Важность принципа приучения в этике и педагогике. 4 page

За сосгавными элементами личности в нашем изло-
жении следуют характеризующие ее чувства и эмоции.

Самооценка. Она бывает двух родов: самодоволь-
ство и недовольство собой. Самолюбие может быть от-
несено к третьему отделу, к отделу поступков, ибо сю-
да по большей части относят скорее известную группу
действия, чем чувствований в узком смысле слова. Для
обоих родов самооценки язык имеет достаточный запас
синонимов. Таковы, с одной стороны, гордость, самодо-
вольство, высокомерие, суетность, самопочитание, занос-
чивость, тщеславие; с другой — скромность, унижен-
ность, смущение, неуверенность, стыд, унижение, рас-
каяние, сознание собственного позора и отчаяние. Ука-
занные два противоположных класса чувствований явля-
ются непосредственными, первичными дарами нашей
природы. Представители ассоцианизма, быть может,

скажут, что это вторичные, производные явления, воз-
никающие из быстрого суммирования чувств удоволь-
ствия и неудовольствия, к которым ведут благоприят-
ные или неблагоприятные для нас душевные состояния,
причем сумма приятных представлений дает самодо-
вольство, а сумма неприятных—противоположное чув-
ство стыда. Без сомнения, при чувстве довольства собой
мы охотно перебираем в уме все возможные награды за
наши заслуги, а, отчаявшись в самих себе, мы пред-
чувствуем несчастье; но простое ожидание награды еще
не есть самодовольство, а предвидение несчастья не яв-
ляется отчаянием, ибо у каждого из нас имеется еще
некоторый постоянный средний тон самочувствия, со-
вершенно не зависящий от наших объективных основа-
ний быть довольными или недовольными. Таким обра-
зом, человек, поставленный в весьма неблагоприятные
условия жизни, может пребывать в невозмутимом са-
модовольстве, а человек, который вызывает всеобщее
уважение и успех которого в жизни обеспечен, может
до конца испытывать недоверие к своим силам.

Впрочем, можно сказать, что нормальным возбуди-
телем самочувствия является для человека его благо-
приятное или неблагоприятное положение в свете — его
успех или неуспех. Человек, эмпирическая личность ко-
торого имеет широкие пределы, который с помощью
собственных сил всегда достигал успеха, личность с вы-
соким положением в обществе, обеспеченная матери-
ально, окруженная друзьями, пользующаяся славой, ед-
ва ли будет склонна поддаваться страшным сомнениям,
едва ли будет относиться к своим силам с тем недове-
рием, с каким она относилась к ним в юности. («Разве
я не взрастила сады великого Вавилона?») Между тем
лицо, потерпевшее несколько неудач одну за другой,
падает духом на половине житейской дороги, проника-
ется болезненной неуверенностью в самом себе и отсту-
пает перед попытками, вовсе не превосходящими его
силы.

Чувства самодовольства н унижения одного рода —
их можно считать первичными видами эмоций наряду,
например, с гневом и болью. Каждое из них своеобраз-
но отражается на нашей физиономии. При самодоволь-
стве иннервируются разгибающие мышцы, глаза прини-
мают уверенное и торжествующее выражение, походка
становится бодрой и несколько покачивающейся, ноздри
расширяются и своеобразная улыбка играет на губах.

Вся совокупность внешних телесных выражений само-
довольства в самом крайнем проявлении наблюдается
в домах умалишенных, где всегда можно найти лиц,
буквально помешанных на собственном величии; их
самодовольная наружность и чванная походка состав-
ляют печальный контраст с полным отсутствием всяких
личных человеческих достоинств. В этих же «замках
отчаяния» мы можем встретить яркий образец проти-
воположного типа — добряка, воображающего, что он
совершил смертный грех и навек загубил свою душу.
Это гип, униженно пресмыкающийся, уклоняющийся от
посторонних наблюдений, не смеющий с нами громко
говорить и глядеть нам прямо в глаза. Противополож-
ные чувства, подобные страху и гневу, при аналогичных
патологических условиях могут возникать без всякой
внешней причины. Из ежедневного опыта нам известно,
в какой мере барометр нашей самооценки и доверия к
себе поднимается и падает в зависимости скорее от
чисто органических, чем от рациональных причин, при-
чем эти изменения в наших субъективных показаниях
нимало не соответствуют изменениям в оценке нашей
личности со стороны друзей.

Заботы о себе и самосохранение. Под это понятие
подходит значительный класс наших основных инстинк-
тивных побуждений. Сюда относится телесное, соци-
альное и духовное самосохранение.

Заботы о физической личности. Все целесообразно-
рефлекторные действия и движения питания и защиты
составляют акты телесного самосохранения. Подобным
же образом страх и гнев вызывают целесообразное дви-
жение. Если под заботами о себе мы условимся разу-
меть предвидение будущего в отличие от самосохране-
ния в настоящем, то мы можем отнести гнев и страх к
инстинктам, побуждающим нас охотиться, искать про-
питание, строить жилища, делать полезные орудия и
заботиться о своем организме. Впрочем, последние
инстинкты в связи с чувством любви, родительской при-
вязанности, любознательности и соревнования распро-
страняются не только на развитие нашей телесной лич-
ности, но и на все наше материальное «я» в самом ши-
роком смысле слова.

Наши заботы о социальной личности выражаются
непосредственно в чувстве любви и дружбы, в желании
обращать на себя внимание и вызывать в других изум-
ление, в чувстве ревности, стремлении к соперничеству,

жажде славы, влияния и власти; косвенным образом
они проявляются во всех побуждениях к материальным
заботам о себе, поскольку последние могут служить
средством к осуществлению общественных целей. Легко
видеть, что непосредственные побуждения заботиться о
своей социальной личности сводятся к простым инстинк-
там. В стремлении обращать на себя внимание других
характерно то, что его интенсивность нисколько не за-
висит от ценности достойных внимания заслуг данного
лица, ценности, которая была бы выражена в сколько-
нибудь осязательной или разумной форме.

Мы из сил выбиваемся, чтобы получить приглаше-
ние в дом, где бывает большое общество, чтобы при
упоминании о каком-нибудь из виденных нами гостей
иметь возможность сказать: «А, я его хорошо знаю!»—
и раскланиваться на улице чуть не с половиною встреч-
ных. Конечно, нам всего приятнее иметь друзей, выдаю-
щихся по рангу или достоинствам, и вызывать в других
восторженное поклонение. Теккерей в одном из романов
просит читателей сознаться откровенно, не доставит ли
каждому из них особенного удовольствия прогулка по
улице Pall Mail с двумя герцогами под ручку. Но, не
имея герцогов в кругу своих знакомых и не слыша гула
завистливых голосов, мы не упускаем и менее значи-
тельных случаев обратить на себя внимание. Есть
страстные любители предавать свое имя гласности в
газетах — им все равно, в какую газетную рубрику по-
падет их имя, в разряд ли прибывших и выбывших,
частных объявлений, интервью или городских сплетен;

за недостатком лучшего они не прочь попасть даже в
хронику скандалов. Патологическим примером крайнего
стремления к печатной гласности может служить Гито,
убийца президента Гарфильда. Умственный горизонт
Гито не выходил из газетной сферы. В предсмертной
молитве этого несчастного одним из искреннейших вы-
ражений было следующее: «Здешняя газетная пресса в
ответе пред Тобой, Господи».

Не только люди, но местность и предметы, хорошо
знакомые мне, в известном метафорическом смысле,
расширяют мое социальное «я». «Ga me connait» (оно
меня знает),— говорил один французский работник, ука-
зывая на инструмент, которым владел в совершенстве.
Лица, мнением которых мы вовсе не дорожим, являют-
ся в то же время индивидами, вниманием которых мы
не брезгуем. Не один великий человек, не одна женщи-

на, разборчивая во всех отношениях, с трудом отверг-
нут внимание ничтожного франта, личность которого
они презирают от чистого сердца.

В рубрику «Попечение о духовной личности» следу-
ет отнести всю совокупность стремлений к духовному
прогрессу — умственному, нравственному и духовному
в узком смысле слова. Впрочем, необходимо допустить,
что так называемые заботы о своей духовной личности
представляют в этом более узком смысле слова лишь
заботу о материальной и социальной личности в загроб-
ной жизни. В стремлении магометанина попасть в рай
или в желании христианина избегнуть мук ада мате-
риальность желаемых благ сама собой очевидна. С бо-
лее положительной и утонченной точки зрения на буду-
щую жизнь многие из ее благ (сообщество с усопшими
родными и святыми и соприсутствие Божества) суть
лишь социальные блага наивысшего порядка. Только
стремление к искуплению внутренней (греховной) при-
роды души, к достижению ее безгрешной чистоты в
этой или будущей жизни могут считаться заботами о
духовной нашей личности в ее чистейшем виде.

