Глава 8. Инна была не рада, что послушалась Любу и оплатила семинар – в итоге деваться было некуда, пришлось идти

Инна была не рада, что послушалась Любу и оплатила семинар – в итоге деваться было некуда, пришлось идти. Но то ужасное душевное состояние, в которое она погрузилась сейчас, все равно не позволило переключиться – она думала только про Сашу. Понимала, что бездарно проиграла войну за собственного ребенка: теперь Александру будет учить сама жизнь.

И дай бог, чтобы ее уроки не оказались слишком жестокими.

Наушник ни за что не желал пристраиваться к уху, извивался и падал. Наконец после долгих мучений Инна укротила его и нажала на переводчике единственную кнопку. Потом еще раз. В ухе раздалось зверское шипение. Она инстинктивно сдернула аппарат, беспомощно огляделась. Организаторы, согнувшись в три погибели, чтобы не раздражать великого мэтра, ползали между рядами, меняя неисправные аппараты.

Последовав примеру соседей, Инна подняла руку и стала ждать, когда подойдут к ней. Тем временем американский гуру расхаживал по сцене – несмотря на неразбериху в зале, лекцию он начал минута в минуту и требовал от участников тишины. Сейчас он рассуждал о материи истории. Рассказывал неторопливо, четко проговаривая английские слова. Сосредоточившись на его голосе, Инна обнаружила, что многое понимает без переводчика.

– Чего хочет зритель? – задавал Роберт Макки вопрос и тут же на него отвечал: – Удовольствий открытия и узнавания. Ему нужен новый мир, чтобы испытать то, чего он еще не испытывал, и увидеть то, чего он пока не видел. Но при этом зритель желает заглянуть в зеркало жизни и узнать в нем себя.

Инна забыла о поднятой руке, которая безвольно обмякла. Она, к собственному удивлению, сразу погрузилась в слова мэтра: ведь для того и создала Забытый Мир, чтобы открыть неизведанную реальность и одновременно найти в ней себя. Конечно, в жанре фэнтези перед читателем представала сказка, но в нее несложно было поверить. Она существовала по собственным законам, подчинялась определенной логике, пусть необычной, другой. Тем она и была интересна. А в центре повествования находились герои, в которых читатель без труда мог узнать себя.

Рука ее задумчиво лежала на растрепанной макушке, сама она превратилась в слух. Даже не заметила, как подошла девушка из команды организаторов и поменяла сломанный аппарат. Встрепенулась только, когда та прошептала «пожалуйста». Инна торопливо приладила новый наушник к уху и растворилась в елейном голосе переводчика.

Очнулась она лишь в перерыве – голос в наушнике смолк, а сам мэтр опустился в кресло, появившееся на сцене…

На четыре дня Инна пропала из реальности, нанизывая, как драгоценные камни, новые мысли на нитку собственных размышлений. Она многое знала и раньше, о чем‑то догадывалась, но сталкиваться с этими готовыми, ограненными и сияющими правилами искусства ей раньше не приходилось.

Благодаря семинарам Инна осознала и то, что мучило ее, заставляя размышлять о собственной неполноценности многие годы: любовь и искусство не уживаются рядом. У человека творческого нет сил для работы над отношениями. Художнику нужна максимальная концентрация энергии и отдача всего себя – книге, картине, музыке.

Значит, зря она изводила себя скандалами с Сашей. Напрасно пыталась соединить свою жизнь с Игорем. И тем более никуда не годились попытки прижиться в журнале. Миссия стать полноценным членом общества невыполнима: она обречена на одиночество – единственное состояние, в котором человек способен творить. Разве не о том же самом рассказывал ей Серж Лютанс, всей своей жизнью подтверждая этот простой принцип.

Дойдя, наконец, до элементарных истин, Инна почувствовала не страх, а облегчение. Душевный подъем. Пора было перестать изводить себя несвойственными ролями и признать право на внутреннюю свободу.

Первое решение созрело молниеносно – уйти из журнала. После четырехдневного семинара в ее голове теснилось такое количество идей и открытий, что она не могла больше ждать. Нужно было немедленно погрузиться в Забытый Мир, еще несовершенный – теперь она это видела ясно, – но такой притягательный. Ждать по десять часов каждый день, просиживая их в офисе? Нет, она не могла!

