Глава 23. Илья Вересов и Кострома собирались возвращаться к своим

Илья Вересов и Кострома собирались возвращаться к своим. Они поднялись с рассветом и начали укладывать рюкзаки.

– Раз уж мы здесь, захватим кое‑какие продукты и лекарства, – сказал Илья. – Чтобы потом не спускаться за ними специально.

Саворский тяжело вздохнул.

– Тащить неохота…

– Все равно придется, – ответил Илья. – Так что пошли, заберем со склада свою тушенку, сахар и сухой спирт. Больше не донесем.

Завхоз базового лагеря, – здоровенный детина, с ног до головы обросший густыми черными волосами, – встретил их неприветливо.

– Вы бы еще в пять утра притащились, – ворчал он, зевая и натягивая ветровку. – Вторые сутки мечтаю выспаться, и ни черта.

– Ты чего не в духе? – добродушно поинтересовался Илья. – Дрыхнешь тут, как медведь в берлоге. А на дворе, между прочим, весна.

Погода и вправду стояла чудесная. Горные вершины, увенчанные коронами из снега и льда, сверкали на солнце. В неподвижной тишине утра они казались гигантскими спящими исполинами.

– Да, красота… – вяло согласился завхоз, шагая к складу.

Вересов и Кострома старались не отставать.

– Осторожнее, – предупредил завхоз, оборачиваясь к своим спутникам. – Я тут несколько капканов поставил… Глядите, не попадитесь. Наши‑то все знают, а вы вроде как новенькие.

– Капканы? – удивился Илья. – На кого это? Детина сердито махнул рукой:

– А! Черт его разберет! Повадился кто‑то консервы жрать. Спасу нет! Неделю назад прихожу – замок сорван, вокруг склада банки открытые валяются. Ребят позвал, они только плечами пожимают. Мол, ничего не видели, не слышали.

– А следы?

– Какие следы? – разозлился завхоз. – Снег тает, грязища кругом… все затоптано. Я пытался что‑то выяснять, расспрашивать. Никакого толку! Только переругались все. И на меня же обиделись. Ты, говорят, нас в воровстве подозреваешь. А что мне остается делать? Консервы‑то пропали…

Кострома вспомнил, как у них произошло примерно то же, но промолчал. Раз Вересов ничего не говорит, значит, так надо. Зачем лишний шум поднимать?

Илья же в это время подумал о Маркове. Уж не сам ли завхоз и раскурочил консервы? Если провести параллель…

– У нас тут некоторые умники галдеж подняли, – между тем продолжал завхоз. – Мол, это голуб‑яван решил нашими консервами полакомиться. Сразу засаду устроили, по горам бегали с биноклями, дежурили ночами. Смешно, ей‑богу!

– Почему смешно?

– Да где этот голуб‑яван? Кто его видел? Сказки одни… – Завхоз просто кипел от негодования. – Они снежного человека специально выдумали, чтобы все на него сваливать. Ладно. Я плюнул и решил забыть. А позавчера все повторилось. Ну, что тут скажешь? Я возле склада капканы и расставил. Не поленился в кишлак за ними съездить. Там один старый таджик их мастерит. Классный умелец. Если голуб‑яван попадется, ему мало не покажется.

Подошли к складу. Завхоз возился с замками, не переставая ворчать.

– Раньше у нас ничего запирать не принято было. Теперь приходится. Из‑за этих дурацких консервов всю ночь не спал.

– Сторожил, что ли? – засмеялся Вересов.

– Капканы ставил, – серьезно ответил завхоз. – На тропе, у подхода к лагерю. Чтобы надежно было.

Кострома присвистнул.

– Слава богу, мы раньше пришли, – сказал он. – А то бы попались вместо вашего голуб‑явана.

– Ага! – согласился завхоз и оглушительно захохотал. – Повезло вам, ребята!

Илья с Виталиком загрузили рюкзак продуктами и отправились обратно. Завхоз немного повеселел. Он громко болтал, развлекая своих спутников местными анекдотами и альпинистскими историями.

Кострома слушал, изредка смеялся. Вересов же углубился в свои мысли. Он так и не выяснил, как самородок оказался в рюкзаке Маркова. Если верить Гоше, то золото было найдено по дороге к временному лагерю. Где? Парень не помнит. Или говорит, что не помнит. Все выглядит более чем странно. Правда, Марков не проявил никакого интереса к судьбе своей находки. Ему, похоже, все равно…

Душераздирающий крик вырвал Илью из напряженных размышлений. Все трое остановились.

– Что это? – растерянно спросил завхоз. – Где это?

Крик повторился. Горное эхо подхватило его и обрушило вниз, в каменные расщелины.

– Голуб‑яван… – прошептал Кострома. – Бежим!

Завхоз так резво припустил в сторону, откуда раздались крики, что ребята еле поспевали за ним. Вересов на ходу сбросил рюкзак, чтобы легче было бежать.

Когда все трое выскочили на тропу, ведущую к лагерю, то увидели, что капкан дождался своей добычи. Это оказался не снежный человек, а самый обыкновенный, одетый в теплую куртку, шерстяную шапку и брюки. Он со стонами и криками пытался освободить свою зажатую капканом ногу.

– Батюшки мои! – всплеснул руками завхоз и бросился помогать. – Как же тебя угораздило? Откуда ты взялся, парень? С неба свалился?

– Вы что, с ума посходили? – вопил пострадавший. – Капканы на людей ставите? Маразматики чертовы! Идиоты! Придурки…

Что – то в его голосе и словах показалось Вересову смутно знакомым.

– Мы не на людей, – оправдывался завхоз, тщетно стараясь разжать железную пасть капкана. – Мы… голуб‑явана поймать хотели. Он у нас продукты воровать повадился.

Пострадавший, стиснув зубы, стонал. Его молодое загорелое лицо исказила гримаса боли.

– Ивы туда же! – выдохнул он. – Опять голуб‑яван. Везде одно и то же. Маразм!

– Жека! – радостно воскликнул Илья, хлопая парня по плечу. – Это ты? Какими судьбами? Я тебя искать собирался, а ты – вот он! