Поселок Лихнево, конец 1980‑х – 1990‑е

Ваня лежал на продавленной софе и рассматривал оленя, пасущегося на висевшем на стене коврике. За картонной стеной на кухне раздавались голоса соседок, собирающих на стол. Завтра начинаются выпускные экзамены, а три дня назад умер дед. Сегодня его похоронили. И это был первый раз, когда Ваня видел мать после их встречи у московской высотки. Ее привезла черная «Волга». Она была одна, без близняшек. Он так и не спросил, кто они: мальчишки или девчонки.

Постояла одиноко, без слез, у могилы, потом подошла к Ване:

– Ты уже взрослый мальчик, прости меня, если можешь, – и дала ему увесистый конверт, хотела обнять. Он молча взял деньги, а вот от объятий увернулся.

– Да чего там! Я понимаю. Когда нечего больше дать – дают деньги. Все правильно.

И она уехала, даже не оставшись на поминки.

В те смутные годы афганских событий, частых похорон государственных деятелей и трансляции «Лебединого озера» Ванюше жилось хорошо. В тесной компании деда, друга Кольки и Шандора, который прикипел к Ивану, как к родному, мужала и закалялась его душа. После Ваниной поездки в Москву дед перестал прятать мамины открытки к праздникам и даже как‑то смягчился. А к их дням рождения она стала посылать небольшие денежные переводы. Это очень злило мальчишку, но дед приговаривал:

– Принимай с благодарностью. Помнит – и то хорошо.

Опустошенность, оставшаяся в его сердце, заполнилась ожиданием, чем же отплатит судьба за ее поступок. Говорил же цыган – за все надо платить. Учебу Ваня не бросал, мало того, учился на отлично, обещал ведь деду, что вытянет их маленькую семью из нужды. А пока примерял на себя характеры и заботы тех, кого видел у цыгана. Часто Ваня доставал бабушкины часы, которые так круто изменили его жизнь. Они теперь стали его талисманом; не было ничего в жизни более дорогого, теплого и родного, кроме деда, конечно.

Потерю деда переживал Ваня внутри себя очень сильно. Так и не увидел тот красивой, беззаботной жизни, которую внук хотел ему создать. Опечалил Ивана и последующий переезд друга Кольки в другой город: тот поступил в московский институт и поселился в общежитии. Звал его с собой, но Ваня оставался при убеждении, что его «малые» университеты пройдены, ему пока и здесь хорошо. Что делать со своей жизнью дальше, он не придумал.

Начались голодные перестроечные годы и приближались лихие девяностые. Наступало время крутых ребят, и Шандор не пускал Ваню на рынок в опасные дела с «кидком на разницу» и «наперстком», составляющие серьезную часть его доходов, хотя Ваня не раз предлагал свою кандидатуру. Но Шандор предпочел оставить мальчика своим личным посыльным и еще «счетоводом». В деле ведения финансов равных Ване не было. Основной «валютой» Шандора в те времена были фальшивые карточки на сахар, водку, сигареты. Их продавали цыганки возле каждого крупного магазина. Между тем в разные сферы несанкционированного «бизнеса» были втянуты почти все подростки Лихнева. Многие сплотились в жестокие группировки, каждая действовала по своим пацанским понятиям. В трениках «Адидас» и кассетником на плече, они развязной походкой прохаживались по поселку, «опуская» тех, кто им не нравился. Ваня, по их мнению, стоил провокации и наезда, но покровительство Шандора делало его неприкосновенным.

В душе многие из них считали Ваньку серьезным чуваком и завидовали его предприимчивости и изобретательности. Не желая останавливаться на достигнутом, он решил развивать карьеру: раздобыл видак и показывал у себя дома по субботам фильмы; причем во время сеансов дежурили два здоровых цыгана, потому просмотры проходили тихо и мирно. Соседи не жаловались, милиция, у которой в те годы было много дел поважнее, не беспокоила. Деньгами Ваня охотно делился с Шандором. Процесс для него был важней, чем прибыль. И Ваня все время думал, чем бы еще заняться.

