Ханжество и лицемерие

Надобно сказать, что госпожа Архиза ханжой не была, однако на первое место ставила интересы дела. Интересы дела требовали уважения к общественному мнению, а общественное мнение полагало, что жене равно необходимо и иметь любовников, и говорить о добродетели, так же, как мужу равно необходимо и брать взятки, и говорить о справедливости.

Ю. Латынина. «Колдуны и империя»

По определению, данному в словаре русского языка Ожегова, «ханжа есть лицемер, прикрывающийся показной добродетельностью, набожностью». В свою очередь, «лицемерие» — это «поведение, прикрывающее неискренность и злонамеренность притворным чистосердечием, добродетелью». Гегель писал, что «Лицемерие есть стремление представить для других зло как добро». Таким образом, ханжество и лицемерие есть вид изощренного, замаскированного обмана, в котором внутреннее зло скрыто под маской добра.

Такой вид обмана был подвергнут резкой критике в Новом Завете (Евангелие от Матфея), где вся 23-я глава посвящена обличению лицемеров со стороны Иисуса Христа:

«Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что поедаете дома вдов и лицемерно долго молитесь: за то примете тем большее осуждение.

Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что очищаете внешность чаши и блюда, между тем как внутри они полны хищения и неправды.

Фарисей слепой! Очисти прежде внутренность чаши и блюда, чтобы чиста была и внешность их.

Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты. Так и вы по наружности кажетесь людям праведными, а внутри исполнены лицемерия и беззакония».

Маска добра

Впрочем, не все моралисты древности относились к лицемерию столь непримиримо.

Ларошфуко, например, полагал, что оно естественное и неотъемлемое свойство общества, где распространен порок и в то же время правят мораль и религия.

«Лицемерие — это дань уважения, которую порок платит добродетели», — писал он в своих «Максимах». Эту мысль как бы продолжает Томас Манн: «Лицемерие есть комплимент добродетели: оно означает принципиальное признание нравственной нормы».

Здесь есть над чем подумать. Что хуже для души человека: общество, где царствуют ложь и лицемерие, но сохраняется хотя бы видимость правды и морали, или тирания, отбросившая покрывало стыдливости и не нуждающаяся в оправдании своих поступков? В первом случае человек живет во лжи, но с идеалами нравственности в душе, а во втором низводится до бездушного автомата, лишенного моральных норм. Пример первого рода — сталинский социализм, где уничтожение миллионов людей объясняли нуждами строительства светлого будущего, пример второго — Кампучия времен Пол Пота, где людей сначала низводили до положения рабов, а потом убивали «просто так», даже не снисходя до каких-либо объяснений.

Но, слава Богу, приведенные примеры — лишь крайние случаи человеческих социумов, встречающиеся достаточно редко. Чаще лицемерие приобретает не столь жестокие формы, выполняя функции сглаживания противоречий между требованиями морали и себялюбием людей. Лицемерие — род социальной маски, и, как всякая маска, она имеет обыкновение срастаться с настоящим лицом, постепенно становясь его неотъемлемой частью. Иногда это происходит само собой, а порой для этого требуются определенные усилия. Русский писатель В. Вересаев написал по этому поводу своеобразный «Совет лицемерам»:

«Ты прикидываешься на людях энтузиастом, отзывчивым человеком, добрым товарищем.

Наедине и в семье ты не считаешь нужным притворяться, и лицо твое принимает обычное, присущее тебе выражение мелкого и злого эгоиста, думающего только о своих выгодах. И на лицо твое наносятся определенные черты, которые все труднее становится сгонять на людях. Лицемерь и наедине. Тогда маска твоя станет прочнее».

Лесть

Владело бы дерьмо скотом, к нему бы обращались: «О, мягчайшее!»

Сомалийская пословица

Лесть стара как мир. Наверное, с тех давних пор, когда человеческое общество разделилось на начальников и подчиненных, последние для того, чтобы облегчить себе жизнь, старались завоевать расположение своих боссов. А если учесть, что главной отличительной особенностью любого руководителя является честолюбие, то очень скоро лесть (поглаживание и щекотание этого честолюбия) стала самой распространенной формой подхалимажа. Со временем она распространилась и на других людей, чье расположение нам надо было завоевывать, — от секретарш этих начальников до собственных жен.

Ат-Тартуши в книге «Светильник владык» отмечает, что приближенным султана может быть один из двух людей. Либо бесстыдный и льстивый, который благодаря бесстыдству достигает чего захочет и остается в безопасности благодаря собственному подхалимству.

Либо простофиля, к которому все относятся с пренебрежением: ему никто не завидует, и у него поэтому нет врагов. Что же касается тех, кто хочет приблизиться к султану при помощи своей честности, преданности и скромности, то им редко удается стать доверенным, близким человеком правителя. Так происходит потому, что против них ополчается и враг правителя, и его друг.

