Глава 14. Разглядывая в бинокль небольшой хутор, я пытался идентифицировать находящихся там людей

– Это еще что за ухари?

Разглядывая в бинокль небольшой хутор, я пытался идентифицировать находящихся там людей. То что не немцы– однозначно. Вроде не полицаи– слишком разномастно одеты и вооружены. Но и на партизан не похожи. То есть как раз внешне похожи, но ведут себя слишком нагло. До Кривуль, ближайшей большой деревни, где расположился немецкий гарнизон, было километров двадцать, и патрули в любой момент на этот хуторок зарулить могли. А эти– даже охранения не выставили. Тут на крыльцо вышел еще один персонаж, и я наконец смог разобрать их принадлежность. Вышедший был одет в мундир цвета хаки, чем-то похожий на польскую форму, и в нечто вроде папахи, на которой даже на таком расстоянии был различим трезубец. ОУНовцы. Вот и довелось свидиться. До этого только слышал об их «геройствах», но живьем боевую группу националистов видел впервые. Лежащий рядом Пучков подал голос:

– Мельниковцы из УПА.

– Да я уже понял, что не теноры из оперного. Ладно, пошли назад, обойдем этот гадючник.

Связываться с трезубоносными поклонниками Нептуна нам резона не было – только лишний раз светиться перед немцами, и мы уже начали отползать, как оттуда донесся крик. Причем какой-то тонкий крик. Опять прилипнув к биноклю, увидел, что на хуторе произошли изменения. Появилось две телеги, на которых прибыло четверо мельниковцев, какой-то старикан, пацан лет двенадцати и, похоже, – молодая девчонка. Рядом с телегой на земле лежал мешок. Тут из телеги скинули человека в летном комбезе, и я понял, то, что принял за мешок, было еще одним летуном. Девчонка рванулась к упавшему, но стоящий рядом урод засветил ей по башке и она опять вскрикнула. Та-а-ак… Вроде становится понятно, что к чему. Похоже дед с ребятишками нашли наших летчиков, скорее всего, со сбитого бомбовоза. С истребителей по двое в одно место вряд ли падать будут. М-да… нашли они их и куда-то вывезти хотели, а тут нарвались на ОУНовцев. И вышел у них конфликт нешуточный – у деда вся борода в крови. Угу… Судя по грубому дерганью пленных, пинкам и затрещинам, летунов в самом лучшем случае сдадут немцам, а деда с пацаном пришьют. Ну и пацанку тоже, конечно, только сначала позабавятся – вон как мордатый ее уже лапает. Задумчиво разглядывая открывшуюся картину, соображал – ну и какие теперь будут наши действия? Если учесть, что на захваченных людей вылезли посмотреть все – бандитов на хуторе тринадцать человек. То есть двенадцать и какой-то шибздик. Но шустрый шибздик– пацану уже раза два по морде съездил.

– Командир, будем их валить?

Леха с надеждой смотрел на меня. Валить – это, конечно, хорошо… Но если всех спасать, то семи жизней не хватит. Тем более что мы назад с хорошей вестью возвращаемся. Нашли-таки, где и как немцы с нашего участка технику перебрасывают. Они новую ветку проложили. С понтом, для того чтобы доски с лесопилки вывозить. Только вот ночами вместо дров танки грузят на платформы и брусом их маскируют. Мы до самой узловой проследили движение этих платформ. А потом они куда-то на север уходят. Куда именно, точно не сказал ни солдат охранник, ни даже помощник коменданта станции. Сказал только, что до Прилук это точно, а дальше он не знает. И я ему верю – кололи жестко, и зам коменданта уже не столько живым остаться хотел, сколько о быстрой смерти мечтал. Так что из-за каких-то вшивых националистов такими сведениями рисковать не хотелось. Хотя, с другой стороны… нападения они не ждут и, если быстро сработать, то и дернуться не успеют. А куда мы отбитых девать будем? С собой же не потащишь?.. Но с другой стороны, ведь старик их куда-то вез?

– Илья, они летчиков опять на телегу грузят.

Действительно, слабо шевелящиеся тушки летунов закидывали обратно в телегу, и основной мельниковец давал ЦУ троим мужикам, столпившимся возле него. Ага, похоже, в конвое поедут трое. Ладно, решено, на хрена мы спрашивается вообще воюем, если даже своих людей от какой-то мрази защитить не можем? И разведданные не пострадают, потому что в нашей способности справиться с десятком бандитов не сомневался. Повернувшись к остальным, сказал:

– Так, работаем тихо. Игорь, Бахыт, – я кивнул нашим снайперу и следопыту, – ваши те трое, что повезут летчиков. Потом подтягивайтесь к сараю с поломанной дверью. Мы с Пучковым будем зачищать с другой стороны. Глушители оденьте и разбегаемся.

