Только бы Нельку дождаться

– Ничего, ничего, вот вернется Нелька…

Так Сана думала все эти дни, пока нянчилась с Викусей. Нет, ей не было трудно, непривычно, скучно возиться с малышкой. Все мельчайшие тонкости заботы о младенцах пришлось постичь давным‑давно, ухаживая за младшими братьями.

Когда‑то она сама с уверенностью представляла, как радостно нарожает одного за одним человек десять, как дети ее заживут, не зная тех горестей и страхов, которые пришлось пережить ей самой в свое время…

У нее не сбылось. Пока… И когда кончится это «пока», никто не знает.

А Нелька ни о чем таком не мечтала, но вот – уже есть у нее Викуся…

Наверное, так всегда бывает. Дается не тем… А может быть, именно тем и тогда, когда это особенно необходимо. Просто людям не дано этого понять или хотя бы объяснить.

Сана увидела Нелю впервые, когда той едва исполнилось пятнадцать лет.

Шел кастинг, надо было выбрать всего одну девушку для показа всего одного конкурсного платья. Девушек на отбор собралось дикое количество – не сосчитать. И все, как одна, яркие, интересные, настоящие красавицы.

В первый момент Сана даже растерялась, не понимая, кого же выбрать. И вдруг увидела удивительные глаза. Глаза серны. Так она про себя определила.

У них дома с незапамятных времен стояла фарфоровая статуэтка. Детеныш серны. Сана могла долго‑долго разглядывать глаза существа, казавшегося ей живым.

И вот сейчас на нее смотрели те самые глаза. Не черные и даже не карие. Скорее темно‑темно‑зеленые, почти хаки. Редкий цвет. И волосы редкого оттенка – рыже‑каштановые.

Девушка, даже совершенно не накрашенная (таково было условие кастинга), обращала на себя всеобщее внимание, хотя старалась выглядеть как можно незаметнее.

Она, как оказалось потом, пришла на кастинг за компанию с подругой, полной амбиций и планов на будущее.

Такое нередко случается. Улыбка фортуны иной раз обращается не к тому, кто от нее что‑то настоятельно требует, а, наоборот, к тому, кто ничего не просит и тихо ждет в уголке.

Именно так, в уголке, на стуле, ссутулившись, сидела девушка с глазами серны. Все вокруг тянулись, стараясь показать себя, она же терпеливо ждала подругу, скукожившись на стуле в уголке.

И надо же было такому случиться: Сана и Неля взглянули друг на друга…

Все решилось сразу.

– Подойдите, пожалуйста. Да‑да, вы, девочка. Распрямитесь, не сутультесь. Пройдитесь. Повернитесь… Так. Все. Мне нужна эта модель.

Выбор оказался, что называется, в десятку. С Нелькой в качестве модели был получен главный приз на том конкурсе.

Они подружились – подросток Нелька и казавшаяся себе уже тогда совсем взрослой замужняя бизнесвумен Сана.

Обстоятельства Нелькиной жизни оказались тяжелыми. Впрочем, как у очень и очень многих в стране, не знающей покоя.

Отец ее до четырнадцати Нелькиных лет жил тихо‑мирно в семье, благополучие которой держалось на маме. Мама работала на нескольких работах, чтобы дать возможность талантливому мужу искать себя и совершенствовать свое мастерство. Он считал себя то ли художником, то ли скульптором, а иногда даже поэтом. Делал попытки торговать плодами своего творческого полета. Но народ, видимо, еще не дозрел до осознания ценности его шедевров и ничего не покупал. Тупые темные люди, серая биомасса. Что с них возьмешь?

Семья тем не менее жила вполне благополучно, без ссор и скандалов. Мать вертелась как могла, Нелька училась, росла, делалась, по собственному мнению, все страшнее и страшнее, пока не превратилась в полную уродину. В школе ее дразнили «каланча» за высокий рост, и вообще как только ни называли… Она старалась пропускать все мимо ушей. Что поделаешь? Действительно – выше всех в классе. Каланча. И в кого только уродилась?

Потом вдруг, буквально в один миг, все дома рухнуло. Просто разом развалилось, как карточный домик.

Отец почему‑то ушел к другой женщине. Сказал, что полюбил человека, который его полностью понимает.

– Да разве же я не понимала? – подавленно спрашивала мама. – Я же все делала, старалась, чтобы освободить тебя, твое время… Чтоб ты мог спокойно думать, творить…

– Это тебе так казалась, что ты все делала. А я задыхался во всем этом…

Отец обвел широким жестом их комнату в коммуналке. Кстати, совсем даже приличную комнату: два окна, двадцать три квадратных метра площадью, в центре Москвы. Ну, конечно, другие жильцы, еще пять семей. Конечно, единственный, вечно занятый туалет. Но ведь есть на свете люди – и этого не имеют…

Короче, отец ушел к той, у которой имелась двухкомнатная квартира. Та, новая любовь, сразу выделила отцу комнату под мастерскую. Чтоб он реализовывал наконец себя в полную силу.

И он ушел. Быстро оформил развод и зажил счастливо с той, которая создала ему более надежную базу, адекватную его таланту.

Мать держалась как могла. Старалась, работала, как прежде. Нелька училась изо всех сил, чтобы поскорее встать на ноги и помогать маме. Но мать стала чахнуть на глазах. Не жаловалась, работала, но видно было, что силы оставляют ее.

Нелька слезно умоляла маму показаться врачу, но та упрямилась, отмахивалась. А когда все‑таки обратилась за помощью, было уже поздно. Болезнь почти сожрала ее изнутри. Жуткая болезнь, название которой люди суеверно боятся произносить.

В общем, операцию делать оказалось уже поздно. И химиотерапию, и все, что обычно стараются делать в таких случаях… Тут врачи в один голос сказали: смысла нет зря мучить человека.

Они определили срок жизни Нелькиной маме в один месяц. Та прожила целых четыре. Держалась из любви к дочери, из страха за нее: как останется одна‑одинешенька на всем белом свете, который на самом деле далеко не всегда белый, особенно по отношению к сиротам?

Мать говорила с Нелькой, пока могла. Все объясняла, как той стать на ноги, как блюсти себя, как остерегаться плохих людей, которых развелось видимо‑невидимо повсюду.

Нелька обещала все в точности выполнить, о чем просила мама. Она не просто успокаивала больную, она твердо знала, что слово свое сдержит, чтобы мамочка и оттуда видела и радовалась за нее.

За пару дней до окончательного прощания мать почувствовала себя получше. Она собралась с силами и внятно, членораздельно продиктовала Нельке, велев той записывать, что следует сделать после похорон.

Во‑первых, никому не распространяться о материной смерти. Набегут опекуны, не отвяжешься. Комнату захотят отнять. Саму Нельку запихнут в детдом, а комнату приберут к рукам. Неважно, что она приватизированная. Найдут способы.

Во‑вторых, если все‑таки заявятся заботливые твари, желающие поживиться на детском сиротстве, надо твердо говорить, что она никакая не сирота, у нее есть отец, который о ней заботится. Поэтому опекунов ей не надо.

В‑третьих, отцу тоже о смерти матери говорить нельзя без особой на то надобности. Потому как он живет сейчас с человеком, который не постеснялся увести мужа из семьи, несмотря на ребенка. Поэтому и в дальнейшем надеяться на ее доброе отношение опасно. Вдруг и ей захочется расширить жилплощадь за счет Нелькиного единственного пристанища?

– Тебе главное – школу успеть покончить, в институт поступить (в любой, в какой получится), а там я за тебя спокойна, – внятно внушала мама. – А за любовью не гонись. И силы на любовь не клади, как я делала. Видишь, что вышло. Жизнь твоя, тебе ее и беречь.