Наш широкий внешний обзор фактов, наблюдаемых
в жизни личности, был бы неполон, если бы мы не вы-
яснили вопроса о соперничестве и столкновениях между
отдельными ее сторонами. Физическая природа ограни-
чивает наш выбор одними из многочисленных представ-
ляющихся нам и желаемых нами благ, тот же факт
наблюдается и в данной области явлений. Если бы
только было возможно, то уж, конечно, никто из нас не
отказался бы быть сразу красивым, здоровым, прекрасно
одетым человеком, великим силачом, богачом, имею-
щим миллионный годовой доход, остряком, бонвиваном,
покорителем дамских сердец и в то же время филосо-
фом, филантропом, государственным деятелем, воена-
чальником, исследователем Африки, модным поэтом и
святым человеком. Но это решительно невозможно.
Деятельность миллионера не мирится с идеалом свя-
того; филантроп и бонвиван — понятия несовместимые;

душа философа не уживается с душой сердцееда в од-
ной телесной оболочке.

Внешним образом такие различные характеры как
будто и в самом деле совместимы в одном человеке. Но
стоит действительно развить одно из свойств характера,
. чтобы оно тотчас заглушило другие. Человек должен
тщательно рассмотреть различные стороны своей лич-

ности, чтобы искать спасения в развитии глубочайшей,
сильнейшей стороны свого «я». Все другие стороны на-
шего «я» призрачны, только одна из них имеет реальное
основание в нашем характере, и потому ее развитие
обеспечено. Неудачи в развитии этой стороны характера
суть действительные неудачи, вызывающие стыд, а
успех — настоящий успех, приносящий нам истинную
радость. Этот факт может служить прекрасным приме-
ром умственных усилий выбора, на которые я выше
настойчиво указывал. Прежде чем осуществить вы-
бор, наша мысль колеблется между несколькими раз-
личными вещами; в данном случае она выбирает одну
из многочисленных сторон нашей личности или нашего
характера, после чего мы не чувствуем стыда, потерпев
неудачу в чем-нибудь, не имеющем отношения к тому
свойству нашего характера, которое остановило исклю-
чительно на себе наше внимание.

Отсюда понятен парадоксальный рассказ о челове-
ке, пристыженном до смерти тем, что он оказался не
первым, а вторым в мире боксером или гребцом. Что
он может побороть любого человека в мире, кроме од-
ного,— это для него ничего не значит: пока он не одо-
леет первого в состязании, ничто не принимается им в
расчет. Он в собственных глазах как бы не существует.
Тщедушный человек, которого всякий может побить, не
огорчается из-за своей физической немощи, ибо он дав-
но оставил всякие попытки к развитию этой стороны
личности. Без попыток не может быть неудачи, без не-
удачи не может быть позора. Таким образом, наше
довольство собой в жизни обусловлено всецело тем, к
какому делу мы себя предназначим. Самоуважение оп-
ределяется отношением наших действительных способ-
ностей к потенциальным, предполагаемым — дробью, в
которой числитель выражает наш действительный успех,
а знаменатель наши притязания:

самоуважение =

успех

притязания

При увеличении числителя или уменьшении знаме-
нателя дробь будет возрастать. Отказ от притязаний
дает нам такое же желанное облегчение, как и осуще-
ствление их на деле, и отказываться от притязания бу-
дут всегда в том случае, когда разочарования беспре-
станны, а борьбе не предвидится исхода. Самый яркий

из возможных примеров этого дает история евангель-
ской теологии, где мы находим убеждение в греховно-
сти, отчаяние в собственных силах и потерю надежды
на возможность спастись одними добрыми делами. Но
подобные же примеры можно встретить и в жизни на
каждом шагу. Человек, понявший, что его ничтожество
в какой-то области не оставляет для других никаких
сомнений, чувствует странное сердечное облегчение. Не-
умолимое «нет», полный, решительный отказ влюблен-
ному человеку как будто умеряют его горечь при мы-
сли о потере любимой особы. Многие жители Бостона,
crede experto (верь тому, кто испытал) (боюсь, что то
же можно сказать и о жителях других городов), могли
бы с легким сердцем отказаться от своего музыкально-
го «я», чтобы иметь возможность без стыда смешивать
набор звуков с симфонией. Как приятно бывает иногда
отказаться от притязаний казаться молодым и строй-
ным! «Слава Богу,— говорим мы в таких случаях,— эти
иллюзии миновали!» Всякое расширение нашего «я»
составляет лишнее бремя и лишнее притязание. Про
некоего господина, который в последнюю американскую
войну потерял все свое состояние до последнего цента,
рассказывают: сделавшись нищим, он буквально валял-
ся в грязи, но уверял, что никогда еще не чувствовал
себя более счастливым и свободным.

