Глава XX. Болезненно вздрогнув, Мори очнулся от беспокойного короткого сна и смутно ощутил незнакомую темноту

Болезненно вздрогнув, Мори очнулся от беспокойного короткого сна и смутно ощутил незнакомую темноту. Где он? И почему один? Сквозь тяжесть в голове пробился тусклый лучик сознания, принесший унизительный ответ.

Боже, какой это был кошмар, когда он оказался не способен найти утешение в объятиях Фриды! Она пыталась помочь: сначала с желанием, затем поощрительно и в итоге с усталым терпением. Все бесполезно – у него ничего не получалось. Потом ей надоела его тщетная возня, и она сказала, сумев скрыть презрение, но только не горечь и досаду:

– Нам обоим необходимо отдохнуть, если мы хотим уехать ранним утром. Не будет ли лучше, если ты перейдешь в другую комнату?

Вот так он оказался здесь, в гостевой, – сам чуть ли не гость в собственном доме. Почему, терзался он вопросом, его покинула мужская сила? Неужели внезапное потрясение от появления Кэти вызвало депрессивную импотенцию? Вполне возможно: грузная женщина на его антикварной кровати, мускулистая и благоухающая мускусом, вызвала в его воображении парализующий образ стройного молодого тела, которым он когда‑то обладал, – Кэти. Все могло получиться очень просто, она стала бы его женой, а вместо этого он безнадежно ее потерял.

Кэти… Вытянувшись на спине, он застонал. Если бы только он ее не подвел, все вышло бы, как он планировал. О боже, какого дурака он свалял по своей слабости, из стремления к сочувствию женился на Фриде. Она поймала его: он заглотнул наживку, крючок, леску и грузило и теперь лежал, хватая ртом воздух, на берегу. И как мастерски она расставила на него сети: сначала сдержанная реакция на его отъезд, поздравления, любезное предложение помочь; затем постепенное внушение сомнения, доведение до апогея его страхов; и наконец, когда он был почти сломлен, это решительное заявление, почти приказ жениться на ней. Несчастный был вынужден признать ее силу. Отныне она будет обладать его душой и телом.

Боже, какая чудовищная ситуация! Его захлестнула слабая ярость, за которой последовал приступ презрения к самому себе. Слезы жгли глаза от одной мысли, как он предал Кэти. И все же это было не намеренное предательство, уверял он себя, просто краткое помрачение разума, промах, за который он уже наказан и который ему в конце концов придется компенсировать.

Компенсировать – да, это по‑прежнему ключевое слово. Любой ценой он не должен потерять связь с Кэти. Неважно, что случилось, он все еще несет за нее ответственность, такую же важную для него, как и для нее. Он должен, да, он должен немедленно с ней связаться. Письмо с объяснением, полное раскаяния и в то же время конструктивное, стало для него первоочередной задачей, он хотел не только сообщить ей план того, как обеспечит ее, но и выразить надежду, что, когда печаль сменится состраданием, они, возможно, встретятся вновь. Он откроет ей сердце в этом послании, а так как завтра утром они с Фридой уезжали, то письмо было необходимо написать прямо сейчас. В перспективе ужасного будущего забрезжил слабый, еле живой лучик. Всегда оставалась надежда – никогда нельзя сдаваться; тем более с его деньгами возникало много путей и способов. Возможно, через какое‑то время все уладится. Он даже начал представлять, хоть и смутно, организованный полюбовно развод, который его освободит. Конечно же, он мог рассчитывать на прощение его дорогого дитя.

С усилием поднявшись, он включил свет и, борясь с полами халата, взглянул на часы. Без двадцати двенадцать – он проспал не более часа. Осторожно ступая, пересек на ощупь лестничную площадку. Размеренный, немелодичный храп, доносившийся из его комнаты, которая стала теперь ее комнатой, заставил Мори поморщиться. Он поспешил прочь. Внизу, в библиотеке, он уселся за бюро у окна, включил лампу под абажуром и вынул листок бумаги из среднего ящика. Потом, взяв перо, он уставился за окно, взволнованно подыскивая самое трогательное обращение. Как написать – «Дорогая Кэти», «Моя дражайшая Кэти» или даже «Любимая Кэти», а может, простое и сдержанное, но такое многозначительное «Моя дорогая»?

