Габриэлла

Когда примерно год назад на горизонте нарисовалась однокурсница Наташка – то есть не Наташка, а Габриэлла, никак она не переучится ее по‑новому называть, – разговоры их так или иначе затрагивали приватные темы. Сана на всякий случай домой ее не приглашала, чтоб у Славика не появился компромат на ее очередную знакомую. Та по глупости сболтнет что‑то о себе, не подозревая, что идет прямая трансляция, что она, так сказать, в прямом эфире…

А потом разговоров на всю оставшуюся жизнь.

Встречались они чаще всего на нейтральной территории.

Габриэлла болтала о себе охотно, ничего не скрывая, порой с удивительной бесстыжей простотой описывая свои любовные похождения, качество которых определялось не степенью влюбленности в своего спутника жизни на данном отрезке времени, а мерой его участия в построении ее материального благополучия.

О последнем своем замечательном дядечке она говорила с придыханием и горестными вздохами. Придыхания относились к его финансовой мощи, а горестные вздохи – к тому, что он почему‑то не принимает ее всерьез как творческую личность, хотя пару раз помогал устраивать ее выставки с роскошными презентациями.

А ведь о ней так горячо отзывается пресса! Картины – да, пока не продаются. Но нужна дальнейшая раскрутка. Небольшая, но массированная. Растяжки на улицах, баннеры…

Она заикнулась о своей заветной мечте обычно внимательному к ее нуждам влюбленному дядечке‑проказнику, а он почему‑то отказался, говорит, тебе сколько ни дай, все будет мало. Квартиру, мол, тебе обеспечил – угомонись на время хотя бы…

Потом было еще несколько неприятных моментов, связанных именно с этим дядечкой.

Ну, расклад такой.

Он довольно страшный внешне. И – мало этого – уже и не дядечка, а, если быть честной до конца, практически дедулька. Ему шестьдесят семь годков стукнуло. Но ведет себя совершенно как тридцатилетний мачо, бегает по утрам наперегонки с собакой лабрадором, внимательно смотрит на девчонок – ни одной юбки не пропускает, – при этом крепко женат.

И на ком? Практически на такой же старушке‑побегушке. Шестьдесят пять ей. У них там дети, внуки взрослые, чуть ли не правнуки затеваются… И выглядит эта его властительница дум вполне как положено безнадежной бабке. Ну, ладно, ну не на шестьдесят пять, а на пятьдесят пять. Большая, что ли, разница?

В связи с этим вопрос: почему он продолжает жить со своей замшелой старушенцией?

Позорится только перед людьми.

Вот Габриэлла как‑то ему и тонко намекнула, что, мол, неплохо бы было наконец‑то развестись со своей «избушкой на курьих ножках» и жениться на ней, перспективной молодой художнице. Она собой прибавит целый ряд положительных штрихов к его портрету и, так сказать, озарит его дни лучами своей юности.

Кстати, о юности. Мимоходом.

Наташка, которой было уже за тридцать (выражаясь щадяще и мягко), немножечко стала дергаться из‑за своего возраста. Потому что дяденьки любят именно юных.

Самое ценное – твоя начальная стадия существования в фазе «молодая, прекрасная, востребованная». Но на первых порах кажется, что все это внимание, все эти ухаживания, влечение к тебе, твоя манящая внешность, твоя умиляющая дядечек наивность и нерастраченность – все это будет длиться и длиться, долго‑долго, без конца.

И так хорошо получать подарки со всех сторон только за то, что ты вот такая уродилась, прекрасная и желанная!

Она, конечно, изо всех сил старалась оставаться желанной и цветущей, так что часть средств всегда в обязательном порядке шла у нее на основательный уход за собой. Выглядела пока сногсшибательно. Свежая и милая, как маленький морской ветерок.

А дальше что?

Дядечкам она о возрасте своем не сообщала – это еще зачем? Вернее, нет. Сообщала, конечно, но, бывало, сбавляла себе лет десять – двенадцать. А то и – было как‑то раз – на целых пятнадцать лет себе меньше дала. Сказала, девятнадцать ей. И номер прошел! Главное, глаза понаивнее распахивать, улыбаться глуповато, всему удивляться и щебетать тоненьким голоском.

Но этот номер с враньем проходит до той поры, пока не требуется твой паспорт. И тут уж сбавляй не сбавляй, выгляди не выгляди – не поможет ничего.

Цена твоя упадет резко и безвозвратно.

Естественно, если находишь причину своих проблем, ее надо немедленно устранять, уничтожать на корню.

Она так и поступила.

Нет‑нет, конечно, она не сожгла, не порвала и не утопила разоблачающую ее паспортину. Зачем? Есть вполне пристойные, законные и несложные способы.

Она просто пошла, написала заявление и поменяла паспорт. Да! Так можно! Сделала себе приличный возраст – двадцать три года. Имя тоже поменяла. Что это: Наташка, Наташка… Так в Турции этих наших семечек лузганых называют – Наташя… Иды са мной, Наташя, карашё будыт…

Она решила, что для художницы гораздо достойнее звучит «Габриэлла». Ведь хорошо, да? И запоминается сразу.