Наше самочувствие, повторяю, зависит от нас самих.
«Приравняй свои притязания к нулю,— говорит Кар-
лейль,— и целый мир будет у ног твоих. Справедливо
писал мудрейший человек нашего времени, что жизнь
начинается только с момента отречения».

Ни угрозы, ни увещания не могут воздействовать на
человека, если они не затрагивают одной из возможных
в будущем или настоящих сторон его личности. Вообще
говоря, только воздействием на эту личность мы можем
завладеть чужой волей. Поэтому важнейшая забота
монархов, дипломатов и вообще всех стремящихся к
власти и влиянию, заключается в том, чтобы найти у
их «жертвы» сильнейший принцип самоуважения и сде-
лать воздействие на него своей конечной целью. Но ес-
ли человек отказался от того, что зависит от воли дру-
гого, и перестал смотреть на все это как на части своей
личности, то мы становимся почти совершенно бессиль-
ны влиять на него. Стоическое правило счастья заклю-
чалось в том, чтобы заранее считать себя лишенными

всего того, что зависит не от нашей воли,— тогда удары
судьбы станут нечувствительными. Эпиктет советует
нам сделать нашу личность неуязвимой, суживая ее со-
держание и в то же время укрепляя ее устойчивость:

«Я должен умереть — хорошо, но должен ли я умирать,
непременно жалуясь на свою судьбу? Я буду открыто
говорить правду, и, если тиран скажет: «За твои речи
ты достоин смерти»,— я отвечу ему: «Говорил ли я те-
бе когда-нибудь, что я бессмертен? Ты будешь делать
свое дело, а я—свое: твое дело—казнить, а мое—
умирать бесстрашно; твое дело — изгонять, а мое —
бестрепетно удаляться. Как мы поступаем, когда от-
правляемся в морское путешествие? Мы выбираем
кормчего и матросов, назначаем время отъезда. На до-
роге нас застигает буря. В чем же должны в таком слу-
чае состоять наши заботы? Наша роль уже выполнена.
Дальнейшие обязанности лежат на кормчем. Но корабль
тонет. Что нам делать? Только одно, что возможно,—
бесстрашно ждать гибели, без крика, без ропота на Бо-
га, хорошо знаяд что_всякий, кто родился, должен когда-
нибудь и умереть»Т

В свое время, в своем месте эта стоическая точка
зрения могла быть достаточно полезной и героической,
но надо признаться, что она возможна только при по-
стоянной наклонности души к развитию узких и несим-
патичных черт характера. Стоик действует путем само-
ограничения. Если я стоик, то блага, какие я мог бы
себе присвоить, перестают быть моими благами, и во мне
является наклонность вообще отрицать за ними значе-
ние каких бы то ни было благ. Этот способ оказывать
поддержку своему «я» путем отречения, отказ от благ
весьма обычен среди лиц, которых в других отношениях
никак нельзя назвать стоиками. Все узкие люди огра-
ничивают свою личность, отделяют от нее все то, чем
они прочно не владеют. Они смотрят с холодным пре-
небрежением (если не с настоящей ненавистью) на лю-
дей, непохожих на них или не поддающихся их влиянию,
хотя бы эти люди обладали великими достоинствами.
«Кто не за меня, тот для меня не существует, т. е., на-
сколько от меня зависит, я стараюсь действовать так,
как будто он для меня вовсе не существовал». Таким
путем строгость и определенность границ личности мо-
гут вознаградить за скудость ее содержания.