Поразмыслив немного, он остановился на последнем варианте, когда из задумчивости его вывел огонек, вспыхнувший где‑то далеко в темноте ночи. Всходит луна, подумал он, увидев в этом неожиданном огоньке знак надежды; он действительно сейчас был очень восприимчив ко всякого рода символам и знамениям. Хотя вряд ли это луна, небо по‑прежнему оставалось непроницаемо темным, да и сам огонек больше походил на странный блеск, чем на ровное сияние, несколько юрких искр танцевали на темном фоне воды. Что же там происходит? Привыкнув к бушеванию диких стихий среди непредсказуемых горных вершин, он вряд ли перепугался бы из‑за какого‑то земного явления. Но в его душевном состоянии взвинченности и нестабильности он не мог подавить легкую дрожь подозрения. Он поднялся, открыл дверь на террасу и, несмотря на легкий наряд, – он всегда был подвержен простудам – вышел на воздух.

Ночь, как он и полагал, была черна и промозгла. Завернувшись в тонкий халат, он напряженно вглядывался в огоньки. Они были близко, таинственно и тревожно близко. Но неожиданно он догадался и мог бы даже улыбнуться, избавившись от абсурдного страха, но не улыбнулся. Это был маленький рыболовецкий флот, с полдюжины лодок весело подпрыгивали на волнах, мужчины забрасывали сети, ночная рыбалка с нефтяными факелами. Сиг, должно быть, идет на нерест, причем косяками, вот рыбаки и вышли на лов в столь поздний час.

Он хотел было вернуться в дом, но его остановила одна мысль. Сиг не идет на нерест зимой, тем более, насколько он знал, в этой части озера. Рыба всегда скапливалась в устье реки, куда попадала через Ризенбергское ущелье. Приставив ладонь козырьком ко лбу – совершенно ненужный жест, – чтобы лучше видеть, он с изумлением разглядел, что на причале собралось несколько человек. И это в такое‑то время! Он засомневался. Хотелось все оставить как есть, не вмешиваться, но что‑то заставило его бегом вернуться в дом за полевым биноклем, превосходной цейссовской оптикой, приобретенной в Гейдельберге.

Сначала он никак не мог найти бинокль, но, перерыв несколько ящиков, наконец наткнулся на то, что искал. Обратно на террасу, поспешно навел фокус. И вот когда он разглядел, что все факелы собрались вокруг причала, они погасли один за другим, и на все легла завеса тьмы, едва пробиваемая слабеньким светом единственного фонаря.

Он неуверенно опустил бинокль. Голова раскалывалась от боли, по непонятной причине сердце трепыхалось, стуча о ребра. Нужно вернуться в дом, нужно написать письмо, которое начнется просто и трогательно со слов «моя дорогая». Еще секунда, и он так бы и сделал, но его задержали приближающиеся шаги. Он обернулся. Снизу по тропе поднимались двое мужчин, сначала он едва их разглядел, но постепенно фигуры приобретали знакомые очертания. Начальник причала и герр Захт из местного полицейского участка.

Его всегда забавляло, что швейцарская полиция своим внешним обличием – твердые шлемы, синие формы и просторные сапоги – очень напоминала лондонских полисменов: возможно, тонкий комплимент, размышлял он, придуманный в далеком прошлом, чтобы приезжие английские милорды чувствовали себя в безопасности, как дома. Но сейчас Мори было не до забав, да и никакой безопасности он не ощущал, по мере того как к нему приближался герр Захт со своим спутником. Сердце его куда‑то упало, болезненно предвещая неизвестную, но в то же время неизбежную катастрофу.

