Глава 9. Колычев крутил меня во все стороны, оглядывая регалии и похлопывая по плечу

– Ай молодца! Ну – герой!

Колычев крутил меня во все стороны, оглядывая регалии и похлопывая по плечу. Я к нему пришел представиться в связи с прибытием и теперь вместе с полковником радовался встрече. Потом он отправил меня отдыхать после перелета, на прощание сказав:

– После обеда ко мне. Буду вводить тебя в курс дела. А дела нам предстоят нешуточные.

Я, конечно, вякнул, что вовсе не устал и готов вводиться хоть сейчас, но Иван Петрович все равно меня отослал, сказав, что он не готов. К Гусеву было идти или слишком поздно, или очень рано, это как посмотреть, поэтому пошел спать. В кубрике застал ожидающего Леху. Я, когда прилетел, сначала к нему заскочил, и теперь он, порубав большими скибками хлеб и открыв пару банок консервов, сидел полностью одетый, изо всех сил выпячивая грудь. Оба-на! Бывший расхититель социалистической собственности молча, с горящими глазами, хвастался сияющей в свете лампочки медалью «За отвагу!».

– Ну, молоток! Поздравляю!

– И я вас, товарищ старший… ой, товарищ капитан, поздравляю!

Потом Пучков с детской непосредственностью начал разглядывать золотую звездочку и орден. Когда мне это надоело, спросил:

– Так ты командира и свежеиспеченного героя всухую ужином кормить будешь?

Леха опять ойкнул и, нырнув под стол, извлек пузатую бутылку с импортной этикеткой. Ни хрена себе струя! Я взял бутылку, вчитался и потрясенно поинтересовался:

– Это же Курвуазье! А ну колись, ворюга мелкий, где ты его раздобыл?

Пучков на ворюгу не обиделся, а выкладывая шоколадку и мелкий зеленоватый лимон, от вида которого я еще больше обалдел, рассказал:

– Это ребята-разведчики со сто тридцать втогого полка. Они в поиске офицера взяли и трофеи прихватили. А когда про тебя узнали, ну, про награду, то одну бутылку подарили. Сказали, что когда приедешь и к ним зайдешь, еще чего-то тебе презентовать хотят.

– Вот и добре… Эх, жалко, Сереги нет! Сейчас бы вообще, душевно посидели!

Но и при отсутствии Гусева посидели тоже хорошо. Откуда-то среди ночи, узнав о моем приезде, нарисовались еще трое знакомцев. Мишка – наш радист, которого я в госпитале навещал, Прохорыч, командир комендантской роты, и Витя-длинный – особист из штаба армии. Приговорив с ними бутылку трофейного коньяка и выслушав поздравления и последние новости, разошлись баиньки.

А наутро первый, кто меня поймал, был бригадный комиссар Серюков. Он налетел на меня как ястреб на мышь.

– А, товарищ Лисов, здравствуйте! Вот вас-то я и ищу!

Комиссар лучился такой радостью, поздравляя с наградой, что я сразу заподозрил недоброе. Нет, конечно, и среди этих политических говорунов попадаются изредка нормальные люди. Но ключевое слово тут – изредка. В основном балаболы. Но, кстати, Серюков относился по моей классификации к более или менее нормальным людям. И на передовой хоть изредка, но появлялся, да и по жизни себя мудаком старался не выставлять. Поэтому нацепил приветливое выражение на физиономию и тоже поприветствовал бригадного:

– Здравия желаю, товарищ комиссар! А по какому вопросу я вам понадобился?

– О, это вопрос важный, можно сказать, государственный. Но нам, наверное, неудобно его будет в коридоре обсуждать, поэтому пройдемте в кабинет. – И широким жестом показал направление.

Ну, пройдемте так пройдемте. Я потопал, куда указали, напевая про себя по ассоциации появившиеся строчки про то, что в комнатах наших сидят комиссары и девочек наших ведут в кабинет. Интересно, что за вопрос государственный этот проводник идей придумал? Хотя у них все вопросы государственные, от отсутствия чайного сервиза на столе члена военного совета до освещения последней передовицы «Правды».

Но Серюков, как только вошли в помещение, что он громко окрестил кабинетом, сразу огорошил предложением вступить в ряды самой прогрессивной и руководящей. В партию то есть блатовал, фантик плюшевый! Странно… До него никто таких поползновений не совершал. Наверное, связываться не хотели, а бригадный решил рискнуть. Трындел, что понятие герой Союза и партия – это как близнецы-братья. Мол, как только я вступлю в ряды, люди ко мне моментально потянутся и станут равняться. Брать, так сказать, пример во всем. Тут он осекся, видно, вспомнив мои невинные шалости типа переправки машины с американской консервированной колбасой из столовой штаба в госпиталь и бития морды комиссару полка – стукачу. Помотал головой и уточнил, что теперь я, конечно, буду подавать пример дисциплинированного командира и своим поведением воодушевлять бойцов на беспримерные подвиги, но исключительно в рамках социалистической законности. И вообще быть членом партии – это до невозможности круто и почетно. Рулез, можно сказать.

Я слушал, радостно улыбаясь, кивая в нужных местах, удивленно делал брови домиком, когда комиссар в запале начинал чесать цитатами из классиков. В голове же крутилась неожиданно появившаяся мысль – почему раньше количество народа в армии все больше измеряли штыками да саблями. А сейчас исключительно членами. Я не Фрейд, но ассоциации возникают странные. Серюков заливался соловьем, чем-то напоминая продавца с китайского рынка, впаривающего свой товар приезжему из глубинки лоху. Лохом быть не хотелось. Для себя я уже взвесил все за и против. Плюсов, конечно, было много. Но вспомнив занудные комсомольские собрания, на которых приходилось присутствовать, и толстую общую тетрадь, исписанную разными работами незабвенного Ильича, которые нас на первом курсе заставляли конспектировать, я покрылся нехорошим потом, и это перевесило все плюсы. Стать членом, если приспичит, всегда успею. Зачем себе раньше времени этот геморрой заводить. Поэтому самым невежливым образом прервал поющего комиссара. Тяжело вздохнув и разведя руками, сказал извиняющимся тоном:

– Не выйдет, товарищ бригадный комиссар. Я ведь не помню, что было со мной до войны, может, тогда в партии уже состоял. А быть двойным членом одной и той же организации – уставы не велят. Вот найдутся мои документы, и если там не будет учетной карточки, то первое, что сделаю, – вступлю в ряды. А пока, как крайне дисциплинированный человек, не хочу даже по незнанию нарушать существующих законов.

Моя наглая фраза про дисциплинированность настолько выбила Серюкова из колеи, что он несколько секунд только молча открывал рот. Потом начал агитацию заново, говоря, что ничего страшного нет, и такое нарушение, если оно вдруг имеет место быть, – берет на себя.

Но я уперся, и сошлись на том, что как только я дозрею, он непременно напишет мне рекомендацию. На том и раскланялись. Выйдя на крыльцо и подставив физиономию лучам уже ощутимо пригревающего солнца, думал, как быстро все-таки у нас колеблется генеральная линия партии. Ну и ее члены вместе с ней. Перед войной – это я из разговоров понял – главными продвигаемыми брендами в СССР были Сталин, Ленин и ВКП(б). Любое упоминание о Боге, истории (не связанной с партией), каких-то корнях пресекалось жестко и быстро. А вот с началом войны выяснилась интересная штука. Не хотел народ гибнуть за партию. За Ленина и Сталина тоже не хотел. Тем более что коммунисты отрицали царствие небесное, поэтому гибнуть было гораздо страшнее. Когда наверху в это врубились, то быстренько все переиграли. Войну назвали Отечественной, повыпускали всех оставшихся в живых священников и начали громкую пропаганду славных боевых традиций русского народа. В темпе стали выходить книжки и агитки про Суворова, Кутузова, Невского. Комиссары, как раньше трындели о фантастических успехах революционных вождей на боевом поприще, так и теперь с не меньшим воодушевлением проводили глубокие экскурсы в историю, чуть не до каменного века, сравнивая немцев с татаро-монголами и печенегами, а Сталина сотоварищи – с Дмитрием Донским и Иваном Калитой. Народ от таких резких поворотов несколько охреневал, но в общем относился к этим разглагольствованиям благожелательно. Про победы Суворова было слушать гораздо интереснее, чем про проведение решения очередного съезда партии в жизнь. И все-таки существующая сейчас власть, хоть и допускала ошибки и промахи в идеологической накачке населения, но работу вела мощную. Здешнее поколение двадцатилетних за советскую власть, в большинстве своем, готово было порвать на британский флаг любого.