Экспансивные люди действуют наоборот: путем рас-

ширения своей личности и приобщения к ней других.
Границы их личности часто бывают довольно неопреде-
ленны, но зато богатство ее содержания с избытком
вознаграждает их за это. Nihil humanum a me alienum
puto (ничто человеческое мне не чуждо). «Пусть пре-
зирают мою скромную личность, пусть обращаются со
мною, как с собакой; пока есть душа в моем теле, я не
буду их отвергать. Они—такие же реальности, как и
я. Все, что в них есть действительно хорошего, пусть
будет достоянием моей личности». Великодушие этих
экспансивных натур иногда бывает поистине трогатель-
но. Такие лица способны испытывать своеобразное тон-
кое чувство восхищения при мысли, что, несмотря на
болезнь, непривлекательную внешность, плохие условия
жизни, несмотря на общее к ним пренебрежение, они
все-таки составляют неотделимую часть мира бодрых
людей, имеют товарищескую долю в силе ломовых ло-
шадей, в счастье юности, в мудрости мудрых и не ли-
, шены некоторой доли в пользовании богатствами Ван-
дербильдтов и даже самих Гогенцоллернов.

Таким образом, то суживаясь, то расширяясь, наше
эмпирическое «я» пытается утвердиться во внешнем
мире. Тот, кто может воскликнуть вместе с Марком Ав-
релием: «О, Вселенная! Все, что ты желаешь, то и я
желаю!», имеет личность, из которой удалено до пос-
ледней черты все, ограничивающее, суживающее ее со-
держание—содержание такой личности всеобъемлюще.

Иерархия личностей. Согласно почти единодушно
принятому мнению, различные виды личностей, которые
могут заключаться в одном человеке, и в связи с этим
различные виды самоуважения человека можно пред-
ставить в форме иерархической шкалы с физической
личностью внизу, духовной — наверху и различными
видами материальных (находящихся вне нашего тела)
и социальных личностей в промежутке. Часто природ-
ная наклонность заботиться о себе вызывает в нас
стремление расширять различные стороны личности; мы
преднамеренно отказываемся от развития в себе лишь
того, в чем не надеемся достигнуть успеха. Таким-то
образом наш альтруизм является «необходимой добро-
детелью», и циники, описывая наш прогресс в области
морали, не совсем без основания напоминают при этом
об известной басне про лису и виноград. Но таков уж
ход нравственного развития человечества, и если мы со-

гласимся, что в итоге те виды личностей, которые мы в
состоянии удержать за собой, являются (для нас) луч-
шими по внутренним достоинствам, то у нас не будет
оснований жаловаться на то, что мы постигаем их выс-
шую ценность таким тягостным путем.

Конечно, это не единственный путь, на котором мы
учимся подчинять низшие виды наших личностей выс-
шим. В этом подчинении, бесспорно, играет известную
роль этическая оценка, и, наконец, немаловажное зна-
чение имеют здесь суждения, высказанные нами о по-
ступках других лиц. Одним из курьезнейших законов
нашей (психической) природы является то обстоятель-
ство, что мы с удовольствием наблюдаем в себе извест-
ные качества, которые кажутся нам отвратительными у
других. Ни в ком не может возбудить симпатии физи-
ческая неопрятность иного человека, его жадность, че-
столюбие, вспыльчивость, ревность, деспотизм или за-
носвдвость.' Предоставленный абсолютно самому се^е,
я, может быть, охотно позволил бы развиваться этим
наклонностям и лишь спустя долгое время оценил поло-
жение, которое должна занимать подобная личность в
ряду других. Но так как мне постоянно приходится со-
ставлять суждения о других людях, то я вскоре при-
учаюсь видеть в зеркале чужих страстей, как выража-
ется Горвич, отражение моих собственных и начинаю
мыслить о них совершенно иначе, чем их чувствовать.
При этом, разумеется, нравственные принципы, внушен-
ные с детства, чрезвычайно ускоряют в нас появление
наклонности к рефлексии.

Таким-то путем и получается, как мы сказали, та
шкала, на которой люди иерархически располагают раз-
личные виды личностей по их достоинству. Известная
доля телесного эгоизма является необходимой подклад-
кой для всех других видов личности. Но чувственный
элемент стараются приуменьшить или в лучшем случае
уравновесить другими свойствами характера. Матери-
альным видам личностей, в более широком смысле
слова, отдается предпочтение перед непосредственной
личностью — телом. Жалким существом почитаем мы
того, кто не способен пожертвовать небольшим количе-
ством пищи, питья или сна ради общего подъема
своего материального благосостояния. Социальная лич-
ность в ее целом стоит выше материальной личности в
ее совокупности. Мы должны более дорожить нашей

честью, друзьями и человеческими отношениями, чем
здоровьем и материальным благополучием. Духовная
же личность должна быть для человека высшим сокро-
вищем: мы должны скорее пожертвовать друзьями,
добрым именем, собственностью и даже жизнью, чем
утратить духовные блага нашей личности.