Видеосалон на квартире аккуратно работал до тех пор, пока к Шандору не приехал его давний друг Лелло, в те времена бродивший со своим табором по дорогам западной Европы. Он привез забавную игрушку: рулетку из казино. Лелло был завсегдатаем казино в Венеции и Монте‑Карло. Ему были подвластны все карточные игры: покер, бридж, преферанс и прочие.

Жена его Милла слыла хорошей гадалкой. Погадала она и Ванечке.

– Ты женишься нескоро и на очень старой женщине.

– Милла! Вот это перспектива! Жениться на очень старой женщине! – усмехнулся весело Ваня.

– Так карты говорят…

Пообщавшись с другом Шандора, Ваня понял, какой будет его следующий после открытия видеосалона шаг, к тому же теперь подобные заведения стали открывать и другие, и начал организовывать в поселке зародыш своего будущего бизнеса – казино. Он не отходил от Лелло и выпытывал у него все до мельчайших подробностей. Западному цыгану нравился этот русский парень: серьезный, вдумчивый, расчетливый в лучшем смысле этого слова. Шандор тоже был рад, что не разочаровался в мальчишке. Вырос настоящий мужчина. Не мелкий пацанчик, что до конца жизни будет говорить: не обманешь – не проживешь; а взрослый человек с девизом «риск – благородное дело».

Прислушиваясь к советам Миллы, Ваня сшил себе в ателье вполне приличные вещи, делающие его похожим на рядового европейца. И решил, что надо подучить языки. Цели никакой не ставил, пока учил просто для себя. Раздобыл разговорники, французский и итальянский, и, занимаясь каждый день, выучил их наизусть, с удовольствием поняв, что у него есть талант к языкам. Экзамен по английскому в школе он сдал на пятерку.

Теперь в его квартире организовалась настоящая «биска», как называл карточный притон по‑итальянски Лелло. Подпольного, конечно, в этом было мало: Лелло за плату обучал местных тузов карточным играм и азам рулетки. «Семинары» не пропускал и Ваня, скоро сообразив: чтобы стать настоящим игроком, надо обладать жесткостью и актерскими данными. Но больше всего ему нравилось наблюдать, как игра корежит людей. Сам он не был азартным, но любил смотреть на изменения, происходящие с игроками. Он уподоблялся тогда тем жестоким мальчишкам, которые привязывали к кошачьему хвосту консервные банки и покатывались со смеху от безумных движений несчастного животного. Его же забавляли дрожащие руки, потные лбы, округлившиеся в предчувствии глаза. Всего‑то каких‑то тридцать шесть цифр и зеро, а что они делают с людьми!

Но самое важное событие произошло в день его совершеннолетия.

У дома остановился зеленый «Чероки» и из него выскочили две хорошенькие девчушки‑двойняшки, затем вышла ухоженная дама, в которой Ваня узнал свою мать. За ними вылез грузный водитель. Они постояли мгновение, оглядывая окрестности. Водитель открыл багажник и вытащил две огромные дорожные сумки, поставил их на землю и неожиданно обнял маму и поцеловал ее в лоб. Буря чувств пронеслась в душе у Вани: это его так называемый отчим и его сестренки, и все кажутся очень счастливыми. Только возмездие за него – брошенного сына – запаздывает. Но он научился держать себя в руках. Не зря окружение Шандора считало его справедливым и доброжелательным. Помнил он и одно из воровских правил: не вести «разборок», выслушав только одну сторону, то есть себя самого. Раздался звонок в дверь.

«Ну послушаем, с чем приехала и что скажет другая сторона», – подумал он, выходя в прихожую.

Сначала проскользнули малышки и разбрелись по квартирке, внимательно все разглядывая.