Глушаки у нас были на пистолеты и на СВТ Игоря Сазонова. Так что действовать будем без автоматического оружия. Ну, во всяком случае, до первого выстрела с их стороны. Шуметь я не хотел, опасаясь того, мало ли кто поблизости шарахается.

Пока мы с Лехой кружным путем подбирались к колодцу, телега с летчиками и охраной двинула в путь. Ну, теперь подождем, пока она отъедет подальше, и приступим, а пока здесь, в лопухах, полежим. Националисты тем временем пинками погнали пленных в хату, откуда выходил их командир. Пятеро, в том числе и главный, зашли туда же. Видно, допрашивать будут. Еще трое пошли в соседний дом. Шибздик стал распрягать лошадь, ведя беседу с последним оставшимся. Разговаривали на какой-то дикой смеси украинских, польских и немецких слов. Я такой суржик уже слышал – еще в своем времени. На западе Украины так разговаривают. В Галиции да во Львове. От нормального украинского он отличается так же, как русский от молдавского. Интересно – как здесь эти западенцы оказались? Далековато от своих мест забрались. Когда первый раз, на совещании, рассказывали о том, что нам будут противостоять, помимо немцев, румын и прочей швали, еще и украинские националисты – я не удивился. Кто такие бандеровцы – знал хорошо. Но вот выяснилось, что они вовсе не бандеровцы! Всю эту шушеру возглавляли Мельник и Бульба-Боровец! А когда я поинтересовался, куда же делся самостийный Степан, Колычев с уважением посмотрел на меня и объяснил, что сторонники Степана Бандеры, сидящего в концлагере, сейчас ведут непримиримую борьбу с мельниковцами, и похвалил за мою заинтересованность в теперешних украинских реалиях. Благодарность вообще-то была совершенно незаслуженной. Я про этих Бульб вместе с Боровцами вообще никогда не слышал. Так что в очередной раз осталось только сожалеть, что не исторический факультет в свое время закончил. Пользы было бы гораздо больше.

Ага! Возле сарая шевельнулась трава и появилась Бахина физиономия. Ну, приступим к веселью! Шибздик закончил возиться с лошадью и, смеясь, хвастался, как он ловко мордовал пацаненка. Хотя и самому на вид было лет пятнадцать, не больше. Ну да если взял оружие – ребенком уже считаться не можешь. Пленного парнишку они бы точно не пощадили, и теперь, указав Лехе на цель, я тоже взял крысеныша на прицел. Пук! Пук! Как там, в виденном мной плакате было написано – снайпер бьет издалека, но всегда наверняка! Мы, правда, били всего с тридцати шагов, но то, что наверняка, – это точно. Показав Абаеву на соседний дом и выставив три пальца, дал отмашку. Кивнув, он скользнул к крыльцу. Мы же подскочили к командирской хате. Я к двери, а Пучков к дальнему окну. Постоял, прислушиваясь… Тихо, только из-за двери бубнеж доносится да звуки затрещин. Похоже, паны уже вовсю приступили к допросу пленных. Желательно, конечно, чтобы все они в одной комнате были, но тут уж – как получится. Быстро достав гранату, выкрутил запал и, отломав взрыватель, вкрутил его обратно. Вытащив кольцо, взял в одну руку пистолет, в другую гранату и, выдохнув, спокойно и без криков открыл дверь. Сделав два быстрых шага по сенцам, вошел в комнату. За столом сидел командир и еще один мужик. В углу на лавке– пацанчик с разбитой физиономией. Длинный хлопец держал за шиворот старика, а еще один, видимо, его лупил, но, увидев меня, так и замер с поднятой рукой. Биомать! Еще одного не хватает… девчонки – тоже нет. Но все равно – работаем, отступать поздно! Я широко улыбнулся и со словами: «Здоровеньки булы, друже провидник!» – катнул на стол лимонку.

Со звоном отскочил рычаг, и в гранате хлопнул боек. Главный мельниковец обладал завидной реакцией. Пока все заторможенно пялились на катящийся кругляш гранаты, он очень ловко успел нырнуть под стол. Как будто всю жизнь тренировался. Пук, пук, пук! Трое националистов с дырками в башке повалились на пол. Фу! Длинный гад мозгами всю побелку забрызгал. Быстро присев, еще раз нажал на курок. Прыткий начальник так и остался лежать там, куда спрятался. Дзинь! Пук! В соседней комнате звякнуло стекло. Сделав два шага и опять присев, на секунду глянул туда. Последний, пятый, лежал на полу. Это уже Леха постарался. Завалил мордастого прямо через окно. Девчонка сидела в углу, на сундуке, и круглыми глазами смотрела на меня.

– Свои красавица, свои. Не бойся и сиди тихо.

