Агния Львовна. – Так она же не постится! Это у нас с тобой постный день, а у нее, еретицы, скоромный, как всегда. – Лика хочет сказать, что торт надо купить фруктовый. – А, ее любимый! Ну, хорошо, купи фруктовый. А что из закусок? – Для нас – рыбки хорошей, а остальным придется купить ветчины и колбаски. – Балуешь ты их, – нахмурилась Варвара. – Балуешь и распускаешь! – Да нет, это я нас балую, девочки! Хорошая рыбка куда дороже всяких там колбас. – А я бы сказала своим детям: «Сегодня пост – закусывайте постным!» – Вот потому дети от тебя и уехали, и забрались подальше в Альпы, что ты их в строгости держала, – съязвила Лика Казимировна: сын и невестка Варвары Симеоновны и ее два внука уже несколько лет жили в Баварии – у сына там была важная работа. – A y тебя их нет ни в Альпах, ни в Пиренеях, ни даже в Андах! – Так ведь я и замужем не была – откуда у меня могут быть дети? – Никто не хотел брал такую кокетку, вот ты у нас в девицах и осталась. – Ну да, девица я! А разве в этом есть что‑нибудь предосудительное? – Если и есть – теперь‑ка не исправишь, моя милая! – Девочки, не ссорьтесь! – зевая, сказала Агния Львовна и сладко потянулась. – И встаньте‑ка обе с моей постели – я буду подыматься. – Ой, Варежка! А подарок‑то! – закричала, всплеснув руками, Лика Казимировна. – Про подарок мы и забыли, а сейчас ведь самое время его вручать! – Не забыли, тут он. – Варвара Симеоновна, кряхтя, присела на корточки, пошарила под кроватью, извлекла оттуда и выставила на прикроватный коврик пару новеньких зеленых велюровых домашних туфель. – Дорогая Агния, вот тебе подарок на день рожденья, домашние туфли: левая – от Лики, правая – от меня! – Почему это от тебя – правая? – возмутилась Лика. – Может быть, как раз… Девочки, не ссорь… – начала было Агния Львовна, примеряя туфли. – Ой, девочки, милые! Какие же они удобные и как раз мне по ноге! И косточки ничуть не жмет, и в подъеме в самый раз… Ну просто не туфли, а две колыбельки для ног! Спасибо вам, дорогие мои, вот угодили так угодили! – Слава Богу! Носи на здоровье, – пробасила Варвара – Носить тебе не сносить до самой смерти. – Что ты такое говоришь, Варежка! – ужаснулась Лика. – Да Агунюшка наша до смерти еще пять… нет, семь пар таких сносит! – Да я не о смерти, а о качестве. Ты взгляни на марку, Агния! – «Лондон». Да неужто и впрямь английские? – Похоже на то. Если это бренд, а не фейк. – Что‑что? – не поняла Агния Львовна и с подо зрением поглядела на свою продвинутую подругу. – «Бренд» – это родная фирма, а «фейк» – базарная подделка под нее. Дешевка то есть. – Все‑то ты знаешь, Варежка! – уважительно пропела Лика. – Но они же, наверно, страшно дорогие? – предположила Агния Львовна, любуясь своими зелеными ножками. – Да уж не китайское барахло какое‑нибудь! Знаешь, сколько мы их искали? – Она меня замучила, – пожаловалась Лика. – Заставляла примерять, а для этого мне надо было таскать с собой вязаные носки и каждый раз их надевать – по два на каждую ногу, чтобы не ошибиться в размере – у тебя же нога и больше на два размера, и гораздо шире! – У Лики Казими ровны была необыкновенно маленькая ножка, прямо детская, чем она как начала гордиться в отрочестве, так и продолжала по сей день. Агния Львовна прошлась по комнате и остановилась перед зеркальным шкафом, с восторгом оглядывая зеленые туфли теперь уже в зеркале. – И каблучок имеется, и кантик кожаный… Знаете, мои милые, я, пожалуй, попробую в них ходить по улице: у меня уже сто лет не было такой удобной обуви! А дома можно и в старых тапочках походить, я их хорошо разносила. – Да ты что, Агуня! – ужаснулась Лика. – Мы потому и решили подарить тебе домашние туф ли, что на твои старые уже больно смотреть! – А эти‑то не разлезутся, если ходить в них по улице? – засомневалась Варвара. – Это английские‑то? Не должны! – успокоила ее Агния Львовна. – Ну, смотри, кума, тебе ходить! – сказала Варвара, вставая. – Все, Лика, пошли! Забирай посуду к себе и помой там, а я цветы поставлю в воду и тоже пойду. Агнии еще правило читать. Ты во Владимирский идешь или на подворье, Агуня? – На подворье. – В такой торжественный день можно было бы причаститься и во Владимирском соборе! – Ну, уж так сложилось…
* * *
Через час с небольшим Агния Львовна вышла из дверей флигеля. Погода на дворе была не ясная и даже не сказать чтобы солнечная, но какая‑то уютная и приветливая, как это бывает в середине сентября: солнце просвечивало сквозь высокие перистые облака, сея в воздухе золотистую дымку. Прошел дождь, и от росшего под их окнами тополя уже по‑осеннему пахло мокрой листвой, хотя об летать старик еще и не думал. Под тополем стояла скамейка, чудесным образом уцелевшая в годы перестройки: никто из грабителей городского коммунального имущества ее не заметил, не позарился и не упер, чтобы продать каким‑нибудь новым русским в их, извините за выражение, поместья. Дело было в том, что скамейку берегли, даже, можно сказать, охраняли, причем в теплое время года днем и ночью. А скамья была хороша – длинная, прочная, с удобно изогнутой спинкой, на массивных львиных лапах. Чудо, а не скамейка! Б прошлые годы подруги часто выходи ли вечерком посидеть на ней под тополем, сидели и беседовали часами; теперь же они только присаживались на скамью, когда возвращались домой усталые, чтобы передохнуть перед подъемом на свой второй этаж, – скамья им больше не принадлежала, на ней обитала, можно даже сказать, имела постоянное место жительства, небольшая общинка местных бомжей. Сколько бомжей входило в эту «общину», не знали не только жители двора, но даже и местный участковый: в разное время по‑разному. Иногда их было всего трое, а порой и человек до семи собиралось: летом – больше, зимой – меньше. Но постоянных было именно трое. Вот и сейчас посреди скамьи сидел бомж по имени Василь‑Ваныч, человек пожилой и с виду бывалый; ходили слухи, что судьба его сломалась, когда он попал в заключение по какому‑то случайному делу, но толком никто ничего не знал: просто он однажды зашел во двор на Кузнечном, да так тут и остался. Справа от него сидел бомж‑интеллигент по