Потом мамочка велела принести ей с ее полки в платяном шкафу шкатулочку. Там оказались деньги, которые она ухитрялась откладывать на дочкины нужды. Начала еще при отце. Показалось, что так будет правильно. И вот сейчас ей за дочку не так страшно. Если сильно все высчитывать, платить только за коммунальные услуги и за самую простую еду, хватит надолго.

В шкатулочке оказалось семь тысяч долларов. Нелька ужаснулась. Мама ведь не на них с отцом экономила. На себе. Себя губила из‑за этих денег.

– На похороны отсюда не бери. Похоронные отдельно лежат. Мне на работе выделили. Приезжали тут, помнишь? Я их попросила собрать кто сколько может. Ради тебя. Все возьмешь там, в бельевом ящике.

Нелька кивала, обещала… Ей себя жалко не было ни капельки. Ей только не хотелось, чтобы маме было больно.

– Мамочка, я тебе обещаю, все будет у меня хорошо, – заверяла она.

– Не просто хорошо, а по уму, – требовала больная.

– По уму! – клялась Нелечка.

– Злой не будь, но не верь никому. Особенно тем, кто кажется очень добреньким. Просто так добренькими казаться не стараются. Это значит, нужно что‑то от тебя. Но сама зла никому не делай и плохие мысли гони.

– Да, мамочка, да, – соглашалась девочка.

Конечно, мама была во всем права.

Нелька держалась. Не плакала в школе. Никому ничего не говорила. Для всех она по‑прежнему была Каланча, Жердь и всякое такое. Ей даже нравилось, что никто ничего не знает, не жалеет ее, не причитает. Обойдется!

Но ничего, конечно, не обошлось.

Рядом жили соседи, которым очень хотелось как‑то расшириться. Они, как шакалы, осторожно, шажок за шажком, приближались к добыче. Просто пробовали на всякий случай – а вдруг номер пройдет.

Прислали к Нельке опеку.

Она не могла не открыть. В квартиру теток из органов опеки пустили добрые люди. И у ее двери говорили:

– Стучитесь погромче. Она дома. Ребенок дома один – виданое ли дело! Надо помочь!

Нелька открыла на стук.

Она стояла – спокойная, собранная, аккуратная. На вид вполне взрослая.

– Я вас слушаю, – промолвила она. – Вы по какому вопросу?

Тетки из опеки явно разозлились такому независимому тону несчастного одинокого ребенка. Им как‑то сразу захотелось ее окоротить, показать свою власть. И завели они песню, точно такую, о которой говорила мама, что, мол, ребенку одному нельзя, что надо ехать в интернат и все такое.

– А почему вы решили, что я одна? – с достоинством возразила Нелька. – У меня есть папа, который за мной присматривает и обеспечивает всем необходимым.

Тетки потребовали свидетельство о рождении, чтобы убедиться: папа в графе «отец» имеется. Но, чтобы не сдаваться без боя, велели отцу явиться к ним для подробного обсуждения судьбы подростка, лишившегося матери.

– Хорошо, я ему скажу, он зайдет, – пообещала Неля.

Работницы отдела опеки внимательно и придирчиво осмотрели жилое помещение, в котором проживала подозрительная сирота. Придраться было не к чему. Все сияло чистотой. Кровать, застеленная чистейшим бельем, стол, за которым подросток готовил домашние задания, шкаф с одеждой – все просто удивляло видавших виды теток.

Правда, в холодильнике было негусто еды. Но яйца, сыр, масло и молоко присутствовали.

– Я в школьной столовой ем, – пояснила Неля. – Это только на завтрак…

– Ну что ж, приглашай отца, – повелели вершительницы детских судеб и отчалили.

Некоторое время Нелька надеялась, что про нее просто забудут. Ведь ничего пугающего при осмотре комнаты обнаружено не было.

Может быть, так бы и вышло. Но соседям явно не терпелось.

Органы опеки снова напомнили о себе.

Что было делать?

Пришлось звонить папаше. Сам он им последний год звонил всего пару раз. Один раз пальто свое осеннее хотел забрать. А второй раз спрашивал телефон какого‑то общего знакомого. Вот и все общение. Нелька не удивилась бы, если бы он вообще на звонок не откликнулся. Но он, к счастью, отозвался. Она вынуждена была сказать о том, что таила от всех, от кого только могла утаить, – о смерти матери.

– У меня денег нет, – немедленно среагировал отец. – Ничем помочь не могу.

– Мне не надо. Я подрабатываю, – соврала Нелька.

Больше всего на свете ей хотелось отключиться и не продолжать этот рвущий душу на части разговор. Но приходилось сдерживаться. Так было надо.

– Я рекламные газеты разношу, – для большей достоверности пояснила она.

– Когда похороны? – спросил папаша.

– Уже давно похоронили. Месяц назад.

– Что же от меня требуется?

– Органы опеки требуют, чтобы ты подтвердил, что заботишься обо мне. Я сказала, что ты заботишься, денег даешь. Иначе они алименты взыскивать станут. А мне не надо.

Нелька говорила как по наитию. Умно получилось. Она вроде как даже отца защитила от органов.

Тема алиментов явно испугала папашу.

– Так что я должен сделать, говоришь?

– Пойди и скажи им, что ты заботишься обо мне и собираешься заботиться вплоть до моего совершеннолетия. Я им уже это все сказала. Но они требуют от тебя подтверждение.

Удивительно, но отец действительно сходил и подтвердил все, что говорила Нелька теткам из опеки.

Ну что? Спасибо папаше. Они отстали. И он тоже не давал о себе знать.

Нелька жила, экономя изо всех сил. Училась, следуя материнским наставлениям.

А тут вот и произошел этот случай с кастингом, когда выбор пал на нее, самую, как она считала, некрасивую из всех собравшихся.

Нелька необъяснимо для самой себя почему‑то поверила Сане. Вернее, почувствовала, что никакой угрозы этот человек для нее не представляет. Уж что‑что, но комната в коммуналке никак не могла стать объектом вожделения Сабины Мухиной. А Нельке давно хотелось с кем‑то поговорить. Ну, они же с мамой раньше все время разговаривали, делились всем‑всем. А теперь надо молчать и всех бояться. Тяжко это.

Сана историю девочки приняла близко к сердцу. Она почувствовала, что не просто так они встретились. Не просто так заметила она печальные глаза девушки‑серны. Значит, именно ее долг – не дать пропасть одинокому подростку.

Она кормила свою подопечную при первой же возможности. Одевала, наставляла, занимала во всех своих показах. Нелька знала теперь, что не одна. Она повеселела. Нрав ее оказался – лучше не придумаешь. Всегда веселая, без капризов, без истерик, умеющая внимательно выслушать. И собственную голову всегда включала, когда требовалось.

В шестнадцать лет вдруг открылась перед ней отличная возможность: знаменитое модельное агентство в Париже предложило очень выгодный контракт.

– Что делать? Надо же школу заканчивать! Я маме в институт поступить обещала, – растерялась Нелечка.

– Но такое предложение раз в жизни бывает. Надо ехать! – решила Сана. – Будешь прилетать сюда в свободное время, сдавать экстерном. В контракте оговорим, что тебе необходимо время на экзамены. А потом поступишь на заочный. Хотя вполне и в Париже можно учиться, если захочешь.

– Я маме обещала тут, в Москве, институт окончить, – настаивала Неля.

Мамины заветы она намеревалась исполнять свято. В этом и была ее удивительная сила.

– Значит, тут и поступим, – согласилась Сана. – Я тебе всегда помогу. Считай, что я маме твоей обещала.

Шестнадцатилетней девочке снова понадобилась встреча с отцом. На этот раз надо было, чтобы он дал нотариально заверенное согласие на поездку своей дочери за границу.

Отец вел себя осторожно. Пообещал подумать и решить. Видимо, держал совет со своей женой. А вдруг из этой дочерней просьбы можно будет извлечь какую‑то выгоду?