Инна летела над сугробами, забыв о земном притяжении. Формула успеха казалась теперь простой: концентрация энергии, вложение всего себя. На протяжении многих лет у нее ничего не получалось в творчестве лишь потому, что она разменивалась понапрасну. Теперь все изменится…

Яркий, невесть откуда взявшийся свет, ослепил ее и чуть не свалил с ног, лишив равновесия. Она зажмурилась и услышала три яростных гудка, потом звук хлопнувшей двери автомобиля.

– Решила спрятаться?!

В свете фар Инна ничего не могла разглядеть.

– Суббота была вчера! – Она, наконец, узнала разъяренный голос гигантской марионетки, нависшей над ней. – Я тебя два дня ищу!

Скрежещущий звук показался Инне удушливым лассо, которое накинули ей на шею, чтобы стащить на землю с небес. Она вспомнила и про «Мерседес», и про деньги, и про пиары. И тут же ярость, словно огонь, разбежалась по жилам. Не стоило настырной кукле сегодня к ней лезть!

– В чем дело? – бросила она.

– Деньги давай!

– За что? – Инна смотрела в глаза мужчине с ненавистью, в которой не было и намека на страх.

– Ты! – он задохнулся от возмущения. – Сашка твоя беспризорная! Мой «Мерседес»!

Обвинения в том, что она никудышная мать, на этот раз Инну не тронули. Правда есть правда.

– Показывай! – сурово велела она и, не дожидаясь, когда разъяренный клоун начнет экскурсию, сама пошла вокруг машины, всматриваясь в ее лоснящиеся бока.

Только обходя автомобиль в третий раз и изо всех сил напрягая зрение, Инна заметила на задней левой двери небольшую вмятину. Все?! Менять из‑за этого дверь?!

– Беги к своей кукловодше, – сверкнула она бешеными глазами, – и сообщи, что денег не будет!

– Что?

– Ты все слышал! – В интонации Инны появились повелительные ноты.

Несколько секунд он оторопело смотрел на нее, потом попятился к водительской дверце.

– Значит, не хочешь по‑хорошему, – прошипел он, – ну, ты у меня попляшешь!

– Ради бога! – развеселилась Инна и зашагала к подъезду.

Правильно Сашка говорила про нее – «тупое существо». Нельзя позволять другим людям вить из тебя веревки, а она только это и делает!

Дочери дома еще не было. Звонить и затевать очередной скандал Инна не хотела – чувствовала, что смертельно устала от такой жизни. Пусть Сашка, если ей нравится, делает ошибки, падает, поднимается – все сама. Человек вырос, мать ему не нужна.

Сбросив сапоги, она прошла в кухню и нажала кнопку чайника. Пара бутербродов, чтобы перестало сосать под ложечкой, и – за работу.

Через двадцать минут Инна уже ничего не слышала и не видела – в ЭТОМ мире ее больше не было…

Такого ясного утра Маковецкая не могла припомнить за последние несколько лет своей жизни. Да еще зимой! Голубое небо искрилось, солнце бросало праздничные блики в радужный снег. Первой мыслью было проваляться в постели до полудня, любуясь ярким пейзажем за окном, потом неспешно встать, приготовить кофе и вернуться в Забытый Мир. Но оттягивать неприятную процедуру никакого смысла не было: решение принято, нужно его осуществить.

При первой же мысли о работе перед глазами возникло разъяренное лицо Лады. Инна, тяжело вздохнув, встала с постели и побрела в душ.

Даже не заглянув в редакцию, она отправилась к кабинету начальницы. Решительно постучала и в ответ на недовольное «войдите» открыла дверь.

– Яви‑илась! – Лада была уже на взводе. Вот и прекрасно: не возникнет желания отступить.

– Я ненадолго, – Инна улыбнулась, испытывая наслаждение от этих слов.

– Где ты была?!

– На семинарах, – честно сообщила она, – приезжал преподаватель из Голливуда, сценарное и писательское мастерство.

Лицо у Лады вытянулось.

– Я не подписывала тебе никакой учебы!

