Конкурс Йохана Фредрика Бервальда

Когда Аксель проснулся в день, в который ему суждено было потерять все, уже рассвело. Они с Гретой не задернули шторы – просто уснули в одной постели и проспали всю ночь, обняв друг друга, уставшие и счастливые.

Аксель вылез из постели и посмотрел на Грету – она спала с совершенно спокойным лицом, завернувшись в толстое одеяло. Он остановился перед зеркалом, недолго порассматривал свое голое семнадцатилетнее тело, а потом направился в музыкальную студию. Постоял у двери спальни, подошел к роялю и вынул скрипку из футляра. Положил ее на плечо, шагнул к окну и посмотрел на зимнее утро: ветер сдувал снег с крыши, и снег летел длинной вуалью. Аксель по памяти заиграл «Цыган» Мориса Равеля.

Пьеса начиналась печальной румынской мелодией, медленной и насыщенной, но потом темп убыстрялся. Мелодия становилась ускоряющимся эхом себя самой, словно секундное искристое воспоминание о летней ночи.

Она летела вперед.

Аксель играл, потому что был счастлив, не думая – просто позволив пальцам плескаться, танцевать в подвижном журчащем ручье.

Он улыбнулся, вспомнив картину, висевшую в салоне у дедушки. Тот утверждал, что это лучшая версия «Водяного» Эрнста Юсефсона.^[40] Ребенком Аксель любил истории об этом существе, которое топило людей, заманивая их своей чудесной игрой на скрипке.

Акселю пришло в голову, что он сейчас похож на Водяного – нагой юноша сидит в воде и играет на скрипке. Но в отличие от Водяного с картины Юсефсона Аксель был счастлив.

Смычок летал по струнам все быстрее, пока темп не сделался головокружительным. Аксель не обращал внимания на то, что конский волос развязался и свисал с порожка.

Так и надо играть Равеля, подумал он. Счастливо, без экзотики. Равель – композитор счастья, композитор молодости.

Аксель дал последним звукам подрожать в скрипке и унестись, словно легкому снежку с крыши за окном. Опустил смычок и собрался поклониться зиме, когда кожей почувствовал движение у себя за спиной.

Он обернулся и увидел Грету, стоявшую в дверях. Она прижала к себе одеяло и смотрела на Акселя странно темными глазами.

Он встревожился и серьезно взглянул ей в лицо:

– Что с тобой?

Грета не ответила, только тяжело сглотнула. Две большие слезы скатились по ее щекам.

– Грета, что такое?

– Ты говорил, что не репетировал, – вяло сказала она.

– Нет, я… Я имел в виду, что мне легко разучить новую пьесу.

– Поздравляю.

– Это не то, что ты думаешь.

Она покачала головой.

– Как я могла быть такой дурой!

Аксель отложил скрипку и смычок, но Грета вернулась в спальню и закрыла дверь. Он натянул джинсы, висевшие на спинке стула, подошел к двери и постучал.

– Грета? Можно войти?

Грета не ответила. Аксель почувствовал, как внутри растет черный тяжелый ком беспокойства. Вскоре девушка вышла, полностью одетая. Глядя в пол, она положила свою скрипку в футляр и оставила Акселя одного.

* * *

Концертный зал был полон. Грета играла первой. Проходя мимо Акселя, она не взглянула на него, не сказала «привет». На Грете было темно-синее бархатное платье и простая подвеска-сердечко.

Алекс ждал, сидя с полузакрытыми глазами в ложе. В зале стояла тишина, только иногда что-то слабо вздыхало за пыльным пластмассовым вентилятором. В ложу вошел Роберт.

– Не с мамой сядешь? – спросил Аксель.

– Я волнуюсь… не могу смотреть, когда ты играешь. Лучше посижу тут, подожду.

– Грета уже начала?

– Да. Здорово играет.

– Какую пьесу она выбрала? Не Тартини?

– Нет, что-то из Бетховена.

– Ясно, – промямлил Аксель.

Братья замолчали. Через несколько минут в дверь постучали. Аксель поднялся и открыл женщине, которая сообщила, что скоро его очередь.

– Удачи, – пожелал Роберт.

– Спасибо. – И Аксель, взяв скрипку и смычок, пошел за женщиной по коридору.

Со стороны сцены послышались громкие аплодисменты; Аксель успел заметить, как Грета с отцом торопливо входят в свою ложу.

Коридор кончился. Теперь Аксель ждал за боковой кулисой, когда конферансье объявит его выход. Услышав свое имя, юноша вышел под свет прожекторов и улыбнулся публике. Когда он объявил, что будет играть «Цыган» Равеля, по залу прокатился вздох.

