Глава VI. В понедельник днем из аэропорта Престуик прибыли в фургоне экспресс‑доставки его клюшки для гольфа и два чемодана: он знал

В понедельник днем из аэропорта Престуик прибыли в фургоне экспресс‑доставки его клюшки для гольфа и два чемодана: он знал, что верный Артуро его не подведет. Вид красивой кожаной сумки и блестящих клюшек из закаленной стали вдохновил Мори, и хотя день уже клонился к вечеру, он отправился в клуб, представился секретарю и договорился о временном членстве. Затем он взял себе в партнеры профессионала и даже успел сыграть с ним двенадцать лунок. Открытое холмистое поле его устраивало, он был в отличной форме, и когда сумерки заставили их прекратить игру, он даже оказался на одну лунку впереди своего противника, сурового коренастого шотландца, начавшего игру с обычным для эксперта презрением к любителю, а затем быстро и довольно комично поменявшего свое мнение.

– Вы славно бьете по мячу, сэр, – признал он, когда они возвращались в клуб, чтобы пропустить по стаканчику. – Не часто мне попадается гость, который может меня обыграть. Не хотите завтра дать реванш?

Мори согласился.

Ровно в десять, сказал он, сунув шотландцу фунтовую банкноту. – А потом, возможно, еще раз сразимся после обеда.

Все это время он строго обуздывал свое неотвязное желание отправиться в Маркинч. Первостепенную важность теперь приобретала не только осторожность – иначе его мотивы могли быть неверно истолкованы, но и неторопливость; он прекрасно сознавал, что выгоднее сделать перерыв, и тогда начнет действовать ожидание и сыграют свою роль воспоминания.

Он ничего не предпринимал до среды, когда написал записку и отправил с коридорным, пареньком семнадцати лет.

Моя дорогая Кэти, завтра мне предстоит съездить в Эдинбург за покупками. Насколько я знаю, после обеда Вы свободны, поэтому, если у Вас не будет никаких других дел, не хотели бы Вы составить мне компанию? Я заеду за Вами в два, если не получу до тех пор от Вас никаких известий.

Искренне Ваш,

Дэвид Мори.

Опасения, что она может оказаться занятой, быстро рассеялись. Паренек, вернувшись, передал на словах, что она согласна, и на следующий день, когда он остановился у медпункта, она ждала его снаружи, в свежей белой блузе и серой твидовой юбке, явно сшитой собственными руками, как он решил с одного взгляда, а так как дул холодный ветер, то сверху она накинула то довольно потертое пальто, в котором он видел ее при первой встрече. Хотя молодое свежее лицо все компенсировало, источая невинный запах коричневого мыла, наряд ей не шел и был едва ли лучше того, что наденет на себя деревенская служанка в свой выходной. И все же ее вид понравился Мори, особенно старенькое пальто, так как оно могло предоставить хороший предлог, который он давно подыскивал. Девушку, наверное, будет трудно убедить, но он постарается.

Как чудесно было оказаться рядом с ней после трех дней добровольного воздержания. Она не только была рада его видеть, но и стала непринужденнее, казалось, она с удовольствием предвкушает предстоящую экскурсию. Он чувствовал, что она уже не так робеет в его присутствии. Какое‑то время они ехали молча, а потом она сказала:

– В машине гораздо приятнее, чем в автобусе. Как это мило с вашей стороны пригласить меня. Вы очень удачно подгадали. Так случилось, что у меня в Эдинбурге есть дело.

– Тогда мы перво‑наперво займемся им, – с воодушевлением откликнулся он. – Просто назовите адрес.

– Дом номер десять «а» на Джордж‑стрит, – сказала она. – Центральный офис Африканского миссионерского общества.

Мори быстро взглянул на нее. Их глаза встретились всего на мгновение, прежде чем он снова принялся смотреть на дорогу, но она успела разглядеть, что он сбит с толку, и с улыбкой добавила:

– А вы разве не знали? Дядя Уилли работает в Африке от Общества. Я сама виновата, что до сих пор не показала вам фотографии, но думала, что вы все поняли. Он уже много лет занимается миссионерской деятельностью.

Он не сразу справился с изумлением.