Когда Неля позвонила ему, чтобы узнать, готов ли он оформить разрешение (деньги на нотариуса, разумеется, давала она), отец выдвинул свое контрпредложение.

В обмен на выдачу разрешения он предложил, чтобы дочь дала возможность отцу с женой жить в ее комнате, раз уж она все равно уезжать намылилась. Супруги собрались сдавать двухкомнатную квартиру, с этих денег жить, но все упиралось в то, что самим‑то где‑то ночевать необходимо.

Неля посоветовалась с Саной.

– Пусть живут, хозяйка‑то все равно ты, – решила Сана.

– А он до моего совершеннолетия не успеет напакостить? Вдруг я уеду, он на себя переоформит… Мама предупреждала…

Сана побоялась брать на себя ответственность, решили обратиться к адвокату… Время поджимало.

Отец тем временем выдвинул новое жесткое требование: он даст разрешение в обмен на долю в жилплощади дочери. Нет – значит, пусть остается на родине. Где родился, там и пригодился, как говорится. А хочет лучшей доли, пусть позаботится о старших родственниках.

Нелька рассуждала как взрослая. Взвешивала все «за» и «против». И пришла самостоятельно к выводу, что ничего другого не остается, как пойти на условия отца. Ее контракт принесет ей гораздо больше, чем она сейчас потеряет, отдав половину своей комнаты родителю.

Пусть подавится. Она получит достаточно денег, чтобы обеспечить себя собственным жильем и много чем еще.

Только вот вопрос: где же ей самой‑то останавливаться, когда придется прилетать в Москву?

Эту проблему Сана решила, договорившись с собственными дедушкой и бабушкой. Те практически круглый год жили на даче, так что ничего не имели против, если девочка, за которую ручается их внучка, станет останавливаться в их квартире.

Теперь они обе, и Нелька, и Сана, старались все обустроить так, как было когда‑то обещано маме.

Нелька работала. Много, упорно и тяжело. Деньги за просто так нигде и никто не платит. Еще она учила французский и английский языки. Еще должна была все время совершенствовать себя и постоянно находиться в отличной форме. И еще – требовалось учиться, сдавать экстерном зачеты, экзамены. Ни минуты свободной не оставалось.

Школу успешно окончили! Как и было маме обещано.

Нелька решила, что поступать надо в какой‑нибудь экономический вуз, чтобы получить диплом бухгалтера. Мама говорила, что бухгалтер всегда и везде нужен. Красота не вечна. Кончится красота, что тогда? Профессия нужна.

– Да когда она кончится, твоя красота? – смеялась над рассудительной девчонкой Сана, но переубедить Нелю не удалось.

Что ж – бухгалтер, так бухгалтер. Может, и правда пригодится.

Поступили в финансовый, на заочное.

На восемнадцатилетие Неля сделала сама себе подарок: купила хорошую трехкомнатную в кирпичном доме на Белорусской. Дом сам по себе не был каким‑то особенным. Так она решила сама. Зачем выпендриваться, мало ли что? Квартира должна быть такой, чтобы Неля в любом случае, как бы ни шли ее дела, могла за нее платить.

Сделала ремонт – мама была бы довольна.

Отцу она про квартиру, естественно, ничего не сказала. Не его это было дело. Совсем не его. По той комнате, в которой она столько страдала, в которой прощалась навеки с мамой, она не скучала ни капельки. Но и дарить маминому обидчику ту половину, что осталась ей при дележке, ей не хотелось.

– Маленький, но особо мощный русский трактор, – так называли Нельку в ее парижском агентстве.

Да, пахала она не хуже трактора. И зарабатывала отлично. И не транжирила на пустяки, как остальные девчонки. Она хорошо помнила, что такое «черный день» и где бы она была, если бы мама из своих скудных заработков (только сейчас стала Неля понимать, насколько они были скудными) – так вот, если бы мамочка не скопила тогда те деньги, на которые жила девочка, оставшись одна.

Наконец дожили они с Саной и до получения диплома о высшем образовании.

Все, что маме обещала, Неля исполнила. Она твердо стояла на ногах, ни от кого не зависела. Работала она по‑прежнему в полную силу, но стала подумывать о том, что еще несколько лет – и надо будет взяться за что‑то другое. Советовалась с Саной. Та утешала, что в любой момент возьмет ее к себе управляющей делами. С такой обязательностью, честностью, упертостью – да подобного специалиста с руками и ногами везде оторвут…

Эти заверения успокаивали Нельку, и она продолжала пока что трудиться на ниве зарубежной моды.

Однажды Неля летела в очередной раз из Москвы в Париж. Вполне могла лететь и бизнес‑классом, но никогда себе не позволяла подобных трат. Вот если фирма платит – пожалуйста. Свои деньги пускать на ветер – ни за что и никогда.

Она проходила салон бизнес‑класса, направляясь к своему месту, оказавшемуся чуть ли не в хвосте самолета, и случайно встретилась глазами с мужчиной. Отметила про себя его вкус, стиль, ухоженность… Неужели русский?

Русские мужчины, даже вполне пристойно одетые, отличались все же некой дикостью облика. Легкости не было в их манерах, зажатость присутствовала. Неля всегда безошибочно определяла своих соотечественников, еще не слыша русской речи. А уж когда речь слышалась… Тут уж и сказать нечего… Уж больно исконно‑посконные речи произносились нынче родными мужчинами, без всякой оглядки на дамские нежные ушки… Или ушки тоже уже перестали быть нежными?

Однако, взглянув мельком на сидящего в просторном кресле бизнес‑класса пассажира, Неля усомнилась. Неужели наш?

Хорош, подумала она вполне отстраненно и побрела себе дальше.

Когда самолет взлетел, этот самый красавец из бизнес‑класса подошел к ее креслу и попросил разрешения сесть рядом.

– Я хотел вас к себе пригласить, но стюардессы говорят «нельзя». А здесь – можно.

– Садитесь, – пропустила Неля странного человека.

Она сама любила сидеть у прохода. В тот раз самолет летел полупустой, и кресла рядом оказались свободными.

– Меня Саша зовут, – представился новый сосед.

– Угу, – пробурчала Неля.

Все с Сашей было ясно. Не впервой. Увидел девушку, и понеслось.

Неля всем видом своим давала понять, что в подобных играх не участвует и участвовать не собирается.

Сашу это почему‑то не просто смешило, а буквально нежно умиляло. Видно было, что холодность и отстраненность девушки только раззадоривают его.

В итоге, конечно, разговорились. Все‑все друг другу рассказали. (Это Нелька была уверена, что все‑все, ее как прорвало после стольких лет осторожной сдержанности.)

Саша, впрочем, тоже говорил много, умело шутил и вел себя удивительно красиво. Не жлобился и не купечествовал, не предлагал скупить весь самолетный магазин с его духами, косметикой и платками, не уговаривал выпить… Зато довез из аэропорта до самого дома (его встречала машина), позвал продолжить разговор за ужином, появился с прелестным букетом…

Ну, и что?

Может человеку впервые в жизни быть просто беззаботно хорошо?

Может какая‑то награда в определенный момент неожиданно спуститься с небес, учитывая все старания этого человека (Нелька, конечно, имела в виду себя), видя, что человек трудится как заведенный, слово, данное матери, держит свято (полкомнаты, отданные отцу, не в счет – а как иначе могла она поступить), деньги не транжирит, живет по уму…

Разве не может после долгих честных трудов вот так вот взять и привалить ей личное счастье?

Вполне реальное, не сказочное!

Ей действительно было хорошо!

Саша – крупный бизнесмен, очень умный и деловой человек. По стремлению трудиться не покладая рук они друг другу подходили идеально. И по всему остальному тоже.

Он сам много раз удивлялся. Говорил, что не может быть, чтобы так совпало: встретились две половинки.