имени Иннокентий, вида вполне профессорского, только катастрофически поношенного, а слева рыжий полубомж по кличке Гербалайф, неопределенного облика и возраста: летом он выглядел как пробивной парнишка с преждевременно состарившимся лицом, а зимой превращался в старика с молодыми хитрющими глазками. – Доброе утро, уважаемая Агния Львовна! – сказал Иннокентий и слегка привстал со скамейки, Василь‑Ваныч просто кивнул, а Гербалайф за улыбался щербатым ртом – у него не хватало двух передних зубов. – Доброе утро, молодые люди! Не промокли ночью? – поинтересовалась Агния Львовна. – Дождь был сильный, я слышала сквозь сон. – Да нет, не промокли. Мы у меня в квартире ночевали, – ответил Гербалайф. – А вы куда так рано собрались? Агния Львовна не успела ничего сказать, как Василь‑Ваныч ответил за нее: – На рынок. Агния Львовна удивленно на него поглядела. Но Иннокентий возразил: – Да нет, в церковь! Агния Львовна, не меняя удивленного выражения лица, поглядела теперь на Иннокентия. – А коляску зачем с собой в церковь везете? – поинтересовался Гербалайф. – Они на обратном пути на рынок зайдут, – ответил Василь‑Ваныч. – Ну, так бы и сказали! А то сначала одно, потом другое, – обиделся Гербалайф. – Так оно и есть: сначала одно, а потом другое. Сначала в церковь, а потом на рынок! – пояснил приятелям Иннокентий. – А‑а! – протянул Гербалайф. – А что, Агния Львовна, сегодня праздник какой? – Церковного праздника нет, а у меня праздник! Вот я и иду в честь своего праздника причащаться, – сказала Агния Львовна, услыхав, наконец, точный свой маршрут. – Это как же так? – изумился Гербалайф. – Ни у кого нет праздника, а у вас есть! – День рожденья у меня сегодня! – пояснила Агния Львовна, удивившись недогадливости Гербалайфа. – Ну вы даете, Агния Львовна! – почему‑то поразился Гербалайф. Или просто обрадовался? За сим ничего не последовало, и Агния Львов на, кивнув друзьям, отправилась дальше, только самую‑самую чуточку обидевшись на Гербалайфа и компанию, не догадавшихся ее поздравить. «Да что с них взять, неудельных!» – подумала она добродушно. Выйдя за ворота, она пошла по Кузнечному переулку к Кузнечному же рынку, осторожно везя за собой коляску, обходя оставшиеся с ночи на тротуаре лужицы и размышляя о превратностях человеческих судеб. Она еще помнила то время, когда Гербалайф и Иннокентий жили на первом этаже их подъезда, занимая соседние квартиры. Они тоже дружили с детства, ходили в одну школу и росли рядом. У Гербалайфа тогда была семья – мать и сестра, а потом появилась и жена Клавдия. Гербалайфа тогда звали Андрей Гербер. Впрочем, можно сказать, что Гербалайф и сейчас там живет, во второй квартире от входа; по крайней мере, у него есть там своя комната, в которой он ночует в холодное время года. Это теперь Гербалайф доволен собой и всем миром, а в былые годы он постоянно жаловался, сидя с похмелья на люби мой скамейке: «Семибабье одолело! Совсем они меня затюкали!» Однако женщинами он и держался на плаву, потому что уже тогда начинал сползать в запойное пьянство. Умерла мать, уехала куда‑то с женихом и пропала замужем сестра, а собственная жена не выдержала его пьянства и подала на развод, и вот тогда бедный Андрей запил уже по‑черному. Клавдия после развода его люто возненавидела и порой неделями не пускала ночевать в квартиру. Пил Гербалайф запоями год, пил два, пил еще сколько‑то – никто не считал эти скатившиеся в пустоту годы… Тем временем у бывшей жены Клавдии появился новый муж, с виду не то бандит, не то спортсмен, и Гербалайф уже почти совсем переселился на скамейку, к другим бомжам. Он даже ночевал иногда с ними на чердаке дома, когда Клавдия с мужем его домой не пускали. У Иннокентия история была не такая бурная, но тоже вполне в духе времени. Он был холост, занимал комнату в трехкомнатной квартире рядом с Гербалайфом, работал оператором в Леннаучфильме и снимал очень симпатичные картины про животных, которые почему‑то не нравились начальству. Уж какую такую крамолу увидело начальство в призывах к милосердию в отношении братьев наших меньших – это уму непостижимо, однако видело и ставило на вид. В начале пере стройки Иннокентий оказался вдруг в своей квартире единственным жильцом: старенькая соседка умерла, а другой сосед уехал за границу. Тут вступило в силу постановление, по которому освободившуюся площадь в коммунальных квартирах отдавали оставшимся жильцам, и Иннокентий оказался вдруг владельцем отдельной трехкомнатной квартиры. Но не вовремя ему такое везенье выпало: тут его как раз на работе сократили, потому как документальное кино умирало. Сочувствовавшие соседки посоветовали ему сдать две пустующие комнаты и на это продержаться, пока не появится новая работа. Но он сорвался и начал пить. Тут к нему и подъехал какой‑то ловкий тип и уговорил продать квартиру: получив деньги, он, мол, купит себе квартирку поменьше и у него еще останутся средства на жизнь. Ничего путного из этого не получилось, и никаких денег от продажи квартиры не осталось – все было пропито с горя, а сам Иннокентий оказался на улице. Да и деньги ему заплатили до смешного малые даже по тем годам – пять тысяч долларов. К бомжам, обитавшим во дворе, Агния Львов на и ее подруги относились терпимо, поскольку те особенно не шумели, соседям не досаждали и сами следили друг за другом: если кто‑то начинал безобразничать – его из компании, да и со двора, просто‑напросто выставляли. За этим строго следил старший бомж Василь‑Ваныч. Так вот они и жили, бедняги… Агния Львовна дошла до угла и собралась перейти на другую сторону улицы Марата, бывшую Николаевскую. Движение уже разогналось, пере ходить дорогу можно было только дождавшись зеленого света. Она стояла со своей сумкой‑коляской и терпеливо ждала. Тут как раз зазвонили в старообрядческой часовне святителя Николая на противоположном углу, возле музея Арктики, бывшего Свято‑Николаевского единоверческого собора. Со стороны Невского к часовне спешили две пожилые женщины в беленьких платочках. По равнявшись со входом в музей, они обе приостановились, перекрестились на надпись «Музей Арктики и