– Нет, это моя инициатива, к работе отношения не имеет.

Лада смотрела на подчиненную так, словно видела ее впервые в жизни. Глаза главного редактора яростно сверкали.

– Я поделилась с тобой деньгами, – процедила она, – думала, тебе можно уже доверять, сработаемся…

– Вряд ли, – Инна достала из сумочки золотой конверт, – здесь вся сумма. И вот еще!

На стол перед Ладой лег рукописный документ в прозрачном файле. Она опустила глаза, прочла первую строчку, и брови ее поползли вверх.

– Куда тебя пригласили? В «Обозрение»? В «Маскарад»? – Лада тяжело дышала. – У них что, зарплата больше?

– Не знаю. Я не перехожу из журнала в журнал. Увольняюсь, и все.

– С ума сошла, – Лада шипела змеей, – на что будешь жить?

– Разберусь. Буду книги писать.

– Что?! – Лада несколько секунд смотрела на подчиненную ошарашенно, а потом расхохоталась. – И эта туда же! Ты думаешь, Суслов не пишет? Или Влад? Да каждый журналист пишет по книге! Деньги‑то тут при чем?

– У меня есть контракт, – ляпнула Инна и осеклась.

– С кем?

– С крупным издательством, – произнесла она неохотно.

– Значит, так, даю тебе пять минут на раздумья, – голос Лады стал железным, – остаешься в редакции, и я готова забыть этот разговор – работай спокойно, пиши в свободное время. Не хочешь денег сверх зарплаты, дело твое. Но если уйдешь…

Она взглянула с угрозой.

– Я все решила, – коротко произнесла Инна, не в состоянии дальше продолжать разговор, и вышла, с силой толкнув перед собой дверь. Невесть откуда взявшийся Суслов едва успел отскочить: еще секунда, и получил бы в лоб.

– Катись, идиотка! – Лада орала вдруг так, что проходивших мимо сотрудников разметало в разные стороны от ее кабинета. – Чтобы духу здесь не было! Неблагодарная тварь! Змея!!!

Маковецкая вбежала в редакцию, следом за ней ввалился любопытный Мишка.

– Не обращай внимания, – Суслов обнял Инну за плечи, – бояться нужно тех, кто жалит в спину. А эта только орет.

– Зато как орет!

– Забудь, – Мишка крепче сжал Инну, – я тысячу лет ее знаю.

– Но Брюллова…

– Та помешала финансовым интересам, – он помолчал и прошептал виновато: – Прости дурака!

Через двадцать минут духу Инны, как хотела Лада, в офисе уже не было. Скудные пожитки уместились в коробке из‑под принтера, которая стояла, перемотанная скотчем, рядом со столиком в соседнем кафе, куда Суслов затащил свою драгоценную.

– Лада мне такого наговорила, – прошептал он, прикасаясь губами к руке Инны, – и я засомневался в тебе. Болванище!

– Мишка! – Инна выдернула из костлявых пальцев свою ладонь. – Прекрати, мне щекотно.

– Ты ангел, – не унимался он, глядя влюбленными глазами.

– С черными крыльями, – хмыкнула Инна.

– Но деньги же вернула!

– Суслов, – она вздохнула, – это всего лишь подачка собственной совести. Не идеализируй меня.

– Не буду, – Мишка улыбался, – так что там с издательством?

Они просидели, болтая, до часу дня, и кофепитие плавно перетекло в обед. Инна взахлеб рассказывала о Забытом Мире – о подвигах, приключениях, героях, – а Мишка внимательно слушал.

– Гибнут стада, родня умирает, и смертен ты сам; но смерти не ведает громкая слава деяний достойных, – задумчиво процитировал Мишка, когда Инна умолкла.

– «Старшая Эдда», – улыбнулась она.

Он кивнул.

– Не сомневайся, – Суслов смотрел на Инну с нежностью, – ты правильно сделала, что ушла из журнала.

– Думаешь, смогу стать писателем?

– Думаю, уже стала, – он положил горячую ладонь на ее руку, – пришли мне рукописи. Заинтриговала.

– Будешь читать? – обрадованно спросила она.

– Всенепременно!