Во всех видах наших личностей — физическом, со-
циальном и духовном — мы проводим различие между
непосредственным, действительным, с одной стороны, и
более отдаленным, потенциальным, с другой, между бо-
лее близорукой и более дальновидной точками зрения
на вещи, действуя наперекор первой и в пользу послед-
ней. Ради общего состояния здоровья необходимо жерт-
вовать минутным удовольствием в настоящем; надо вы-
пустить из рук один доллар, имея в виду получить сот-
ню; надо порвать дружеские сношения с известным
лицом в настоящем, имея в виду при этом приобрести
более достойный круг друзей в будущем; приходится
проигрывать в изяществе, остроумии, учености, дабы
надежнее стяжать спасение души.

Из этих более широких потенциальных видов лич-
ностей потенциальная общественная личность является
наиболее интересной вследствие некоторых парадоксов
и вследствие ее тесной связи с нравственной и религи-
озной сторонами нашей личности. Если по мотивам че-
сти или совести у меня хватает духу осудить мою семью,
мою партию, круг моих близких; если из протестанта я
превращаюсь в католика или из католика в свободомыс-
лящего; если из правоверного практика аллопата я ста-
новлюсь гомеопатом или каким-нибудь другим сектан-
том медицины, то во всех подобных случаях я равно-
душно переношу потерю некоторой доли моей социаль-
ной личности, ободряя себя мыслью, что могут найтись
лучшие общественные судьи (надо мной) сравнительно
с теми, приговор которых направлен в данную минуту
против меня.

Апеллируя к решению этих новых судей, я, быть мо-
жет, гонюсь за весьма далеким и едва достижимым
идеалом социальной личности. Я не могу рассчитывать
на его осуществление при моей жизни; я могу даже
ожидать, что последующие поколения, которые одобрили
бы мой образ действий, если бы он им был известен,
ничего не будут знать о моем существовании после
моей смерти. Тем не менее чувство, увлекающее меня,

есть, бесспорно, стремление найти идеал социальной
личности, такой идеал, который по крайней мере заслу-
живал бы одобрение со стороны строжайшего, какой
только возможен, судьи, если бы таковой был налицо.
Этот вид личности и есть окончательный, наиболее ус-
тойчивый, истинный и интимный предмет моих стрем-
лений. Этот судья—Бог, Абсолютный Разум, Великий
Спутник. В наше время научного просвещения происхо-
дит немало споров по вопросу о действенности молитвы,
причем выставляется много оснований pro и contra. Но
при этом почти не затрагивается вопрос о том, почему
именно мы молимся, на что не трудно ответить ссылкой
на неудержимую потребность молиться. Не лишено ве-
роятия, что люди так действуют наперекор науке и на
все будущее время будут продолжать молиться, пока
не изменится их психическая природа, чего мы не имеем
никаких оснований ожидать. <...>

Все совершенствование социальной личности заклю-
чается в замене низшего суда над собой высшим; в лице
Верховного Судии идеальный трибунал представляется
наивысшим; и большинство людей или постоянно, или
в известных случаях жизни обращаются к этому Вер-
ховному Судии. Последнее исчадие рода человеческого
может таким путем стремиться к высшей нравственной
самооценке, может признать за собой известную силу,
известное право на существование.

Для большинства из нас мир без внутреннего убе-
жища в минуту полной утраты всех внешних социаль-
ных личностей был бы какой-то ужасной бездной. Я го-
ворю «для большинства из нас», ибо индивиды, вероят-
но, весьма различаются по степени чувств, какие они
способны переживать по отношению к Идеальному Су-
ществу. В сознании одних лиц эти чувства играют бо-
лее существенную роль, чем в сознании других. Наибо-
лее одаренные этими чувствами люди, наверное, наи-
более религиозны. Но я уверен, что даже те, которые
утверждают, будто совершенно лишены их, обманывают
себя и на самом деле хоть в некоторой степени обла-
дают этими чувствами. Только нестадные животные,
вероятно, совершенно лишены этого чувства. Может
быть, никто не в состоянии приносить жертвы во имя
права, не олицетворяя до некоторой степени принцип
права, ради которого совершается известная жертва, и
не ожидая от него благодарности.

Другими словами, полнейший социальный альтруизм

7-833

едва ли может существовать; полнейшее социальное са-
моубийство едва ли когда приходило человеку в голо-
ву. <...>