Абсолютное понимание во всем. Его бережное и уважительное отношение. Его стремление подставить плечо, помочь, позаботиться.

Не требовалось с ее стороны никаких ухищрений, никаких уловок, чтобы завоевать, охмурить. Все в их отношениях изначально покоряло своей честностью, открытостью и понятным обоюдным стремлением быть рядом.

Один‑единственный минус. Их графики совпадали редко. Он в Москве – она в Париже. Он в Париже, она на съемках в Майами… И так далее. Ну – как‑то исхитрялись. Каждый день болтали подолгу, благо скайп есть – ничего платить не надо. Смотришь в любимые глаза и стонешь: хочу к тебе, хочу с тобой…

Зато встречи какие были! Радость, смех, счастье нон‑стоп.

Все казалось сказкой. Чудесной сказкой – с самого начала.

Нелька даже захотела за него замуж. Но, конечно, ни словом, ни намеком не дала это понять любимому. Она умела сама себе объяснить все‑все.

Ну вот зачем ей замуж?

У него все есть, да. Но и у нее все есть. И ничего не изменится в их жизни, если они поженятся. Она так же должна выполнять условия своего контракта. Он запрограммирован на непрестанный труд. Ведь и после свадьбы будет абсолютно то же самое. Тогда – зачем?

Ну – хотелось. Хотелось настоящего родства. Чтобы появился настоящий, самый близкий родственник.

Но они и так – ближе некуда…

Мысли эти существование особо не омрачали.

Прошло больше года со дня их встречи в самолете. Чувства не утихали.

И вот однажды, все в том же Париже, за сказочным ужином в знаменитом ресторане состоялся между ними интересный разговор.

Они сделали заказ и принялись было болтать обо всем, что происходило с ними за время разлуки. Казалось несущественным, что все ежедневно обсуждалось по телефону, скайпу и т. п. Когда оказываешься рядом, все выглядит и воспринимается совершенно по‑другому…

Саша вдруг вытащил из кармана бархатную коробочку.

Сердце Нельки подпрыгнуло.

Неужели?

Он накрыл коробочку своей большой прекрасной надежной рукой, которую она так любила гладить и целовать.

– У меня к тебе необычное предложение. А может, не необычное. Но… В общем слушай. Я долго думал и предлагаю тебе гражданский брак. Не перебивай. Я сейчас поясню, что я под этим понимаю. И вместе решим.

Дальше Саша принялся высказывать ну просто ее собственные мысли.

Что они оба обеспеченные люди.

Что им друг от друга ничего не надо, кроме них самих с их удивительной редкой любовью.

И зачем тогда глупый и унизительный штамп в паспорте?

Зачем вмешивать пошлое государство в дело их любви?

Сколько он замечал, наблюдая за личной жизнью друзей, штамп ни от чего не спасает.

Кроме того, у него, например, очень ревнивая, просто сумасшедшая мама. Она вполне способна разрушить семейную жизнь. Поэтому лучше ей вообще ничего не знать. Всем спокойнее.

– Теперь смотри – я тебе сегодня предлагаю считать друг друга мужем и женой. Мы заключаем между собой гражданский брак. Я – твой гражданский муж. Ты – моя гражданская жена. Мы обещаем друг другу верность, любовь, радость, помощь… Но афишировать‑то зачем? Столько зависти вокруг… Шум поднимется…

Что удивительно – совсем недавно Неля спорила со своей знакомой девушкой о том, что под словами «гражданский брак» сейчас понимают обыкновенное сожительство. Потому что гражданский брак – это как раз и есть штамп в паспорте, законная то есть регистрация отношений. Она, Неля, уговаривала эту самую девушку подумать о будущем, о детях и на сожительство не соглашаться. И даже, кажется, убедила ту в собственной правоте.

Но в тот вечер она и не вспомнила о своих доводах. Саша говорил более чем убедительно. И главное – мысли‑то его совпали с ее раздумьями абсолютно. Как это, впрочем, случалось между ними постоянно.

– Я хочу тебя. Я люблю тебя. Я хочу от тебя обещания верности – вот почему предлагаю тебе такой брак. Наш. Личный. И никого это касаться не должно. Согласна?

Саша выглядел невероятно красивым в эту минуту. Его глаза сияли. В них отражалась явная, несомненная любовь.

– Я согласна! Я обещаю тебе верность на всю оставшуюся жизнь. Я хочу быть твоей женой.

– Тайной? – уточнил Саша.

– Тайной, – подтвердила Неля.

Он снял руку с коробочки, открыл ее. Из красной бархатной глубины сияло огромным бриллиантом колечко.

Это был первый подарок такого рода от Саши. Нелька строго‑настрого с первых дней их любви запретила делать ей подарки. Цветы – да. Счет в ресторане – пусть, хотя она вполне способна поучаствовать. Но никакого этого золотишка, шмоточек… Ей не надо. То, что легко приходит, легко и уходит. Так мама учила.

Саша послушался и ничего такого не дарил. Уважал ее принципы. Даже как‑то сказал, что гордится ею.

– Возьмешь? – спросил он, нерешительно пододвигая в ее сторону коробочку с дивным кольцом.

– Да! – засмеялась Нелька. – Это же обручальное! Конечно, возьму.

Те посиделки в ресторане они называли теперь днем свадьбы. Обещали друг другу отмечать годовщины. Надеялись в том же ресторане справить серебряную и золотую свадьбу. Это Саша и предложил. Он вообще много фантазировал об их будущем, придумывал всякие смешные эпизоды, истории.

– А дети? Сколько я должна родить тебе детей? – спрашивала Нелька.

– Давай к этому вопросу вернемся в первую годовщину нашей свадьбы. Я этот год предлагаю считать медовым годом. А потом спланируем, идет?

– Идет! Медовый год – круто!

Такого счастливого дня в жизни Нельки еще никогда не было.

И надо сказать, что отношения между ними изменились. Странно, до этого казалось, что лучше быть не может. Оказалось – может! И еще как! Нелька полностью отдалась своей любви. Больше между ними не существовало никаких барьеров. Она и думала теперь о Саше «муж». Он же, лаская ее, всегда говорил «жена моя».

Кольцо она носила не снимая. Кстати, никто не спрашивал, не помолвлена ли она, часом. Кольцо видом своим несколько отличалось от традиционных обручальных колец, выглядело значительно массивнее, да и камень Саша выбрал, не скупясь, редкой величины и чистоты.

Никому Неля про свой «гражданский брак» не рассказывала. Даже Сане. Уговор, так уговор.

И эта тайна ее брака в сочетании с полной открытостью между ней и мужем очень возбуждала.

Где и как только они ни любили друг друга! Саша мог прилететь на несколько часов – и начиналось.

Любые фантазии, любые острые ощущения – все они привыкли проговаривать и осуществлять.

Саша любил повторять, что между мужем и женой запретных тем и ласк быть не может. Иначе это не муж и жена.

Неля сначала стыдилась, а потом поняла, насколько же муж ее прав. Они созданы изначально друг для друга. И какой тогда стыд? Какое стеснение? Если они – единое целое? Это ж чудо, что нашлись! Теперь их главная задача – радовать друг друга. Искать источники радости и радовать.

Что еще умиляло Нелю – это его трепетное отношение к ней. Он, например, поставил очень жесткое условие: никаких игр в кухарку и хозяюшку.

– Ты создана для любви, а не для плиты и пылесоса. Поэтому никаких готовок, никакого запаха кухни. Ты – чудо! Я к тебе не жрать прилетаю. Я к счастью своему лечу. А счастье и быт – вещи несовместимые.

Неля гордилась своим мужем. Кто еще решит вести себя с женой именно так? Именно не губить любовь бытом, а наоборот – усиливать любовь и тягу жены к мужу невероятными ласками.

Тут, конечно, Саше равных не было.