Красавица, отсвечивая фингалом, кивнула, а я, выскочив из комнаты и сказав то же самое деду, рванул на улицу. Торопился зря. Там уже все было кончено. Абаев с Пучковым осматривали сараи. Во блин… Дольше сомневался, чем у нас вся операция по времени заняла. И трех минут с первого выстрела не прошло. Вот что значит школа! Тут вместе с телегой и ранеными подрулил Игорь. Он нас своей винтовкой издалека подстраховывал, а увидев, что мы спокойно ходим по хутору, тоже присоединился. Подойдя к телеге, убедился, что это действительно два наших летчика. Те уже малость одыбались и, поняв, что передача их немцам отменяется, были очень разговорчивыми. Мои прикидки оказались правильными. Их «пешку» подбили, стрелок-радист погиб, а они выбросились над лесом. Причем крайне неудачно. Штурман сломал себе ногу, а командир ребра. Насколько могли, уковыляли с места приземления. А на третий день неудачливых парашютистов подобрал дед. До его избушки, стоящей где-то в лесу, было далеко, и дедок сходил за лошадью. Вот на обратной дороге их и перехватили мельниковцы. Причем совершенно неожиданно. Летуны даже выстрелить не успели. До недавнего времени, как сказал умывшийся возле колодца дед, этих перцев здесь не водилось. Вообще старик производил странное впечатление. При разговоре бубнил, шамкал, такие слова употреблял, что я и не слышал. Однова, надысь. В общем пень – пнем, но вот острый взгляд, иногда мелькавший из-под густых бровей, заставлял насторожиться. Что именно неправильно было в этом дедке – пока не понял, поэтому просто задавал вопросы.

– И куда же ты их, уважаемый, потом хотел девать?

– Ну дык, подлечились бы малость у меня, не в лесу же увеченных бросать, не по-христиански это, да и ушли бы с богом.

– А ты что – доктор?

– Господь с тобой, мил человек! – Старик аж руками замахал. – В лекарстве совсем не понимаю, но вот лубки поставить смог бы. Хоть какая-то помощь страждущим.

Ну, в принципе логично все объясняет, только что же так внутри свербит. Какое-то несоответствие есть, но я его не могу увидеть. В этот момент вмешалась девчонка:

– Деда Савелий! Ну что же вы так! Это же наши – советские!

Старик досадливо мотнул головой, а я вдруг понял – осанка! Он при разговоре старательно горбился, но иногда разворачивает плечи и совершенно перестает быть похожим на забитого пахаря. Чисто на интуиции спросил:

– Вы, похоже, из бывших?

Дед, плюнув на маскировку, выпрямился и, глядя в глаза, ответил вопросом на вопрос:

– А это что – до сих пор преступление?

– Да нет. – Я пожал плечами. – Просто сначала не понятно было, кто вы такой. Чувствовал неправильность в поведении, вот и спросил. Ну а теперь все ясно. Так что остается последний вопрос – так как мы не сможем раненых взять с собой, у вас есть надежное место, чтобы их укрыть?

– У меня и укроем. Там их сам черт не найдет. На этих-то, – он кивнул на трупы, – мы случайно нарвались, когда я решил по дороге проехать, чтоб увечных не растрясти.

– Понятно… ну тогда разбегаемся. Мы и так время потеряли. Так что спасибо вам и удачи!

Махнув рукой, дал своим ребятам команду выдвигаться. Дед тоже пожелал:

– Ну и вам счастливо добраться.

После чего повернулся и пошел к летчикам. Пацанчик, который был с ним, времени даром не терял, закидывая в телегу трофейные винтовки, собранные у убитых. Надо же – не боится покойничков, хотя совсем малец. Или насмотрелся уже?.. Мы отошли шагов на сорок, когда старик меня окликнул:

– Эй, командир! Погоди!

Я остановился и увидел, что он бодрой рысью бежит ко мне. Подбежал, даже не запыхавшись, и начал говорить:

– Вот что, командир, я понял – вы действительно свои. А то ведь по этой форме пятнистой и не понять ничего. Националисты же между собой рубятся, только головы летят. Так что, когда вы панов перестреляли – это для меня еще не показатель был. А вот когда нас живыми оставили и уходить собрались, точно убедился.

Дед немного помялся и продолжил:

– Те ребятишки, что со мной, – Петька да Татьяна, они ведь ко мне еще в сорок первом прибились. Мать у них под бомбежкой погибла, вот я и подобрал сирот. А отец их – комдив Игнатьев. Ну, это в в сорок пером он был комдив, а сейчас, если живой, то уже, глядишь, и до больших ромбов дослужился.

– До звезд, дед. Ромбов-то уже полгода как нет. Погоны мы носим.

Старик запнулся и недоверчиво спросил:

– Какие такие погоны?