Я вспомнил свое время и только хмыкнул. Нашим пионэрам студенческого возраста глубоко плевать вообще на любую идеологию. Прутся исключительно с анаши, экстази да с импортных музыкальных групп. Это если брать эстетов. Неэстетствующая молодежь интересуется водярой, клеем и группой «Лесоповал». Ну и обе группы активно интересуются девочками, что не может не радовать. Хотя пидарастежа, особенно среди эстетствующих, тоже хватает…

Некоторые из них уже считают, что Отечественную войну выиграла Америка, на Тихом океане. Ну еще Англия в Африке сильно дала фрицам прикурить. После чего полностью деморализованные гитлеровцы сами собой смылись с территории Союза, а наши войска (те, что остались после чисток кровавой гебни, в основном состоящие из штрафбатов и благородных уголовников) с песнями и плясками на американских же «виллисах» беспрепятственно доехали до Берлина. Про то, что все так думают, это я, конечно, несколько загнул, встречаются вполне нормальные ребята, но они как-то теряются на общем фоне. А Россия, забившая в последние пятнадцать лет на любую идеологию, заполучит себе мощнейший геморрой в самое ближайшее время. Нельзя народ оставлять без какой-то объединяющей идеи. Клич – обогащайтесь – какое-то время проработал за эту идею, но был для большей части населения беспонтовым и благополучно зачах…

От этих философских мыслей отвлек Иван Петрович.

– О, Илья, уже отдохнул? Давай ко мне.

Придя к нему, был ошарашен новостью о наступлении. Оказывается, пока я прохлаждался в Москве, на наш участок были перекинуты четыре стрелковые дивизии, два танковых полка, а также увеличилась группировка штурмовой и истребительной авиации. В Севастополе тоже получено подкрепление людьми и боеприпасами. Разведчики пронюхали тылы немцев на предмет изменения обстановки, и через два дня начнется большой сабантуй. Но немцы, видно, предчувствуя неожиданную подляну, тоже активизировали своих разведчиков. За эту неделю было отловлено 12 групп фрицев и особисты накрыли три точки агентурных разведчиков.

Задачи нашей группы при этом наступлении остаются прежними, единственно, может быть, понадобится помощь войсковикам в проведении глубокой разведки.

– У них там тоже подготовленных людей хватает, но сам знаешь, удача в этом деле не последнюю роль играет. А на тебя, после случая с генералом, смотрят вообще как на символ фортуны в чистом виде. Так что если прижмет – будь готов.

– Всегда готов! – ответил я пионерским кличем с поднятием руки, чем вызвал ухмылку Колычева.

Но быстро став серьезным, он продолжал вводить меня в курс дела, которое осложнялось присутствием недружественно настроенного населения, что после наступления останется у нас в тылу.

– Пакостить ведь начнут. Одиночные машины и небольшие группы военнослужащих уничтожать. Диверсии проводить. Так что это тоже надо будет иметь в виду.

Угу… иметь в виду – они нас будут. Крымские татары здесь каждую тропинку знают. Они у себя дома. Тут или как Виссарионыч сделал – либо выселять всем гамузом в Казахстан, на что сейчас ни сил, ни людей нет, либо делать то, что наши делали во вторую чеченскую. Собирать старейшин, обещая им пряник, в виде амнистии для лиц, сотрудничавших с немцами, но не замаравшихся в крови, а также прочих послаблений. Например, выписать с восточной части страны несколько надежных и авторитетных мулл да разрешить строить мечети. Это всех так удивит, что на некоторое время крымские мусульмане станут безопасны. Причем безопасность подкрепить кнутом, в виде угрозы тотальных зачисток. А ввиду отсутствия или малого количества войск НКВД зачистки будут проводиться с воздуха и исключительно фугасно. Оставить им в аулах некоторое количество оружия для отрядов самообороны. Нарезать участки ответственности этим отрядам. И в случае ЧП на каком-то из этих участков спрашивать по всей строгости именно с данного конкретного отряда. Пусть сами спокойную обстановку вокруг своих поселений блюдут. Диверсий, конечно, будет хватать, но их количество снизится на порядок.

Приблизительно все это и выложил Ивану Петровичу. Он от такого предложения сначала выпал в осадок, но, потом подумав, все-таки решил, что это меньшее зло. С предателями можно будет и позже разобраться, а об этих идеях он доложит по команде.

Потом, когда Колычев меня отпустил, намылился к Гусеву. Правда, не доехал. Машины возле штаба стояли, но попуток не было, и полуторка нашей группы тоже куда-то делась, поэтому двинул пешком, рассчитывая поймать мотор по дороге. По пути, блин, вообще ничего не ловилось. Протопал быстрым шагом уже километров пять, а ни одна зараза не останавливалась. Знакомых водил не попадалось, а незнакомые четко следовали приказу, запрещающему подбирать попутчиков. Им на днях всем такой пистон вставили, до сих пор в себя прийти не могут. А все из-за будущего наступления. Так что никаких калымов в ближайшее время военным шоферам не видать. Но я не терял надежды и резво махал всем проскакивающим грузовикам. Фиг вам. Тут хоть как вертолет руками крути – не остановятся. Тем более что форма на мне не устрашающая энкаведешная, а обычные пехотные петлицы на шинели. Наша группа вообще лишний раз не афиширует свою принадлежность к госбезопасности. У немчуры-то действует приказ по «Штабу Валле» – немедленно при встрече ухватывать всех советских командиров, начиная с полковника. Колычев-то у нас, по армейским меркам, как генерал-майор идет. Даже Серега со своим гебешно-майорским званием приравнивается чуть ли не к генералитету. Я помню, когда это узнал, обалдел настолько, что дня три изводил Гусева, обращаясь к нему исключительно на вы и переводя его звание в армейскую табель о рангах. Очень уж нравилось мне выдавать что-то типа:

– Товарищ комбриг, уберите на хрен свои портянки со стула – воняют!

Или:

– Товарищ полковник, если сегодня опять пойдете по бабам, то по возвращении восторженных песен не петь! Ваше перевозбужденное высшее командное либидо спать мешает простым рабочим войны.

Серега, правда, не злился, а мне влетело от Колычева, когда он мой очередной перл услышал. Причем попало не за несоблюдение субординации, а за нарушение секретности.

Под эти приятные воспоминания выскочив за поворот, увидел еще троих таких же голосующих горемык. Старлей и сержант с рядовым безуспешно пытались поймать транспорт. Подошел, поздоровался. Ребята оказались из свежеприбывшей дивизии и теперь двигались в рембат, за запчастями. Их машина поломалась по дороге, и они, рассчитывая поймать попутку, попали в ту же ситуацию, что и я.

Старлей оказался веселым парнем, все сыпал шуточками, рядовой подхихикивал, а сержант мрачно молчал, глядя на проскакивающие грузовики. Но потом и он развеселился, когда я рассказал анекдот про тещу. Мощно заржал, закидывая голову и показывая желтые прокуренные зубы. Колонна, проходящая мимо, сильно пылила по подсохшей дороге, и мы отошли чуть в сторону.

Я машинально улыбался, слушая очередной прикол старлея, а сам все пытался врубиться, что изменилось в окружающем мире. Вот буквально сейчас, только что, произошло нечто такое, от чего у меня волосы на загривке дыбом встали. Быстренько отмотал мысленно все назад. Байка старшого про бабку и танкиста? Нет… Анекдот про тещу? Тоже нет… Ржачь сержанта? Нет…

Стоп! Зубы! Мой кореш, тот, который бляху прикупил фельдполицайскую, тусовался одно время с черными археологами. Недолго, правда, но историй много интересных рассказывал. И вот одна из историй была про то, как один из копателей нарыл череп. Кинув на него взгляд, мимоходом заметил, что это черепок фрица. Кореш, который даже не думал, что по костям можно национальную принадлежность определять, – заколдобился. Черный снисходительно объяснил, что смотреть надо на зубы. Наши развлекаются семечками. Поэтому характерные выщерблины на зубах – треугольные. Немцы же грызут орешки. И зубы у них стачиваются по-другому. Кореш, помню, очень живо описал строение зубов черепка, я как будто сам это видел. И вот теперь у сержанта увидел такие же повреждения, как и на описываемом черепе. И что это может значить? С одной стороны, может и ничего. Мало ли кто как за полостью рта следит. А с другой…