Антарктики», степенно поклонились стоявшим на фронтоне пингвинам, чем‑то на них весьма похожим, таким же полненьким и степенным, и пошли к часовне. «Надеются все‑таки получить музей под свой храм – вымаливают! И суд они уже у музея выиграли, а все равно ничего не выходит, так и ютятся в часовенке своей», – вздохнула Агния Львовна. Жаль ей было единоверцев‑старообрядцев. Им‑то с Варенькой вон как хорошо: плывут в голубом небе над домами золотые купола храма Владимирской иконы Божией Матери – она перекрестилась на золотые кресты, – а за ним, пять минут тихим шагом, и роди мое Коневское подворье! А у них, у единоверцев, только вот эта часовенка да еще церковь на окраине Петербурга, в Рыбацком. Ну пусть бы уж отдали им этот храм, выстроенный их предками‑старообрядцами на собственные деньги… Если, конечно, Музей Арктики куда‑нибудь переведут в хорошее место. Да что‑то все не находится для музея вообще никакого места, не то чтобы уж хорошего. А ведь он единственный такой музей в стране – Музей Арктики и Антарктики! Если не единственный в мире. Агния Львовна и ее подружки привыкли с детства гордиться этим соседством: и как же они любили девчонками забираться туда и бродить, бродить часами! А перед панорамой с северным сиянием могли стоять и по часу… «О чем размышляешь ты, раба Божия Агния, идя ко Святому Причастию? – строго одернула она себя. – Господи, помилуй мя, старушонку легкомысленную, за умственное пустословие!» Перекрестилась и двинулась по переходу – как раз зеленый свет загорелся. Подходя к улице Достоевского, она подумала, что надо бы еще раз сходить на выездную выставку Оптиной Пустыни в музее Достоевского, если та еще не закрылась, и взглянула на дверь: нет, плакат выставки еще висел! Только вот время закрытия не смогла прочитать – очки лежали на дне сумки, рядом с кошельком, а доставать их сейчас было хлопотно. «Не забыть бы на обратном пути прочитать! – наказала она себе. – Надо будет очки сверху положить… Ой, и опять я мыслями не туда пошла!» Зато, проходя мимо рынка и утренних уличных торговок, она почти ни разу не позволила себе рассеяться мыслями. Даже на соблазнительные кучки грибов не покосилась, а шла себе и шла, прилежно читая Иисусову молитву[1], только под ноги внимательно глядела, чтобы не ступить новы ми туфлями в какую‑нибудь лужу – асфальт перед рынком был совсем разбит и лежал островками среди провалов с мутной водой. Ну и совсем уже мельком она отметила, что цветов, в основном астр, у рынка было великое множество: они стояли в ведрах, банках и просто лежали на газетках, расстеленных прямо на асфальте. Она подумала о подругах: «Так они, голубушки мои, успели за цветами к рынку сбегать, пока я спала!» Обходя Владимирский собор по краю площади, она снова перекрестилась трижды на висевшую над дверьми храма Владимирскую икону Божьей Матери. Ну, вот и Загородный проспект, а вот и скромный двухэтажный зеленый домик, зажатый с двух сторон высокими старыми домами, и крылечко, и двери с крестами: если не знать заранее, что здесь находится Коневское подворье, можно пройти и не заметить. Она трижды перекрестилась с поклоном, поднялась по ступенькам и с тихой радостью душевной вошла в свой любимый маленький храм. Но сначала зашла в иконно‑книжную лавочку, что при входе справа, купить свечи. – Агния Львовна, с днем рожденья вас! – улыбаясь, сказала ей молоденькая продавщица. – Спаси Господи, Оленька! А вы откуда про мой день рожденья знаете? – Отец Борис сказал. Он вам подарок оставил и велел после службы отдать. Сам‑то он уехал. Вы уж не забудьте зайти за подарком! – Зайду обязательно, как можно забыть? А он что, на Коневец отправился? – На Коневец. Сегодня отец Иаков служит. – Понятно… Оленька, можно я у вас свою сумку поставлю где‑нибудь в уголке? Вы уж простите, мне без нее сегодня никак… – Понимаю: после храма на рынок пойдете, гости у вас сегодня. – Так и есть! Все семейство вечером соберется, надо угощать. – Пирог печь будете? – Нет, тортиком обойдусь. – И правильно, сейчас почти все так делают. А сумку поставьте вон туда, за аналойчик. Кошелек только в ней не оставляйте! Агния Львовна взяла свечи и пошла в храм. Служба еще не начиналась, только два монаха тихонько пели что‑то на клиросе, готовились к литургии. Агния Львовна вообще любила приходить в храм загодя, чтобы спокойно поставить свечи, приложиться к иконам… ну и местечко занять, конечно, рядом со скамеечкой. Хотя сегодня, в замечательных новых своих туфельках, она, возможно, и всю литургию сможет выстоять! Народу на службе было немного, и почти все знакомые, Агния Львовна с ними тихонько раскланивалась. Вот приоткрылась дверь, ведущая на второй этаж храма; Агния Львовна там бывала, не однажды беседовала с отцом Борисом в его кабинетике; несколько раз она даже обедала вместе с монахами и служащими храма в трапезной на втором этаже и немножко этим гордилась, суетная душенька… Из двери вышел и прошел в алтарь отец Иаков, высокий, худенький, светлоликий, по убеждению стареньких прихожанок, ну вылитый ангел, разве что с бородкой! За ним вышел пожилой чернобородый монах‑чтец, прошел на клирос, и начались часы[2]. Агния Львов на слушала внимательно, когда положено вставала со скамейки, крестилась и кланялась, но внимание ее было все еще рассеянно и мысли, хотя за пределы храма и не отбегали, а все как‑то не могли сосредоточиться на главном. Вот вышла Оленька с корзинкой, прошла к канунному столику и поста вила корзину возле него на табурет – для поминальных приношений. «Ах, надо было взять на углу пирожка! – подумала Агния Львовна: на углу Загородного и Владимирской площади было кафе, и оттуда на вынос торговали с лотка очень вкусны ми пирогами и пирожками. – Ну да уж ладно, в другой раз!». Однако через несколько минут она снова взглянула на корзинку и опять пожалела, что не купила монахам пирожков… «Они за меня сегодня точно помолятся, а я… Растяпа я, растяпа!» Тут кончили читать часы, и из глубины алтаря раздался возглас[3]на Литургию. Высоким и торжественным голосом отец Иаков произнес: «Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа!» – и