– Нет… я и не подозревал…

– Да, он миссионер. И прекрасно справляется даже в самых сложных условиях. Вы даже не представляете, через что он прошел.

Духовные цели Уилли не вызвали в Мори большого интереса, но, несмотря на это, он невольно проникся ее искренностью и горячностью. На него нахлынуло сентиментальное воспоминание тридцатилетней давности о смышленом мальчишке из Ардфиллана.

– Ну и ну! Хотя если подумать, от Уилли трудно было ожидать другого. Честь ему и хвала за это.

– Я знала, что вы так скажете, – тихо произнесла она.

– Должен признаться… – К этому времени они добрались до окраин Эдинбурга, и короткая заминка на дороге заставила его умолкнуть, но вскоре он продолжил: – Да, должен признаться, меня удивила ваша просьба отвезти вас на… Джордж‑стрит. Но теперь я понимаю. Надеюсь, они держат вас в курсе относительно передвижений Уилли.

– Конечно. А кроме того, у меня есть возможность регулярно отсылать ему посылки – это самое меньшее, что я могу для него сделать. Пересылка осуществляется Обществом. Там знают, что ему необходимо, и покупают нужные вещи по разумным ценам.

– А вы, значит, приходите и оставляете деньги?

– Что здесь такого? – беспечно ответила она. – Сумма небольшая. Дядя Уилли достоин гораздо большего. И ведь он мой единственный родственник.

Тогда Мори понял причину, откуда вся эта экономия, – почему у нее плохое жилье, дешевая одежда и скудный рацион. Такая преданность его тронула, но в то же время он возмутился, что она лишена многих полагавшихся ей благ. Внезапно ему захотелось рассказать о всех богатствах, что он имел в своем распоряжении, обо всем, что он мог бы сделать для нее и обязательно сделает. Но чутье предостерегло: нет‑нет, подумал он, еще не время; прежде всего нельзя допустить слишком внезапного, чересчур пугающего натиска.

Они приближались к центру города, и, следуя ее указаниям, он свернул с Принсес‑стрит у памятника Вальтеру Скотту, проехал вдоль Крейг‑террас, затем пересек широкую площадь и остановился у серой каменной постройки – на ярко отполированной медной табличке было указано название Общества. С виду здание напоминало старый жилой дом Викторианской эпохи, который, как он подозревал, был пожертвован неким покойным благодетелем – возможно, благочестивой вдовой городского торговца. Плакаты в окнах демонстрировали, насколько Мори мог судить с большого расстояния, унылые группы истощенных негритят.

– Меня ждет мисс Арбатнот, – сказала Кэти, проворно вылезая из машины. – Я всего на несколько минут.

Она сдержала слово. Едва Мори успел выкурить сигарету «Собрание» – он предусмотрительно захватил из Швейцарии достаточный запас своей любимой марки, – как она вернулась. Часы на приборной доске, которые, как ни странно, работали, показывали всего лишь половину четвертого. Но, бросив на них взгляд, она извинилась, чуть задохнувшись:

– Ой, я заставила вас ждать.

– Ничуть. Все хорошо?

– Прекрасно, спасибо.

– А теперь, Кэти, – сказал он решительно, включая передачу, – вы свое доброе дело на сегодня сделали и на остаток дня переходите в мое распоряжение. Давайте ненадолго забудем Центральную Африку и подумаем немного о себе. Для начала оставим где‑нибудь машину и пройдемся вместе по магазинам.

Он нашел поблизости гаражную стоянку и вскоре уже вел Кэти обратно на Принсес‑стрит, взяв ее под руку. Солнце ярко светило, в парке напротив еще цвели розы, и холодный ветер шелестел листвой платановых деревьев. А над головой, на фоне бескрайнего яркого неба, возвышались четко очерченные башни Эдинбургского замка, словно вырезанные ножом. Он по‑прежнему держал ее под руку и бережно направлял сквозь толпу.

– Разве не красивая улица? – заметила она. – Говорят, лучше Принсес‑стрит не найти во всей Европе.

– Это действительно красивая улица, Кэти, – весело ответил он, – и здесь много красивых магазинов, и во всех продаются чудесные вещи.

