Ты за все ответишь, гад!

Женька весь вечер думал, что же он‑то сам может поделать.

Догадки лезли в голову одна страшнее другой.

Убил этот гад свою жену или нет?

Если не убил, где она?

Обычно ее можно было найти в интернетном поиске. Набрал имя и фамилию, выбрал новости на последние 24 часа и – пожалуйста: вот интервью, вот презентация, вот фото, вот упоминание о ней.

А тут – вообще ничего! Ни слова!

Он даже решился, позвонил в ее офис, представился журналистом.

– У нее отпуск, – ответили. – Свяжитесь с ней по электронной почте.

Отпуск – это уже обнадеживало. Ну, могла же она и вправду поехать куда‑то отдохнуть?

Он бы принял эту версию с чистой совестью, если бы не видел своими глазами, что этот гад творил с ней тогда. Она же и пропала именно после этого.

Как тут не волноваться?

Он даже написал Сабине Мухиной сообщение в Фейсбук, попросился в друзья… Просто в надежде, что она ответит. Уже даже если предложение о дружбе отклонит – и то весть от нее будет.

Но она ничего не отвечала.

Отпуск?

Хорошо бы – отпуск. Лишь бы так…

Гад поорал, побесновался и, похоже, свалил из дому. Вдруг тело перепрятывать поехал? Хотя вряд ли… Он нарядный был, переоделся, как на праздник.

Может, она в больнице? И этот поехал навещать?..

Нет‑нет… Чего б он тогда орал там, у себя…

Женька засел у окна, ожидая возвращения убийцы. То, что муж Сабины – убийца, он почти не сомневался.

Почему‑то ему казалось очень важным дождаться возвращения этого подонка, чтобы потом окончательно решить, что же предпринять.

Он отлучался только воды попить да в тубзик. Есть не хотелось – жара.

Как всегда, когда что‑то его сильно напрягало, Женька взялся за книгу. Были у него любимые книги, от которых спокойнее становилось на душе. Сейчас рука сама вытянула с полки «Карлсона».

Вот оказался бы у него друг Карлсон… они бы устроили этому уроду. Обосрался бы – кроме шуток.

Женька увлекся своими мыслями о том, как залетели бы они с Карлсоном в окно к гаду. Правда, у того стеклопакеты. Трудно попасть будет. Ничего. Они взяли бы по молотку. У бати замечательный набор инструментов. Они взяли бы оттуда по молотку и вломились бы к сволочуге. Карлсон парил бы над его головой и орал бы: «Говори, гад, где тело твоей жены?»

Интересно, на каком языке вопил бы Карлсон? Ну, ладно, пусть на своем родном, шведском. Можно и перевести. Так бы они ему мозги полоскали в два голоса: по‑шведски и по‑русски. Еще страшнее.

Женьке стало смешно. Он даже есть захотел и принялся прикидывать, успеет ли отбежать к холодильнику, схватить кусок колбасы, булку и вернуться на свой наблюдательный пункт?

А если как раз в этот миг тот вернется? Пройдет через гостиную, и все. И ожидание впустую.

Однако голод все же взял свое.

Женька, как пантера – в три прыжка, – достиг цели, уцепил колбасу, хлеб и нож, вернулся на свой наблюдательный пункт.

Нет, конечно, ничего он не упустил. Две секунды туда и обратно.

Он принялся нарезать колбасу, хлеб. Сооружал бутерброды. Книжка про Карлсона стоймя стояла на подоконнике, не заслоняя главного: вида на противоположное окно.

Его испугал резкий звонок во входную дверь.

Ну, кто там еще?

– Жень, Кот опять пришел, забирай, – послышался голос соседки.

Ну да. Кот. Котяра чумовой. Творит чего захочет. Личность сильная, видите ли.

Женька открыл дверь и впустил Кота. Тот, входя, пихнул дверь лапой, чтоб пошире ему было.

– Пришел, я на балконе цветы поливала, – пояснила соседка. – Сел. Сидит. Сидел‑сидел, потом говорит: «Все, выпускай, нагостился».

– Спасибо, теть Маш, я побегу. У меня там колбаса. Он, наверное, из‑за колбасы пришел, – заторопился Женька.

– Да мне‑то что. Пусть приходит. У нас дружба, всегда рада.

Кто не знает Женькиного Кота, обязательно решит, что соседка‑пенсионерка умом тронутая. Ишь, как выражается: «Кот сидел, а потом и говорит…»

А вот кто знает, все поймет правильно.

Кот говорит. Молча, не раскрывая рта, или пасти – как правильнее сказать?

Как он это делает – вопрос, конечно, интересный. Но не главный. Потому что в разговоре главное – что?

Взаимопонимание!

А оно у Кота с собеседником устанавливается просто фантастическое.

Кот появился у них крохотным котенком.

Женька с мамой тащили в дом сумки из «Ашана». Вышли из лифта – у их двери сидит жалкое дрожащее существо. Вернее, не так. Тело его дрожало, но непреклонная воля проступала с первой секунды знакомства.

– Ой ты, маленький, что ты тут делаешь, бедненький? – склонилась над малюткой Женькина мать.