Другой арабский мудрец, Ибн-ад-Дая, в книге «Греческие заветы» пишет, что если вдруг властелину взбредет в голову заняться самокритикой или сказать о том, что он совершил какую-то ошибку, то соглашаться с ним нельзя ни в коем случае. Наоборот, нужно приложить все силы для того, чтобы доказать властелину противоположное. По мнению Ибн-ад-Дая, это будет не очень трудно сделать.

Льстивое отношение к правителям в первую очередь проявляется в их титулах, которые зачастую сами по себе являлись изощренными образцами самой неприкрытой лести. Так, величайшего тирана XX века Иосифа Сталина придворные подхалимы называли «великим вождем мирового пролетариата», «гениальным марксистом», «корифеем всех наук» и так далее. Впавшего в конце своего правления в маразм Леонида Брежнева в официальных газетах именовали не иначе как «политическим деятелем ленинского типа», «выдающимся борцом за дело мира и руководителем международного коммунистического движения», «крупным военачальником» и даже «блестящим писателем современности» (это за написанные чужими руками книги типа «Малой земли»).

Но не надо думать, что подобные титулы имели только коммунистические лидеры. Возраст лести поистине безграничен. Например, официальное имя средневекового арабского визиря аль-Ма-муна было «Наивеликолепнейший, Надежный, Корона халифата, Гордость Всего живого, Основа Религии, Драгоценность Повелителя правоверных». И это было звание всего лишь высокопоставленного чиновника! А сколько же занимало произнесение титула его повелителя, самого халифа?

Люди, вынужденные обращаться к правителям с подобными титулами, фактически были обречены на ложь, ибо прекрасно понимали, как далеки эти красивые метафоры от реальной жизни. Тот же Сталин, организовавший массовые репрессии и сделавший сиротами миллионы ребят, спокойно принимал почетный титул «лучшего друга детей». Поэтому, поощряя своих подданных обращаться к ним подобным образом, властители народов фактически обрекали их на постоянный обман себя и друг друга.

За тысячелетия человечество разработало тысячи разновидностей лести. Льстить, то есть лицемерно, без меры, восхвалять, можно чему угодно: положению в обществе, уму, красоте, силе, остроумию и т. д. Главное правило состоит в том, чтобы восхваление опиралось хотя бы на крупицу правды, причем размеры этой доли истины, как правило, определяются самим объектом восхваления. Одному человеку желательно, чтобы похвалы в его сторону были основаны на реальных достоинствах и успехах, другие же поистине всеядны и без разбору принимают любые формы лести, как бы грубы и искусственны они ни были. Но в любом случае, как писал Бернард Шоу, «людям льстит уже то, что их считают достойными лести».

Тонкий и проницательный Лихтенберг писал:

«Кто утверждает, что ненавидит всякую лесть, и говорит это серьезно, тот, безусловно, еще незнаком со всеми ее видами, отчасти — с ее содержанием, отчасти же — с формой. Люди разумные, конечно, ненавидят обычную лесть, потому что чувствуют себя униженными убеждением глупца в их легковерии. Они, следовательно, ненавидят обычную лесть только потому, что эта лесть для них ничуть не лестная. Исходя из своего опыта, я решительно не вижу никакой большой разницы в людях в этом отношении. Все это, так сказать, лишь переводы с одной валюты на другую. Каждый имеет свою монету, в которой желает быть оплаченным».

Классическим примером лести может считаться басня И. А. Крылова «Ворона и лисица», в которой великий русский баснописец обреченно отметил:

Уж сколько раз твердили миру,
Что лесть гнусна, вредна; но только все не впрок,
И в сердце льстец всегда отыщет уголок.
Ну разве можно устоять против такого обращения:
Голубушка, как хороша!
Ну, что за шейка, что за глазки!
Рассказывать, так, право, сказки!
Какие перышки! Какой носок!
И, верно, ангельский быть должен голосок!
Спой, светик, не стыдись!

А в итоге:

Сыр выпал — с ним была плутовка такова.

Но лесть бывает взаимоприятной и для обеих сторон, даже если обе они в глубине своей души понимают всю неправомерность взаимовосхваления. Впрочем, обычно об этом стараются не задумываться. Ведь весьма приятно, когда тебя хвалят, особенно если платой за это несомненное удовольствие является такая мелочь, как ответная лесть.

Вновь обратимся к И. А. Крылову. Бедному Воробью и невдомек, почему так самозабвенно хвалят друг друга Кукушка и Петух. Открыть этот нехитрый секрет приходится самому Ивану Андреевичу:

За что же, не боясь греха,
Кукушка хвалит Петуха?
За то, что хвалит он Кукушку.

Date: 2015-07-01; view: 1663; Нарушение авторских прав