Психология допросов

Мюллер:

— Признайтесь, Штирлиц, ведь вы еврей?

Штирлиц:

— Ну что вы, штурмбанн-фюрер, я русский!

Анекдот

В этом анекдоте в шуточной форме представлен один из способов выявления правды. Суть его состоит в неожиданном и достаточно нелепом обвинении человека в преступлении, которого он заведомо не совершал, причем это обвинение должно быть достаточно серьезным, а когда оппонент начнет оправдываться, неожиданным вопросом «расколоть».

Другой метод состоит в сокрытии имеющейся на данный момент у следствия наличной информации о преступлении. Здесь в зависимости от конкретной ситуации возможны два варианта: преуменьшение и преувеличение своих истинных знаний.

Первый путь понятен — прикинуться простачком и несведущим человеком, чтобы успокоить и обезоружить преступника. Второй путь, напротив, заключается в том, чтобы вселить в противника чувство неуверенности и страха, внушить ему иллюзию, что следователю уже все известно и он ждет только собственноручного признания подозреваемого.

Вот пример из записок следователя, приведенный в книге Р. С. Белкина «Сквозь завесу тайны»:

«Некий Кузин был арестован по подозрению в убийстве своей жены. На очередном допросе Кузина, отрицавшего свою вину, следователь достал из сейфа конверт с фотоснимками трупа и места происшествия. На конверте было написано: «Лично прокурору». Следователь стал рассматривать снимки так, что Кузину были видны лишь надпись на конверте и оборотная сторона фотографии. При этом ему было предложено подробно рассказать, как он возвращался с кладбища, расставшись с женой, которую впоследствии нашли убитой. «Этот пакет испугал меня, — вспоминал потом Кузин. — Я был уверен, что каждый мой шаг был сфотографирован, и поэтому все рассказал правильно. Лишь позднее я понял, что никто меня не мог фотографировать». Замечу, что ни одного слова относительно пакета и его содержания Кузину сказано не было».

Иногда, для того чтобы человек проговорился, достаточно сделать вид, что тебе хорошо известны какие-то факты, которые скрывает твой партнер или противник. И если обман удался, собеседник перестанет хранить «устаревшие» тайны. Бывший разведчик В. Б. Резун, заочно приговоренный советским судом к расстрелу и известный широкой публике по псевдониму Суворов, пишет в романе «Аквариум»: «Для этого есть только один путь: сделать вид, что я понимаю, о чем идет речь, и тогда в случайном разговоре кто-либо действительно знающий может сказать чуть больше положенного. А одной крупицы иногда достаточно, чтобы догадаться».

Очень важно для следователя понять, какой человек перед ним сидит. Как писал голландский контрразведчик О. Пинто, «расколовший» немало шпионов, необходимо «знать характер подозреваемого, чтобы заранее определить, какой метод допроса применить.

Встречаются люди, на которых угрозы и устрашающий тон оказывают действие, обратное желаемому, — укрепляют их стойкость. В то же время малейшее проявление сочувствия помогает сломить их упорство. Других можно заставить разговориться, умело играя на их тщеславии. Для этого достаточно вовремя похвалить человека. Следователь, который с самого начала допроса не может определить характер подозреваемого, похож на боксера, идущего на ринг с завязанными глазами».

Для лучшего понимания психологии своего противника следователю иногда приходится мысленно «перевоплощаться» в преступника. Этот тактический прием нередко применяли и многие специалисты. Но лучше предоставим слово героям и классикам детективного жанра:

Холмс:

«Вы знаете мой метод в подобных случаях, Ватсон: я ставлю себя на место действующего лица и, прежде всего уяснив для себя его умственный уровень, пытаюсь вообразить, как бы я сам поступил при аналогичных обстоятельствах».

Отец Браун (герой рассказов Гилберта Честертона):

«Я тщательно разработал каждое преступление… Я упорно думал над тем, как можно совершить его… в каком состоянии должен быть человек, чтобы его совершить. И когда я знал, что чувствую точно так же, как чувствовал убийца, мне становилось ясно, кто он».

Ж. Сименон о комиссаре Мегрэ:

«Такой уж был метод его работы: самому добраться до сути, постепенно вникая в жизнь людей, о существовании которых еще накануне не подозревал».

Но, может быть, в этих трех отрывках речь идет не более как об эффектном литературном приеме, применяемом для того, чтобы подчеркнуть остроту восприятия героя? Может быть, все это не следует принимать всерьез?