Жаль, виделись они не очень часто. Не так, как хотелось, не так, как ей было нужно… Опять же – на помощь приходили их видеосеансы. Саша любил, когда она перед ним раздевалась, говорила о своих желаниях, ощущениях… Тогда словно и не существовало расстояния между ними.

Кстати, к тому времени Неля купила дом с красивым старинным садом в двух часах езды от Парижа. Это обошлось гораздо дешевле, чем маленькая парижская квартирка. Провинциальная глушь мало кого интересовала. Все стремились в столицу, ясное дело. А она подумала и решила, что, когда у них с Сашенькой пойдут детки, им хорошо будет расти на свежем воздухе, в просторном доме… Дом обновили, привели в прекрасное состояние. Они любили оказаться там вдвоем, разжечь камин, улечься на ковре…

Красивая жизнь! Удивительно красивая сказочная жизнь…

Неля не переставала повторять про себя эти слова.

Как‑то, набаловавшись, нарезвившись, устав, они лежали в обнимку, переводя дух, набираясь сил…

– Какой ты красивый, муж, – полусонно забормотала Неля, – вот все в тебе такое… мое… лучше быть не может…

– А ты вся моя, – в полудреме шептал в ответ муж. – Вся – и тут, и тут, и тут – моя девочка…

– Я бы хотела, чтобы все наши дети были похожи на тебя, – принялась мечтать любящая жена. – Чтоб твои глаза, твои губки…

Саша вдруг проснулся. Она почувствовала исходящее от него странное напряжение.

– Слушай, детулик, мы же договорились… Даже ни слова о детях до первой годовщины. Да я бы и потом подождал. Посмотри, как ты юна, прекрасна, упруга… Ты сейчас – само совершенство. Я тебя хочу не переставая. Сам удивляюсь – так не бывает. Думаю. «Нелька, жена» – и все. Пропал… Зачем тебе эта гинекология? Эта обвисшая грудь, живот дряблый… Ты еще птенец. Учись любви. Детей вообще можно и нужно после тридцати заводить. Когда все‑все уже испробовано…

Нелька тогда поняла, насколько же сильно любит ее Саша. Любит ее тело, ее красоту… Не хочет ей хлопот или проблем. Да, она, как и он, не хотела теперь всей этой гинекологии. Рано ей. Незачем.

И как удивительно он умел убеждать! Одним противным словом убил в жене всю тягу к материнству!

Гинекология… Нет‑нет! Ей рано! Ей точно совершенно рано даже думать, даже мечтать о детях.

– Ты же не самка животного, чтобы к размножению стремиться неосознанно. Ты – прекрасный образец женщины – человека думающего женского пола. И если ты хочешь любить кого‑то, кто будет похож на меня, – зачем? Люби меня. Вот он я, перед тобой. Под тобой, над тобой… Люби, бери…

О да! Она любила!

О детях и «гинекологии» думалось ей теперь с гордой брезгливостью. Саша все хорошо и мудро разложил по полочкам.

Но почему‑то любое счастье кончается.

И случается полное дерьмо.

Как раз когда она, сидя в душистой пенной ванне, думала о том, как она сильно изменилась, как счастье превратило ее в мягкую и нежную кошку, которой не нужны когти, ибо она под защитой, как раз через несколько часов после этих разнеженных мыслей дерьмо случилось.

И именно в Париже, городе ее любви.

Она участвовала в фотосессии – в рекламе украшений известного дизайнера. Вечером состоялся фуршет. Нелька дико устала и ни на какой фуршет идти категорически не хотела, но – контракт обязывал. Там тоже будут фотографы, там придется что‑то говорить для светской хроники…

Ладно, деваться некуда.

Чувствовала она себя неважно. Кружилась голова, кости ломило, как перед гриппом. Ничего, впереди ожидалось несколько свободных дней, отлежится. Жаль только, Саша далеко. Она что‑то слишком по нему соскучилась. Может быть, поэтому ей так зябко? Плохо все‑таки быть одной…

Кое‑как собралась…

Отправилась…

Считала минуты до окончания всей этой тоски зеленой.

И тут… Вдруг… Когда она сказала себе: «Все, еще ровно пятнадцать минут, и я отсюда линяю», именно в этот момент к ней подошла красивая (это сразу бросалось в глаза), ухоженная, но невероятно грустная женщина. Грусть ее не то чтобы бросалась в глаза, но шла некой волной, которая не могла не ощущаться даже на приличном расстоянии.

Одета женщина была с огромным вкусом. Туфли, сумка, платье – все из последней коллекции одного из лучших модных домов.

Любая деталь ее одежды привлекала Нелькино внимание именно тем, что она сама лично для себя выбрала бы то же самое. При этом внешне женщины ничуть не походили друг на друга.

Незнакомка не обладала модельным ростом и, похоже, представляла собой редкий теперь тип натуральной блондинки: ярко‑голубые глаза, светлые‑светлые волосы. Одно немножко отталкивало: силиконовые губы. Правда, накачали ей в губы силикона не до полного соответствия с мультяшными утками Мак‑Дагом и Мак‑Кряком, но все равно… Не нравились Нельке эти эксперименты с губами. Впрочем, какое ее дело. Пусть каждый выбирает себе тот имидж, какого заслуживает. Так Саша обычно говорит, скорее бы уж прилетел…

Женщина приблизилась вплотную и нерешительно спросила по‑русски:

– Простите, вас Неля зовут?

– Да, – кивнула Нелька.

– Можно мне с вами поговорить?

Почему‑то Нельке очень не захотелось говорить с этой дамой, по‑страшному не захотелось. Тоска от той так и перла. Жутким и противоестественным казалось даже дышать с ней одним воздухом – вдруг заразишься этой черной тоской, что тогда?

– А вы не могли бы к моему агенту обратиться? – с надеждой спросила Неля, предположив, что – а вдруг – к ней обращаются по деловому вопросу. – Он как раз вон стоит, я вас представлю.

– Нет, – вздохнула женщина. – Мне бы именно с вами поговорить. Недолго. По личному делу.

– Ну, давайте отойдем, – согласилась недоумевающая Неля.

– Лучше бы, чтоб никто не помешал… Может быть, в кафе напротив зайдем? Там есть укромные уголки. Можно спокойно поговорить.

Предчувствие какой‑то надвигающейся дряни так и накрыло Нельку. Она, ни о чем не расспрашивая незнакомку, согласилась пойти в кафе напротив.

Они уселись за столик. Заказали кофе.

– Вы курите? – спросила женщина.

– Нет, – ответила Неля.

– Я тоже не курю.

Принесли кофе.

Они обе отпили из своих чашечек.

В воздухе пахло грозой.

Реально.

– Неля, – произнесла наконец женщина. – Я не представилась. Меня Марина зовут. И я жена Саши.

– Какого Саши? – не поняла Нелька.

– Саши, с которым у вас роман.

Нелька оцепенела от ужаса. Такое чувство она уже испытывала один раз в жизни. Это произошло в тот момент, когда мамы не стало. Вот только что она еще дышала. Только что можно было на что‑то надеяться, но… Но даже надежда пока еще оставалась: вдруг ей просто показалось? Вдруг мама просто дышит теперь совсем неслышно? Ей не хотелось узнавать правду тогда. Вот она и сидела рядом, оцепенев, не чувствуя своего тела, рук, ног. И не желая ничего чувствовать.

Долго так сидела, пока не привыкла к мысли, что все – надежды больше нет никакой. Мамы нет. Она ушла. Надо жить теперь без надежды, без маминой любви…

Тут она вдруг вспомнила, что мама же как раз предупреждала: «Бойся, когда все слишком сладко, слишком хорошо… Не верь, когда все без сучка, без задоринки. Боком выйдет!»

И как это она забыла про этот пункт маминой жизненной программы?

Все помнила, а это забыла.