– Вас жду, – ответил Кот, – ну чего стоите, открывайте!

Кот толкнул тощей котеночьей лапой их дверь и даже «мяу» не сказал. Зачем мяу‑то? Он же по‑человечески к ним обращался и все, что надо, вполне понятно велел!

– Он что? У нас жить собрался? – неуверенно обратилась мать к сыну.

– Ну, видишь же сама, – ответил Женька, четко понимая, что решение Кота окончательное и никаким обжалованиям не подлежит.

Они открыли дверь. Кот (всем сразу стало понятно, что зовут его Кот и никак иначе) вошел первым, обернулся на хозяев и сказал:

– Ну, чего встали? Жрать собираетесь давать или что?

– Он кушать хочет, – прокомментировала мама жалостливо.

– Пойдем, молока тебе дам, – предложил Женька.

– Наконец‑то, – вздохнул Кот.

Так и сложились их семейные отношения.

Главным человеком в жизни Кота стал тот, кто первый понял, чего ему надо. То есть – Евгений.

Второе место разделили мать и отец. К ним Кот относился ровно, вежливо, но несколько отстраненно. Правда, если у кого из родителей что болело, он без разговоров запрыгивал на больное место и лежал на нем, пока не становилось легче.

Поначалу у неопытных родителей имели место попытки стряхнуть с себя неумную животину, поскольку и так тошно, отстань. Но Кот плевать хотел на чужую глупость. Он врачевал. И даже не считал нужным вступать в пререкания.

Довольно быстро (даже странно) родители сообразили, что после лежания Кота на больном месте происходит облегчение с последующим исцелением. Поэтому Кот мог беспрепятственно и без всяких там лишних слов залезть на голову к тому, у кого она в данный момент болела, лечь воротником вокруг шеи, если шею продуло, обвиться вокруг горла, если начиналась ангина…

Кота зауважали. О любви можно не говорить – полюбили его, можно сказать, с первого взгляда, еще хлипким котенком. Но любовь без уважения – чувство зыбкое и проходящее. Не очень надежное. В лучшем случае такому любимому грозит «покровительства позор».

А вот любить и уважать – это дело серьезное. Ну а Кот и был серьезным, основательным существом.

Он очень быстро и незаметно вымахал, став крупным, самостоятельным и всепонимающим членом семьи.

И вот, что интересно: он, похоже, решил, что судьбой ему определено жить при Женьке. Скажем, Кот любил дачу. Ну, он там мышковал, охотился, хотя никогда пойманную дичь не жрал: приносил отцу с матерью – пусть, мол, сами решают, как поступать с добычей. Еще он почему‑то любил сидеть на крыше дачного дома у печной трубы. Садился – солидный такой, аккуратный, ростом чуть не с эту самую трубу, и смотрел на звезды. Часами так сидел и смотрел. Такая у него шла личная жизнь.

Но на свою любимую дачу Кот соглашался ездить только с Женькой. Едет Женька – едет Кот. Женька остается – Кота ни за что не уговоришь ехать.

Опять же – настаивать не стали: Коту виднее.

И родителям почему‑то делалось спокойно, когда сын оставался в московской квартире с котярой. Мистика – но они почему‑то верили в сверхъестественные способности Кота, хотя, кроме целительства и телепатических разговоров, Кот больше никаких способностей не проявлял.

Некую симпатию испытывал Кот к соседке. Весной и летом он обычно ловко забирался к ней на балкон, граничивший с балконом его хозяев, и некоторое время наблюдал за тем, как она ухаживает за цветочками: поливает, удобряет. Слушая задушевные разговоры тети Маши с цветами, Кот принимался урчать, показывая тем самым, что голос женщины ему приятен и действует на него расслябляюще.

Наслушавшись тети‑Машиных причитаний над растениями, Кот вставал и говорил беззвучно:

– Ладно, пойду я…

Уходил он всегда через входную дверь. И поскольку отпирать‑запирать замки было не его заботой, тетя Маша обязательно препровождала гостя в его законное жилище.

Женька, говоря соседке про Кота и колбасу, мягко выражаясь, лукавил.

Это был просто предлог, чтобы распрощаться побыстрее и занять место у подоконника.

Никакую колбасу Кот не стал бы есть даже под страхом смертной казни. Нюхал, презрительно морщился, иногда даже плевался… И чтоб это взять в рот и проглотить… Да вы что?

Именно так и выглядел сейчас Кот, развалившийся на Женькином диване, как самый главный босс во вселенной.

– Что ты делаешь? Зачем жрешь эту гадость? – спросил Кот у Женьки, схватившего бутерброд.

– Лежишь, и лежи, – ответил Женька вслух и чуть не подавился, закашлялся.

Кот тревожно приподнялся, готовясь, видимо, исцелять.

– Лежи, лежи, – успокоил его Женька. – Ничего со мной не случилось. Тошно просто жить на этом свете. Кругом одни сволочи.

Окно, за которым он столько времени наблюдал, казалось пустым и безжизненным.

– Слышь, Кот, по‑моему, вот там вот – глянь, пожалуйста, один подонок убил свою жену. И я не знаю, что мне делать вообще.