этот его возглас как отрезал все посторонние мысли Агнии Львовны, и уже до самого конца Литургии, до причастия Святых Божественных Тайн, до самых благодарственных молитв и отпуста[4]внимание ее умерло для всего постороннего и ни разу никуда ни на один миг не отлетало. Спустя полтора часа, все еще сосредоточенная, но уже счастливая и умиротворенная, вышла Агния Львовна после службы из храма и тихо покатила свою тележку к Кузнечному рынку. На углу она остановилась у лотка и купила два больших пирога с капустой, десяток маленьких с мясом и пятнадцать с рисом и семужкой – к столу. На рынке было малолюдно – все‑таки будний день, и тем виднее были богатство и роскошь прилавков. В который уже раз Агния Львовна подумала о том, как изменился рынок за последние десять лет: никогда за всю ее долгую жизнь не было на нем такого изобилия! «Вот и хорошо, богатеет страна, – подумала она умиротворенно. – Если бы еще это го богатства да на всех хватало… Ох, надо было прихватить еще десяток пирожков для Гербалайфа и его команды! Ну не возвращаться же на угол, придется отдать им мясные пирожки. Зато Варвара будет довольна, что все пироги постные! А для скоромников у меня холодец стоит в холодильнике, ну еще ветчинки и колбаски им куплю». Из кармашка сумки Агния Львовна достала свернутую бумажку и очки, надела их, развернула бумажку и пошла покупать по списку, с удовольствием выбирая, пробуя, а иногда даже чуть‑чуть торгуясь. Купила она красной рыбы и немножко осетринки – больше для красоты стола, чем для угощенья. Скоромникам взяла ветчины и колбаски, купила маринованных миног – специально для Лики Казимировны, та была большая охотница до них, а еще купила для нее же полкруга сыра «Сулугуни». Набрала свежих огурцов и помидоров, ну и кочешок зеленого салата, естественно, прихватила; прикупила совсем кой‑каких экзотических солений и маринадов. Обычных солений и своих хватало: как‑никак только что с дачи в город вернулась. Она собиралась устроить одно большое закусочное блюдо: свои консервированные патиссоны и огурчики с помидорчиками, да покупные перчик, маринованный чеснок и черемша. Взяла и фруктов, причем выбирала самые красивые и денег не жалела, деньги у нее были. А еще купила клюквы для морса – ох и дорогая же стала клюква! В общем, когда Агния Львовна скатила по ступеням Кузнечного рынка тяжеленную сумку, двух тысяч рублей как не бывало! «Однако я сегодня сэкономила! – подумала она удовлетворенно. – И стол будет не просто праздничный, а роскошный, и целая тысяча рублей в кошельке осталась!» Еще надо купить тортик, но это уж она потом возле дома купит в их новой булочной «Каравай»: отдохнет немного и сходит, благо ноги в новых туфлях абсолютно не устали! Вот только спина… Перетаскивая тележку через ухабы, она тянула ее изо всех сил, а иногда дергала, и напряжение эхом отдавалось в спине, в районе бедной ее поясницы… Уже подходя к улице Достоевского, Агния Львовна остановилась: что‑то такое было у нее связано с этим местом, о чем‑то напоминали ей ступеньки, ведущие в музей Федора Михайловича… Вот только что? Она остановилась, помолилась и вспомнила: ведь она забыла про подарок от отца Бориса, оставленный для нее в церковной лавочке! Правда, непонятно было, как это связано с писателем и его музеем? Но все равно надо было возвращаться на подворье, а то неудобно будет перед батюшкой. Женщина только перешла на другую сторону улицы – там тротуар был целее, чем на рыночной. На подходе к подворью она увидела, как к тротуару причалил автобусик и оттуда гуськом вышли и сразу же направились в храм не то пять, не то семь монахов. Ни один из них не был ей знаком. «Это не с Коневца! Это, наверное, гости к нашим монахам пожаловали или паломники», – подумала она, подождала, пока последний монах скрылся в дверях, а уже потом стала затаскивать на крыльцо свою неподъемную тележку. В лавочке уже никого не было, кроме Оленьки и Нины Сергеевны, поварихи подворья. – Да как же это они меня не предупредили, – сетовала Нина Сергеевна. – Да что же я теперь делать‑то буду, Оля? Ну, с первым не беда, супа рыбного, положим, хватит на всех – только кипятком разбавить да соли добавить. А вот со вторым‑то, со вторым‑то что делать? Не голой же картошкой таких гостей угощать! Ведь отец Борис как раз на Коневец за припасами поехал, а в кладовой‑то шаром покати! – И капуста, что ли, уже кончилась? – спросила Оленька. – Да какая это была капуста, мы ж ведро всего насолили! Настоящая капуста только через месяц будет. А этой полбанки осталось! Ума не приложу, как мне выкрутиться… И к чаю почти ничего нет, сегодня четыре сладкие булочки на поминовение принесли! – Я могу тебе дать только сто рублей из кассы, сегодня мало выручки. Может, на рынок сходишь и купишь что‑нибудь? – А что теперь купишь на сто рублей да еще на рынке? Да и некогда уже идти, надо картошку ставить. Время обеда никто не благословлял пере носить. – Беда! – сочувственно сказала Оленька и тут увидела остановившуюся в дверях Агнию Львов ну. – Ой, Агния Львовна! А я уж волновалась, чего это вы за подарком отца Бориса не зашли? – Она нагнулась и стала что‑то доставать из‑под прилавка. – Вот, зашла… – немного смутившись, сказала Агния Львовна и подошла к прилавку. Оленька распрямилась, держа в руках прямоугольный пакет, завернутый в простую коричневую бумагу и перевязанный бечевкой. – Вот! Книга или икона, наверное. Но вы сейчас не разворачивайте, домой несите! Потом нам расскажете, что вам отец Борис подарил. И еще раз поздравляю вас с днем рожденья! Многая вам и благая лета, дорогая Агния Львовна! – Спаси Господи, Оленька. – Не православный праздник вообще‑то, – поджав и без того сердитые губы, сказала Нина Сергеевна, – Мы, православные, только День ангела признаем, ну да ладно уж – поздравляю! Агния Львовна поблагодарила повариху и приняла от Оленьки пакет. Она начала раздвигать и перекладывать продукты в сумке, чтобы освободить место для подарка. – Все, нету больше сил моего терпения! Буду увольняться, – сказала Нина Сергеевна, продолжая прерванный разговор. – Сколько раз просила: ну предупреждайте, если гостей ожидаете! А отец Моисей говорит: «Бог посылает гостей – Он и угощенье пошлет!» – Он и послал! – сказала Агния Львовна, снова возвращаясь к прилавку. – Принимай те, Нина Сергеевна! – И она принялась было выкладывать на прилавок пакеты с фруктами, лежавшие сверху. – Да куда же выложите прямо на святые иконы? – воскликнула Нина Сергеевна. – Погодите‑ка! – Она метнулась за прилавок и вынесла оттуда табуретку. – Сюда вот ложьте! Агния Львовна начала опустошать сумку, а Нина Сергеевна принялась усердно ей помогать, даже вынесла из‑за прилавка еще один табурет и поставила рядом. Агния Львовна собиралась поделить продукты поровну, но под радостно за сверкавшим жадным взглядом поварихи оробела и не решилась разворачивать пакеты и делить покупки. Она только оставила в сумке пирожки с мясом, колбасу с ветчиной да сыр «Сулугуни», объяснив Нине Сергеевне: – Это скоромное! – Скоромное?.. А, ну тогда ладно, оставьте себе на завтра. – Ну, вот видите, Нина Сергеевна, все и вы шло, как отец Моисей говорит! – засмеялась Оленька, оглядев груду продуктов на двух табуретках. – Бог послал нежданных гостей, Он послал и неожиданное угощенье! – Да уж вижу! Ох и спасибочко вам, Агния Львовна! То есть спаси Господи! – ласково пела Нина Сергеевна, придерживая подношения обеими руками. – Да вы сами‑то на обед оставайтесь! Уж как‑нибудь потеснятся монахи… – Правда, оставайтесь, Агния Львовна! – сказала Оленька. – Они вам «Многая лета» про поют! – Да нет уж, ну что уж, – опять застеснялась Агния Львовна. – Не стану я монахам мешать… Пусть помолятся за меня, если можно! – Вот пусть‑ка только попробуют мне не помолиться! – сказала Нина Сергеевна. – И «Многая лета» пропоют как миленькие! – Да что вы, не надо «Многая лета»! Вы же сами сказали, что день рожденья – не православный праздник, – тут Агния Львовна совсем засмущалась и поспешила ретироваться. Выходя из храма, она еще слышала умиротворенное гудение Нины Сергеевны и радостный голосок Оленьки. Она шла по Загородному, везя за собой почти пустую тележку. Теперь идти было совсем легко, и поясницу не дергало, и на душе тоже было легко и радостно, а уж как хорошо шагалось ногам в мягких зеленых башмаках! Она шла и напевала невесть откуда взявшиеся слова:
Был славный город Пушкин С крестами в облаках, А в нем жила старушка В зеленых башмаках… [5]
На углу Агния Львовна снова приостановилась у лотка с пирожками, но выбрала на этот раз только десяток капустных пирожков и один большой пирог с рыбой. На рынке она благоразумно отказалась от покупки солений и маринадов, взяв только полкило свежих огурчиков и один большой помидор. Но рыбу закупила почти в том же, как говорится, ассортименте, только в меньшем количестве, да от покупки севрюги пришлось воздержаться. Однако после фруктов и третья тысяча подошла у нее к концу. Она остановилась, напоследок прихватив только зелень: «Все! Дома всего пятьсот рублей осталось, а ведь еще надо купить вино и торт». И хотя эти пятьсот рублей было все, что у Агнии Львовны осталось от полученной позавчера пенсии, она ни капельки не унывала: придет на день рожденья сын Артем (Артемий в крещении) и обязательно, как и всегда, подарит ей денежку в конверте. Катя с Марком тоже обычно на праздники дарят ей деньги – вот она и проживет!.. А тележка снова потяжелела, хотя и не так, как прежде, и тут же в спине опять началось покалывание и потягивание. «Ничего! Ведь это я как‑никак для всех моих любимых людей стараюсь! – думала она дорогой. – А тортик я по позже куплю. Сначала спину завяжу теплым плат ком и прилягу на часок: полежу и опять буду как огурчик!» Мимо музея Достоевского она на этот раз прошла, так ничего и не вспомнив. Во дворе дома Агния Львовна не увидела Гербалайфа с компанией на привычном месте, и мелькнула у нее лукавая мыслишка, что теперь не надо отдавать им пирожки с мясом, можно для гостей оставить. Но она тут же устыдилась и сказала себе: «И думать не смей, экономщица! Увидишь их в окно, спустишься и отдашь!» Сделав себе выговор, она успокоилась и прошла в подъезд. Но только собралась, оставив внизу тележку, подняться наверх за Варенькой, чтобы та помогла ей поднять сумку на второй этаж, как открылась дверь Гербалайфовой квартиры, и сам Гербалайф возник на пороге. – Агния Львовна, мое почтение! Давайте‑ка я вам колясочку наверх закину! – Закиньте, Андрюша! – сказала Агния Львовна. – Буду вам очень благодарна. Гербалайф браво вскинул тележку ручкой на плечо и попер вверх по лестнице с таким видом, будто делает это играючи; однако уже после первого пролета Агния Львовна услышала впереди его сиплое натужное дыхание. – Ничего… ничего себе сумочку вы нагрузи ли… Агния Львовна! Это что, угощенье на день рожденья? – пропыхтел он, одолев второй пролет и ставя тележку возле ее дверей. – Да, это я для гостей закупила, – сказала Агния Львовна, поднимаясь за ним на свою площадку. – Спасибо вам большое, Андрей! И знаете что? Вы зайдите ко мне, я вас тоже угощу. Гербалайф вдруг напыжился и изрек важно: – Нет, Агния Львовна, не зайду! Мы с друзьями так и так собирались зайти вас поздравить: семьдесят пять лет – это ж юбилейная дата! Они в Таврический сад за букетом для вас отправились: вернутся с цветами – я им и передам ваше приглашение. Так что мы все вместе к вам заявимся – с цветами и с поздравлениями, как полагается, – вот вы тогда нас всех и угостите! А то что ж я один, вроде как тайком от друзей пойду к вам угощаться… Не, я так не могу. – Ну что ж… Тогда милости прошу вместе с друзьями, – растерянно ответила Агния Львов на. – Только, если можно, Андрюша, приходите попозже – я на пару часиков прилечь хочу. Часа в три, хорошо? – Это уж как виновница торжества прикажет! – учтиво ответил Гербалайф, поклонился Агнии Львовне и весело и неуклюже затопал вниз по лестнице. «Вот тебе, Агния, и первые гости! – подумала виновница торжества. – А хорошо, что я холодец догадалась приготовить, вот он‑то меня и выручит! Однако сначала – спать, спать, спать…» Она сняла свои замечательные зеленые туфли и надела старые разношенные тапочки. Потом