– Grüss Gott, mein Herr,[78]– уважительно, чуть ли не виновато начал начальник причала, так как Захт, медлительный и флегматичный тип, всегда был скуп на слова. – У нас тут приключилась беда, и мы пришли к вам посоветоваться, хотя, конечно, не хотели бы вас беспокоить. Молодая женщина…

– Нет… нет… – едва выдохнул Мори.

– Увы, да. Мы только что ее обнаружили.

– Но как?.. – Больше он ничего не мог произнести. Бледный и застывший, он перестал дышать.

– Когда отчалил ночной пароход, я услышал всплеск – словно рыба в озере играла. Я не придал этому значения. Но потом, делая последний обход по причалу, я увидел валяющуюся сумку, а в воде плавала коричневая женская шляпка. Я подумал, что следует потревожить полицию. – Он взглянул на Захта, а тот сурово кивнул, подтверждая его слова. – Мы вывели лодки и прочесывали дно два часа, нашли молодую женщину – разумеется, мертвую. – Он умолк в почтительном сочувствии. – Боюсь, это… возможно, ваша подруга… Молодая англичанка, которая приехала сегодня пятичасовым пароходом.

Он попятился, в ужасе уставившись на них. А потом вдруг истерично закричал:

– О боже, не может быть! Ну да, молодая дама… действительно приезжала… Кэти… Кэти Эрхарт… подруга, как вы сказали, дочь старинных, очень дорогих друзей… Она покинула нас второпях, хотела успеть на последний пароход…

– Вот как? – произнес Захт, понимающе кивнув. – Она бежала в темноте. Возможно… или наверняка это был несчастный случай.

Мори с побелевшим лицом смотрел то на одного, то на другого, лихорадочно пытаясь нащупать выход из этой чудовищной ситуации, найти хоть какой‑то шанс оправдаться.

– А что же еще? – Он заставил себя дать пояснение. – Она направлялась домой, ко мне заглянула ненадолго… чтобы попрощаться. Она была медсестрой, вы понимаете… квалифицированной… весьма квалифицированной… собиралась работать со своим дядей в Африке… в «Миссии». Я хотел отослать ее обратно на машине… но у нее уже был билет, и пароход ей понравился. Должно быть, она поскользнулась, потеряла равновесие… Накануне шел дождь, тающий снег очень коварен… и вот теперь… – Он закрыл лицо руками.

– Очень прискорбный случай, герр Мори, – сказал начальник причала, – и мы не хотим доставлять вам неудобств. Но вы могли бы помочь. Герр Захт говорит, что если бы вы опознали тело, то он смог бы завершить рапорт.

– Да, конечно… я пойду. – По тону было ясно, что он готов помочь.

– Но для начала оденьтесь потеплее, чтобы не простудиться. Мы подождем здесь.

А он даже забыл, что так и стоит в легком халате. Войдя в переднюю, он отыскал в шкафу пальто, шапку и шарф, пару зимних ботинок. Поспешно присоединившись к тем двоим, спустился по тропе. Все еще пребывая в шоке, он инстинктивно, защищая себя, играл роль, но когда они приблизились к маленькому причалу, где перед низким деревянным сараем, служившим залом ожидания, собралась молчаливая группа, он не мог подавить озноба от немого ужаса.

При их приближении люди, хранившие молчание, расступились. Они втроем вошли в пустой зал, где под единственной электрической лампой, на столе из смолянистой сосны лежала она. Вместо простыни ее накрыли рыбацкой курткой, которую Захт осторожно снял. В первую секунду Мори не мог смотреть. Застыл. От него слишком много требовалось. Физически невозможное действие. Он тупо уставился на край стола, видя только потертую подошву маленькой коричневой туфли и слыша, как медленно, размеренно стучит вода, стекая с другого края. В зале пахло парафиновыми факелами и затхлым сигаретным дымом. Стремясь избежать самого страшного, он перевел взгляд в сторону и увидел на полу пепельницу с оттиском «Пиво Мелсбург». Пепельница была полна окурков, поэтому ее убрали. Но начальник причала произносил какие‑то слова, обращаясь к нему; он должен посмотреть, иначе они заподозрят что‑то неладное. Медленно, с огромным усилием, он поднял и повернул голову, по‑прежнему защищая себя, в лицо смотреть не стал, пока не стал, лишь быстро окинул взглядом тело.