Оказывается, идея «перевоплощения» следователя заслуживает самого пристального внимания. Вот что писал по этому поводу один из первых советских ученых-криминалистов В. И. Громов:

«Нужно себя поставить в положение обыскиваемого, учесть его психологию, уклад жизни, характер и привычки и задать вопрос: куда бы догадался или пытался сам производящий обыск спрятать разыскиваемый предмет, если бы сам жил в обстановке и условиях обыскиваемого и обладал одинаковой с ним степенью развития, одинаковыми профессиональными навыками и способностями».

В современной криминалистике мысль о «перевоплощении» следователя получила недавно новое развитие, стала полем применения так называемой рефлексии, или теории рефлексивных игр.

Суть рефлексии заключается в том, чтобы проникнуть в замыслы партнера по взаимодействию и «переиграть» его, либо предугадав его решение, либо побудив его к принятию желательного в данном случае решения.

Психологи иллюстрируют ход рефлексивных рассуждений примером розыска следователем преступника, скрывшегося с места преступления. Наиболее вероятно, что преступник мог уйти двумя путями: один из них — «А», удобный для движения, но более людный и опасный, другой — «В», трудный, но более безопасный.

Преследуемый рассуждает так: «Путь «В» лучше «А», поэтому я выбираю путь «В».

Следователь воспроизводит ход рассуждений убийцы и делает для себя вывод: «Убийца знает, что путь «В» для него лучше, чем путь «А», и поэтому выбирает путь «В», значит, я должен преследовать его по этому пути».

Однако преступник затем может рассуждать так: «Следователь полагает, будто я, зная преимущества пути «В», выберу его, и будет преследовать меня по этому пути. Поэтому я выберу путь «А».

Если следователь превосходит преступника в рефлексии, то, предвидя его выбор, отправится по пути «А» и захватит убийцу.

Преимущество в рефлексии позволяет следователю не только предвидеть поведение противника. Он приобретает возможность, влияя на его рассуждения, направлять в нужном для себя направлении процесс принятия противником решения.

Для тренировки способности к рефлексии существует множество внешне незатейливых игр, одной из которых является «тюремное очко» — игра без карт при помощи одних только пальцев. На счет «раз, два, три!» играющие одновременно выкидывают произвольное количество пальцев, так, чтобы общая их сумма была наиболее близка к «21». Сначала очки набирает один из играющих, а потом, когда он решит, что ему достаточно, его партнер. Игра, несмотря на ее кажущуюся простоту, весьма увлекательна и служит хорошей тренировкой для развития умения «просчитывать» чужие мысли. Для людей, интересующихся рефлексией и желающих развить у себя такие способности, можно порекомендовать книгу Н. В. Цзена и Ю. В. Пахомова «Психотренинг: игры и упражнения».

Рефлексивное управление поступками противника с целью принятия им желательного для следователя решения, к примеру, решения дать правдивые показания, может быть осуществлено путем создания такой психологической атмосферы, в которой это решение кажется преступнику единственно возможным. Примером подобной тактики следователя является один из эпизодов расследования убийства неким гражданином Гетманом своей жены и двухлетней дочери. Это реальный случай из практики, описанный в книге Р. С. Белкина «Сквозь завесу тайны»:

«Улик против подозреваемого по существу не было. Более того, нельзя было считать установленным и сам факт убийства, поскольку не были обнаружены трупы пропавших. Сам же Гетман продолжал упорно стоять на своих первоначальных показаниях, которые давал точно, твердо и ясно. И может быть, так и не удалось бы раскрыть это преступление, если бы не пара женских туфель, которые, как выяснил следователь, Гетман продал школьной сторожихе через некоторое время после исчезновения Андреевой.

Эти туфли были предъявлены матери и сестре убитой, а также сапожнику, у которого убитая заказывала обувь. Все признали, что это туфли убитой, а сапожник твердо заявил, что свою работу всегда узнает по способу отделывать рант и забивать гвозди.

При очередном допросе подозреваемого следователь как бы нечаянно поставил туфли на письменном столе. Он прикрыл их газетой, из-под которой торчали только носки. Во время допроса следователь говорил обо всем, кроме туфель, и задавал Гетману различные вопросы, не связанные с этими туфлями. Следователь чувствовал, что нарастает напряжение, испытываемое Гетманом. Он видел также то, что, рассеянно отвечая на вопросы, Гетман как завороженный не сводит глаз с высовывающихся из-под газеты носков туфель. Следователь терпеливо ожидал момента, когда Гетман по собственной инициативе заговорит о туфлях.