Моя пятая точка, на предмет предупреждения, еще никогда не подводила, вот и теперь просто вопит об опасности. Колонна тем временем прошла, и дорога опять стала пустынной. Старлей решил прикурить и, вытащив зажигалку, начал ею щелкать. Огонька не появлялось. Тогда он ею потряс и, неловко двинув рукой, выронил зажигалку так, что она улетела мне за спину. Чертыхнувшись, сделал три шага и, обойдя меня, начал взглядом искать ее на каменистой земле. Смотря за действиями командира, я отвернулся от остальных. Но был готов. Поэтому, почуяв движение сзади, резко присел и с поворотом вогнал кулак в пах прыгнувшему на меня сержанту. Со страху влепил так, что он перелетел через голову и врезался в старлея, который тоже начинал движение в мою сторону. Зачерпнул горсть щебня, ободрав при этом пальцы, и метнул камешки в голову рядового, который уже скидывал винтовку. И следом рыбкой прыгнул сам. Тот машинально прикрыл глаза от летящего в него мусора и не заметил меня. Врезавшись в бойца и прямым ударом свернув ему челюсть, добавил по ушам. Потом, даже не выпрямляясь и не оглядываясь, метнулся за небольшой придорожный валун. Вовремя! Пуля взметнула фонтанчик щебенки в том месте, где я только что был. Вот блин! Так и ухлопать могут! Валун был – только одно название. За этим камушком только голову спрятать. А жопа и все остальное наружу. Оберегая свою сверхчувствительную пятую точку от возможных повреждений, метнулся перекатом в сторону, на ходу доставая пистолет. Еще раз успел. Фриц, а теперь никаких сомнений не было, что это немцы, не думал, что я свалю пусть из-за ненадежного, но укрытия, и среагировал неправильно. Он выстрелил, пытаясь попасть за камень, а я практически в упор всадил ему в плечо две пули. Тут же подсек под ноги уронившего пистолет старшого и, слегка добавив ему по башке, огляделся. Так, рядовой лежит смирненько, прям как живой, только из уха кровь течет, да немигающие глаза уставились в небо. Звиздец котенку… Сержант, ухватив себя за мотню обеими руками, скрючился в позе эмбриона и тихонько поскуливал. Старлей тоже был в порядке, хотя и без сознания. Хм… Три – ноль в мою пользу. Отряхнувшись, связал живых противников их же ремнями. Потом оттащил тушки на середину дороги и, присев на неразгибаемого сержанта, закурил.

Интересно, чего они на меня набросились вообще? Судя по знанию языка, группа эта – вовсе не из простых будет. Таким полковника, а то и генерала взять – раз плюнуть. А я сейчас – обычный пехотный капитан. Хотя все логично – дорога пустынная, людей нет и одиночный командир, который сам напрашивается быть языком. Может даже, я и не первый был, кого они взять хотели, расколоть, а потом грохнуть. Даже, скорее всего, именно так – уж больно свободно себя чувствовали. Выкинул бычок и встал, прислушиваясь к дальнему шуму мотора. Через пару минут показалась машина – бодро катящая полуторка, в кузове которой сидело человек семь морпехов. Увидев неуставной натюрморт на дороге, гидросолдаты попрыгали из кузова, не доезжая до нас метров двадцать, и вскинули винтовки. Я помахал им рукой и спросил:

– Мужики, до штаба не подкинете? А то вон – ореликов в особый отдел сдать надо.

Мореманский каплей, подойдя ближе и удивленно оглядев пейзаж, поинтересовался, что случилось. В двух словах рассказал ему историю неудавшегося нападения. Он удивился еще больше:

– Ты хочешь сказать, что в одиночку троих диверсантов завалил?

– Одного. Двое тепленькие.

В подтверждение своих слов слегка попинал сержанта, и тот опять заскулил.

– Ну, пехота, ты могёшь…

Вспомнив любимый фильм, поправил его:

– Не могёшь, а мугешь.

Каплей только хохотнул, хлопнул меня по плечу, и мы, закинув в кузов всех троих фрицев, поехали к особистам.

* * *

– Ну ладно, коммунистов всех переловили да в лагеря запихнули, это понятно – от конкурентов надо избавляться. Но евреи вам чем помешали? Их-то за что пачками стреляете?

– Евреев стреляем? – переспросил Гельмут, удивленно вытаращил глаза и через пару секунд ответил: – Евреев мы не стреляем. По существующей доктрине они отнесены к унтерменшам, то есть расово неполноценным, и собраны в гетто. Для них существует ограничение на различные виды работ, список я не помню, помню, что начальниками производств они быть не могут. Но стрелять… зачем?

– Это я спрашиваю, зачем? Ваш придурошный фюрер, – при этих словах Гельмут поморщился, – объявил, что изничтожит евреев как класс. Они ему что, любимую мозоль отдавили?

– Ничего ему не отдавливали. И такого он не объявлял. То есть объявлял, но насчет цыган, а не евреев. У вас, в России, всегда все перепутают. Цыгане – полностью асоциальная народность, их невозможно адаптировать ни к какому обществу, они всегда живут своей группой. Причем эта группа не признает никаких государственных законов и постоянно нарушает их. Гитлер дал три месяца сроку, чтобы их таборы ушли с территории Германии. Те, кто этого не сделал, в целях профилактики правонарушений были ликвидированы.

Интересно получается. Я даже растерялся. Об изничтоженных в профилактических целях цыганах слышу в первый раз. Про холокост, Бабий яр, Майданек и прочие страшилки по телику и в газетах безостановочно болтали. Мол, массовый геноцид евреев во время войны был. А про цыган я вообще не в курсах, как будто и не было ничего… Гельмут, видя мое удивление, добавил:

– Ты, наверное, уже заметил, что мы, немцы – пунктуальный народ. Была поставлена задача, чтобы ни одного цыгана на территории рейха не оставалось. Она была выполнена точно и в срок. Про немецких евреев такой задачи не стояло. Была бы – выполнили так же, как и с цыганами, но никому в голову не пришло ее ставить. Это же глупость – уничтожать собственных граждан, пусть даже и унтерменшей. Русские, белорусы, вообще все восточные славяне, да еще и целая куча других народов тоже считаются расово неполноценными, так что же их теперь – уничтожать? Тут никаких ресурсов не хватит, даже просто перестрелять такую массу людей.

– Так вы их не стреляете. Вы их «Циклоном-Б» травите, в концлагерях, в Польше.

– Хм…

Гельмут почесал кончик носа и задумался. Потом, видно что-то вспомнив, сказал:

– Ты, наверное, опять путаешь. «Циклон – Б» изобрел наш немецкий ученый, кстати, еврей – Фриц Габер. Давно, еще в начале века. Так его используют в качестве инсектицида – насекомых травят.

– Угу… насекомых, а заодно и людей в Освенциме.

– Освенцим – это вроде городок в Польше? А, вспомнил! Франц, – он кивнул в сторону кустов, где валялся дохлый эсэсман, – говорил, что там есть концентрационный лагерь. И в нем действительно очень много польских евреев. Которых, кстати, сами поляки активно выдают нашим командам. Так они просто работают, правда, на тяжелых, неквалифицированных работах. А что поделать, если по специальности они рейху не нужны? Зачем нам музыкальные и художественные критики? Журналистов у нас своих хватает. Писателей, поэтов и клерков тоже. Если человек умеет делать что-то руками – то он работает по своей профессии. Только очень мало есть евреев – слесарей или токарей. Я только двух таких за свою жизнь видел.

– Заткнись, мурло длиннохвостое.