Расслабилась. От успехов голова кругом пошла…

Однако вдруг мелькнула надежда. Вдруг Неля все‑таки не так поняла эту несчастную женщину? Вдруг она просто сумасшедшая? А вот надо сейчас набрать Сашу и сказать, что рядом с ней, Нелькой, сидит его жена. И пусть Саша захохочет своим прекрасным открытым смехом.

И после этого можно будет встать и спокойно, с достоинством свалить. И никогда больше с психованными не соглашаться коммуницировать.

Но оцепенение не давало сделать даже такую простую вещь, как позвонить мужу Саше.

Сумасшедшая между тем собралась с силами и заговорила:

– Я сама не своя. Простите. Так вышло. Не знаю, что теперь будет. Саша уехал и взял случайно мой компьютер. У нас одинаковые. Он торопился, опаздывал и перепутал. А я открыла, мне почту свою надо было посмотреть. Ну а там… фото ваши с ним… Я почему‑то случайно кликнула на фото…

И там…

Женщина стала задыхаться. Не плакать, не всхлипывать, а именно задыхаться. Нелька знала, когда так бывает. Это случается, если слез больше не остается.

Знала она и о том, что за фото увидела женщина. Саша иногда фотографировал особые моменты их близости. Ему так хотелось, чтобы потом, когда они в разулке, смотреть и вспоминать, как это все у них происходило. Пока они не стали мужем и женой, Неля ему фотографировать не разрешала, чувствуя жгучий стыд. А потом стыд прошел… Да – стыд прошел, а фотки на приятную память остались. Они иногда даже вместе их разглядывали…

В общем, едва переводя дух, порой косноязычно и сбивчиво, но все‑таки поведала Марина обо всем, что узнала из Сашиных документов в лэп‑топе.

Там у Саши, помимо всего прочего, хранились и Нелькины письма с признаниями в любви к мужу, и ее график съемок, передвижений. Все адреса, телефоны…

И тут женщина Марина, по ее словам, совсем потеряла голову, бросила все на свете и полетела в Париж, чтобы попасть на этот вот фуршет, чтобы поговорить, объяснить.

– А как вы докажете, что жена – вы? – догадалась спросить Неля.

Женщина засуетилась, порылась в сумке и предъявила Сашин внутренний паспорт.

– Вот штамп о браке. Вот свидетельство о браке – посмотрите. А вот в моем паспорте, видите, тут дети вписаны – это наши с Сашей дети. Видите, фамилия его, отчество…

Нелька смотрела внимательно. Она уже перестала быть разнеженной мягкой кошечкой. Она была той, прежней, одинокой и разумной сиротой, которой полагалось держать ухо востро.

Оказалось, что в браке Саша состоит 14 лет. В законном браке со штампом, который так унижает и убивает любовь.

Уже хорошо.

Детей Саша отковал немало. Четыре штуки.

Вот она где, гинекология‑то, скрывалась! Куда уж тут без нее!

О чем‑то очень хотелось спросить…

Мысль ускользала, но Нелька все же выхватила ее из недр памяти.

– А свекровь? Он говорил, что у него ревнивая мама…

– Свекровь – это свекровь. Вполне нормальная свекровь. Очень хорошая бабушка нашим детям. Она, кстати, с ними сейчас осталась. Я ж внезапно… Поднялась и полетела.

– А зачем вы летели? Что вы лично от меня в данном случае хотите? – жестко спросила Неля.

– Я… просто… прошу… пощадить. Там вы всюду пишете ему «муж»… Но у него дети… Они очень хорошие. Любят его. О себе не прошу. Я… Я давно чувствовала… Но дети… Как без него… Я не выживу…

Вот в это Нелька поверила. Эту паскудную тему она проходила на собственной шкуре. Когда папаша ее голимый свалил к своей козлодранке. Причем, что интересно, козлодранка не пожалела ни Нельку, ни уж тем более Нелькину маму. И мама действительно не выжила. Точь‑в‑точь как эта. Марина. Она уже и сейчас выглядит как нормальная доходяга, несмотря на свои дивные шмотки и аксессуары.

Нелька встряхнула головой и улыбнулась.

– Вы не волнуйтесь. От меня зла ни вам, ни детям вашим не будет. Живите со своим Сашей как сможете. Мы с ним больше не увидимся. Обещаю.

Женщина поверила.

В глазах ее, до этого пустых и мертвых, словно затеплился какой‑то живой огонек.

Нелька залпом допила кофе из чашечки и заметила кольцо на своей руке. Такое любимое, привычное кольцо…

Она стащила его с пальца и сунула в ладонь Марины.

– Вот. Отдайте ему. Это будет правильно. Он все поймет. Не рыпнется. И еще. Можете мне пообещать? Уничтожьте там, в его компе, все фото и письма мои. Это важно. Вам так будет спокойнее. И мне.

– Обещаю, – кивнула Марина. – Мы сейчас вместе…

Она выудила из сумки компьютер, включила его…

Все следы Нелькиного счастья исчезали на глазах.

К концу их тщательной работы и духа от прошлого не осталось.

Как не осталось в Нелькиной голове и малейшей мысли о том, что оно, это недавнее прошлое, числилось когда‑то счастливым.

В сухом остатке имелся лишь жгучий стыд и жуткая душевная боль.

Несколько свободных дней она пролежала дома, отключив все телефоны. Время принадлежало ей, заслуженное свободное время. Никому ничего не должна. Слез не было. Просто кусок в горло не лез. А если заставляла себя хоть что‑то проглотить, начиналась рвота.

Тошнилово полное…

Потом Неля отработала три недели, все как в ее распорядке изначально планировалось. После этого она так и так собиралась лететь в Москву.

И вот только тут, в Москве, она поведала о своем «замужестве» Сане.

Высказалась, выплакалась…

– Не хочу в Париж. Не смогу там. Все напоминает, все больно, – рыдала Нелька.

– Оставайся тут. Будешь у меня работать. Станешь моей правой рукой. Мы ж договаривались, – утешала Сана.

– Не смогу. По контракту еще год на них трубить должна.

Нелька плакала, Сана утешала… Время, мол, лечит…

К концу отпуска легче не стало. Вернее, с мыслью, что в ее жизни нет никакого мужа и никакой любви, Неля смирилась. Это она приняла. Умом. Но организм ее, видимо, поступил, как когда‑то материнский.

Нелька занемогла. Все у нее болело, живот, грудь, отекали руки и ноги, голова кружилась… Она и сама испугалась своего состояния. Умирать в ее планы никак не входило. К тому же в голове постоянно крутились мамины слова: «Жизнь твоя, тебе ее и беречь».

Требовалась консультация хорошего диагноста. Для начала стоило разобраться, где все‑таки гнездится непонятная болезнь.

Врача нашли.

Сана отправилась с Нелькой на прием. Запустила ту в кабинет и стала листать прошлогодний журнал мод из кипы на столике для пациентов.

Вдруг дверь кабинета приоткрылась и медсестра поманила Сану:

– Зайдите, пожалуйста, доктор просит.

Сана испуганно вошла. Она очень боялась какой‑нибудь жуткой болезни, которую сейчас объявит им доктор. Уж очень это было бы несправедливо. Нельку же и обманули, ей же теперь и болеть… Как все устроено в этом мире нечестно!

– Нашел я причину, – радостно объявил врач.

– Точно? – недоверчиво спросила Сана.

Руки у нее похолодели от грядущего известия.

– Абсолютно точно, мои дорогие! И хочу сказать, что лично себе желаю всегда обнаруживать именно такие причины недомогания у моих пациенток.

Он показал Сане результат УЗИ.

– Смотрите внимательно! Видите? Вот головка, вот глазик, ручки, ножки…

– Ребеночек! – завопила Птича. – Ура!!!!! У нас будет ребеночек!!!

Из‑за ширмы появилась одетая мрачная Нелька.