Из знакомых прежних лет никого рядом почти и не осталось.

Никто не выдаст. То, что Сабинка не выдаст, это юная художница и так знала… Нюхом чуяла, кто на что способен.

Так вот…

Она паспорт решилась поменять в тот ключевой и судьбоносный момент, когда ее роскошный дядечка как раз пообещал ей квартиру.

Еще между ними было все «сладко с перчиком». Волшебство, смех и взаимные удовольствия. И вот он повел ее как бы невзначай посмотреть на одно пустующее помещение. Сказал, что выкупил, а с ней по ремонту собирается посоветоваться.

Наташка все‑все смекнула сразу. Сообразила, что это он хочет ей преподнести сюрприз на День всех влюбленных. Прям вот так вот почувствовала. Да, собственно, что чувствовать, когда она всех своих дядечек, вступая в отношения, нежно, как хороший мастер скрипку, настраивала на внимание к собственной персоне, на почитание особых дат в ее жизни. И помимо дня рождения, именин, счастливого дня их первой встречи с очередным дядечкой, Нового года, Рождества, особо почитался День 14 февраля. Это ж их день! Любящих и трепещущих сердец! Именно в этот день так ждала юная дева реальных доказательств любви к себе. А как иначе‑то?

Ну а тут как раз и было такое безвременье… Новый год прошел. И Старый Новый год тоже. Он ее и завез перед рестораном просто так, невзначай глянуть на свое новое приобретение. И она делала вид, что все именно полностью ненароком и невзначай.

Ходила, разглядывала, оценивала, хвалила. Держалась с достоинством, спокойно, равнодушно даже.

Он спрашивал, как она считает, делать ли перепланировку, какие лучше настелить полы, как оформить ванну… Ну, типа, советовался как с художницей… Полагался на ее вкус.

Она советовала старательно, задушевно, понимая, что – тьфу‑тьфу‑тьфу – себе же и готовит вожделенное гнездышко.

Но сердце ее при этом билось как сумасшедшее.

– Паспорт! Он обязательно под благовидным предлогом попросит паспорт! И тогда станет ясно с возрастом… – вот что подсказывало сердце, стуча уже у самых висков.

Откладывать было некуда! Или квартира и дальнейшее продолжение отношений с возможным впоследствии вступлением в законный брак (раз пошла такая пьянка с квартирой, значит, дядечка к ней прикипел) – или вообще ничего!

Такие конкретные дядечки ложь девичью не прощают. Особенно с возрастом. Еще бы. Он ловит особый кайф, думая, что рядом с ним взрослеет чуть ли не Лолита набоковская, а рядом… ладно, замнем.

Естественно, на следующий день она спозаранку рванула в соответствующее учреждение, ничего не пожалела, щедро подмазала всех, кого могла, и в рекордно короткие сроки получила новенький документ! И в нем уже значился ее честный возраст и приличное имя Габриэлла.

Вот как делаются дела!

И расчет ее оказался вернее некуда!

Едва успела она взять доказательство своей юности и неизношенности в трясущиеся от счастья руки, как буквально через день дядечка попросил ее паспорт.

– Зачем? – глубоко недоумевая, спрашивала Габриэлла, копаясь в сумочке в поисках документа.

– Потом узнаешь, – отвечал ее богатей, любуясь обликом своей милой девочки, наивной глупышки.

Ну, и в положенный день, как раз когда все влюбленные дарили друг дружке эти идиотские красные сердечки, от которых не знаешь потом как избавиться, он вложил Габриэлле в руки красивую папочку с дарственной на ее имя и ключики от квартирки, где все было сделано именно так, как она недавно и советовала.

Успел! В рекордно короткие сроки! Вот ведь как! Она торопилась с паспортом, а он с квартиркой! Вот и доставили себе взаимную радость!

Ой, как она вопила! Как прыгала! Как даже плакала от счастья, выражая молодой неукротимый восторг таким совершенно неожиданным и щедрым подарком!

Как он хохотал, заражаясь ее непосредственностью и энергией!

– Задушишь, Натка, хватит, ладно!

Он что? Не заметил, что она теперь Габриэлла? То есть – не теперь, а по паспорту – Габриэлла…

Видать, нет. Скорее всего – отдал ее паспорт референту‑секретарю, а тот уж все и оформлял.

Ну и пусть «Наташа». Он так привык. А паспорт новый все равно не зря. Вот если бы там возраст был другой, тут же хозяину настучали бы…

Так что вот как она, юность эта треклятая, дается! В муках!

А потом этого несравненного дядечку она упустила! Такого редкостного дядечку упустила – простить себе не может!