Его поразила ее неподвижность и невероятная хрупкость. Бог свидетель, он и до того знал, что она маленькая и худенькая, но никогда прежде не представлял, что она такая… такая юная. Намокшая одежда облепила крохотное тельце, подчеркнув нежную грудь, стройные ноги, деликатный холмик между ними, mons veneris – латинский термин всплыл в памяти, как‑никак он врач, – и все, все, с застывшей непристойностью смерти. Один чулок спустился, собравшись в складки на щиколотке, пуговица на блузе расстегнулась; одна рука, успевшая побелеть от впитанной воды, с повернутой вверх ладонью в просительном жесте, свешивалась с края стола.

Его пронзила слабая конвульсия, когда он, понимая, что обязан это сделать, заставил себя взглянуть ей в лицо. А когда все‑таки взглянул, то уже не мог отвести глаза. Лампа хорошо освещала сморщенное лицо зеленоватого оттенка, утратившие пухлость, разомкнутые синие губы, мокрые волосы, убранные со лба, облепившие тонкую белую шею, с них по‑прежнему тонкой струйкой стекала вода и капала на пол. Почти неузнаваемое в своем смертельном уродстве лицо, на котором лежала странная, невыносимая печать загадки. Но самыми загадочными и невыносимыми были глаза, все еще открытые, они смотрели прямо на него без всякого выражения. В их непостижимой глубине, в момент истины, он вдруг увидел самого себя таким, каким он был, без всяких иллюзий, нагим под вездесущим небесным оком.

– Ну что? Это та самая молодая англичанка? – Слова прозвучали с тихим сочувствием.

Мори обернулся, медленно и меланхолично кивнул в знак согласия. Это откровение могло бы его доконать, но выработанный годами стиль сдержанного джентльмена его не оставил.

– Увы… да, – сказал он, тщательно выговаривая слова. – Как это больно. Уйти из жизни внезапно – и такой молодой. Только несчастным случаем это можно объяснить. Вы видели туфлю, подошву? Стерта до гладкости. На мокрых досках причала… скользкий край…

– Да, всегда так в плохую погоду, – с обидой заговорил начальник причала. – Но доски высушить я не могу.

– Я только молюсь Богу, что она не страдала.

– О нет, – грубо сказал Захт, хотя пытался быть любезным. – Холодная вода быстро убивает. – Он вынул блокнот.

– Вам, наверное, нужна точная информация, – сказал Мори и, выпрямившись, спокойно назвал имя, возраст, национальность, а Захт заносил все эти сведения в потрепанную книжицу огрызком карандаша.

Когда с протоколом было покончено, начальник причала сочувственно пожал Мори руку.

– У вас нездоровый вид, герр Мори. Зайдите ко мне в дом выпить чашку кофе.

– Вы очень любезны, но благодарю вас, нет. – Он повернулся к Захту. – Со мной все? Полагаю, я вам больше не нужен.

– Пока нет. Но конечно, мы попросим вас прийти на Leichenschau.[79]

– А, дознание… – произнес Мори потухшим голосом. – Вы думаете, оно понадобится?

– Для вас это всего лишь формальность, герр Мори, но официально необходимая, для протокола.

– Понятно. – Он приосанился. – Разумеется, вы понимаете, что все расходы по погребению я беру на себя.

Что еще оставалось сказать? Видимо, ничего. Он пожал руки обоим и, не оглядываясь, вышел.