– Да, – с рассудительным видом кивнула она, – и все они жутко дорогие.

Он расхохотался. У него было превосходное настроение. Живописный вид, солнце, резкий бодрящий ветер – все это наполняло его радостью.

– Кэти, Кэти! – воскликнул он, сжимая ей локоть. – Вы меня уморите. Вот узнаете меня получше и поймете, что больше всего мне доставляет удовольствие тратить деньги.

Она заставила себя улыбнуться сочувственно, хотя не без сомнения.

– Что ж, – практично заметила она, – лишь бы не транжирить.

– Моя дорогая, вы, как никто другой, должны знать: то, что потрачено на других, никогда не потрачено впустую.

– Как вы правы, – согласилась она, просветлев. – Вы поступили прекрасно и щедро, подарив мистеру Фодерингею колокол.

– Да, старина получил свой колокол. Но мы не должны забывать и о бедной миссис Ф., которая не получила ничего, хотя, как мне кажется, ей к этому не привыкать, ничего другого в своей жизни она и не знала. Поэтому мы должны найти для нее что‑нибудь хорошее. Но для начала… – Он остановился напротив кондитерской Фергюсона. – Я хочу отослать немного эдинбургской помадки своим двум маленьким друзьям в Швейцарию.

Он зашел в магазин вместе с Кэти и заказал большую коробку знаменитой сласти, которой предстояло отправиться по почте к детям начальника причала Шванзее. Затем, спросив у девушки совета, он приобрел в соседнем магазине чудесную вместительную сумку из черной кожи для жены священника.

– Какая красота! – Кэти восхищенно погладила блестящую кожу. – Я знаю, что именно это она хотела.

– Тогда вам доставит удовольствие подарить ей сумку.

Выйдя из магазина, он повел ее дальше по улице к некому заведению особого класса, которое приметил еще раньше.

– А теперь, – весело объявил он не без озорства, – я намерен зайти сюда и сделать серьезные покупки.

Он шагнул, собираясь открыть перед ней дверь, но она поспешно его остановила:

– Вы разве не видите? Это не мужской магазин.

– Все верно, – ответил он, с любопытством глядя на нее сверху вниз. – Не мужской. Но я хочу зайти, чтобы купить вам новое пальто и еще кое‑какие вещи, которые, я уверен, вам необходимы. Итак, больше ни слова. Я старинный друг семьи, и вы должны научиться воспринимать меня как… скажем, дядю Уилли. А еще лучше – как старшего брата. Приняв на себя эту роль, я просто не могу позволить вам отсылать все свои деньги в Анголу и обходиться без элементарно необходимых вещей – тем более что вы такая красивая девушка.

Теплый румянец залил ее до бровей. Она попыталась что‑то сказать, но не смогла и потупилась.

– Меня не волнует, что на мне надето… во всяком случае, не очень. – И тут, к его облегчению, она снова посмотрела на него и, словно не в силах сопротивляться, улыбнулась дрогнувшими губами. – Не буду притворяться. Наверное, мне, как и всем прочим, хочется выглядеть хорошо.

– Так и будет, только еще лучше.

Они зашли в магазин, который оказался высшего класса, как и предполагал Мори. С помощью тактичной, опытной продавщицы, которая тут же прошуршала навстречу к ним, и не обращая внимания на протестующий шепот Кэти, он выбрал пальто из превосходной шотландки, теплое и в то же время легкое, новые перчатки и туфли, шелковый шарф ручной работы и, наконец, строгий, но элегантный темно‑зеленый твидовый костюм. Он хотел сделать больше, неизмеримо больше: ничто не доставило бы ему такого удовольствия, как обернуть ее теми роскошными мехами, мимо которых, украдкой бросив на него взгляд, провела его продавщица. Но он не посмел – пока не посмел. Кэти ушла в примерочную на втором этаже, а он занял кресло в элегантном салоне с красным ковром, вытянул ноги и закурил сигарету, чувствуя себя как дома. Вскоре Кэти спустилась и, потупив взор, остановилась перед ним. Он не поверил своим глазам – такой разительной оказалась перемена. Девушка выглядела восхитительно.