Я, расстегнув ворот комбеза, продемонстрировал старому, о чем речь. Дед неверящими глазами уставился на мое плечо, а потом вдруг отступил на шаг и, сначала перекрестившись, а потом поправив на голове кепку, вскинул руку в воинском приветствии, надтреснутым голосом сказав:

– Господин штабс-капитан, разрешите представиться! Ротмистр семнадцатого гусарского Черниговского полка Савелий Окунин!

По щекам старого ротмистра, а если по нашему считать, то майора, текли частые слезы. Не замечая их, Окунин так и держал руку возле головы. Ну и что тут делать? Понятно, что мы в разведке, но вот от того, что он мою фамилию узнает, мир не перевернется. Вообще-то, конечно, уходя в тыл, документы и знаки различия оставляли на базе. А я как-то прошляпил. У остальных проверил, а со своей гимнастерки снять, когда комбез надевал, – из головы вылетело. Но как в тему моя забывчивость пришлась! Вон народ – аж до слез впечатляется. Поэтому, встав смирно и передав автомат Пучкову, тоже кинул руку к пилотке и представился:

– Капитан Красной Армии Илья Лисов!

Автомат Лехе передал, потому как по уставу – с оружием не козыряют, а я не хотел, чтобы старый служака подумал, будто у нас армия лохов, правил не знающих. Потом обнял расчувствовавшегося Окунина и сказал, что про командирских детей обязательно доложу. Только вот пусть он мне на карте покажет, где его лесная хибара находится. Смущенно шмыгающий дед отметил точку и, окончательно придя в себя, объяснил просьбу:

– Через нас фронт обратно покатится. И кто его знает, как оно повернется. Вдруг детишек уберечь не смогу.

Потом вдруг опять попросил карту. Я дал. Окунин спросил – есть ли у меня следующий лист. На вопрос «зачем?» ответил:

– У тебя вот здесь краешек болота виден. И обозначено оно как непроходимое. А я тропу знаю. Даже не тропу, а дорогу целую – танки пройти смогут. Я эту дорогу сам нашел. А местные о ней или не знают, или не помнят. Тевтонцы тут никакого удара ждать и не будут. У них укрепрайон, вон видишь, даже у тебя отмечен – по холмам идет. А возле болота только патрули ходят. И то из-за того, что службу они знают хорошо. Так что патрули – просто для подстраховки.

– А какие танки смогут пройти? Легкие? Типа «виккерса»?

Окунин насмешливо хрюкнул и, оглядев меня помолодевшими глазами, ответил:

– Вы, господин капитан, еще «рено» бы вспомнили. Не такой уж я и замшелый, как кажусь. До самой войны новинками техники интересовался. Да и за два года на нее насмотрелся. И на целую и на разбитую. КВ, скорее всего, не пройдут – все-таки тяжелы слишком, а вот для тридцатьчетверки – в самый раз! Максимум в одном месте метров двадцать гати для надежности саперам проложить надо будет.

Блин! Этот гусарский майор оказался просто находкой! Если действительно танки пройти смогут, то укрепрайон с тыла можно в блин раскатать. Наказав старику больше не ввязываться ни в какие передряги, твердо пообещал, что на следующей неделе к нему придут люди с нашей стороны. И летчиков заберут, и детей, и самого Окунина. Он теперь – особо ценный объект. От его сохранности и знаний, возможно, тысячи жизней зависеть будут. Потом, подумав пару секунд, переиграл. На фиг! Лучше самим проводить весь обоз до дедовской замаскированной заимки. Хоть начинающийся дождь и не даст собакам, если такие здесь объявятся, встать на след, но мне так гораздо спокойнее будет. А для еще большего спокойствия решил оставить с ними Абаева, отдав ему вторую рацию и термоэлемент. По пути приглядели хорошую поляну, годную для посадки самолета, потому как весь этот табор пешим ходом вывести не получится. Когда наконец всех устроили, был уже глубокий вечер. Разместили раненых, перекусили. Во время ужина Окунин все расспрашивал меня об изменениях в армии.

– Неужели теперь офицер офицером называется? А комиссар как?

– В пятый раз говорю: и офицер – офицером, и солдат – солдатом. Даже генерал – генералом! Комиссаров теперь нет. Есть заместитель командира по политической части. Называется замполит. Хотя хрен редьки не слаще. Но с двоевластием в армии покончено. Теперь за командиром всегда последнее слово.

– Вот это верно! – Дед даже привстал. – В армии всегда единоначалие должно быть, а то не армия получится, а сброд, цели не знающий. Даже в бандах атаман был один, иначе они долго не существовали. Поэтому немцы и захватили полстраны, что у нас в каждой роте по два начальника было. Точнее, один командир, а другой контролер, право имеющий командирские приказы отменять.