Так оно и произошло.

— Скажите, — спросил в конце концов Гетман, — почему на столе следователя находятся дамские туфли?

Следователь ответил очень спокойно и просто:

— Потому что, Иван Дмитриевич, это туфли убитой вами Ани Андреевой, и приобщены они к делу в качестве вещественного доказательства, и данное вещественное доказательство изобличает вас как убийцу. Поэтому они и стоят на моем столе. Вот, полюбуйтесь. — И он поднял газету.

Узнав туфли убитой им женщины, Гетман вскочил. Он взволнованно начал кричать, чтобы убрали это страшное свидетельство преступления, и в конце концов признал себя виновным в убийстве жены и ее дочери, желая таким образом избавиться от надоевшей ему женщины и ребенка».

Среди приемов, применяемых следователями во время допроса, есть и такой: бесконечной чередой будничных, малозначащих вопросов усыпить бдительность подозреваемого, добиться того, чтобы измочаленный такой скучной процедурой человек отвечал автоматически, не обдумывая свои слова, и, выбрав такой момент, задать тот вопрос, ответ на который наиболее интересует следователя. Для примера обратимся к классикам.

В сцене допроса Ильи в повести М. Горького «Трое» есть такой эпизод: «…снова посыпались какие-то маленькие, незначительные вопросы, надоедавшие Луневу, как осенние мухи. Он уставал от них, чувствуя, что они притупляют его внимание, что его осторожность усыпляется пустой, однообразной трескотней, и злился на следователя, понимая, что тот нарочно утомляет его.

— Вы не можете сказать, — небрежно, быстро спрашивал следователь, — где вы были в четверг между двумя и тремя часами?

— В трактире чай пил, — сказал Илья.

— А! В каком? Где?

— В «Плевне».

— Почему вы с такой точностью говорите, что именно в это время вы были в трактире?

Лицо у следователя дрогнуло, он навалился грудью на стол, и его вспыхнувшие глаза как бы вцепились в глаза Лунева. Илья помолчал несколько секунд, потом вздохнул и не торопясь сказал:

— А перед тем как идти в трактир, я спрашивал время у полицейского.

Следователь вновь откинулся на спинку кресла и, взяв карандаш, застучал им по своим ногтям.

— Полицейский сказал мне, что был второй час… двадцать минут, что ли… — медленно говорил Илья.

— Он вас знает? — Да.

— У вас своих часов нет?

— Нет.

— Вы и раньше спрашивали у него о времени?

— Случалось…

— Долго сидели в «Плевне»?

— Пока не закричали про убийство…

— А потом куда пошли?

— Смотреть на убитого.

— Видел вас кто-нибудь на месте — у лавочки?

— Тот же полицейский видел… он даже прогонял меня оттуда… толкал.

— Это прекрасно! — с одобрением воскликнул следователь и небрежно, не глядя на Лунева, спросил:

— Вы о времени у полицейского спрашивали до убийства или уже после?

Илья понял вопрос. Он круто повернулся на стуле от злобы к этому человеку в ослепительно белой рубашке, к его тонким пальцам с чистыми ногтями, к золоту его очков и острым, темным глазам. Он ответил вопросом:

— А как я могу про это знать?

Следователь глухо кашлянул и потер руки так, что у него захрустели пальцы».

Тактический план следователя в данном случае состоял в следующем:

1. Постановкой незначительных вопросов, относящихся к несущественным обстоятельствам дела или вовсе не имеющих к нему отношения, усыпить настороженность и бдительность Ильи.

2. Выбрав момент, когда допрашиваемый психологически «разоружился» и уже не ждет ничего опасного, задать вопрос, ответ на который ставит допрашиваемого в положение «попавшегося», то есть «переиграть» допрашиваемого. Таким кульминационным моментом допроса был вопрос о том, спрашивал Илья у полицейского о времени до убийства или после. Любой ответ на этот вопрос ставил Илью в положение человека, знающего о времени совершения преступления, то есть в положение убийцы, поскольку, судя по показаниям Ильи, просто свидетелем — очевидцем преступления он быть не мог.