– Не будет никакого ребеночка, – жестко и решительно заявила она. – Я не хочу его ребеночка, всю эту гинекологию. Меня это разрушит. Изуродует. Мне не надо… Мне надо на аборт…

Ни доктор, ни Сана не подозревали, чьими словами говорит сейчас бедная Нелька.

Доктор, продолжая почему‑то смеяться, заявил:

– Уродоваться не хотите? Так аборт – это самое уродство и есть! Вот уж что уродует, так это аборт. Все естественное нарушается… Тоже мне – сохранение красоты… Кроме того, мамочка, никто вам аборт делать не станет. Это уголовщина уже. У вас срок к четвертому месяцу подходит… Все ваши проблемы – это токсикоз. Но в достаточно легкой форме. Да и он со дня на день пройдет, как сон. А через каких‑то пять с небольшим месяцев появится на свет чудо расчудесное. И будет вам счастье.

– Как это, к четырем месяцам? – не поверила Нелька.

– Ну а вы не обратили внимания на некоторые… нарушения цикла?

– Я думала, у меня от переживаний. У меня так случилось, когда мамы не стало, – смутилась Нелька.

– Я вас поздравляю! – торжественно заявил доктор. – И – радуйтесь. Настраивайтесь на счастье. Пусть ваше дитя чувствует, что его любят и ждут в этом мире.

Вот так на свет божий явилась Викуся. Другого имени и не предвиделось. Ведь Нелину маму звали Вика, Виктория.

Конечно, Сана стала крестной мамой. Она обещала всегда и во всем помогать и крестнице, и своей дорогой подруге Нелечке.

Работала, кстати, Неля до шести месяцев беременности. Удалось договориться, что прерывает она свои труды до исполнения ребенку двух месяцев.

Они давно с Саной решили, что потом найдут надежную няню, которая станет работать под неусыпным надзором старшей подруги, если Нельке придется улетать по работе.

Рожать она твердо решила в Москве. Тут ей было не так одиноко. И тут ничто не напоминало о том, что она когда‑то называла своим счастьем.

И все опять устроилось как по писаному.

Роды прошли гладко. Ребенок получился крепкий, спокойный, улыбчивый.

И все бы хорошо, но всплыла так и не решенная проблема с той самой комнатой в коммуналке, половина которой по документам принадлежала Неле, а половина числилась за папашей.

С отцом Нелька не виделась, не созванивалась. Исправно оплачивала свою долю платежей за комнату, подумывая, что когда‑нибудь дойдут руки, она оформит все на отца. С глаз долой, из сердца вон. Ей не хотелось быть ничем связанной с предателем. Именно так, после истории с Сашей, она мысленно называла двух главных мужчин своей жизни: собственного отца и отца ее любимой дочурки.

И тут вмешался случай. Случаи имеют свойство вмешиваться в самые неподходящие моменты. К ним не подготовишься, не подстелешь соломку…

Получила Нелька свидетельство о рождении Викуси и отправилась ее прописывать. Ей надо было все сделать поскорее, чтобы потом вписать дитя в свой загранпаспорт и иметь возможность спокойно путешествовать с дочкой, когда это понадобится по работе.

Пришла в паспортный стол. Подала все бумаги. Рядом с паспортисткой ошивался какой‑то «мистер полисмен», как про себя называла бывших ментов Неля. И вот этот мистер стал очень пристально смотреть на молодую мамашу, подавать какие‑то игривые реплики, хмыкать.

Ей и в голову не пришло, что господин полицейский старается привлечь ее внимание. Не до того ей было, право слово. А ему – как раз до того. И даже очень.

Когда она собралась уходить, он подскочил к двери.

– А я ваш участковый, – представился он гордо.

И увязался за ней, прямо до подъезда дошел. Стал про дочку спрашивать, когда родилась, почему Викторией назвали, кто папа.

Неля почти все вопросы пропускала мимо ушей, торопилась к ребенку.

– Может, в кино сходим? – предложил вдруг участковый у самой двери ее подъезда.

– Какое же кино, что вы? – искренне удивилась молодая мать. – У меня еле‑еле получилось время сейчас найти и договориться, с кем ребенка оставить.

– Ну смотри, тебе жить, – нехорошо отозвался полицейский и ушел.

В тот же вечер ей позвонил отец. А ведь он не знал ни адреса ее, ни, соответственно, телефона.

– Здравствуй, дочка, – просто, словно они всего пару часов назад расстались, начал папаша. – С прибавлением!

– Да, – отозвалась Неля. – И что дальше?

Ей противно было говорить. Но важным показалось выяснить, откуда и зачем появился вдруг родитель. Собственно, зачем – понятно и так. Главное – как нашел.

– А тут о тебе твой участковый рассказал.

Он тебя в паспортном столе увидел. Фамилию твою узнал, со мной сопоставил. Мир тесен, дочка.

Он же моей жены младший брат.

Нельку аж затошнило от этой новости. Ей захотелось немедленно бросить все и бежать куда глаза глядят.

Не зря захотелось.

– Давай решим вопрос с комнатой, – строго сказал папаша. – Ты в трехкомнатной, оказывается, обитаешь, а у отца и комнаты целой нет.

Нелька от этого подлого тона даже забыла, что собиралась переписывать эту несчастную комнату на папашу.

– А какое отношение ты вообще имел к маминой комнате? Ты у нее заселился, она тебя кормила‑поила, ты паразитировал столько лет… А потом ушел… маму сгубил… И тебе этого мало?

Нелю душила злоба.

Папаша спокойно выслушал и сказал:

– Это после того, что я для тебя сделал, паскуда, ты права еще качаешь? Да надо было тебя тогда в детдом спровадить. И комната вся была бы за мной! И в загранку отпускать тебя нельзя было. Пусть бы сидела тут, в клоповнике своем.

– Что еще скажешь? – прервала его Нелька. – Комнату делить будем, понял? Половина мне, половина – подавись – тебе. По суду. И дело не со мной иметь будешь, а с адвокатом.

– А вот зря ты так. Шурин точно сказал: уж больно ты много о себе думаешь. А ведь он может, если захочет, так сделать, что ты, голуба‑душа, на зону пойдешь. А ребенок твой – под опеку мою, родного деда, попадет. А ты его до совершеннолетия и не увидишь… И захочешь потом комнату отдать, да не нужна она мне будет. В твоей трехкомнатной заживу. А тебя на порог не пущу.

Нелька слушала голос отца, который будто бы, как когда‑то, в счастливом ее детстве, рассказывал страшную сказку. Но при этом она прекрасно понимала, что он не сказку поведать звонит. И сейчас отец излагает ей четкий план действий по захвату ее квартиры. И план этот подробно обсужден с этим самым отцовым шурином, участковым…

Она нашла в себе силы посулить папаше несколько достаточно неприятных перспектив его настоящей и загробной жизни, бросила трубку и застыла в ужасе.

Вполне понятно, что против участкового она была почти бессильна. Тот мог при желании устроить ей целую кучу провокаций.

Она заставила себя успокоиться и решила, что главное – получить свидетельство о рождении Викуси со штампом о прописке, оформить ее в свой загранпаспорт и убраться восвоясь из родных краев подобру‑поздорову.

Надо было продержаться. Попросту выстоять все это время, такое короткое, если счет твоей жизни не идет на секунды.

И еще ей стало понятно, что даже если она сейчас и передаст свою часть комнаты отцу, тот от дочери уже в любом случае не отстанет. Будет тянуть дальше и дальше. Ишь ведь, что собрался! Ребенка она не увидит…

Они обсудили все с Саной. Вместе решили, что отступать нельзя. Наняли адвоката.

Когда Неля шла в паспортный стол забирать Викусино свидетельство с пропиской, участковый был тут как тут. Словно ее ждал.

Она забрала бумаги, и он снова потащился за ней.