Гельмут замолк на полуслове и, нахохлившись, глядел на меня. Вообще-то на мурло он походил мало. Весь такой, как их любил называть малахольный Адольф, – белокурая бестия. Только компактный. Ну да понятно – танкист все-таки. И вдобавок голубых кровей. В смысле не просто Гельмут фон Браун, а еще и какая-то ветвь ихнего королевского рода. Черт его занес аж из Африки в крымские степи. Он там у Роммеля служил и англичан гонял. А сюда приехал в отпуск, навестить своего брата-летчика. Вот и доездился…

А вообще все начиналось как обычно. Ну, не совсем как обычно – в этот раз мы наступали. Причем ходко наступали. Немцы не успевали подтянуть резервы, и наши войска, вырвавшиеся на оперативный простор, гоняли фрицев с румынами в хвост и в гриву. Сорок шестую дивизию немцев, которая выделывалась между Керчью и Феодосией, погнали в глубь полуострова и в районе Старого Крыма, неожиданно для всех – окружили. Правда, неожиданностью это было для фрицев, а для наших это был точный расчет командования. Наступление вели свежеприбывшие дивизии и те, кто стоял в обороне раньше, кроме «черных полков». «Черные полки» – это подразделения, собранные по национальному признаку, оставляли в тылу выполнять полицейские функции. На передовой от них проку все равно не было. Вообще, какому умнику пришла в голову идея создавать чисто грузинские, армянские и азербайджанские части, ума не приложу. Это же нужно было дойти до такого кретинизма. Думали – они в окружении земляков воевать лучше будут. Ага, щас! Они чуть друг друга не поубивали, наплевав на немцев. Пришлось даже в темпе собранному трибуналу расстрелять несколько десятков буянов в разных полках перед строем. Потом быстренько развели подальше армян с азерами, сунув между ними, на всякий случай, грузинов, и оставили всю эту катавасию в тылу. Уж колонны с грузами они сопровождать всяко-разно смогут. Да аэродромы готовить к весенней распутице. Пусть ВПП лучше обкапывают, чтоб не размыло, чем между собой рубятся. Вообще, похоже, надо подкинуть командованию идею создания строительных батальонов. А то от таких вояк на передовой не то что толку нет – один вред. Правда, если их сильно разбавить другими народностями СССР – дерутся хорошо. Но собранные вместе представляют собой практически неуправляемое стадо. В общем, пока «черные полки» наводили порядок, оставшись в тылу, остальные войска шустро продвигались вперед. До Манштейна быстро дошло, что это жу-жу неспроста и может выйти боком. Он где-то выкопал несколько танковых батальонов и в лучших своих традициях попытался нанести фланговые удары, но получил жестокий облом.

Подвижные артиллерийские группы – это такая военная новинка, которая оказалась ему не по зубам. А ведь все просто, если подумать. Противотанковые орудия не растягиваются по всему фронту, а кучкуются на танкоопасных направлениях группами, с перекрытием секторов обстрела. То есть прорывающимся танкам противостояли не несколько ПТО, а несколько десятков противотанковых стволов. Тут хоть и степь, но вот оврагов, солончаков и промоин хватает. Так что, сопоставив данные разведки и рельеф местности, командование в кои-то веки сумело эти опасные направления перекрыть.

Потеряв большую часть техники, немцы ошарашенно откатились и больше не пробовали так баловаться. Решили сыграть на авиации. Тут у них более или менее получилось, но и наши летуны не ударили в грязь лицом. Почти пять дней в воздухе шла страшная рубка. Наши летчики сидели на наркоте – импортных тонизирующих таблетках фенамина, выдаваемых полковыми врачами для поддержания сил, но сумели отбиться. Потери у них были бешеные, зато в воздухе более или менее стало чисто.

А еще через неделю наступления пришла и моя очередь поработать. Зальмутовские наработки закончились, и Горбатову были нужны новые данные о телодвижениях немцев. Гусев еще был в госпитале, Пучков же, за день до выхода, внешним видом напоминал покемона – у него флюсом ночью так раздуло щеку, что он аж кренился влево при ходьбе. Я его забраковал и отправил в санчасть – лечиться. Леха чуть не плакал, говоря, что успеет починить до завтра зубы, но тут и Колычев был непреклонен, так что наш младший научный сотрудник был отправлен к зубодерам. А мне дали группу разведчиков из 132-го полка. Это как раз те ребята, что пузырь коньяка подогнали. Старший, что шел с группой, – старшина Бакулин, повадками похожий на неторопливого медведя, официально представился, и мы засели за карту. На этот раз поиск предстоял глубокий. Аж километров на пятьдесят в глубь оккупированной территории, поэтому заброска должна была быть с самолета. Из шестерых подчиненных мне разведчиков хотя бы с парашютной вышки прыгали почти все. Бакулин сказал, что он не прыгал, но видел, как это делают другие, и, мол, все будет тип-топ. Главное, чтобы на него парашют правильно надели, а дальше он не подведет. Скептически хмыкнув, решил поверить ему на слово… Потом прикинули, с каким оружием пойдем. У меня был верный ППС. У Бакулина и Кубенко ППД. Боец, удивительно соответствующий своей фамилии, – Стриж, таскался с трофейным MP-40. Я уважительно покосился на этого шустрого паренька. У немцев просто был такой бзик – при попадании к ним в плен нашего человека, если у него было трофейное оружие, такого расстреливали на месте и вне очереди. Наши, впрочем, в аналогичной ситуации, поступали так же. Так что Юрка, по всем параметрам – смелый пацан и живым в плен попадать не собирается. Еще в группе была одна снайперка – у немногословного Генки Петелина, а у остальных – винтовки. Ну и соответственно пистолеты, гранаты, ножи – были у каждого.

Высаживались ночью. Слева, сплошным черным пятном был лесной массив. Это хорошо, будет куда юркнуть, если прижмут. Ветра почти не было, поэтому раскидало всех недалеко. Через двадцать минут к основной группе присоединился последний прыгун, и мы двинули в сторону леса. Отсидеться, осмотреться, да и вообще уйти подальше от места приземления. А еще через час, услышали далекое гавканье. Ёпрст! Неужели засекли? Ночью немцы обычно спят, но тут лают не просто деревенские собаки. Так гавкают немецкие овчарки, вставшие на след. Я уже этого бреха наслушался… Блин! И кто же здесь такой шустрый появился? Не дай бог егеря. Это такие волчары, что своего не упустят. От них хрен без потерь оторвешься. Мы наддали ходу, но лай не отдалялся. Точно, егеря… Только они могут ночью по лесам бегать. Да и леса здесь с гулькин нос. Сейчас выяснят направление нашего движения и вторую группу в засаду впереди кинут. А прут-то как резво. Похоже, какую-то из наших нычек с куполами нашли, вот и рвут жопу.

– Стой!

Я увидел впереди здоровенный муравейник и дал команду остановиться. Подойдя ближе, убедился, что это действительно не просто куча валежника, а именно муравьиный дом.

– Так, мужики, делай как я. Берете мурашей, выковыриваете их из муравейника и натираете ими обувь, особенно в рантах. Ну и по одежде пройдитесь.

Разведчики, может, и удивились, но вида не подали, тем более я сам первый начал горстями ухватывать из муравейника мусор вместе с насекомыми и, морщась от укусов, стал натирать ими сапоги. Через пять минут, разметав муравейник в прах, мы рванули дальше, но уже почти под прямым углом к прежнему маршруту. Бакулин, пыхтя сзади, все-таки задал вопрос:

– Командир… а зачем мы это делали?

– Собакам… след… сбивали… Муравьи, они… по всему лесу ползают… попробуй теперь нас… по запаху найти…

– Может, лучше… табачком?

– Не-е… не поможет.

Я отвечал, стараясь не сбить дыхание, и добрым словом вспоминал Капина. Это он своим браконьерским штучкам меня научил. Муравьиная кислота очень сильно запахи перебивает. Даже медведь, с его отменным нюхом, в этом случае человека не сможет учуять. Думает, наверное, своей лобастой башкой – мол, насекомые что-то развонялись – расползались… Ну, теперь остается только уповать, что Игорь не преувеличивал волшебные свойства мурашей… В крайнем случае применим испытанное средство – кайенскую смесь. Обычная смесь табака и перца, на собак действует убойно. Но если проводники не дураки – а среди егерей дураков не встречается, то как только первая псина заскулит, словив носом адский запашок, то остальных моментально уберут со следа и пустят метров через двести веером. Какая-нибудь гадина опять нас учует и двинет дальше. А у нас этой смеси не мешки. Всю дорогу не засыплешь. Так что для начала попробуем народное нетравматическое средство. Можно было бы, конечно, удариться в экзотику, и ноги волчьей шкурой обернуть, благо волки тут водятся, но все мы крепки задним умом. Не сейчас же охотой на серого заниматься? Блин! Опять споткнулся и чуть не упал. Ночью да по лесу бежать очень тяжело. Подсветка луны только ухудшала дело. Тени были ломаные, как от осветительной ракеты, и непонятно было, где ветка, лежащая на земле, а где просто тень. Гавканье, когда мы свернули, сначала приблизилось, а потом стало отдаляться. Еще минут через двадцать резвого галопа стало понятно – оторвались.

– Привал, нах! – прохрипел я и рухнул под дерево. Моя команда попадала рядышком, запаленно дыша. Блин! Каждый раз во время таких передряг зарекаюсь бросить курить, но все как-то не получается.