Надо сказать, что у каждого следователя существуют свои любимые методы ведения допросов. Уже упоминаемый нами следователь военной контрразведки О. Пинто считает, что хорошие результаты дают демонстративная вежливость и доброжелательность к подозреваемому. По мнению О. Пинто, очень важно завоевать доверие подозреваемого и, если это удастся, внушить ему чувство ложного самоуспокоения. Он пишет:

«С кажущейся беззаботностью откидываясь на спинку кресла, следователь своими спокойными, доброжелательными манерами заставляет подозреваемого считать, что допрос — это только неизбежная официальная процедура. Допрашиваемый успокаивается и в таком состоянии обычно выдает себя».

В своей книге «Охотник за шпионами» Пинто дает рекомендации к ведению допроса. Он пишет: «Следователь должен быть вежливым и не выражать словом или поведением сомнения, удивления и т. д., кроме, пожалуй, восхищения. Явную ложь и хвастливость надо поощрять. Не следует обращать внимание допрашиваемого на противоречия в его рассказе.

Если показания допрашиваемого и людей, с которыми он был задержан, расходятся, никогда не указывайте ему на это во время первого допроса.

Чем больше противоречий в рассказе допрашиваемого, тем искуснее следователь должен делать вид, что безгранично верит ему. Следователь не должен задавать вопросы или делать замечания, которые могли бы заставить допрашиваемого насторожиться и дать понять, что ему не верят».

Кроме того, Пинто рекомендует самые важные вопросы ставить неожиданно и прямо, причем в форме не вопроса, а как бы утверждения, которое не должно оставить подозреваемому пространства для маневра:

«Если, например, вы уверены, что данное лицо поддерживало связь с немецким консулом в определенном городе, не спрашивайте его: «Вы когда-нибудь ходили к немецкому консулу в таком-то городе?» Вместо этого спросите: «Когда вы в последний раз были у немецкого консула?»

Такие вопросы следует ставить неожиданно, вне зависимости от предыдущего разговора; при этом наблюдайте за кадыком и веками допрашиваемого».

Вспомним также один из эпизодов романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание».

Раскольников, по его словам, в последний раз был у ростовщицы за три дня до убийства, когда приносил ей в заклад часы. Следователь Порфирий Петрович, заканчивая неофициальный допрос Раскольникова, как бы между прочим заговаривает о малярах, задержанных полицией в связи с убийством:

«— Да вот, кстати же! — воскликнул он, — проходя-то в восьмом часу, по лестнице-то, не видели хоть вы, во втором этаже, в квартире-то отворенной, — помните? двух работников, или хоть одного из них? Они красили там, не заметили ли? Это очень важно для них!

— Красильщиков? Нет, не видал… — медленно и как бы роясь в воспоминаниях отвечал Раскольников… — Нет, не видел… а вот в четвертом этаже (он уже вполне овладел ловушкой и торжествовал) — так помню, что чиновник один переезжал из квартиры… напротив Алены Ивановны…

— Да ты что же! — крикнул вдруг Разумихин, как бы опомнившись и сообразив. — Да ведь красильщики мазали в самый день убийства, а ведь он за три дня там был? Ты что спрашиваешь-то?

— Фу, перемешал! — хлопнул себя полбу Порфирий».

С. Родионов в документальном рассказе «Долгое дело» пишет, что допрос — это всегда психическое насилие, а то, что слишком правдоподобно выглядит, обычно не согласно с истиной. Кроме того, там, где человек слишком точно рассказывает, он говорит неправду. В подтверждение — пример из его собственной практики.

16 июня мошенница украла дорогой перстень. Подозреваемая была вызвана на допрос.

— Скажите, что вы делали 15 июня?

Подозреваемая замешкалась — на секунду, на почти неуловимый миг, в который она непроизвольно повела взглядом, расслабила щеки и разомкнула губы для бессознательного ответа.

«Она! Конечно, она».

— Я не помню, вероятно, была на работе.

— А 16 июня?

— Помню, утром пришла на работу, где пробыла до обеда. Потом ходила в детсадик на вспышку коклюша. В 19.00 пришла домой.

«Она! Она не помнит 15 июня, но хорошо помнит 1 б июня, когда украла перстень, чтобы подготовить алиби».

Таким образом, допрос — это поединок двух умов, где интеллект бросает в бой все свои силы:

память, внимание, мимику, жесты и интонации. В этой игре нужно обладать железной логикой или быть великим артистом, чтобы переиграть следователя. По счастью, преступники чаще терпят поражение в этой жестокой схватке.

Date: 2015-07-01; view: 2051; Нарушение авторских прав