Хотя он двигался медленно, щадил себя, делая много вынужденных остановок, но все равно задохнулся, пока поднимался на холм. Кроме того, несмотря на холод, он обливался потом, который тек в три ручья под мышками и под коленками, от сознания отвратительной бесполезности самообмана. Все это было частью обычного притворства, внушительного величественного фасада. Но сейчас он знал правду, правду о самом себе. А вскоре узнают и остальные. Да, правда выплывет наружу, вся, без остатка: прием для Уилли, помолвка с Кэти, героическое заявление об отъезде в Африку. И вот теперь, всего через несколько дней после тех событий, он по‑прежнему здесь, женат на Фриде, а Кэти мертва. Боже, что о нем подумают? Сплетни, скандал, ненависть, которые обрушатся на него. И он не сможет этого избежать, только не на этот раз, не сможет уехать с Фридой утром, не сможет ускользнуть и забыть обо всем. Он должен остаться на Leichenschau, остаться, пока все не откроется, а после терпеть ненавистный брак с Фридой, которая никогда его не отпустит, а будет безжалостно подавлять до полного подчинения. И все это, когда он мог быть с Кэти, когда даже в эту минуту она могла бы оказаться – живая, теплая, любящая – в его объятиях.

В приступе удушающего отчаяния он сцепил зубы и повис на перилах. Это был плохой сон, ночной кошмар, непостижимо, как такое могло привидеться. Он ведь действовал с самыми хорошими намерениями, пытался поступать правильно. Боже, он очень старался, он хотел добра для всех. Да он мухи не способен обидеть. Нельзя его винить, если он из лучших побуждений переоценил свои силы, сломался и был вынужден отступить. Это не было намеренным предательством, просто моментом… Нет, он уже это говорил, бесполезно повторять. Не сработает. Минута озарения, когда он смотрел в те мертвые глаза, разбила тщательно выстроенный им образ. Пустая оболочка раскололась, ничего не осталось, ничего. Погубив Кэти, он погубил себя.

Оказавшись среди руин, он с поразительной четкостью увидел, что вся его жизнь – сплошной обман. Все, что произошло, – его рук дело, и несчастный случай тут ни при чем, виновата его внутренняя суть, склонность всегда выбирать тот путь, который он считал для себя самым выгодным. Гениально избегавший ответственности, беды, неприятных вопросов, он вдруг ясно понял, что всю жизнь шел к этой логической развязке. И при этом такой милый человек, обаятельный, культурный, покровитель искусств. Как часто он выслушивал и заслуживал такие комплименты. Его репутация, положение, свобода, счастье, надежда на будущее и, естественно, вера в самого себя – жаль, что со всем этим покончено или вскоре будет покончено. Странная логика начала выстраиваться у него в голове, почти принося утешение. Дважды он согласно кивнул. Загнан в тупик, огорожен стеной, все выходы запечатаны.

Он добрался до вершины холма и остановился, лишенный сил, но, как ни странно, более благоразумный, чем когда‑либо. Какой вид! И чудесная ночь! Слабое дуновение ветерка, луна, вновь выплывшая из облаков, легкий туман, поднимающийся над озером, далекое хлюпанье невидимой ночной баржи. Мысль ушла в сторону. Однажды какой‑то человек рассказал ему, что его первое детское воспоминание связано с пыхтением парохода. Кто это был? Никак не вспомнить. Было бы интересно спросить, что тот имел в виду. В голове у него возникали и гасли смутные образы, отголоски его собственного прошлого. Что бы там ни говорили, у него была интересная жизнь. В саду заухала сова. Он вдруг увидел ежика, маленький коричневый комочек, пересекавший лужайку до жалости медленно. Надо же, ежик; он едва не улыбнулся, вспомнив, как Вильгельм осыпал бранью маленькое существо за то, что оно подкапывало корни. На секунду он перестал ориентироваться, но потом внезапно осознал, где находится.

– Cercis siliquastrum… – пробормотал он. – Листья на Востоке добавляют в салаты.

Да, прелестное дерево, особенно летом, когда лилово‑розовые капли орошают газон. Виноградный пресс. Он всегда был склонен к поэзии.