– Костюм очень изменил мадам. – Продавщица явно гордилась своей работой и скрытно рассматривала Мори.

Под этим проницательным взглядом он моментально взял себя в руки.

– Отличный выбор, – холодно отозвался он, – и, кажется, впору.

– Естественно, сэр. У молодой леди идеальный тридцать четвертый размер.

Он настоял, чтобы она не снимала ни костюма, ни пальто: остальные покупки, аккуратно завернутые, не представляли тяжелой ноши, а старое пальто вместе с юбкой можно было отослать в Маркинч. Когда принесли счет, Мори не дал ей рассмотреть общую сумму, но Кэти, все равно раскаявшись, нашептывала ему в ухо сожаления, однако, выходя из магазина в обновках, она вся светилась от удовольствия, и он не мог этого не заметить. Славный поступок, размышлял он с внутренним подъемом, и это только начало.

Она долго молчала, пока они шли по улице, где низкое солнце, спрятавшись за облака, отбрасывало золотистые блики, а потом, глядя перед собой, сказала:

– Я считаю вас, мистер Мори, самым добрым человеком на свете. Мне остается только надеяться, что вы себя не разорили.

Он покачал головой.

– Я уже говорил вам, что должен вернуть долги. Но сейчас вы вознаграждаете меня.

Она повернулась вполоборота и посмотрела на него немигающим взглядом.

– Это самые лучшие слова, которые я когда‑либо слышала в свой адрес.

– Тогда, быть может, сделаете мне одолжение? «Мистер Мори» звучит очень напыщенно, не могли бы вы называть меня Дэвид?

– Хорошо, – застенчиво согласилась она.

Чтобы не наступила неловкая пауза, он беспечно воскликнул:

– Боже правый! Шестой час. Пора пить чай. До сих пор я распоряжался, но теперь я хочу позволить вам взять бразды правления в свои руки. Какое заведение порекомендуете?

Она без колебаний назвала кафе, где кормили не только хорошо, но и недорого. Располагалось оно неподалеку, и совсем скоро они уже сидели в светлом теплом зале среди радостного гула голосов и любовались из окна видом парка через дорогу. Стол по шотландской традиции был заранее уставлен соблазнительными булочками и лепешками, а в центре возвышалась многоярусная ваза с россыпью местной выпечки из бисквитов, глазури и марципана, известной как «французский» кекс. Мори передал девушке меню, надежно скрещенное маленьким металлическим шариком.

– Что возьмем?

– Проголодались? – поинтересовалась она.

– Умираю с голоду.

– Я тоже. – Она скромно улыбнулась ему. – Еще не забыли, что представляет из себя настоящее шотландское чаепитие?

– Еще бы, такое не забудешь. Лучший чай я получал в вашем старом доме в Ардфиллане.

– Здесь подают такое блюдо – жареное рыбное филе под соусом из петрушки. Звучит не очень привлекательно, зато тает во рту.

Он вопросительно посмотрел на нее:

– Дорогое?

Она рассмеялась так счастливо и заразительно, что строгие эдинбуржцы за соседними столиками даже заулыбались.

– Потянет на целых полкроны. Но после того как сегодня вы потратили чуть ли не целое состояние, думаю, расплатиться следует мне.

Подошла официантка, и он предоставил Кэти сделать заказ. Рыба, как и обещала девушка, оказалась вкуснейшей, буквально только что выловленной из моря, поджаренный горячий хлеб был щедро намазан маслом, а чай – крепкий и обжигающий. Волнение новизны и сознание, что она выглядит прекрасно, избавили Кэти от застенчивости, придали оживления, сделали из нее восхитительную собеседницу. Еще раньше Мори успел заметить в ней склонность к самоанализу и даже печали, и теперь ему было радостно сознавать, что он настроил ее на более оптимистичный лад. А какой привлекательной она была в своем новом элегантном наряде, как сильно она преобразилась, притягивая к себе многие восхищенные взгляды, о чем даже не подозревала, зато от его внимания ничего не ускользнуло. Да, подумал он, благосклонно рассматривая девушку, она стоит всего, что я намерен для нее сделать, оказаться рядом с такой для меня самого будет честью.