Через десять минут наша гоп-компания отдышалась, отплевалась, и, поднявшись, мы быстрым шагом двинули дальше. Мне все не давали покоя эти загонщики. То, что нас ждать не могли, – это однозначно. Значит, слухачи засекли самолет и находившиеся рядышком егеря рванули на всякий случай посмотреть, не сыплется ли там что с неба. А какого хрена здесь делают эти ягдкоманды? Партизаны тут не водятся, местное население на немцев не дергается, лагерей для военнопленных, чтоб они беглецов ловили, – тоже нет. Зачем тогда егеря?

Один вариант упрямо лез в голову. При наступлении нам очень сильно досаждали фрицевские бомбардировщики. Частично их, конечно, наши летуны повыбили, но где-то у гитлеровцев есть замаскированный аэродром, с которого они и работают. Причем не стационарный, на стационарных пусто было. Наши истребители в поисках этих зловредных бомберов уже четыре звена потеряли, но ничего так и не нашли. Вообще – авиаразведку той части Крыма сделать не получается. Истребители фрицев, базирующиеся тоже неизвестно где, валят всех, кто пробует пролететь в район Бахчисарая. Немцы что-то тут скрывают со страшной силой. Может, этот тайный аэродром и прячут. С воздуха он наверняка замаскирован, и на земле, помимо роты охраны, вполне может быть и взвод егерей, который будет отлавливать непрошеных гостей. Ну, значит, осторожно будем ползать по округе, авось чего и увидим. Всяко-разно нам надо хорошего языка брать. Глядишь, заодно и тайную ВПП нароем…

И тут лес кончился. Вот так вот резко, без всяких переходов р-раз, и нет деревьев. Я даже растерялся. Куда теперь? В свете луны была видна обширная степь с далекими холмами. Не скажу, что голая, но вот мы почувствовали себя голыми. Тут уж хоть муравейник на голову надень, хоть весь в волчью шкуру влезь – не поможет.

– А вот теперь – ходу, мужики! Стриж, возьми рацию у Вовки, а то он уже запарился.

Юрка взял передатчик у нашего здоровяка-радиста, и мы опять перешли на галоп. Бежали гуськом, длинной растянутой цепочкой. Теперь, когда мы знали о присутствии в этом районе ягдкоманды, оставался один шанс от них оторваться – попробовать выскочить за зону их ответственности. Тоже, конечно, не гарантия, что они отстанут, но больше ничего в голову не приходило. Через три часа, таща по очереди тяжеленный ящик, по недоразумению названный рацией, упали в кустах, под холмами. Скоро рассвет начнется, а мы так умотались, что сил на дальнейшую беготню уже не осталось. Даже егеря уже были не так страшны из-за тупой усталости, поэтому, выставив наблюдателей, завалились отдыхать.

Так как проснулись сами, без посторонней помощи, значит – день уже начался хорошо. С вершины холма разглядели дорогу, проходящую километрах в пяти западнее. Там был и небольшой лесок, самой природой как будто созданный для удобной засады. Бакулин, кстати, туда было и намылился, но мы, как советовал вечно живой вождь, пошли другим путем. Замаскировались в чахлых придорожных кустиках, километрах в трех от леска, имея за спиной длинный овраг, уходящий к сопкам. Пропустили беспрепятственно несколько беспонтовых грузовиков и пару угорелых мотоциклистов. Конечно, на то, что сразу может повезти и ухватим офицера, я не надеялся, но хотя бы оглядимся. Через час наблюдения увидели колонну из четырех грузовиков. И хрен бы на них, но колонна тормознулась возле придорожного леска, и из машин горохом посыпались солдаты. Интересное кино… Фрицы быстренько выстроились в цепь и пошли к деревьям. М-да… туда они явно не за ягодами намылились. Похоже, по наши души. В то, что здесь еще кого-то могут ловить, да еще и такими силами – верилось слабо. Но эти фрицы на ягдкоманду не похожи. Обычная пехтура. Похоже, егеря предупредили окрестные части о приходе гостей – и наша задача усложнилась. Блин! Как говорил Олег Даль в одном хорошем фильме: «Я не могу работать в такой нервной обстановке!»

Но ему было проще – оделся и сбежал, а вот нам без языка бежать некуда. Реноме не позволяет. Придется уходить еще дальше. Дав знак остальным, осторожно отошли к оврагу и двинули по нему прочь. За день отмахали еще километров двадцать. Шли парами, перекатом. Уже к вечеру подошли к распадку между двумя большими холмами. Остановившись в кустах, долго оглядывали окрестности. Тихо. Только птиц и слышно. Первым пошел Яблочкин. Пройдя метров триста по совершенно голой, только с остатками прошлогодней травы местности, он нырнул в кустарник на той стороне. Пару минут подождали – тишина. Следом двинула пара. Когда они отошли метров на двести, вдруг боковым зрением увидел блик на правом холме. Тут же припал к биноклю, взмахом руки тормознув следующую пару. Что это было? Ведь все уже осмотрел…

Ни фига не видно… Сопка… кустики… куча камней… Дерево… Может, там выход скальной породы слюдой на солнце блеснул? Опять кусты… камень… Стоп! Какой, в жопу, камень! Фриц в большом мешковатом комбезе, очень хорошо подобранном в цвет местности, пас нашу группу в бинокль. Тут как на волшебной картинке, когда знаешь уже, что искать, стали проявляться и другие фигуры. Только на этом бугре насчитал бошки и тушки троих. Да на соседнем еще двое. И это только, кого вот так сразу увидел. А сколько еще не увидел? И ведь ушедшим мужикам знак никакой не дашь! Передав бинокль Бакулину и кратко объяснив, куда смотреть, сам напряженно искал выход. Вот эти фрицы, похоже, и есть егеря. И выходит, мы крепко влипли. Как они нас вычислили, я особенно не задумывался. В принципе – не бином Ньютона. Тут степь голимая. Скрытных путей прохода не так уж много. Конечно, не может быть, чтобы они все перекрыли, просто, похоже, – нам крупно не повезло. Остальные места, наверное, контролируются солдатами, мы это на примере придорожного леска видели, а эти охотники за головами, выходит, засели на дальних выселках. Заняли, так сказать, господствующие высоты и теперь высоко сидят – далеко глядят. А ведь оторвались мы от них хорошо… Блин! Даже если сейчас мы рванем назад, не поможет. Они сначала перебьют ушедших в распадок, а потом займутся сбежавшими. И как бы тихо мы ни уходили – вычислят и прижмут к ногтю. Тут и наступающая ночь не поможет. До нее еще дожить надо. Остается маленькая надежда, что их здесь немного. И это скорее всего. Не будут они на один шанс ставить. Скорее всего, разделились на несколько групп. Человек по восемь-десять. С их выучкой этого вполне достаточно группу из пяти-шести разведчиков как хочешь поиметь. Значит, надо воевать. Выхода другого просто нет. Так-так. На этот распадок мы выскочили по промоине. Наверх все не поднимались… И когда парашюты прятали, заныкали их не кучей, а четыре штуки закопали, и еще три привалили под камнями, в небольшой речушке. Может, в этом выход? Они нас так резво преследовали, потому что наверняка купола нашли. Прикопанные. А вот в речке, даже с собаками – хрен бы они чего нарыли. Тогда одного – четвертого – надо послать предупредить мужиков, а мы втроем попробуем переиграть егерей на их поле. Причем необходимо их валить как можно быстрее. Наверняка ведь рацию имеют, волки позорные, и скоро пошлют сообщение о нас, если уже не послали. В двух словах объяснил диспозицию разведчикам. Бакулин вызвался идти предупреждать ушедших. Со мной остался шустрый Юрка Стриж и наш снайпер Петелин. Игорь вразвалку двинул вперед, как будто и не зная о фрицах, разглядывающих его в оптику.