Задумчивость его покинула, когда он вдруг поднял голову под колышущимися ветвями дерева. Качели на длинных веревках мягко подлетали на ветру. Такое соблазнительное движение – оно его околдовало. Следя за плавным покачиванием на фоне луны, он просто не мог отвести глаза. Тихое ритмичное поскрипывание металлических креплений превратилось в простую мелодию у него в голове. Реальность ушла, глаза оживились от иллюзии. Он начал все воспринимать особым, интересным образом. И это небывалое спокойствие оказалось самым чудесным чувством из всех, что он когда‑либо испытывал. Теперь он разговаривал сам с собой, сдержанно и уверенно, тщательно подбирал слова: компенсация, полное оправдание, суд последней инстанции. Так он избавлялся от вины, восстанавливал собственный идеальный образ. Он долго стоял, улыбаясь самому себе, заранее радуясь триумфальному освобождению, прежде чем решил, что пришла пора предъявить доказательства.

На следующее утро, вскоре после семи, выполняя распоряжение новой мадам, Артуро подошел к гостевой, постучался и внес поднос с завтраком: свежевыжатый апельсиновый сок, поджаренный хлеб, вареные яйца, горный мед и восхитительный кофе «Тосканини» в серебряном термосе. Итальянец пребывал в невеселом настроении, теперь уже почти уверенный, что не сохранит это место, но все же пожелал хозяину доброго утра и поставил поднос на овальный столик у окна. Потом он раздвинул шелковые занавеси и распахнул ставни, щелкнув автоматическим стопором.

Утро выдалось холодное, серое и туманное, от сырого воздуха у Артуро заслезились глаза, а после того вина, что он выпил вчера вечером, голова была тяжелой. Он собирался закрыть окно, когда внезапно выпрямился, думая, что до сих пор не пришел в себя. Он напряженно всматривался в туман и, хотя ничего толком не мог разглядеть, все не отходил от окна, удерживаемый необычным видением. Медленно повернув голову, он обнаружил, что в кровати никого нет. Он перестал дышать, вновь обернулся, еще более заторможенно, и судорожно попятился, с грохотом опрокинув поднос. Ветром с озера разогнало серую дымку. И стало отчетливо видно, что висело на дереве.

[1]Швейцарский модный дом, специализирующийся на продаже изделий из щелка. (Здесь и далее, за исключением оговоренных случаев, прим. перев.)

[2]Ария герцога Мантуанского из оперы Джузеппе Верди «Риголетто».

[3]Маэстро – Артуро Тосканини (1867–1957) – всемирно известный итальянский дирижер. (Прим. ред.)

[4]Кофейная смесь «Тосканини» (арабика) – у напитка вкус шоколадно‑ореховой пасты с кислинкой и ароматом диких ягод и кишмиша. (Прим. ред.)

[5]Церцис европейский, семейство бобовых (лат.).

[6]Буквально «дерево, проклятое богами» (ит.).

[7]– Здравствуйте.

– Розы, господин Вильгельм. Не желаете ли взглянуть? (нем.)

[8]Сухое белое рейнское вино.

[9]Спасибо, большое спасибо, господин Мори (нем.).

[10]Автомобили марки «Хамбер» выпускались в Великобритании с 1901 г. до середины 1970‑х. (Прим. ред.)

[11]Производство модели «роллс‑ройс сильвер клауд» осуществлялось в 1955–1965 гг. Было выпущено около 7300 таких автомобилей. (Прим. ред.)

[12]Хипстер – человек, презирающий условности и общепринятые нормы морали.

[13]Джон Рескин (1819–1900) – английский писатель, художник, теоретик искусства, литературный критик и поэт. В конце жизни страдал душевной болезнью.

[14]Мария Каллас (1923–1977) – выдающаяся оперная певица, в упомянутой опере Джакомо Пуччини исполняла партию Флории Тоски. (Прим. ред.)