Кот почему‑то развалился на спине, лапы врозь и зажмурился.

Как тапка меховая.

И ни слова.

– И чего? Замолчал? Тебя не колышет?

Кот всхрапнул.

– Ну, ясное дело. Нагулялся. Цветочков нанюхался. Тебе по фиг мои проблемы.

Как бы там ни было, в присутствии Кота грустить не получалось.

Женька успокоился, доел свои бутерброды, посидел еще у окна, положив голову на подоконник. Наверняка сегодня уже ничего больше не произойдет. И лучше всего улечься рядом с котярой и заснуть.

Он встал со своего насиженного стула и потянулся. Все! На сегодня хватит. Насмотрелся. Свалил куда‑то муженек. Надо действительно завалиться и уснуть.

И вдруг…

Вот почему все долгожданное происходит именно вдруг? В самый последний момент? Когда уже и надежды нет?

Вдруг самый яркий свет зажегся в гостиной Сабины Мухиной.

– Ничего себе! – поразился Женька.

В гостиную вошли двое.

Неужели Сабина? Вернулась к гаду и простила?

Идут в обнимку. Муженек нетвердым шагом. Жена его ведет…

Голубки…

Хотя – стоп! Стоп! Какая там жена?

Козел не с женой домой вернулся! Поддатый и с чужой бабой!

Они начали целоваться, лизаться, как в самой гадской киношке.

Женькина видеокамера работала. Он стоял у окна, в темноте короткой летней ночи и плакал. Сам не знал, почему. Просто – тоска вцепилась в сердце.

– Какое же кругом б‑дство! – сказал Женька окну.

Кот слез с дивана, подошел к другу и легко вспрыгнул на подоконник.

– Посмотри, – сказал Коту Женька, – вот нелюди.

– Да ну их, – отказался Кот. – Зачем туда глядишь? Ты чё? Я ж с тобой. Цени.

Женька гладил теплого Кота и успокаивался.

Голая баба за окном старательно ублажала подлого мужика. Красивая, конечно, ничего не скажешь. Понятно, почему ей при свете хотелось – чтоб этот тварюга оценил. Но тот, похоже, ничего спьяну не замечал.

И тут Женьке показалось, что у голой бабы в руке что‑то зажато. Вроде она такая вся самозабвенная, страстная, со снесенной от урагана чувств крышей… А в руке у нее вроде как телефон… Она снимает процесс!!!

Вот это да!

Женька сразу догадался, что девка хочет потом вещдоки мужику предъявить, если тот примется отказываться, что забыл, что не было ничего…

Он аж рассмеялся. Вот, кто друг другу пара! Этот убийца и баба‑шантажистка. Явная же сука‑шантажистка…

Кот, почувствовав, что настроение друга поднялось, спрыгнул с подоконника и снова залез на диван.

– Шел бы ты спать, – сказал Кот.

– Сейчас‑сейчас, – пообещал Женька.

Он просматривал свою видеозапись.

– Тьфу! Ну и пакость! Но теперь он его, гада, припрет к стенке. Теперь понятно, что у него и мотив был для убийства жены. Неужели он все‑таки убил?.. Лучше бы нет…

Женька пообещал себе, что, если Сабина окажется жива‑здорова, он пойдет в храм и закажет благодарственный молебен.

А еще – передаст ей все материалы, которые он собрал. И про избиение, и про измену. Пусть сама решает. Если вдруг забыла и простила, пусть еще разок посмотрит, как ее ногами пинают… Лежачего не бьют… Как же! Всех бьют! И лежачего, и лежачую… Вот какая жизнь пошла…

…Все записалось – лучше не бывает. Он досмотрел, как баба одевалась, как что‑то говорила, нежно улыбаясь, вот последний прощальный взмах…

…Исчезла…

Да! Настоящая профессионалка. Оделась, стала вновь такая чистая, непорочная. Воплощение порядочности и высокой нравственности.

Можно было подумать, что она недотрога. С такими и заговорить‑то страшновато бывает. Ну, да, все как в анекдоте получается: «У порядочной женщины каждый мужчина – первый».

Женька вновь посмотрел, что там делает этот так называемый муж.

Этот так и лежал на диване со спущенными штанами. Расслабился, видно, на славу.

И тут на Женьку накатило. Подонок наслаждается жизнью по полной программе, а жена его…

Он быстро включил скайп и, пристально глядя на все еще освещенное окно, набрал номер, который помнил наизусть. Пошли длинные гудки.

Женьке все было видно. Вот герой‑любовник стал озираться, услышав звонок телефона, вот, подхватив одной рукой брюки, взял другой рукой телефон, попутно глядя, чей номер высветится.

Ха! Номер! Женька потому по скайпу и звонил, чтобы на дисплее обозначилось: «Номер скрыт».

– Але! Я слушаю! – раздался хриплый голос.

– Признавайся, куда дел тело жены! – крикнул Женька угрожающе. – Ты за все ответишь, гад!

– Але! – завыл явно испуганнный собеседник. – Але! Кто это?

Но Женька отключился.

Теперь действительно пора было спать. Он твердо знал, что ему делать утром.