Аксель положил скрипку на плечо и поднял смычок. Заиграл печальное вступление, а потом взвинтил темп до невероятного. Публика задержала дыхание. Аксель сам слышал, что играет блестяще, но на этот раз мелодия не бурлила, как вода в источнике. Не было больше счастья; теперь он играл, как настоящий Водяной. Играл с обжигающей, лихорадочной тоской. Отыграв три минуты так, что мелодия сыпалась ночным дождем, он вдруг намеренно сбился, потерял темп, слегка сфальшивил и оборвал мелодию.

В зале воцарилась тишина.

– Прошу прощения, – прошептал Аксель и спустился со сцены.

Публика вежливо похлопала. Алиса поднялась со своего места, пошла следом за сыном и остановила его.

– Иди сюда, мой мальчик. – Она положила руки ему на плечи, погладила по щеке и сказала тепло и торопливо-взволнованно: – Невероятно. Лучшая трактовка, какую мне доводилось слышать.

– Прости, мама.

– Нет, – ответила она, повернулась и вышла из зала. Аксель направился в ложу за одеждой, но его остановил прославленный дирижер Герберт Блумстед.

– Ты играл очень хорошо, пока не сделал вид, что сфальшивил, – вполголоса сказал он.

* * *

Когда Аксель вернулся, дом отозвался тишиной. Был уже поздний вечер. Аксель поднялся в чердачный этаж, прошел через музыкальную студию в спальню и закрыл дверь. В голове все еще звучала музыка. Аксель снова слышал, как он разложил мелодию на звуки, как внезапно потерял темп и оборвал пьесу.

Он обрывал музыку снова и снова.

Аксель лег в кровать и уснул. Рядом с ним лежал скрипичный футляр.

Утром Акселя разбудил телефонный звонок.

Кто-то прошел по столовой, пол тихо скрипнул. Через некоторое время послышались шаги – сначала по лестнице, потом по этажу. Мать вошла к Акселю в спальню без стука и серьезно сказала:

– Сядь.

Аксель взглянул на нее и испугался. У Алисы посерело лицо, щеки были мокрыми.

– Мама, что…

– Замолчи, – тихо перебила она. – Я только что говорила с директором школы, он…

– Он меня ненавидит, потому что…

– Помолчи! – Алиса повысила голос.

Стало тихо. Мать поднесла дрожащую руку ко рту; слезы текли по щекам.

– Грета, – наконец сказала она. – Грета покончила с собой.

Аксель смотрел на мать, пытаясь понять, что она говорит.

– Но я…

– От стыда, – перебила Алиса. – Вы должны были готовиться к финалу, ты обещал, но я знала, я же знала… Лучше бы она не приходила сюда… Аксель, я не утверждаю, что ты виноват, нет. Она сама себя подвела, она просто не выдержала…

– Мама, я…

– Молчи, – снова перебила Алиса. – Теперь все кончено.

Мать вышла. В каком-то шумящем тумане Аксель встал с постели, пошатнулся, открыл скрипичный футляр, вынул изящный инструмент и с размаху швырнул его на пол. Гриф отлетел, куски деревянного корпуса посыпались вокруг развязавшихся струн. Аксель наступил на инструмент, и обломки разлетелись по комнате.

– Аксель, что ты делаешь?!

Роберт ворвался в спальню и попытался остановить брата, но Аксель оттолкнул его. Роберт ударился спиной о большой шкаф, но снова кинулся на приступ:

– Аксель ты сфальшивил, ну и что? Я слышал Грету, она тоже сыграла неверно. Со всяким может…

– Заткнись! – заорал Аксель. – И никогда больше не говори мне о ней!

Роберт посмотрел на него, потом молча развернулся и вышел. Аксель продолжал топтать обломки; вскоре уже невозможно было угадать, что когда-то они были скрипкой.

Конкурс Йохана Фредрика Бервальда выиграл Широ Сасаки из Японии. Грета выбрала несложное произведение Бетховена, но все равно сыграла неважно. Придя домой, она приняла огромную дозу снотворного, заперлась у себя в комнате и легла в постель. Девушку нашли только на следующее утро – она не спустилась к завтраку.

Воспоминание потонуло, как подводный город, в иле и водорослях, уплыло из мыслей. Аксель взглянул на Беверли, которая смотрела на него большими глазами Греты. Увидел тряпку у себя в руке, лужицу на столе, блестящую инкрустацию – женщина играет на цитре.

Свет из окна упал на круглый затылок Беверли, когда девушка повернулась и стала рассматривать скрипки, висящие на стене.

– Вот бы мне научиться играть на скрипке!

– Можем пройти курс вместе, – улыбнулся Аксель.

– Мне бы этого очень хотелось, – серьезно ответила она.

Аксель бросил тряпку на стол и почувствовал, как где-то внутри поднимается усталость. Звуки рояля разносились по комнате. Пианист играл без левой педали, и звуки мечтательно перетекали один в другой.

– Аксель, бедный, ты хочешь спать, – сказала Беверли.

– Мне надо работать, – пробормотал он, больше себе самому.

– А вечером? – И Беверли поднялась.

Date: 2015-07-10; view: 372; Нарушение авторских прав