Хм… Савелия Игнатьевича, конечно, занесло, фрицы до Москвы дошли не только из-за этого, но и это тоже было одним из многих факторов наших поражений.

Ну ладно… Посидели, поели, отдохнули – пора и честь знать. Как ни уговаривал Окунин остаться до утра, время поджимало, и, выйдя из дома, попрыгав по привычке, мы куцей цепочкой из трех бойцов втянулись в лес.

* * *

– Ты уверен, что этот старик знает тропу через Марьино болото?

Колычев внимательно посмотрел на меня, крутя карандаш между пальцами. Я ему доложил уже о результатах разведки, а теперь рассказывал о встрече с Окуниным.

– Практически уверен. Врать ему резона не было, да и сам дед доверие вызывает.

– А если немцы тоже этот путь нащупали?

– Никак нет. Окунин рассказывал, что фрицы пытались болото проверить, но чуть не утопли и на том успокоились. Местным он ничего не говорил, так что немцев просветить никто не смог бы.

– Все равно, разведчиков к нему в любом случае надо послать, чтобы они эту тропу своими ногами прошли. И мало ли чего старому померещится. Одно дело человек, а другое танк. Он небось технику только издалека видел…

– Разведчиков само собой, только вот он не просто дед. Ротмистром еще в Первую мировую воевал с немцами. Как был военная косточка, так и остался. И БТ от КВ тоже отличить сможет.

Подробно рассказав о своем разговоре с Савелием Игнатьевичем, закончил словами:

– Так что по любому его вытаскивать надо. Мало того, что с ним два раненых летчика, так плюс еще и ребятишки – дети комдива. А подходящую площадку для самолета мы уже присмотрели.

– Какие еще дети? Какого комдива, откуда они там взялись?

Полковник так удивился, что даже перестал крутить карандаш.

– Это я еще просто не успел доложить. В сорок первом Окунин подобрал двоих детей. Мать у них убило, вот он их и пригрел. А потом выяснилось, что они – дети командира дивизии Игнатьева. Ну, то есть он комдивом перед войной был, а что с ним сейчас – неизвестно…

Хруп! Половинки карандаша упали на стол. Иван Петрович, не замечая этого, расстегнул верхнюю пуговицу и как-то глухо спросил:

– Мальчик и девочка?! Как их звать?! И точно у них мать погибла?

– Так точно! Пацана Петькой, а девчонку Таней. На вид лет двенадцать мальчишке и шестнадцать девушке. А про мать они сами сказали…

– Пятнадцать Танюше должно быть…

Колычев закурил и замолк, глядя в стену. Ни фига себе! Он-то их откуда знает? И, видно, хорошо знает, вон как расчувствовался. Но долго удивляться у меня не получилось. Через несколько секунд командир, с силой вмяв окурок в пепельницу, встал. Глянув на меня какими-то шальными глазами, сказал:

– Мама у них – сестра моя… А с отцом мы еще с Гражданской… – и, махнув рукой, продолжил: – Значит, так. Сегодня – отдыхать. Завтра пойдешь обратно – подготовишь все к встрече самолета…

Не дав договорить, довольно невежливо перебил начальство:

– Там Абаев с рацией. Он и подготовит. Так что можно хоть сегодня лететь. Мы именно этот вариант с ним обговаривали. Вы не волнуйтесь, Иван Петрович. Вытащим их без шума и пыли.

Я улыбнулся, пытаясь подбодрить полковника, а то он уж очень сильно подпрыгивал. Таким взволнованным его крайне редко видел, поэтому вид начальства, находившегося в полном раздрае, был непривычен и даже где-то пугал. Но Колычев не успокоился, а наоборот, приблизившись вплотную и ухватив меня за портупею, истово сказал:

– Вытащи их, Илья. Постарайся. Я знаю – у тебя получится. Этих детей два года назад уже похоронили. И я, и Вовка Игнатьев. Сделай так, чтобы второй раз хоронить не пришлось.

Отцепив Колычева от ремней, силой усадил на стул. Потом, достав из ящика флягу, набулькал командиру в стакан.

Блин! Бразильские страсти. Дон Хуан вышел из комы и нашел троюродного племянника внучатой бабушки! Хотя так ерничаю, чтобы отвлечься. Самого пробрало….. Насколько знаю, у командира семьи не было. В смысле жены и детей. Про других родственников никто ничего не слышал. А тут вдруг такое… Майор Миляев, старший у наших радистов, как-то упомянул, что полковник всю родню в июне сорок первого потерял. И больше никаких разговоров на эту тему не велось. Сейчас, выходит, я своим докладом большую часть родственников ему возвратил…