Я же, за пару минут раздав ЦУ оставшимся, приготовил гранаты и парашютную стропу, которую таскал с собой. Была у меня одна мысль. Когда ходил к морпехам, там один ас гранаты с ремня швырял, как из пращи. Брал лимонку, вкладывал в ремень, выдергивал кольцо, так чтобы рычаг был ремнем прижат и размотав ее над головой, мог запулить подарок в амбразуру дота, метров с сорока. Я тогда так восхитился, что несколько дней развлекался старинной забавой, под руководством земноводного учителя. Правда, в целях соблюдения техники безопасности, по совету гуру, метал камни. И очень правильно сделал, потому как поначалу мог гарантировать только полную тайну полета булыжника. Он летел вверх, в сторону, и один раз даже назад, выбив стекло в стоящем метрах в тридцати грузовом ЗиСе. Водила с воплями прибежал разбираться, но, увидев мое звание, ушел, ворча о долбанутых командирах, которым нечем больше заняться. Потом начал кидать гранаты без запала. Ну и под конец перевел несколько РГ-42 без дополнительной металлической рубашки. Меткость, конечно, у меня была фиговая, в амбразуру точно бы не попал, но зато запуливал ее метров на сто в нужном направлении. С немецкими гранатами такой фокус не прокатывал – у них был терочный запал. А вот с нашими РГ и Ф-1 можно было поработать минометом. Что сейчас и собирался сделать. Приготовив четыре феньки, плюхнулся на пузо и заработал руками и ногами… Петелин уполз в кусты справа, Юрка ужом ввинтился в чахлую поросль слева. Я вот тоже, получается, сейчас чуть левее уйду, там кустики почти до холмов доходят.

Минут за пять успел проползти метров сто. И тут вспыхнула стрельба. Немцы, видно, поняли, что больше никого не будет, и четверо русских, это все, что можно поймать. Не знаю, что именно там произошло, но первым заработал ППД. Потом вразнобой захлопали винтовки, наши и немецкие, на них накладывались деловитые перестуки автоматов. А после вступил в работу MG. Почти не скрываясь, рванул по кустам поближе. Скорость развил – чемпион мира не угонится. Юрка ушел еще левее – обходя холм и стараясь зайти с тыла. Пока он был еще достаточно далеко, я приготовился использовать свою карманную артиллерию. Как мог, выровнял дыхание и, осторожно вложив гранату в стропу, выдернул кольцо. Ну, не подведи, железяка! Первая лимонка с фырчаньем ушла к вершине. Бабах! Рванула чуть в стороне от места, куда целил, но это все равно. У нее радиус сплошного поражения – метров восемь. Тем более что ахнула еще в воздухе. Пока высматривал место второго броска, руки уже раскручивали стропу со следующим гостинцем. Бабах! Хотя по документам у этого типа гранат радиус разлета осколков двести метров, но я даже не пригибался. На собственном опыте уже убедился, что верить надо только своим глазам, а бумага все стерпит. Реально лимонка опасна метрах на тридцати-пятидесяти, а дальше осколок если и попадет в бушлат, то в вате и застрянет, не причинив вреда. Бабах!.. Бабах! Все – гранаты кончились, да и Стриж уже должен быть на подходе. А теперь – вперед! Пока, пыхтя, взбегал на холм, Юрка уже вовсю с кем-то воевал. Да и справа шла заполошная стрельба. Пулемет у фрицев, правда, заткнулся после второго взрыва моей гранаты и больше не возникал. Выскочив почти на вершину, в упор саданул очередью по напряженной камуфлированной спине немца с автоматом, который было прижал Юрку. Потом, присев на колено, огляделся. Наш курган, выходит, уже чистый? С той стороны распадка раздалась еще одна очередь и на большом камне я увидел фигуру старшины, который махал мне автоматом. Неужели и они всех порубили? Вот так дела… А говорили – егеря, егеря…

Похоже, фрицы думали, хоть кого-то из разведчиков захватить живыми, вот и протянули момент. А когда поняли, что дело швах, – стало уже поздно. Когда мы соединились, то выяснилось, что немцев на высотках было восемь человек. А девятый торчал возле машины, стоящей за холмами. Его-то Бакулин и снял первым. Когда он дотопал до нашего авангарда, то за минуту объяснил мужикам ситуацию. После чего, отойдя за деревце, разведчики спрыгнули в очень кстати подвернувшуюся промоину, которая была хорошо замаскирована какими-то колючими сухими кустами. А потом рванули во весь дух, рассчитывая, что фрицы их хоть на несколько секунд потеряют из вида. Так и получилось. Мужики, выскочив из промоины, двинули вверх, а старшина побежал дальше, думая обойти холм с тыла. Здесь и увидел одиночного немца и замаскированную машину. Особо не раздумывая, дал в него очередью. Тут все и завертелось. Вообще фрицы, похоже, ждали гостей несколько правее, там, где узкой полоской тянулись деревья. А когда засекли нас в распадке, было уже поздно перегруппировываться – могли себя демаскировать. Ну и, конечно, мой фокус с пращой, который заставил пулемет заткнуться. Этот пулемет, не оборви я его работу, всех бы положил на раз. Да и еще пару сильно покоцанных осколками трупов можно записать на мой счет. А Петелин – вообще супер. У немцев, что были справа, присутствовал свой снайпер – так он его вторым выстрелом снял. И все равно мы потеряли двоих. Бориса Ривкина и Серегу Амбарцумяна. Бориса достал снайпер, а Серого снял пулеметчик, когда он гранату собирался кинуть. И Бакулина в руку зацепило. Правда, очень утешало то, что рации у немчуры не было. Так что у нас есть фора и машина. Забрав своих убитых, пулемет и двух дохлых фрицев, загрузились в грузовик. Жмуриков немецких я решил забрать просто так – пусть потом те, кто придет, гадают – что с ними случилось и куда они делись.

– Ну что, командир, на север, подальше отсюда? – спросил свежеперевязанный Игорь.

– Да нет. От нас этого и ждут. А теперь мы на транспорте, так что двинем на юго-запад, где высаживались. Такого нахальства немцы не предполагают. А у нас будет ночь и завтрашнее утро. Если за это время никого не найдем, будем уходить на северо-запад, в сторону Скворцово. Может, там повезет.

Отъехав километров на десять от места боя, остановились и похоронили наших ребят. Потом я и старшина, как сидящие в кабине, напялили на себя комбезы немецких жмуриков, которых позже скинули в большой овраг, проходящий метрах в ста от дороги.

А уже под утро наконец повезло. В серой предрассветной мгле увидели легковушку, сворачивающую с большой дороги на наш проселок. Без затей ее подрезал, выскочил из кабины, ругаясь по-немецки, и подбежал к водительской дверце. Шофер, похоже, обалдел от такого нахальства – мало того, что я нарушил ПДД, еще и ругаюсь, поэтому даже не брыкался, когда рывком вытряхнул его на дорогу. А в салоне «Опеля» было лепо… Рядом с водилой сидел оберштурмфюрер. Старший лейтенант по-нашему. А на заднем сиденье, в жопу пьяные, полулежали гауптман и толстый мужик в летной форме, звания которого было не разглядеть. Эсэсман тоже трезвостью не отличался. Вообще, из нутра машины разило, как из винной бочки. Бакулин со своей стороны выдернул обера, даже раненая рука ему не помешала, а я, свернув головенку шоферу и открыв заднюю дверцу, в два замаха погрузил алкашей в нездоровый сон. Игорь то же самое проделал со своим. Потом закинули живых в кузов, а водилу в легковушку, за руль которой уселся Кубенко. Он единственный, кроме меня, мог управлять машиной, и наша мелкая колонна, уже не особо разбирая дороги, взяла курс строго на север. Когда совсем рассвело, нашли во чистом поле замечательный овраг. Дорог рядом не было, поэтому, подыскав подходящий съезд, загнали в него машины и, по возможности закидав их чахлыми кустами, остановились на дневку.

После обеда, когда языки очухались и протрезвели, начал потрошить пленных. Эсэсман оказался из какого-то охранного подразделения – замом ротного. Мелкий гауптман – танкистом, аж из Африки. А вот толстый мужик-майор был начальником штаба того самого летного полка, который очень хорошо смог замаскироваться. Вот и повезло наконец, а то я начал уже сомневаться. Привык, понимаешь, что у меня здесь все с полпинка получается, расслабился и поэтому вчерашний и позавчерашний облом все-таки сильно выбил из колеи.