достала подарок отца Бориса и развернула его. В пакете была книга отца Николая Агафонова «Иоанн Дамаскин». Ей уже прежде доводилось читать рассказы священника, и нравились они ей чрезвычайно! Она об этом отцу Борису говорила, вот он и постарался ей угодить. Хороший подарок. Агния Львовна положила книгу на тумбочку возле кровати: «Сегодня же начну читать, если силы будут…» После этого она отвезла тележку с продуктами на кухню, там аккуратно разложила все по полкам холодильника, вернулась в комнату, завязала поясницу пуховым платком, легла в постель и мгновенно уснула. Через час Агния Львовна проснулась свежей и отдохнувшей. Пошла на кухню – взглянуть, а как там обстоит дело с обещанной картошкой? Она про нее и забыла… Но подруги ее не подвели: большая кастрюля была почти доверху наполнена вычищенным картофелем. Она отложила полови ну в кастрюлю поменьше, залила водой и поставила на огонь. Потом занялась приготовлением стола для первой партии приглашенных, то есть для Гербалайфа со товарищи: прикинув в голове общее число гостей, она отделила от всех закупленных закусок примерно треть; что положено резать – порезала и разложила по тарелочкам. Вынула из холодильника одну из трех мисок холодца, выло жила его на большое блюдо, поставила на стол и украсила зеленью. Достала одну из двух банок маринованных маслят, а другую оставила на вечер, и положила грибочки в хрустальную вазочку. Пи рожки с мясом, конечно, тоже выложила на блюдо. В общем, решила она, стол для Гербалайфа с его командой был готов и получился не бедным. И она пошла на кухню готовить салат. Как раз и картошка закипела: она ее посолила, прикрутила газ и начала резать овощи. Приготовив салат, отнесла салатницу на стол, снова вернулась на кухню и принялась за клюквенный морс. Только она поставила стеклянный кувшин с морсом на стол, как и звонок прозвенел. Выйдя в прихожую на звонок, Агния Львовна сначала сбросила с ног разношенные тапочки невразумительного цвета и фасона и надела свои замечательные зеленые туфли, а уж потом открыла дверь. Из‑за двери на нее пахнуло густой смесью шампуня и какого‑то пронзительного одеколона. На пороге стояли Гербалайф, Василь‑Ваныч и Иннокентий – все с прилизанными мокры ми волосами, в чистых футболках и каждый с букетом роз: у Гербалайфа розы были красные, у Василь‑Ваныча розовые, а у Иннокентия – белые. Каждый букет снизу был аккуратно завернут в газетку. – Это мне?! – всплеснула руками Агния Львовна. – Боже мой, какие роскошные розы! Откуда такая прелесть? – А это ребята из Таврического слям… – начал было Гербалайф, но Иннокентий его одернул – то есть просто дернул сзади за футболку. – Не надо увлекаться мелкими подробностями, друг Андрей! – предостерегающе сказал он. – У цветов не бывает биографии. Примите, дорогая Агния Львовна! – Только не уколитесь, – добавил Василь‑Ваныч. – Шипы у них – будь здоров! Специально такие, что ли, выводят? – Ага, от воров, – хихикнул Гербалайф. – Да вы проходите сначала, проходите, милые! – сказала Агния Львовна. – Разуваться не надо. – Да отчего ж не надо? Мы и разуться можем, мы только что из баньки, носки сменили! – сказал Гербалайф. – Да у меня тапок для всех не найдется, так что проходите уж прямо так! Гости все‑таки разулись, причем разулись они прямо на лестничной площадке, а уже потом вошли в дверь квартиры. – Андрюша, вы можете свой рюкзак здесь оставить, под вешалкой. – Рюкзак мой всегда со мной! – непонятно почему хихикнув, ответил Гербалайф. – Ладно, можете взять его в комнату. Хотя он и в прихожей был бы в полной безопасности. Гости прошли один за другим в комнату, и каждый, проходя мимо Агнии Львовны, вручил ей свой букет. – Прошу прямо к столу, гости дорогие, и рассаживайтесь, кому где понравится. Дорогие гости чинно расселись за столом. – Вы начинайте угощаться, а я сейчас розы поставлю и присоединюсь к вам. Агния Львовна нарочно долго возилась с розами, не желая смущать гостей – наверняка же явились голодные! Но, когда она вошла в комнату, неся в обеих руках большую вазу с цветами, гости ее сидели все в тех же позах над пустыми закусочными тарелками и молчали. – Ну что же вы не кушаете? – спросила она. – Вот закуски… Пирожки… – Так ведь закуска… – начал было Гербалайф, но Иннокентий на него покосился, и тот умолк. И снова замер, сложив руки перед тарелкой. – Может, вам сначала горячее подать? – догадалась Агния Львовна. – Ну конечно! Я сей час, я мигом! Она пошла на кухню, слила воду с картошки, переложила ее в большую суповую миску, посыпала петрушкой и укропом и вынесла в комнату. – Ну, вот вам горячая картошечка! А вот грибочки к ней, а вот тут масло… Давайте вашу тарелку, Василь‑Ваныч, я поухаживаю за вами. – Она разложила по тарелкам дымящийся картофель. Но гости к картошке не притронулись, а продолжали все так же чинно и молча сидеть. Агния Львовна занервничала. – Ой, вы тут посидите минутку, а я зайду к соседкам: может быть, они уже пришли, так я их тоже приглашу! Она выскочила за дверь и с минуту постояла в нерешительности на площадке. Да что это случилось с Гербалайфом и его товарищами? Сроду они так не стеснялись! Сидят, молчат и ничего не едят… Она подошла к двери Варвары Симеоновны и позвонила. Варенька, к счастью, оказалась дома. – Слушай, Варежка, я в полном недоумении! Пришли ко мне в гости Андрей, Василь‑Ваныч и Иннокентий… – Ты что, пригласила, их на свой день рожденья? – Ну да… – А почему сейчас, а не вечером? А, понимаю, не хочешь смешивать компании… – В голосе Варвары прозвучал отголосок неодобрения. – И что же? – Нет‑нет, вовсе я их не хотела приглашать отдельно, это просто так уж получилось само собой. Но, понимаешь, с ними что‑то странное творится: они сидят за столом как истуканы и ничего, совсем ничего не едят! И молчат. Слушай, Варенька, может, они накурились марихуаны или еще что‑нибудь такое приняли? Тогда я уж и не знаю, что делать… – Они не наркоманы, Агния. Они обыкновенные пьяницы. – Да нет, они не пьяные… Они только что из бани. – Из бани? Все трое? Ты не врешь? – Не вру: у них волосы мокрые и шампунем каким‑то ужасным от них за версту