– Вот ты зря целку‑невидимку из себя строишь. Думаешь, ты вся такая цаца, а я быдло. А разницы никакой. Я тебя опущу, жалеть будешь, что следы мои не целовала.

– Почему вы мне угрожаете? – спросила Неля, стараясь выглядеть спокойной.

– А чтоб свое место знала, – ответил участковый. – Вот придут к тебе вскоре работники правопорядка и обнаружат в твоем дому – что хочешь? Хочешь траву? – Это один срок. А хочешь – партию героина в особо крупных размерах? – Это уже другой срок. Но ребенка – точно говорю – не увидишь. Отсидишь потом по полной. Вернешься старой, беззубой каргой. А все потому, что вежливости тебя не научили. Поняла?

– Поняла, – коротко ответила Неля.

Она действительно поняла все и окончательно. Поняла, что предела подлости человеческой на ее удивительной родине не существует. Отнимут, растопчут, заглотят и не подавятся. Уничтожат ни за понюшку табаку. Просто так, в угоду своему смрадному нутру.

Еще она поняла, что с хищниками нельзя обращаться как с домашними любимцами…

Много чего поняла. И главное: надо было спасаться. Любой ценой. Исчезать из поля зрения папаши, шурина‑участкового… Причем решительно и немедленно.

Дома она действовала очень четко и разумно. Позвонила Сане и попросилась пожить в той самой квартире дедушки‑бабушки, где останавливалась, когда комнату ее занял отец.

Потом она собралась: детские вещи, свои вещи, документы – все самое необходимое. Сана заехала за ней ночью. Так они решили. Участковый не будет сутками дежурить у ее подъезда. В эту ночь уж вряд ли нагрянет.

На своей машине Неля отправиться не решилась. А вдруг он выследит?

Перебрались. И правильно сделали, как оказалось!

На следующий вечер Нельке позвонил сосед. У них на площадке находилось три квартиры. Одна принадлежала Неле, а две – многодетной соседской семье. Папа, мама и шесть детей. Отец – крепкий бизнесовый мужик, мать, естественно, домохозяйка и ребята в возрасте от шестнадцати и до двух. Семья Нельку порой даже подкармливала, опекала. Свои люди. Хорошие.

Вот многодетный отец и позвонил.

– Нель, чего происходит? Ты в курсе, что на тебя охота идет?

– Нет, – на всякий случай осторожно соврала Нелька.

– Представь, только домой вошел, ужинать собрались, руки стою мою. В дверь звонят. Моя открывает. Там участковый с двумя бабами. Сколько раз я ей говорил: не открывай никому и никогда. У нас у всех ключи. Кому надо – заранее позвонят. Остальные не существуют. Открыла. Короче, участковый спрашивает, где, мол, ты… Из двенадцатой квартиры женщина где, у которой ребенок новорожденный… Нам инспекцию провести… Из комиссии по делам несовершеннолетних. Ну, тут я вышел. Почему, спрашиваю, мы должны знать, где она. Уехала, должно быть. Нам дела нет. Это я так специально сказал, чтоб отвязались, раз уж моя сдуру открыла.

– Они ушли? – спросила Неля, просто чтоб что‑то спросить.

Ей было просто жутко.

– Нет, ты слушай дальше, что творят, сволочи. Тут мой младший Кирюха выкатывается. Без памперса и босой. Он наловчился с себя памперсы снимать. Не нравятся ему. Ну, выскочил. Бабы эти, которые с участковым, оживились. Мы, говорят, вашу семью сейчас проинспектируем, раз уж пришли. Ребенок, мол, у вас босой, неухоженый, без присмотра бегает. Давайте‑ка проверим вашу обстановку. Так, говорю, с какой это стати и кто вы такие, чтоб проверять. Показывают документы: из комиссии по делам несовершеннолетних, КДН. Мы, говорят, за нерадивыми мамашами наблюдаем, как они с детьми обращаются. Я, кстати, весь разговор на телефон стал записывать. Уж очень странно все поворачиваться начало. Участковый бабам этим своим говорит, мол, этих оставь в покое. Мне ту надо добить. Чтоб знала. А бабы заупрямились. Той нету, давай тут посмотрим. Понял я, что сейчас вымогать будут. Видят же, что квартира небедная, все хорошо, бабла срубить можно, если за нервные окончания подергать родителей. Короче. Я с ними разобрался… Запись разговора участкового, который эту самую КДН на тебя науськивал, у меня есть. Но ты лучше тут не появляйся. Ему очень в твою квартиру хотелось. Как будто забыл там что.

– Я знаю, что ему хотелось. Он мне наркотики подбросить обещал. Открытым текстом. За то, что морду от него ворочу.

– Ну видишь. Я все так и просек. Ты сюда ни ногой. Они же упорные. Я их племя знаю. Прицепятся, шакалы…

Как ни странно, Нельке после этого разговора почему‑то полегчало. Она поверила в свои силы и в собственное чувство опасности. Она поняла, что может и должна прислушиваться к ощущениям. Они не подведут.

Подержаться надо было всего ничего: пару недель до отлета на съемки, потом пару недель Сана обещала побыть с Викусей на даче. Потом требовалось время на формальности, связанные с выездом дочки за рубеж. Дела с отцом она поручит адвокату. Квартиру придется тоже продать и купить в другом районе.

Потом Неля размечталась: хорошо бы фамилию сменить. Исчезнуть из всех списков… Ей ужасно захотелось выйти замуж. По‑настоящему. Чтоб рядом был нормальный простой человек. Не урод и не красавец. Не выдумщик утех и праздников. Просто человек, готовый поддержать. И который рад, что она рядом. Наверное, такого уже не встретить. Тем более она не одна… С ребенком… Кому они могут быть нужны…

Она договорилась, что Сана заедет за ними, заберет Викусю и отправится с ней на дачу. Нельке на следующий день предстоял полет в Париж.

Они как раз обсуждали всякие мелкие детали по телефону, вдруг Неля услышала мужской невнятный злобный возглас, шум, звуки, которым она даже верить боялась…

Неужели Санин муж?.. Неужели он…

Нелька и думать страшилась о том, что там происходит. Она только поняла, что должна срочно действовать. Ей надо добраться до Саны. А там видно будет. Она засунула Викусю в рюкзачок, схватила сумку, ключи от своей машины, так и оставшейся стоять во дворе ее дома на «Белорусской», поймала такси, въехала на нем в собственный двор. Велела остановиться у своего автомобиля, переложила Викусю в детскую перевозку, закрепленную на заднем сиденье.

Об участковом она даже не вспомнила. Ей требовалось срочно спасать своего единственного друга – Сану. А все остальное: все ее страхи, все предположения, все его угрозы – это потом. Сейчас главное – Сана.

Неля быстро добралась до дома подруги и позвонила снизу по домофону. Терпеливо слушала долгие гудки. Наконец Сана отозвалась.

– Алло, – слабым голосом проговорила она.

– Сана, я внизу, я за тобой! – как о чем‑то само собой разумеющемся крикнула Неля.

– Я… спускаюсь, – тихо отозвалась подруга.

Она спустилась сама.

Она могла идти.

Об остальном лучше не думать. Все пройдет. Все будет хорошо. Они выдержат. А что остается?

Сана упрямо сказала, что планы их не меняются. Что на даче все ее синяки заживут в сто раз быстрее. Свежий воздух… И с Викусей она справится. Ничего. Ей не впервой за младенцами ухаживать.

Неля отвезла их на дачу. Захватила с собой собственный багаж. Переночевала, убедилась, что Сана почти в порядке, и уехала в аэропорт рано утром, решив, что оставит машину на стоянке. Еще лучше: прилетит – и сразу к своим.

И вполне Сана и Викуся справились. Вполне.

Только иногда повторяла про себя Сана заветную фразу: «Скорей бы Нелька приехала…»