Квартет

Комиссар шагал рядом с Акселем по мраморным плиткам террасы. Густо пахло сиренью. Аксель постучал в дверь ателье. Музыка прекратилась, и дверь открыл мужчина средних лет, с жидкими волосами и красивым умным лицом. Когда-то он был худощавым, но с возрастом стал полнеть.

– С тобой хочет поговорить полиция, – сурово сказал Аксель. – Тебя подозревают в нарушении общественного спокойствия.

– Готов подписать любое признание, – отшутился Роберт.

– Это мне нравится, – заметил Йона.

– Еще что-нибудь?

– У нас есть несколько нераскрытых дел.

– Я безусловно виновен.

– Очень любезно с вашей стороны. – Йона пожал Роберту руку. – Йона Линна, уголовная полиция.

– Так что произошло? – улыбаясь спросил Роберт.

– Мы расследуем случай внезапной смерти бывшего генерального директора Агентства по контролю за экспортом оружия. Поэтому я приехал поговорить с вашим братом.

– Я знаю о Пальмкруне не больше, чем писали в газетах.

– Можно войти? Это ненадолго.

– Конечно.

– Я вернусь к вашей коллеге, – сказал Аксель и закрыл за Йоной дверь.

В студии был косой низкий потолок, отчего она походила на чердак. Ее как будто встроили в чердак, откуда вниз, в мастерскую, вела деревянная лакированная лестница. Комиссару в нос ударила густая смесь запахов свеженапиленного дерева, резины и терпентина. Везде части скрипок, бруски отборного дерева, резные завитки, особые инструменты – рубанки размером с винную пробку и изогнутые ножи.

– Я слышал, как вы играли, – заговорил Йона.

Роберт кивнул и жестом указал на красивейшую скрипку.

– Надо было поправить звук.

– Вы создали ее сами?

– Да.

– Неимоверно красивая.

– Спасибо.

Роберт взял скрипку и протянул ее Йоне. Сияющий инструмент был почти невесомым. Йона повернул скрипку, понюхал ее.

– Лак – мой секретный состав, – сообщил Роберт и положил скрипку в футляр, обитый изнутри винно-красной тканью.

Комиссар, открыв портфель, вынул из пластикового кармашка фотографию, которую Бьёрн Альмскуг прислал Пальмкруне.

– Пальмкруна, – сказал Роберт.

– Да. А людей на заднем плане, музыкантов, не узнаете?

Роберт еще раз посмотрел на фотографию и кивнул.

– Это Мартин Бивер, – указал он. – Кикуэи Икеда… Исомура и Клайв Гринсмит, виолончель.

– Знаменитые музыканты?

Роберт невольно улыбнулся вопросу:

– Почти легендарные… Токийский струнный квартет.

– Токийский струнный квартет. Эти четыре человека – постоянный состав?

– Да.

– И они всегда играют вместе?

– Уже очень давно. Они хорошо сыгрались.

– Вы не видите на снимке ничего необычного?

Роберт некоторое время внимательно рассматривал фотографию, потом сказал:

– Нет.

– Они играют не только в Токио?

– Они играют по всему миру, но инструменты принадлежат японскому фонду.

– Это обычная практика?

– Да, когда дело касается особенных инструментов. – Роберт посерьезнел. – А те, что вы видите на снимке, без сомнения относятся к числу самых благородных и известных в мире.

– Понятно.

– Квартет Паганини, – пояснил Роберт.

– Квартет Паганини, – повторил Йона и снова посмотрел на лица музыкантов.

Дерево темно поблескивало, черные костюмы исполнителей отражались в полировке.

– Инструменты создал Страдивари, – рассказывал Роберт. – Самый старый инструмент – «Десен», эта скрипка сделана в 1680 году… на ней играет Кикуэи Икеда. Мартин Бивер играет на скрипке, которую передал Паганини граф Коцио ди Салабуэ.

Роберт помолчал, вопросительно глядя на Йону, тот кивнул ему, и Роберт продолжил:

– Все четыре инструмента принадлежали Никколо Паганини – не знаю, как много вам о нем известно. Паганини был скрипачом-виртуозом, композитором… писал произведения, которые считались нелепыми, поскольку их невозможно было сыграть – до тех пор, пока Паганини сам не брал в руки скрипку. Только через сто лет после его смерти музыканты научились исполнять его произведения… а некоторые его пассажи до сих пор кажутся технически невозможными… есть много баек о скрипичных дуэлях Паганини.