Он сделал приглашающий жест, и в дом вошла мать. Обошла молча вокруг стола.

– Здравствуй, Ванечка! Какой ты молодец! Как у тебя чисто и уютно. – Она погладила его по голове.

«Интересно, а кто научил меня убирать за собой, мыть полы и гладить брюки?» – отметил про себя Ваня, принимая этот обжигающий обидой жест матери.

В дверях появился отчим с двумя сумками. Три женщины, одна большая и две маленьких, сразу их взяли и начали хозяйничать, спрашивая у Ивана, где он держит тарелки, вилки, стаканы.

– Ну, здравствуй, Иван! – отчим крепко пожал ему руку. – Прости, что поздно узнал о твоем существовании, но, как говорится, лучше поздно, чем никогда. Очень рад с тобой познакомиться и быть тебе полезным. Надеюсь, мы поладим. А на мать не злись – время было другое. Мне очень хочется возместить вам проведенные вдали друг от друга годы.

«Вот сочиняет‑то», – подумал Иван.

Такого стола он не видел никогда. Казалось, что это не его бедная посуда, а барский сервиз с серебряными приборами, где фарфоровые блюда наполнены отборной снедью, а искрящиеся хрусталем стаканы – дорогим вином.

– За встречу! – Отчим открыл бутылку водки.

– Я не буду, – отказался Ваня, вспомнив еще одно правило: вести «разборки» в здравом уме.

– Молодец! Тогда немного шампанского! Я рад, что мы все сегодня, в день твоего совершеннолетия, собрались вместе. Теперь мы одна семья. За это надо выпить!

Близняшки повисли на Ване, наперебой радуясь, как же хорошо, что у них вдруг объявился братик. При взгляде на девочек сердце Вани таяло, но он тут же ставил себя на место, вспоминая мамино предательство, и хоть девчонки в этом не виноваты, лучше держать себя в руках. Мария Андреевна почти все время молчала, ухаживала за Ваней и мужем, подкладывая в их тарелки лучшие кусочки. Девочки ей помогали, и вообще вели себя как настоящие хозяйки.

– Ваня, – начал отчим, покончив с обедом, – пока наши хозяюшки убирают со стола и готовят чай, давай поговорим о твоем будущем. – Он достал дорогие сигареты и предложил пасынку.

– Я не курю!

– Ай молодец! Такого парня от меня скрывали!

Ваню снова передернуло от этой невыносимой лжи.

– Так вот. – Отчим затянулся и выпустил из носа две струи дыма. – Ты знаешь, что сейчас в стране очень сложно с продуктами и товарами. Я организовал фонд гуманитарной помощи, и у меня есть коллеги за рубежом. Мне не хватает толковых людей для расширения дела. А желательно, чтобы человек был свой. Я бы хотел для начала зарегистрировать на тебя фонд с филиалом во Франции. Английский у тебя вроде есть, французский подучишь по ходу дела. Как ты на это смотришь?

Ваня промолчал, а про себя подумал: «Вот, кажется, один язык и пригодился. Надо выводить его за рамки разговорника».

– Будешь ездить туда, получать собранные коллегами продукты и вещи, и весь гуманитарный груз доставлять в Москву. Судя по тому, как ты один с дедом выжил, выучился и не пропал в этой жизни, я делаю вывод, что ты серьезный, способный и оборотистый. И надо дальше учиться. Ну, что это – одна школа? Смешно для тебя.

– Да мне скоро в армию идти!

– Отмажем. Об этом ты не думай. Не те сейчас времена.

После чая три хозяюшки, посовещавшись между собой, видно решили, что настало время подарков. Близняшки спели «Миллион алых роз», заставив всех смеяться до слез, а новый «родственник» подарил пасынку дорогие швейцарские часы.

После их отъезда Ваня побежал к Шандору и рассказал ему и Лелло о поступившем предложении.