А потом Иван Петрович рассказывал. Как из Кобрина эвакуировались семьи комсостава. Как под Барановичами вырвавшемуся на полдня Игнатьеву показали разбитый эшелон и братские могилы. И как он нашел выжившую с этого эшелона, которая и показала, в каком месте похоронена его жена. Она же сказала, что сына собирали по кусочкам, потому что фугаска попала прямо в их вагон, а дочку так и не нашли. Только вот это были не его дети… Я-то с ребятишками поговорил. Их успели во время налета в окно вытолкнуть, благо поезд еще стоял. А вот мать выскочить не успела… Давка и паника очень сильные были. Потом они ходили, ее искали, но так и не нашли. После их запихнули в следующий поезд, но и его разбомбили на другой день. Железной дороги ребятишки стали бояться и пошли пешком, вместе с основным потоком беженцев. А потом идти стало некуда – всюду были немцы. Через две недели их, голодных и простуженных, подобрал Окунин… Мы просидели с командиром до самой ночи. Я его понимал – радость, она как и горе, сильно выбивает человека из колеи и хочется, чтобы в это время был кто-нибудь рядом…

А на следующий вечер мы уже торчали на аэродроме. К эвакуации все было готово. Ли-2 прогревал моторы и, заняв места, я смотрел, как Колычев, придерживая фуражку, махнул рукой на прощанье. Блин! И чего он сам приперся? Тем более руками машет– примета плохая. Суеверно сплюнув, оглядел пассажиров. Помимо меня летел врач, два раненых и шестеро из террор-группы Грома. Невидимок, как наши группы фрицы обзывали, взяли для подстраховки. Мало ли как жизнь повернется… Хотя ночью – все было нормально. Связались с Бахой и передали, чтобы сегодня ждал гостей в условленном месте. Ответ от него пришел правильный, и подлян от сегодняшнего полета не ожидалось. Но плевал я впустую… Примета началась сбываться еще в воздухе. Сначала долго не могли найти точку приземления. Потом наконец увидели костры. Два и три. Два в начале поляны и три в конце. Приземлились вроде нормально, только трясло так, что доктор прикусил язык и теперь шипел, как змея, не в состоянии даже ругаться. Только самолет остановился, бойцы вывалились в темноту и разбежались к деревьям, контролируя обстановку. Спрыгнув тоже – огляделся… Ну и где наша гоп-компания? Ага! Увидев Абаева, который вместе с дедом помогал идти летчикам, с облегчением выдохнул. Таня подпирала летуна с другой стороны, помогая Окунину, а Петька вприпрыжку бежал к самолету, который, взрыкивая двигателями, разворачивался, подскакивая на неровностях поляны. И тут ударила первая очередь, а потом лес взорвался стрельбой. Баха споткнулся и начал заваливаться на раненого летчика. Епрст! Это еще что за херня?! Откуда здесь немцы?! Рванул к упавшему Абаеву, которого уже летун пытался тянуть на себе. Подскочив к ним, взвалил на себя обоих и, рыча от напряжения, поволок к самолету. Успел даже рявкнуть:

– Быстро, быстро в самолет! Трах-тарарах!