– Токийский квартет часто играет на этих инструментах?

– Да. Они дают восемь-девять концертов в месяц.

Он замолчал. Йона еще раз посмотрел на фотографию, где на заднем плане сидели на сцене четверо, посмотрел на инструменты.

– Как по-вашему, когда сделана эта фотография?

– Ей не больше десяти лет. Я хочу сказать – судя по виду Мартина Бивера. Я его встречал пару раз.

– А нельзя ли установить время, если определить место?

– «Альте Опер» во Франкфурте.

– Вы уверены?

– Они играют там каждый год. Иногда несколько раз в год.

– Perkele, – буркнул Йона.

Должно было найтись что-то, что помогло бы точно установить время съемки и либо разнести в прах, либо подтвердить слова Понтуса Сальмана.

Йона собрался было убрать фотографию, думая, что Пенелопа, вероятно, единственный человек, который может пролить свет на эту историю.

Он снова взглянул на снимок, на одного из скрипачей, на движение смычка, высоко взлетевший локоть, поднял глаза и посмотрел на Роберта:

– Во время гастролей они играют одно и то же?

– Одно и то же? Нет… они переиграли все квартеты Бетховена, а уже одно это означает довольно разнообразный репертуар. Но они исполняют и много другого, иногда Шуберта и Бартока. И Брамса, это я точно знаю. Список длинный… Дебюсси, Дворжак, Гайдн, много Моцарта и Равеля… и так далее, и так далее.

Йона поднялся, глядя перед собой, прошелся по студии и повернулся к Роберту.

– У меня возникла такая мысль, – начал он с неожиданным энтузиазмом. – Можно ли, посмотрев на руки музыкантов на фотографии… можно ли определить, какое именно произведение они исполняли, если присмотреться как следует?

Роберт открыл рот, потом закрыл, покачал головой, но все же с улыбкой взглянул на фотографию еще раз. На сцене «Альте Опер» в ярком свете играл Токийский струнный квартет. Узкое лицо Клайва Гринсмита казалось странно хрупким, большой лоб блестел. Кикуэи Икеда взял высокую ноту – мизинец левой руки прижал струну на скрипичном грифе.

– К сожалению, невозможно, это могут быть… какие угодно звуки, как я и говорил…

– Но если взять увеличительное стекло… Можно увидеть пальцы, струны, шейки инструментов…

– Теоретически – да, но…

Он вздохнул и покачал головой.

– Вы не знаете никого, кто мог бы помочь мне? – продолжал Йона. В его голосе отчетливо звякнуло упрямство. – Музыканта или преподавателя Высшей музыкальной школы, который мог бы проанализировать фотографию?

– Если бы я…

– Так можно определить произведение или нет? – настаивал комиссар.

– Нет. Серьезно. – Роберт пожал плечами. – Если даже Аксель не сумел, то, думаю, это вообще невозможно.

– Аксель? Ваш брат?

– Разве вы не показывали ему фотографию? – удивился Роберт.

– Нет.

– Вы же говорили с ним.

– Не о музыке. Ведь музыкант – вы, – улыбнулся Йона.

– И все же поговорите с ним.

– Зачем?..

Йона замолчал – в дверь мастерской постучали. Вошла Сага Бауэр; в ее светлых волосах сияло солнце.

– Аксель здесь? – спросила она.

– Нет.

– Еще уголовные полицейские? – улыбаясь, осведомился Роберт.

– Служба безопасности, – холодно пояснила Сага.

Молчание начинало затягиваться, казалось, Роберт был не в силах отвести глаз от Саги. Он не мог наглядеться на нее, на ее большие, неправдоподобно синие глаза и очаровательный нежно-розовый рот.

– Я не знал, что в Службе безопасности есть отдел, где служат феи. – Его рот невольно растянулся в широкой улыбке, но в следующий момент Роберт попытался вести себя серьезнее: – Простите, я не то хотел сказать. Но вы так похожи на фею или принцессу Бауэра.

– Внешность обманчива, – сухо заметила Сага.

– Роберт Риссен, – и Роберт протянул руку.

– Сага.