Зарвалась – что говорить! Расслабилась и перестала реальность ощущать. Незачем было ей затевать тему развода с его престарелой Бабой Ягой. Да еще так неуклюже у нее вышло в тот раз…

Она в разговоре именно на возраст его жены напирала, что, мол, оглянись – кто теперь с такими остается? У всех достойные молодые красавицы… Что о тебе люди подумают?

А он ни с того ни с сего взъерепенился.

Говорит:

– Да она одна миллион таких, как ты, стоит. Ей от меня я нужен. И я свою девочку (так и сказал о бабке – девочку!) со школы как полюбил, так и люблю. И она меня похоронит, а не все вы, слепни полевые, которым я только и хорош, пока из меня кровь можно сосать.

Нормально! А чего ж гужуешься со слепнями?

Вот зря она разговор продолжила, зря!

Надо было извиниться и потупить глазки. И хорошо бы, еще слезки чтоб потекли… А она чего‑то завелась… Магнитная буря в тот день была, Габриэлла потом в новостях увидела.

И он ей объяснил очень доходчиво, что со слепнями, мухами и пиявками гужуется ради обмена энергиями. И только. Причем за энергообмен платит каждой такой пиявке щедро и по полной. Но это совсем не означает, что слепень или пиявка получают право голоса и возможность покушаться на самое святое и дорогое, что у него есть.

Оттрахал ее напоследок и свалил.

Вполне красиво свалил – кинул ей денег солидную пачку на столик в прихожей.

И эта пачка Наташку как раз очень сильно напугала.

Она спросила:

– Зачем столько?

– На первое время…

Вот что он сказал!

И дверь за собой захлопнул. И все!

Все ясно… Больше он не появлялся.

Свободна. Переступила сдуру дозволенную границу – и свободна.

Ладно. Сама идиотка.

Теперь снова надо искать богатого мужика.

Но у нее позиции – высший класс.

Квартира.

Машина.

Перспективная молодая художница, ярко заявившая о себе.

И просто молодая!

Совсем молодая – двадцатилеточка!

– Ты только меня не выдавай, – попросила Наташка Птичу, – своему‑то не говори, что мы вместе учились, ладно?

– Нет, конечно, – уверила та сокурсницу. – Зачем мне?

Она и так бы ни за что Славику не сказала про Наташку. Муж вечно попрекал ее подругами. Говорил, что все они гулящие, шалавы, продажные твари… Много чего говорил. Поэтому, естественно, ничего она ему не сообщала, во избежание лишних упреков.

Сказала, что один и тот же вуз закончили. И что Габриэлла – художница. Перспективная вроде бы. Вот и все.

Габриэлла довольно часто названивала, звала поболтать, посидеть где‑нибудь вместе. Получалось редко. А если получалось встретиться на чашку кофе, все раговоры юной девы сводились к подробностям охоты на богатых мужиков и к расспросам о Саниной личной жизни.

– А твой как? Довольна ты? – жадно спрашивала Габриэлла.

– Да, – уверенно произносила Сана.

– А чего детей у вас нет до сих пор? Он не хочет?

– Он очень хочет. Очень!

– А что ж? Ты не можешь?

– Врачи говорят, все в порядке, могу.

– А что ж тогда?

– Ну, еще, значит, не время.

– Чего ждете‑то? Смотри, уведут у тебя твоего мужика! Не тяни!

«Уж не ты ли собралась уводить?» – подумала тогда Сана. И еще почему‑то даже вздохнула про себя: а вот бы и увела! Только не дождаться ей такого легкого решения нелегкой проблемы.

Но вот – как будто кто‑то свыше тогда велел ей – принялась Сана во всех подробностях описывать мужа, его любовь к порядку, его отношение к работе, его тонкий вкус… Вспоминала какие‑то приятные подробности из начального этапа их совместной жизни. Как он все‑все по дому делал сам, когда у нее пальцы на руке были сломаны. И как цветы слал – корзинами. И какие умеет делать подарки.

– Да у тебя мечта, а не мужик! – с нескрываемой жадной завистью сказала тогда Габриэлла.

– Ну да, мечта. Моя мечта, – согласилась с готовностью Птича.

Он и был ее мечтой.

За мечту она и выходила когда‑то замуж, не за реального человека по имени Ростислав, с его привычками, задатками, семейным опытом, а за свое собственное романтическое представление о нем.

А оказалась замужем не за мечтой.

И кто виноват?

Как это так получается? Вроде не на улице познакомились, не в паутине всемирной Сети… Вроде почти свой человек, на виду, можно особо не опасаться…

Проявилось потом… Когда очутилась в ловушке.

И что теперь делать, чтобы никто из ее близких не пострадал?

На что решиться?

Так Сабина думала еще до последнего страшного события. Сейчас она уже не спрашивает себя, что будет с кем‑то из родных. Сейчас она даже не боится. Ей надо, чтобы синячищи прошли и чтобы через день Нелька вернулась. И чтоб до этого не встретиться со Славиком. Да и потом… Только через адвокатов.

Все – с нее хватит. Совсем‑совсем.

Date: 2015-06-11; view: 293; Нарушение авторских прав