Проскочив в допросе пленных по верхам, начал заниматься ими всерьез. Первым был эсэсовец. Колол его жестко. Очень жестко. Аж самого воротило. С одной стороны, ну что такого особенного может знать обычный ротный или, в данном случае, его зам? Даже если и принадлежит к элитным войскам. А с другой стороны, мне надо было произвести впечатление на летного майора. Уж он-то многое знает. Или видел. Или слышал, поэтому сильно портить его шкурку было не с руки. Оставался еще танкист – но он какой-то совсем мутный. Говорит, что из Африки в отпуск к брату-летчику сюда приехал. Тоже мне, нашел Гавайи, отпускник хренов. В общем, когда я только начал потрошить оберштурмбанфюрера, он еще огрызался и пытался гордо молчать. Ну, и ругался, само собой. Только через десять минут эсэсман уже визжал и кололся. Как я и предполагал, знал он немного, но и это было неплохо. Во всяком случае, о подходе к немцам тяжелого артдивизиона и почти целой пехотной дивизии из резерва нашим было неизвестно. А потом еще немного надавил на черного, и он кончился. Задергался весь, пустил пену изо рта и сдох. Зато майор впечатлился, по самое не могу. Он сидел далеко и не мог слышать нашего разговора, но все прекрасно видел. Поэтому, когда занялся им, он был готов к безоговорочному сотрудничеству. Выдал все, что знал. И место расположения секретного аэродрома в том числе. Подтвердил о приходе резервов. От себя даже добавил, что по слухам, на помощь к Манштейну с севера резво идет танковая дивизия. Назвал известные ему места узлов обороны. Ну да я и сам знал, что немцы уцепились за шверпункты на линии Симферополь—Джанкой—Перекоп. Майор также сдал место и время удара, при выходе из окружения 46-й дивизии, которая еще трепыхалась в районе Старого Крыма. Он об этом знал, потому что их полк должен был поддерживать этот прорыв. А самое главное, оказывается, фон Левински скрытно заполучил себе аж два танковых полка, и теперь немцы желают показать нам мать Кузьмы, ударив с севера и с юга танковыми клиньями. Причем основной состав этих полков не беспонтовые Pz.II, а вполне грозные тройки и четверки. Вот, оказывается, что они тут помимо аэродрома прятали… Ай, как нехорошо получается. И времени – всего четыре дня осталось. Убрав трусоватого майора в сторонку, собрал остальных разведчиков и на карте показал, что именно выпытал у языков. Это я на всякий случай. Мало ли что по пути приключится. А так – данные знают все. Выезжать решили в ночь, поэтому, опять оставив наблюдателя, народ завалился отдыхать. Радиста озадачил – сразу после побудки надо готовить станцию. Перед отъездом всю полученную информацию зашлю Колычеву. Прямо сейчас было стремно – пеленгаторы не дремлют, а бегать по ровной, как стол, степи больше не хотелось. Да и ребятам поспать не мешает. А так – после выхода в эфир тут же по машинам и ходу! Несколько минут посмотрел на раскладывающего свои причиндалы радиста и занялся гауптманом.

Он еще десять дней назад геройствовал в Африке – англичан плевками гонял, а сюда, как уже говорил, приехал в отпуск. Тут у него брат-летчик. Только вот братана на прошлой неделе подранили конкретно и его эвакуировали в тыл. Так что танкист обломался. Зато командование полка, где его брат служил, встретило африканского героя хорошо. Устроило ему экскурсию по здешним злачным места. Вот и докатались…

А потом фриц неожиданно перешел на русский. Он говорил с небольшим прикольным акцентом, но вполне понятно. Как наши прибалты, когда они еще из Союза вовсю соки давили и были братьями навек. Ого, какой вражина образованный попался! Мне встречались немцы, которые по-русски могли через пень-колоду общаться, но такого продвинутого вижу в первый раз. То, что он не с Восточного фронта, было заметно еще до того, как я в его документы вник. Уж очень круглые глаза были у фашистика. Хотя, как позже выяснилось, в партии он не состоял. Ему – потомку королевского рода – членство в партии, как выяснилось в процессе разговора, было в падлу.

– Так ты у нас из Гогенцорлен… Гогентоллерн… блин!

– Нет, я из рода Гогенштауфенов. Тоже королевский род, правда, Гогенцоллерны были более известны.

– Ну и флаг тебе в руки. По мне так хоть из Пинчер-Карликовских все равно, ты уже труп. Как говорится, кто с мечом к нам придет, тому дубиной голову и проломим.

Я сознательно пугал мелкого гауптмана, но он не повелся. Только вскинул подбородок и сказал, что, мол, не привыкать. Целая куча его предков тоже полегла на поле битвы.

– Ну, до поля битвы тут далеко, а тебя как барана – просто финкой по горлу и в овраге оставим.

Фриц побледнел, но философски заметил, что если бы он выбирал способ убийства, то выбрал бы, без сомнения, пулю, но чего можно ждать от унтерменша, поэтому и финка сойдет. Вот тут у нас разговор и соскочил на расово неполноценных, евреев и прочих недочеловеков. Потом трепались о политике. Гельмут был приверженцем Бисмарка и считал, что фюрер слегка ошибся, сунувшись на Восток, но во всех других случаях его гения не отрицал. Рассказал, как они там в Африке воюют. C перерывами на завтрак, обед, ужин и дневную сиесту. Блин! У них там не война, а черт те что! Сначала долго гоняются друг за другом, а потом, если не настало время дневного отдыха, вступают в радостную перестрелку. И силы в этой Ливийской войне участвовали – просто смешные. Меньше, чем у нас в Крыму, войск задействовано. Они там, наверное, всех противников в лицо знают. Гауптман еще рассказал вообще фантастическую, с моей точки зрения, историю. Как он со своим отрядом захватил небольшую английскую колонну в два грузовика и джип. Так вот, с командиром этой колонны у них нашлись какие-то общие знакомые, и Гельмут англичан отпустил, забрав только грузовики и отдав им джип, чтобы джентльмены не перегрелись в пути. Вот суки! А как эти англичане в мое время все перевернули! У них же в учебниках истории так и говорится, что захват Тобрука, этого замшелого фунфыря, среди бескрайней пустыни, и был коренным переломным моментом во Второй мировой войне. Поубивал бы…

Зато в ответ я рассказал африканцу про наши реалии. Про расстрелы его соотечественниками наших раненых. Про сожженных заживо жителей деревень. Про десятки тысяч умерших с голода в концлагерях солдат Красной Армии. Про массы партизан, которые активно действуют у фрицев в тылу. Про то, что наши заводы, эвакуированные на Урал, уже начали гнать в полном объеме свою продукцию, и теперь вермахт умоется. Фриц херел и не верил, но я, когда хотел, мог быть убедительным и сыпал фактами, названиями и датами, которые, само собой, не являлись секретными.

Гельмут во время моего монолога сильно помрачнел и заткнулся напрочь.

– Вот и смотри, Гельмут из рода Гогенштауфенов, что Германии светит, когда мы к вам придем? А то, что мы придем, – даже не сомневайся. У вас с наскока сломать Союз не получилось, и теперь будет позиционная война. Готов к ней твой любимый фатерлянд? Реально сам подумай, а не на Геббельса опирайся. Этот худой звиздун, даже когда бои уже на Унтер-ден-Линден идти будут, все по радио будет трындеть о скорой победе и о вундерваффе. А пацаны и старики из фольксштурма, набранные уже после тотальной мобилизации, с гранатами будут бросаться под наши танки, зная, что после того, что здесь, в России, сотворили их сынки да папаши, пощады не будет никому.

Мелкий танкист, слушая меня, взбледнул еще сильнее, чем когда я угрожал его зарезать.

– Ты так говоришь, как будто все заранее знаешь. И слова-то какие придумываешь. Я немец, но таких слов и не слышал. Чудо-оружие, народное ополчение…

– Услышишь еще. Только поздно будет. Когда ваш главный пропагандист первый раз скажет про без пяти двенадцать – можешь смело доставать ствол и стреляться… А насчет того, что заранее знаю, это ты в точку попал. – Я ухмыльнулся и продолжил: – У меня бабка колдунья была. Вот от нее дар и достался.

– А что такое – без пяти двенадцать?

– Ну ты, царская морда, даешь – может, тебе еще и карты генштаба быстренько нарисовать? Доживешь – сам узнаешь.

– Как я узнаю, если ты меня зарезать хочешь?

– Да передумал я тебя в расход пускать. Вижу – человек ты не глупый, еще и с массой влиятельных родственников. Через год-полтора до тебя дойдет, что Адольф Алоизиевич крупно накосячил. И ты захочешь помочь своей стране. Вот тут – меня и вспомнишь. Мне тоже эта мясорубка, что идет, и еще более крупная, что нас ожидает, не нравится. Да и Дрезден с галереей жалко…

Гельмут недоуменно потряс головой:

– При чем тут Дрезден?