Закинул в люк ношу и помог залезть остальным, когда стало еще хуже. Хотя вроде куда уже? Но как выяснилось – было куда. Пока бойцы Грома держали тыл и фланги, хитрожопый фрицевский пулеметчик пролез дальше и теперь садил длинными со стороны дальнего конца поляны. Сука! Ведь теперь самолет не взлетит. То есть если и взлетит, то с нашинкованными пассажирами на борту. Поэтому крикнув сунувшемуся штурману: «На взлет давай!» – подхватил автомат и побежал к пульсирующему под кустами огоньку, на ходу ведя огонь. Главное этого гада отвлечь, заставить на меня свое внимание обратить, как на непосредственную угрозу. За спиной взревели моторы, а этот хмырь все продолжал долбить по самолету. Ну, падла, держись! Упав на колено, задержал дыхание и короткими очередями начал прицельно гасить пулемет. Вроде получилось! MG заткнулся, и самолет, обдав сильным порывом ветра, пронесся мимо меня. А за спиной начали бухать гранаты. Я же продолжал бежать к пулеметной точке. Мало ли почему она замолчала? Может, просто заклинило и в следующую секунду в упор влепит по все более редко подпрыгивающему самолету. Нет, не заклинило… Два фрица лежали рядышком и не жужжали. Дав каждому по контрольке – на фига мне нужны внезапно ожившие враги за спиной, – подхватил пулемет с лентой и по краю деревьев порысил в сторону боя. Неожиданно на поляну выскочило человек десять фрицев. Меня они не видели, и поэтому, сразу упав, дал длинную очередь по эффектно подсвеченным кострами силуэтам. Ага! Забегали сволочи! Тут от противоположного края по мне ударило штук пятнадцать стволов. Воздух сразу стал плотным и горячим. Блин! Что-то до хрена их там. Бой постепенно стал смещаться влево. Похоже, Гром, убедившись, что самолет благополучно улетел, начал сваливать сам. А ведь я его не догоню… Для этого придется пересечь всю поляну, а это нереально. Шлепнут моментом. На фиг, на фиг! Буду уходить в индивидуальном порядке. Дав еще одну очередь по зашебуршившимся немцам, сунул под сошку пулемета гранату с выдернутым кольцом и длинными прыжками рванул в глубь леса. Только вот на третьем прыжке за спиной рвануло и удар в бок сразу заставил перейти с грациозных прыжков на неприличную кособокую рысь. Это что же – немчура на расстояние броска гранаты подобраться успела? Почему тогда сзади в затылок не дышат? Где молодецкие крики погони, почуявшей подраненную дичь? Криков не было… А до меня стало доходить, что я сам себя перехитрил. Это моя граната рванула. То ли просто сошка пулемета соскочила, то ли в него пуля ударила (стреляли-то в меня густо), но вот очередная подляна закончилась практически самоподрывом. Елки-моталки, ну я и тормоз! Башкой надо было думать, прежде чем этот гадский пулемет минировать. Ссссс… а вот и больно стало. Бок постепенно становился липким. Но сейчас не до него. Пока еще можно и боль достаточно терпима – надо бежать. Бежать… бежать… Проскочил по нескольким ручьям, даже нашел силы в одном месте пролезть по деревьям через густой валежник. Правда, он меня и добил. В голове сильно шумело и становилось понятно – надо остановиться и перевязаться. Тем более отскочил уже достаточно далеко, и погони не слышно. М-да… темно, но вот на ощупь какая-то дырка большая получается. Как ножом бочину вспороло. И внутри похоже что-то есть. Что-то постороннее ощущаю. Но пока не до этого. Насколько мог, замотался и побрел дальше. Пару раз терял сознание от большой кровопотери. Но упрямо поднимался и шел в никуда. А когда уже начало светать, под ногами захлюпало. Похоже, пришел. Причем пришел в болото. Размеры его были непонятны – поднимался туман, но по хоровому кваканью оценил его размеры как большие. Вот зараза! Не понос так золотуха! Как же его обходить-то? И тут услышал далекое гавканье. Вопрос с обходом болота отпал сам собой. Какой на фиг обходить?! Мне в нем, похоже, скоро топиться придется. Срубив ножом подходящую осинку, сделал из нее слегу и с кряхтением пошел прямо в туман, разгоняя ряску и поднимающиеся тучи комаров…

Бок дергало. То есть боль в боку стала дергающей, а это совсем не гут. Как бы заражение не началось. От погони с собаками удалось оторваться, пройдя краем болота. Глубже соваться было страшновато. Я же не старшина Васков, по болоту аки посуху ходить. Навыков нет – булькну, и только пузыри пойдут. Поэтому помесив прибрежную грязь, в конце концов, влез на сухое место и упал возле ручейка. Мысли были не веселыми. Я вам не ежик резиновый, с дырочкой в правом боку, чтобы весело ею свистеть. C этой дырочкой – до своих точно не дойду. Можно выйти к местным, но нет никакой гарантии, что, во-первых, они меня сразу не сдадут, а во-вторых– вылечат. Да и не представляю, где сейчас деревня ближайшая находится… Потом мысли переключились на ночной бой. Откуда же там немцы взялись? И причем, похоже, в последний момент. Появись они раньше, Окунина с компанией повязали бы в пять секунд и встречали нас гораздо более подготовленными. Есть одна гипотеза – фрицы нашли побитых мельниковцев. Начали шарить по округе. Может быть, даже запеленговали позавчерашние переговоры с Абаевым. Хотя нет, если бы запеленговали – взяли их сразу. А может, не получилось точно вычислить точку? Он-то буквально на несколько секунд в эфир выходил, подтверждение давая. М-м-м-м… тогда вроде все сходится. Немцы шарят в поисках злодеев, вырезавших националистов. Тут им сообщают, что в паре десятков километров от этого места зафиксирован выход передатчика в эфир. Пока собрались, пока выдвинулись, пока начали проческу. Место выхода же указано неточно… А обыскивать гектары леса – то еще занятие. Вот и шарились до вечера. Совсем чуть-чуть не дойдя до посадочной поляны. Может, пару километров… А потом, возможно, услышали самолет и рванули к точке его посадки. Если так получается – то опоздали они буквально на несколько минут. Хотя это, конечно, все только мои домыслы, хрен его знает, как оно было в самом деле.