[15]Старинное кафе «Захер» с видом на Венскую оперу. (Прим. ред.)

[16]Производство элитных сигарет марки «Sobranie» было основано в Лондоне в 1879 г. Название восходит к Российскому Благородному собранию. (Прим. ред.)

[17]Эдуард Вюйяр (1868–1940) – французский живописец, участник сообщества художников «Наби».

[18]«Дофин» (Renault Dauphine) – модель автомобиля марки «Рено», выпускавшаяся с 1956 по 1967 г. (Прим. ред.)

[19]Берсальеры – особый корпус стрелков итальянской пехоты, носили широкополую круглую черную шляпу, украшенную петушиными перьями. (Прим. ред.)

[20]Мэри Кассат (1844–1926) – знаменитая американская художница и график, писавшая в стиле импрессионизма.

[21]24 июня 1314 г. произошло знаменитое сражение при Баннокберне между шотландскими войсками Брюса и английскими Эдуарда II, окончившееся победой шотландцев.

[22]Роберт I Брюс (1274–1329) – шотландский король; сэр Уильям Уоллес (1270–1305) – лидер шотландского сопротивления.

[23]Тайно, секретно (лат.).

[24]На вывеске ростовщика, а позже ломбарда, традиционно изображаются три золотых шара, предположительно, от герба рода Медичи.

[25]Незастроенное пространство между крепостными или городскими стенами и ближайшими городскими строениями. (Прим. ред.)

[26]Однобортный короткий сюртук с закругленными, расходящимися спереди полами. (Прим. ред.)

[27]Протертый суп королевы Александры (фр.).

[28]Лохинвар – герой баллады Вальтера Скотта, отважный рыцарь, явившийся без приглашения на свадьбу своей бывшей невесты, которая, считая Лохинвара погибшим, собиралась выйти замуж за его давнего соперника. Во время прощального танца Лохинвар выводит девушку на крыльцо, сажает в седло и увозит.

[29]Еженедельный журнал для медработников, издается в Лондоне с 1823 г.

[30]«Бригада мальчиков» – добровольная военизированная организация религиозного характера, основанная в 1883 году.

[31]«Кольца» – игра, популярная на палубах пассажирских судов; набрасывание металлических колец на вертикальный стержень или метание веревочных колец в цель.

[32]Шаффлборд – палубная игра (деревянные диски передвигаются палками по разделенной на клетки палубе).

[33]Ящик для судового компаса.

[34]Фердинанд Мари де Лессепс (1805–1894) – французский дипломат, инженер, автор проекта и руководитель строительства Суэцкого канала. Его статуя была установлена на набережной канала. Но после национализации Суэца в 1956 г. египтяне сбросили статую, поскольку она символизировала, с их точки зрения, эпоху колониализма.

[35]Озеро Манзала – самое крупное соленое озеро на северо‑востоке Египта к западу от Порт‑Саида с видом на Средиземное море.

[36]Туссор – шелк типа чесучи.

[37]Пренебрежительное искажение фамилии Шекспир, означающей по‑английски «сотрясающий копье».

[38] Шекспир У. Юлий Цезарь. Перевод М. Зенкевича.

[39]Международный аэропорт в Шотландии.

[40]Мороженое с ломтиками персика и малиновым соусом, названо по имени австралийской оперной певицы Нелли Мельбы (1861–1931), в честь которой был создан этот десерт.

[41]Роберт Рой Макгрегор, или Роб Рой (1671–1734) – национальный герой Шотландии, разбойник, которого часто называют шотландским Робин Гудом, персонаж одноименного романа Вальтера Скотта.

[42]Басс‑Рок – небольшой остров вулканического происхождения.

[43]Хуан де Вальдес Леаль (1622–1690) – испанский художник, график, скульптор и архитектор эпохи барокко.

[44]Паоло Уччелло (ок. 1397–1475) – флорентийский живописец эпохи раннего Возрождения.