– А его союзники с землей сравняют. Американцы, англичане и французы с вами поступят еще хлеще, чем с индейцами на Диком Западе. Массовый геноцид немцев. Версальский мир вам слаще меда покажется. В той части Германии, что им отойдет, – немцев практически не останется. Вы же лягушатников да лимонников так напугали, что они решат от таких соседей совсем избавиться. Даже бывшие эсэсовцы будут в нашу зону оккупации сбегать. Ну, это те, кто не успел в Аргентину свалить. По ним лучше десять лет в Сибири и домой, чем в концлагерях, на шахтах Рура, за два года сгорать…

Вешал лапшу на уши «африканцу» самозабвенно. Заливался соловьем, давая немного реальных фактов, а потом, беря их за основу, выдавал совершенно другие прогнозы. Фриц слушал, недоверчиво улыбаясь, но это было все равно. Я вовсе и не рассчитывал, что он мне поверит. Но, как говорилось в старом анекдоте – мысли, мысли-то останутся! А с его связями, когда он увидит, что дела пошли совсем херово, реально что-то предпринять.

Может, у нас получится свой, просоветски настроенный Штауфенберг. Теперь бы его еще убедить, что советская оккупация лучше американской. И я начал заливаться в этом направлении. Говорил, что Сталин видит Германию не оккупированной, а свободной и не сателлитом, а союзником. Прошелся по идеям Бисмарка. Попугал злобными французами и лукавым Даллесом. Трындел до тех пор, пока Гельмут не спросил:

– Ты, командир, меня вербуешь?

Он меня так обзывал, потому что свое Ф.И.О. я ему не говорил – много чести будет, а на вопрос, как меня называть, ответил, чтобы звал командиром.

– Да на хрена ты мне сдался – тебя вербовать! Да и как? Ты мне сейчас все, что хочешь, пообещать можешь, и привет. Просто хочу, когда ты сам увидишь, что я прав, не сделал какую-нибудь глупость, а посоветовался бы со знающим человеком. То есть со мной.

– И как ты себе это представляешь?

– Да очень просто – напиши письмо в Цюрих, на центральный почтамт, до востребования на имя… – Я на секунду задумался, а потом выдал: – Иоганна Вайса. Ну, типа, это твой знакомый старинный. И там напиши, как тебя найти. Сможешь же, если приспичит, письмо, минуя цензуру, отправить?

Гельмут кивнул, а я, подстраховывая нашего, еще неизвестного мне связника, добавил:

– Только смотри, голубая кровь. Захочешь биться до конца, за папу Гитлера, хрен с тобой. Можешь писем не писать. Но вот если напишешь и сдашь человека в гестапо, я тебя из-под земли найду. Точнее, даже не тебя сначала – а всех твоих родственников. Так что не обижайся потом.

Танкист выслушал все это молча, только потом спросил:

– Командир, а ты кто? Я не верю, что ты обычный армейский разведчик.

– Правильно не веришь, я же тебе говорил – я колдун. Ты про Тибет что-нибудь слышал? Ну вот видишь, какой молодец. А про Шамбалу? А ты поинтересуйся. Я вот, например, оттуда. Очень интересное место. Сейчас вот русским помогаю, потому что так надо. А ты, кстати, потом поинтересуйся, почему у вашего любимого фюрера одно яичко. И что это значит с эзотерической точки зрения, тем более для мужика. Сам многое поймешь…

Во как загнул. Немного мистики, особенно дубовой тевтонской натуре, не повредит. Пусть потом соображает – я так шутил, или вправду все это… Тем более что я и сам не знаю, что с этой самой эзотерической точки зрения мои слова значат. Но тут поступил, как наши различные шаманы и прорицатели действуют. Напустил тумана и замолк на полуслове. У человека натура такая – он сам все остальное нароет и додумает. Тем более что однояичный фюрер – это факт. И факт для него, наверное, неприятный. Лучше бы у Адольфа руки не было – все приличней. Глядя на задумчивого немчика, поднялся, потягиваясь, и ткнул Гельмута в точку за ухом.

Фриц мягко свалился на бок, а я стал поднимать бойцов. Пока радист настраивал рацию, все думал, почему не поступил гораздо проще и не завалил этого отпрыска голубых кровей? Может, потому, что он не впал в панику при виде ножа? Так эсэсман тоже поначалу держался хорошо. Скорее всего, это был какой-то неправильный фриц. Не остервенелый, а наивный, что ли… со странными понятиями о теперешней войне. Мне такие еще не попадались, наверное, поэтому и не пришил. Радист уже настроил свою шарманку, и, передав данные, быстро попрыгали по машинам, загрузив майора и вырубленного гауптмана в кузов. Когда отъехали километров на десять от оврага, сгрузили Гельмута недалеко от дороги и покатили дальше.

Через линию фронта проскочили тихо. Да и линии как таковой еще не было. Наше наступление застало гитлеровцев врасплох, так что с их стороны были только укрепленные узлы обороны и практически все. Сплошных окопов здесь не рыли. Позиционная война как-то неожиданно перешла в маневренную. Немцы от такой прыти русских сначала опешили, но теперь, как выясняется, собираются показать, что в маневренной войне они нам только небольшую фору дали.

Хотя… Горбатов мужик головастый, воюет хорошо. Главное, чтобы у войск выучки хватило. А ее почти нет. Черные полки я даже не рассматриваю. Те – отдельная песня. А вспомнил я обычную часть. В пехотный полк прибыло пополнение. Так двое земляков из новоприбывших решили соревнование на смелость устроить. Один выскочил на бруствер и, пульнув в сторону немецких окопов, спрыгнул обратно. Второй сделал то же самое, только стрельнул, дергая затвор, два раза. Потом опять первый – но уже сделал три выстрела. Мне удалось застать финал этой истории. Увидел, что какой-то псих, выскочив из окопа, стреляет в немцев, а потом – бац! C дыркой в башке сваливается на дно траншеи. Я такому подходу к ведению боевых действий удивился, и с ротным (мы как раз с ним шли, передок осмотреть) подошли к убитому, которого уже окружили бойцы. Там и узнали, в чем дело. Узнав, резко обозлился! Мало того, что ума не хватает воевать нормально, так еще и мозгов нет во время затишья себя поберечь. Сержанта, который все это видел и не остановил, – на хер, рядовым в штурмовую роту на месяц. Взводному, который таких сержантов держит, – выговор с занесением в грудную клетку. А в самом начале до остальных бойцов довел, что рядовой Митяев погиб позорной смертью и именно такая формулировка будет в похоронке. Cоответственно, его семья фиг получит, а не пособие. Такую подляну родственникам Митяева я делать, конечно, не собирался, но бойцов эта угроза заставила сильно задуматься.

– Вы же, блин, толком стрелять не умеете, только гоношитесь друг перед другом! Выучку свою повышайте, а не понты дешевые колотите! Он же свою родню пришел защищать, а ни одного фрица даже не убил. И из-за собственной дурости. А теперь Вася или Петя будут за него воевать. А сколько у нас таких, что гибнут вот так – впустую? Даже не из-за нашей дурости, не из-за командирской, а по собственному идиотизму. Я бы понял его скачки, если бы он на бруствер выпрыгивал, а вы все, весь взвод, любопытствующего немца, что на его трюки вылезет посмотреть, на мушку взяли бы. Ну или просто его циркачества прекратили, если самим неохота ничего делать. Вот ты, папаша…

Я кивнул коротко стриженному седому бойцу, который, как и все, смущенно отворачиваясь, слушал мою речугу.

– Ты же взрослый человек. Эти-то ладно – пацаны, у них еще детство в жопе играет. А ты же мог предполагать, чем это все закончится. Видишь, сержант не мычит, не телится, так своей властью, просто как старший по возрасту, одернул бы молодых придурков… А вообще армия, она тогда силу представляет, когда бойцы не делятся на семейки и землячества, а друг за друга горой стоят. Когда более опытный вот таких салабонов на путь истинный направляет да хитростям военным учит…

В общем, закатил тогда монолог минут на двадцать. А сам потом задумался. Я ведь все это время на генералитет наезжал… Собрались, мол, валенки, да людей гробят. Но ведь они, что называется, плоть от плоти остального народа. Просто тупость генерала имеет гораздо более масштабное выражение. Он за тысячи отвечает и тысячи же положить может. Боец же несет ответственность только за себя, и сегодняшний случай, не проходи я мимо, так и остался бы рядовым происшествием. Максимум, в узком кругу, сослуживцы обозвали бы Митяева дураком, на том все и забылось. До следующего раза… Вообще правильно у нас говорили, что солдаты те же дети, только с большими херами. Даже у взрослых мужиков в армии башню сносит, что говорить о пацанах восемнадцатилетних. Да плюс еще наш русский фатализм на все накладывается. Это разные англичане воюют осторожно и осмотрительно, строя планы и оберегая себя на после войны. Наши же считают, что раз пошла такая пьянка – режь последний огурец. Мол, ес