несет. И футболки на всех чистые, и даже носки… – Ну так а я‑то что должна делать? Пойти и поздравить их с легким паром? – Ты бы пошла взглянуть на них, Варенька. Какие‑то они странные. Мне что‑то даже страшно стало, знаешь… Я сейчас еще Лику позову. – Лики нет, она Титаника к ветеринару потащила. Ну, пойдем, посмотрим, что там такое с твоими гостями. Варвара тихонько вошла в прихожую и заглянула в комнату. Агния Львовна тоже выглянула из‑за ее плеча. Гости сидели за столом все в тех же позах, а перед ними в тарелках стыла картошка. – Привет, ребятки! – сказала Варвара Симеоновна, стоя в дверях. – Поздравить пришли соседку? – Здравствуйте, Варвара Симеоновна! Здрась‑те… Да, поздравить… – вразнобой ответили гости и тут же снова скромно опустили глаза. – Ясно! Варвара Симеоновна молча повернулась и пошла за дверь, волоча за собой Агнию Львовну за руку. Та в растерянности семенила за нею. – Ну, Варенька, что такое с ними, как ты полагаешь? – Не с ними, а с тобой! Дура ты, Агния, вот что! Сейчас все будет в порядке. Жди тут. Варвара Симеоновна скрылась за дверью своей квартиры и через полминуты вернулась с бутылкой в одной руке и штопором в другой. – Ой! Так они ждали, что я им выпить дам? – Ну конечно! Они же на день рожденья при шли! А ты закуски выставила – а закусывать‑то что? Порядка ты не знаешь, Агния. Иди вперед и ставь рюмки! – Так я поставила бокалы для морса… – А вот бокалы лучше убери и поставь вместо них рюмки, тебе говорят! – Неудобно как‑то… – Смотри сама. Это твой день рожденья. Чтоб потом ко мне претензий не было! Варвара Симеоновна протопала вперед, Агния Львовна – за нею. Она сразу же подошла к серванту, достала оттуда пять небольших рюмок и рас ставила их на столе. – Ну, молодые люди, кто из вас умеет управляться со штопором? – бодро спросила Варвара Симеоновна. – Обижаешь, соседка! Да мы и без штопора умеем! – весело воскликнул Гербалайф. – Давайте я открою! – вскочил Василь‑Ваныч. – Убери руки, Гербалайф, я старше, у меня практика больше. Иннокентий остался сидеть, но тоже весьма заметно оживился. – Ты уж садись тоже с нами, – шепнула Агния Львовна подруге. – Придется! – шепнула та в ответ. Пока Василь‑Ваныч пытался открыть бутылку, постукивая ее донышком сначала о собственную пятку, а затем о мягкое сиденье стула, приободрившиеся Иннокентий и Гербалайф бросились накладывать в тарелки грибы, салат и все закуски подряд и навалом. – Давай, Варенька, я за тобой поухаживаю! – сказала повеселевшая и порозовевшая Агния Львовна. – Ухаживай! – пробасила Варвара Симеоновна. Василь‑Ваныч открыл бутылку все‑таки с помощью штопора и стал разливать вино: дамам он налил в маленькие рюмочки, а себе и друзьям – в бокалы для морса. – А я тебе что говорила? – шепнула Варвара Симеоновна и подмигнула подруге. – А, да ладно! – ответила та. – Им так привычней. – Им привычней из горла или из одного стакана на троих, – тоже шепотом ответила Варвара. – А сегодня у них праздник – из бокалов пьют! Иннокентий встал, элегантно держа бокал в поднятой на уровень плеча руке. – Дорогая наша соседка, милейшая наша Агния Львовна! Мы вас уважаем больше всех других в этом доме… Гм… Ну и не менее уважаемую Варвару Симеоновну и отсутствующую по причине болезни уважаемого Титаника Лику Казимировну мы уважаем тоже. Мы ценим вашу всегдашнюю деликатность, вашу вежливость по отношению к нам, отщепенцам мира сего… – Ах, ну что вы, Иннокентий! – воскликнула Агния Львовна. – Какие же вы, помилуйте, отщепенцы? – Агуня, не мешай человеку тост говорить! – одернула ее Варвара Симеоновна. – Продолжайте, Иннокентий, прошу вас! – А еще больше мы ценим вашу редкостную доброту, дорогая наша Агния Львовна. Многая вам, как говорится, лета и с днем рожденья! – С днем рожденья! С днем рожденья! Поздравляем! Здоровья и долгих лет жизни! – Гости потянулись чокаться с хозяйкой, потом выпили и зазвенели, застучали вилками! Вмиг почти все тарелки с закусками опустели и даже заблестели, протертые напоследок кусочками хлеба. Агния Львовна встала, пошла на кухню и принесла из холодильника еще рыбы, колбасы и ветчины, а заодно поста вила на огонь кастрюлю с оставшейся картошкой. – О! Подкрепление! – радостно закричал Гербалайф. – Ну, ребята, надо выручать хозяйку: закуски полно, а закусывать нечего! Ничего, Агния Львовна, не тушуйтесь! – И он, ободряюще подмигнув хозяйке, поднял с полу свой рюкзак и извлек из него бутылку водки. Агния Львовна растеряно глянула на Варвару Симеоновну: неожиданный пир грозил затянуться! Он и затянулся. Через час гости сидели почти над пустыми тарелками и вели разговор о жизни. – Я тут встретил нового хозяина своей бывшей квартиры, – рассказывал Иннокентий, – он интересовался, не собирается ли кто‑нибудь на втором этаже продавать квартиру? – Не собираемся! – отрезала Варвара Симеоновна. – Это наш дом, и мы все хотели бы жить в нем до самой смерти. – Я вот так ему и сказал. – Новому хозяину? Откуда он взялся‑то? – спросила Агния Львовна. – Старый ему продал. – Квартира Иннокентия уже в который раз меняла хозяина, причем цена ее каждый раз круто возрастала. – А что собой представляет этот новый хозяин? – спросила Варвара Симеоновна. – У! Большая шишка! Он академик, профессор чего‑то там такого и вообще ученый с мировым именем. Он прямо так и представился. – Ученый – и купил такую дорогую квартиру? – удивилась Варвара Симеоновна. – Так если деньги есть? – пожал плечами Гербалайф. – Не все ж ученые без денег! – Разве? Я полагала, что все… Тут послышался звук открываемой двери, а затем со звонким лаем в комнату ворвался Титаник: он быстро обежал всех сидевших за столом и сунулся в ноги Агнии Львовне. – Тоже поздравлять пришел, – растроганно сказал Василь‑Ваныч. – Псина – а понимает! Вслед за Титаником появилась Лика Казимировна Оглядев честную компанию, покосившись на бутылку водки, стоявшую в центре стола, она сказала: – Агуня, а можно тебя на минуточку? У меня к тебе очень срочное дело! – повернулась и пошла на кухню. Смущенная Агния Львовна двинулась за нею. Гости слегка тревожно поглядели им вслед. – Наливайте, Андрюша, еще по