[45]Жан Батист Шарден (1699–1779) – французский живописец. Известный мастер натюрморта и бытовых сцен, один из создателей новой портретной концепции в европейской живописи века Просвещения.

[46]Генри Реберн (1756–1823) – известный шотландский портретист.

[47]Оноре Домье (1808–1879) – французский художник‑график, живописец и скульптор, мастер политической карикатуры.

[48]Обед (нем.).

[49]Сэмюэль Пипс (1633–1703) – английский чиновник морского ведомства, автор знаменитого дневника о повседневной жизни лондонцев периода Реставрации Стюартов.

[50]Дружба (нем.).

[51]Фонтан Доннера – народное название фонтана Провидения, который построил Г. Р. Доннера 1737–1739 гг. в центральной части Вены.

[52]Девки, девицы (о проститутках) (нем.).

[53]Уютно, приятно (нем.).

[54]Императорский розанчик – круглая белая булочка с надрезом посередине (нем.).

[55]Каленберг – гора в северной части Венского леса, одно из популярных мест пеших прогулок, откуда открывается прекрасный вид на Вену.

[56]Бельведер – дворцовый комплекс в Вене в стиле барокко. Построен Лукасом фон Гильдебрандтом как летняя резиденция для принца Евгения Савойского в начале XVIII века. Собор Святого Стефана в Вене – католический собор, национальный символ Австрии и символ города Вены. В нынешних границах построен в XIII–XV веках и приобрел современный вид к 1511 г.

[57]Хофбург – зимняя резиденция австрийских Габсбургов и основное местопребывание императорского двора в Вене. В настоящее время – официальная резиденция президента Австрии.

[58]Дворец Шёнбрунн – венская резиденция австрийских императоров, одно из важнейших архитектурных сооружений в стиле барокко, архитектор Иоганн Фишер фон Эрлах.

[59]Десерт из взбитых яиц, запеченных в духовке до образования корочки.

[60]Самое известное вино долины Вахау (букв. «прыжок кошки»).

[61]Рената Тебальди (1922–2004) – итальянская оперная певица. (Прим. ред.)

[62]Перевал в Альпах высотой 986 м.

[63]Порода черного дерева.

[64]Высказывание принадлежит Чарльзу Кингсли (1819–1875), английскому романисту и проповеднику.

[65]Чаевые (нем.).

[66]Детская деревня Песталоцци, названная в честь ученого, – это швейцарская организация по оказанию помощи нуждающимся детям и подросткам из многих стран мира. Она располагается в городе Трогене и является компетентным центром образования и межкультурной совместной жизни. Находится на содержании Фонда Песталоцци.

[67]Джордж Натаниел Кёрзон (1859–1925) – маркиз, видный английский публицист, путешественник и государственный деятель: вице‑король Индии, министр иностранных дел Великобритании (1919–1924), лидер палаты лордов.

[68]Томас Томпион (1638–1713) – английский математик и конструктор точных приборов, часовых дел мастер.

[69]В греческой мифологии нетленная прозрачная кровь богов. (Прим. ред.)

[70]Переплетная фирма «Сангорский и Сатклифф», основанная в 1901 г., считалась лучшей в Европе.

[71]«Голубой ангел» – фильм (1930) с участием Марлен Дитрих режиссера Джозефа фон Штернберга, снятый по мотивам романа Генриха Манна «Учитель Гнус». Сам режиссер называл этот фильм «историей падения влюбленного человека».

[72]Одна из старейших и самых престижных швейцарских фирм по изготовлению часов.

[73]Мой любимый мужчина (нем.).

[74]Матерь Божья! Старуха вцепилась зубами. (Прим. ред.)

[75]Лизать зад кусачей старухе? (Прим. ред.)

[76]Оторвет и закопает. (Прим. ред.)

[77]Намек на роман Грэма Грина «Суть дела», 1948 г.

[78]Благослови вас Бог (нем.). (Прим. ред.)

[79]Осмотр трупа следственными органами (нем.). (Прим. ред.)