– Мать всегда мать. Помирись с ней. Она много мучилась из‑за тебя, – сказала Милла, раскладывая карты.

– Знаю я эти фонды, – засмеялся Лелло. – Собирают, привозят и все сдают в магазины, а навар делят между собой. Бедные, для которых это все затевается, не получают ничего.

– А ты сам‑то что думаешь? – спросил Шандор.

– Не знаю. Я пришел к вам за советом.

Шандор переглянулся с Лелло:

– Думаю, ближайшие три‑четыре года ты в этой «теневухе» можешь повариться. Не опасно, но смотри в оба, как бы не загреметь на нары вместо кого‑то. Думаю, твой отчим не из‑за гуманных чувств к тебе обратился. И не зря ждал твоего совершеннолетия. Уверен, что он о тебе давно знает. Но я не боюсь за тебя. Если ты тоже за себя не боишься, вперед, сынок.

– Не боюсь!

– Тогда… Эй, Зора, сделай‑ка нам водки и закусить.

В тот вечер Ваня впервые напился.

Проснулся в незнакомой квартире с прелестным созданием под боком, видно, подарком Шандора. Тихо встал, натянул брюки и выскочил на улицу. Прибежав домой, первым делом нашел визитку маминого мужа и, решив, что звонить еще рано, привел себя в порядок. Стоя в душе, предполагал, что придется ехать в Москву, и мысленно готовился к новой жизни. Потом, дождавшись намеченного часа, позвонил. Отчим сказал, что за ним приедет машина.

Он работал в гуманитарном фонде несколько лет. Ваня понимал, что не все, что он собирает, попадает по назначению, но все‑таки многое. Отчим держал ухо востро и сильно не жадничал. «Уже хорошо», – говорил себе Ваня, не особо мучаясь угрызениями совести. Он делал свою работу, знал ее тонкости и никуда не лез, получая за это неплохие деньги. Все свободное время за границей он проводил в казино, присматриваясь и изучая тонкости игры. Когда случилась «павловская реформа» с ударом по теневой экономике, он уже имел круглый счет в банке за границей. Мать с мужем и близняшками к тому времени переехали в Испанию, и фонды отчима постепенно прекратили свое существование.

Иван был скромен в своих желаниях и по‑прежнему оставался жить в квартирке деда. Настало время создавать любимую игрушку – казино. На часть скопленных средств он для начала построил у станции павильон игровых автоматов с небольшим баром. Получив от «одноруких бандитов» некую экономическую независимость, стал искать помещение. Он полагал, что пока раскручивается, наездов не будет, кому нужны нищие? Но в дальнейшем ему понадобится «крыша». Имеющиеся казино, больше напоминающие дешевые прокуренные забегаловки, были поделены между местными группировками. Ваня же мечтал о красивом, настоящем проекте. Не таком, конечно, в каких бывал во Франции, но и не похожем на общепитовскую столовку с пластиковыми стульями и столами, покрытыми дешевыми скатерками, прожженными сигаретами. В итоге, заручившись поддержкой Шандора, он открыл казино в старом заброшенном детском саду Лихнева. Облицевал его снаружи панелями, наподобие стен, покрытых венецианской штукатуркой, и даже пристроил к входу две колонны. Во дворе разбили небольшой парк с маленьким фонтанчиком, парк обнесли забором: столбы из красного кирпича, а между ними железные прутья черного цвета с каплевидными наконечниками. Плюс небольшая перепланировка внутри – пара свисающих каскадом люстр под хрусталь, тяжелые шторы, полумрак, ну и на оборудование не поскупился. Крупье нанял из Москвы, за хорошую плату. Получилось не Монте‑Карло, конечно, но для Лихнева – просто шикандос! Ресторан с цыганами, карточные столы и зал для игры в рулетку меньше чем через год стали любимым заведением местных авторитетов. И потекли из их карманов шальные деньги. Как все такие места, это тоже очень быстро облюбовали шулеры, проститутки и торговцы наркотиками. По ночам улица у казино заставлялась джипами и «мерсами» со спящей шоферней и охраной. Но Ивану до этого не было дела. Он хозяйничал в зале рулетки и за карточными столами, с маниакальной дотошностью разводя посетителей на тридцать семь цифр.