Закончив трапезу, они посидели какое‑то время в приятном молчании, потом Кэти удовлетворенно вздохнула.

– Как жаль, что этот чудесный день должен закончиться. Но мне пора возвращаться, чтобы сменить медсестру Инграм в семь часов.

– Это обязательно? – воскликнул он слегка разочарованно.

– Боюсь, что да.

– А я надеялся, что мы задержимся и сходим в театр. Разве вам не хотелось бы пойти в театр?

Она потупилась, но через секунду взглянула ему в лицо, уже не пряча глаза.

– Вас, наверное, это удивит, мистер Мори… то есть Дэвид… я ни разу в жизни не была в театре. Когда мама была жива, мы каждый год ходили на представление «Мессия» в исполнении хора «Орфей». А еще я бывала на концертах в «Ашер‑холле».

– Но как же обычный театр… Хорошие пьесы, опера и тому подобное?

Она покачала головой с таким видом, что тронула его сердце.

– Но, Кэти, дорогая, мне даже больно думать, чего вы были лишены. Неужели вам никогда не хотелось пойти в театр?

– Нет… не очень.

– Но почему?

Она помолчала, словно обдумывая вопрос, а затем просто сказала:

– Мама не хотела, чтобы я посещала театры. А потом у меня было столько дел… да и голова была занята другим.

– Какой же вы серьезный маленький человечек.

– А вам не кажется, что мы живем в очень серьезное время?

– Пожалуй, – вынужден был он согласиться, – наверное, вы правы.

Ее способность изумлять его, казалось, безгранична. Какой же она бывала временами скрытной, когда в ее глазах появлялась эта сдержанность. Но как чудесно в этот век обесценивания морали встретить такое искреннее, неиспорченное простодушие!

– В таком случае идемте, дорогая, – ласково сказал он. – Я отвезу вас домой.

Он медленно вел машину, проезжая маленькие городишки вдоль лимана, где уже вспыхивали огоньки, борясь с наступающей ночью, и пока машина катилась с тихим урчанием, он размышлял о будущем. Нетронутая почва, повторял он себе, достойная любых усилий с его стороны. Время играло ему на руку, разумеется, но сделать предстояло многое. Девушка была милая и наделена от природы умом – этого он не отрицал, но как светский человек был вынужден признать, что ей не хватало образования и утонченности, она ничего не знала ни о музыке, ни об искусстве или литературе. Та единственная картинка в ее комнате… ужасная… а несколько книжек и Библия – нравоучительное собрание, несомненно, но воспринимаемое с трудом. Бедное дитя! Наверное, она слишком много работала, а по вечерам так уставала, что не могла читать. Все это нужно изменить, она должна получить образование, выучить несколько языков, поступить в хороший университет – Женевский или Лозаннский подойдут, – выбрать, скажем, курс социальных наук. Все это, а также общение с культурными, цивилизованными людьми придаст ей лоска, сгладит мелкие шероховатости, поможет достичь идеала. В какой‑то степени виновато ее воспитание – хоть и правильное, спартанское, но в то же время – сомневаться не приходилось – оно было… в общем… ограниченное. А эта ее одержимость Уилли, пусть даже самая бескорыстная, может ему помешать, так что придется что‑то предпринять. Но самое важное сейчас – забрать ее с этой работы. Да она и сама намекала, что готовится уйти, и поэтому, с мыслью о том, что процесс следует ускорить, он сказал:

– Я тут подумал, не согласитесь ли вы взять меня на свой обычный обход. Мне было бы очень интересно. Можно на этой неделе?

– Конечно, – не раздумывая, ответила она. – Не завтра, так как я должна увидеться в Долхейвене с медицинским инспектором графства, а на следующий день, если хотите.

– Хорошо. Я заеду за вами в девять.

Когда они приехали в Маркинч, он собрал ее пакеты, проводил до дверей, прервал ее очередное изъявление благодарности и ласково, но кратко попрощался. День, который он так тщательно спланировал, все скажет за себя. Между ними установилась связь, и он не хотел, чтобы ее прервали сантименты у порога.

Date: 2015-06-12; view: 268; Нарушение авторских прав