Лежа на траве, смотрел на высокие верхушки деревьев. Вдалеке послышался шум двигателей. Дорога, видно, проходит. Но это не страшно. Возле нее точно искать не будут. А то у меня сейчас не то настроение, чтобы от преследователей бегать. Как там у Владимира Семеновича – «И мыслей полна голова, и все про загробный мир». Правда не совсем про загробный, но вот возвращаться обратно к себе я не спешил. Только начали немчуре транды давать. Самое интересное ведь начинается, а меня с половины сеанса вывести хотят. Поэтому, валяясь под кустами, испытывал чувство глубокого морального неудовлетворения. Кем я был в своем времени? Ну вообще-то кем-то, конечно, был, кое-чего в жизни добился, но здесь я действительно – фигура. С высшими руководителями запросто общаюсь, да и дела такие делаю, от которых в целом мире что-то меняется. Причем меняется так, как мне хочется. А теперь вот тихо помру и не увижу результатов своего прогрессорства. Со злостью сплюнул и полез за папиросами. Нащупав в кармане размокшую в кисель пачку, выматерился вслух. Надо же, единственный раз свою герметичную коробку для курева не взял– летели-то на пять минут. А тут такая лажа. Вспомнил и душу, и бога, и его маму. Как будто в ответ на эмоциональную тираду над головой раздался рев. Задрав голову вверх, увидел как в небе мелькнули силуэты. Похоже – наши штурмовики. Посмотрев вслед самолетам, откинулся было опять, но дрогнувшая земля заставила подскочить, забыв про боль. Горбатые кого-то долбали менее чем в километре от меня. После их работы обычно остается хорошая каша на обрабатываемом объекте. А что, если?.. Мысль еще не оформилась до конца, а я уже, насколько мог быстро, спешил к звукам разрывов.

Метров через триста лес заканчивался, и, увидев чуть дальше дорогу, на которой стояла избиваемая колонна, залег. Куча грузовых автомобилей, не меньше двадцати, девять танков, несколько БТР, орудия. Все это уже почти закончило уничтожаться. Штурмовики выворачивали на очередной заход, а от колонны вовсю улепетывали те, кто не успел свалить раньше. Основные группы немцев прятались на той стороне, но и в лес, откуда я приковылял, тоже ныряли немало фигурок в серо-зеленой форме. В паре метров от меня, в кусты, кабаном вломился крепенький немец. Мельком глянув на стоящую на коленях грязную фигуру с пистолетом, он собрался рысить дальше, но вот такой шанс я упустить не мог. Звук выстрела удачно заглушили новые разрывы. Метнувшись на карачках к упавшему телу, стал лихорадочно стягивать с него форму. Так, китель, штаны, сапоги… Белье я и так носил немецкое – офицерское, шелковое. Не для понта и не из-за дурных наклонностей, а потому, что при долгой ходьбе оно в паху не трет и бекарасы с него сами сваливаются. Вши были по обе линии фронта, и проводимого у нас осмотра по форме 5 хватало буквально до первого посещения передовой. Особенно, если у ребят в землянке заночевать останешься… Сиди потом, жди, когда вошебойка появится. Тем более что фрицевским порошком от насекомых пользоваться брезговал – уж очень мерзко он вонял. Так что белье оставим свое – хрен с ним, что офицерское, главное не советское!

Переоделся в рекордные сроки. Моторы еще ревели над головой, а я уже напяливал на дохлого фрица свой грязный комбез. Потом, пыхтя, оттащил труп к вывороченному пню. Прежде чем закидать его ветками, прочел, что было написано в солдатской книжке, а потом густо смочил ее кровью, до сих пор вытекающей из головы мертвеца. Распорол на боку китель и тоже извазюкал в крови, предварительно срезав с себя бинты. А теперь вперед, тем более что самолеты собрались улетать. Успел вовремя. Самые смелые, уже начали вылезать из леса и подниматься с кюветов. Подойдя к дымящей машине, быстро огляделся. Вроде никто не пялится… Ну, поехали! Улегшись в лужу возле колеса, замер в ожидании, когда меня найдут. Блин! Чуть не забыл… заранее морщась, достал нож и полоснул себя зубчатым краем по голове, над бровями. Уй, бля! Больно! Кровь сразу густо залила лицо. Ну теперь нормально, пусть попробует кто-нибудь узнать. Главное, чтобы сейчас не вычислили, а потом, в санчасти – дай бог вывернусь. То, что у меня с немецким напряги и разговаривал, как говорит Серега, с ярко выраженным рязанским акцентом, – не волновало. Буду работать под контуженого заику. Cимптомы контузии помню еще очень хорошо. Тем более что рана-то – не опасная. Извлекут осколок, и опять буду как новенький. Особенно если пенициллином ширнут. Хотя не знаю, есть он у них или еще нет. Ну хоть стрептоцидом обработают дырку, уже хорошо. Тогда дня через два-три могу делать ноги. И под эти приятные мысли опять незаметно для себя вырубился…