Пару лет прожили мирно, без наездов, пока не прожужжали первые пули, а чуть позже прогремели радиоуправляемые бомбы. Пока они были предназначены не Ване, но он чувствовал, что становится для местных авторитетов лакомым куском. Всю прибыль он переправлял на свой счет за границу и ждал момента, когда придется уезжать.

Беда пришла с наркотиками. Наркодельцы, не поделив что‑то, устроили страшную бойню в его казино. Потом Шандор подхватил пневмонию. Иван изо всех сил боролся за его жизнь, нанял лучших врачей и сиделку. В отличие от тех времен, когда ему хотелось продлить хоть на сколько‑то жизнь деду, сейчас он мог себе это позволить. В московскую больницу Шандор ехать не захотел, да и за жизнь уже не цеплялся, а на все Ванины заботы только говорил:

– Пора мне уже, чаворо, пора! Хватит деньги на старика тратить.

Однажды вечером Ваня сидел у его кровати, держал цыгана за руку. Он теперь всегда, бывая рядом с ним, держал в своей его сухую ладонь, стараясь напитать себя любовью и теплом последнего близкого человека, оставшегося у него. Обсуждали дела.

– Илья Колода вроде друг тебе стал?

– Да не то чтобы друг, Шандор, не то что друг. Ты же знаешь, я скрытный. Никого к себе близко не подпускаю. Просто сошлись как‑то. Друг мне только Колька. Был в Москве, заезжал к нему. Жена его второго уже ждет, а живут по‑прежнему скромно. Сейчас он устроился на какое‑то совместное предприятие менеджером. Вроде платят побольше. Денег хотел дать ему, он не взял. Только подарки принял. – Ваня улыбался.

– Хороший парень… Надо же, второго ждут. Молодцы. Так я за Илью. Правильно, не доверяй ему. Прощупывает он слабое место твое. Ребята его ко мне заходили. Вроде как о здоровье справиться, так я ж еще в здравом уме, чтобы понять, что к чему. В общем, береги себя, сынок. – Шандор на секунду сжал Ванину руку, потом его пальцы расслабились да так и остались. Цыган умер.

– Сынок, сынок, – повторяя последнее слово, сказанное цыганом, заплакал Ваня последний раз в своей жизни, целуя холодеющую руку и коря себя за то, что так и не сказал никогда ему, как он любит его, как тот ему дорог и что только благодаря ему он, Иван, стал тем, кто он сейчас есть. Ваня не думал, хорошо или плохо быть тем, кто он есть. Его это устраивало, и он был не из тех, кто подвержен рефлексиям.

Прошли пышные похороны, и тихая жизнь Ивана закончилась. Последние годы Шандора больше уважали, чем боялись. Понятно было, что авторитет его уже не тот, что прежде, но на всякий случай цыгана обходили стороной, зная его не по нынешним делам, а по тянувшейся за ним славе, как человека справедливого, но, случись чего, отпускающего тормоза. И вот цыгана не стало, и люди его, оставшись без твердой руки, расползлись кто куда. Те, кто принес венки и цветы к могиле Шандора, говорили громкие слова на поминках, в том числе и Колода, и уже на следующий день стали подкатывать к Ване с намеком на «поделиться». Взяв на обдумывание месяц и надев на себя маску запуганного и зажатого со всех сторон кролика, Иван продал казино богатому приятелю дагестанцу, с которым водил, оказавшимся неожиданным для всех, тесное знакомство в Москве, и уехал в Испанию по приглашению матери.

Date: 2015-07-11; view: 280; Нарушение авторских прав