одной! – успокаивающе сказала Варвара Симеоновна. На кухне Агния Львовна сразу же попыталась объяснить подруге обстановку. – Ты понимаешь, Лика, это вышло совсем неожиданно и нечаянно… Но Лика Казимировна ее перебила: – Агунюшка, я же ничего не спрашиваю! Разве ты не имеешь права справить свой день рожденья в той компании, какая тебе по душе? Агния Львовна покраснела и опять открыла было рот, но Лика Казимировна ее снова перебила: – Ни слова! Я ничуть не обижена. И вообще я к тебе по делу. Понимаешь, доктор выписал нам с Танечкой рецепт на собачий мезим – ну, это такой препарат для улучшения пищеварения… – Я знаю, что такое мезим, Лика, сама его принимала… – Ах да, верно! В прошлом году, я теперь вспомнила. Мне стоит только напомнить – и я все что хочешь вспомню! Ну так вот, поехала я в ветеринарную аптеку на Римского‑Корсакова, показала там рецепт. Мезим у них есть, но стоит он почти тысячу рублей. А у меня только пятьсот! – Лика, но мезим стоит всего сорок рублей! – сказала Агния Львовна. – Стоил в прошлом году, – поправила ее Лика. – С тех пор цены выросли. К тому же это был мезим для людей, а не для собак. Собачий стоит около тысячи. «Ничего себе собачья жизнь!» – подумала Агния Львовна. В этот момент из комнаты донеслось недружное пение, ведомое голосом Варвары Симеоновны: «Степь да степь круго‑о‑ом!..» – Что водка‑то с людьми делает! – заметила Лика Казимировна. – Так ты можешь одолжить мне деньги на лекарство? – Лика, а нельзя купить для Титаника человеческий мезим? Это же будет раз в двадцать дешевле! – робко предложила Агния Львовна. Но Лика так на нее посмотрела, что Агния Львовна тут же поправилась: – Конечно, Ликуня, я дам тебе пятьсот рублей – о чем разговор? – Спасибо, я была уверена, что ты нам с Танечкой не откажешь. Да вот еще что! Я ненадолго подкину тебе Титаника, можно? – Ну конечно, дорогая! – Агния Львовна достала из стоявшей возле стола сумки на колесиках свой кошелек, извлекла из него последние пятьсот рублей и протянула их Лике. – Спасибо, с пенсии отдам. Ну, так я поехала. Следи за Танечкой. Смотри, чтобы ему со стола ничего не давали, а то у него будет несварение! Агния Львовна вернулась в комнату. Компания уже почти допила водку и сейчас увлеченно допевала песню. Титаник стоял возле стула Василь‑Ваныча и жадно доедал остатки холодца прямо с блюда; его мохнатый хвостик от удовольствия так и ходил ходуном. Песню допели до конца и стали прощаться. – Ну, спасибо тебе, Агния Львовна, – сердечно сказал Василь‑Ваныч, – давно я не гулял в такой компании и за таким столом! Человеком себя почувствовал! Иннокентий подошел к Агнии Львовне, протянул обе руки, а когда та протянула ему свою руку для прощального рукопожатия, наклонился и поцеловал ее. – Пошли мы, Агния Львовна! – объявил Гербалайф. – Если что понадобится – ты нас только позови! Мы тебе… Мы за тебя… – Тут в его голосе зазвенели слезы, причем, как показалось Агнии Львовне, вовсе не пьяные слезы. – В общем, все для тебя сделаем! – Очень тронута, Андрей, – сказала Агния Львовна. – Спасибо вам, дорогие, что нашли время поздравить меня, старуху. Я тоже никогда не забуду этот мой день рожденья! Варвара сидела молча и никому ничего не сказала. С нею впопыхах как‑то забыли попрощаться. Агния Львовна проводила гостей и вернулась в комнату. И только тут Варвару Симеоновну прорвало. Она хохотала, наверное, минут пятнадцать, до слез. Агния Львовна поглядела, поглядела на нее, сначала усмехнулась, а потом тоже зашлась смехом. – Ну что, хозяюшка, подмели гости твой стол? Теперь что будем делать? – А что мы должны делать? – Ну, я пойду опять картошку чистить, а тебе, по всей видимости, надо опять топать в своих зеленых туфельках на рынок, пока он не закрылся, да снова покупать угощенье – скоро же твои дети появятся! – Варенька, картошка у меня кончилась, чистить нечего. Хуже того, что и деньги тоже кончились. Подчистую! – А деньги летят, наши деньги как птицы летят!.. – запела подвыпившая Варвара Симеоновна, но тут же оборвала себя. – Постой, Агуня! Так у тебя что, и к столу ничего не осталось? А как же твои настоящие гости? – Сейчас проведу ревизию, но, по‑моему, ни чего, кроме половинки холодца. Она пошла на кухню к холодильнику. Титаник вскочил и побежал за нею. Опережая ее, он сунулся к холодильнику и поскреб его лапой, умильно свесив голову с красным бантиком в горошек. – Ты что, знаешь, где у меня стоит холодец? Ну конечно, я же его второй раз при тебе доставала. Так холодец тебе понравился? Титаник тявкнул, выразительно на нее глядя. – Понимаю, холодец из телячьих ножек – это не морковка в йогурте! Агния Львовна открыла дверцу холодильника, глянула на стоявшее в нем одинокое блюдо с половиной холодца. Титаник втянул носом воздух, выпустил длинную слюну и восторженно взвизгнул, виляя хвостом. Агния Львовна решительно вынула холодец и поставила его перед Титаником, прямо на праздничном блюде. – Ешь, собака, пользуйся случаем! Лопай! Жри! Но если у тебя после этого заболит живот, не жалуйся на меня своей хозяйке! Титаник упоенно зачавкал. Она вернулась в комнату. – Знаешь, Варенька, остается один‑единственный выход. Ты мне сейчас поможешь все убрать, чтобы никаких следов от этого нашего пира не осталось. Посуду надо всю перемыть, а мусор вы нести, чтобы ни одной обертки, ни одного пакета из‑под закусок нигде не было. – А потом что? – А потом я лягу в постель и больше уже не встану. – Это как понять? – Болеть буду! Может старушка в семьдесят пять лет приболеть в свой день рожденья? Гости придут, поздравят меня, посидят немного и вежливо разойдутся. – Смотри, чтоб они тебе до того скорую не вызвали! – Не вызовут. Я скажу, что у меня радикулит разыгрался. – Родных детей и внучек обманывать нехорошо! – А у меня и вправду спина побаливает. Она и совсем разболится, когда я все тут закончу убирать! – Ну, разве что так… И они вдвоем принялись за уборку квартиры. – Тут еще полбутылки кагора осталось! Оста вить ее на столе? – спросила Варвара. – Боже упаси! Что обо мне дети подумают? Спрячь в буфет на кухне да засунь поглубже. – Как скажешь. Через час
|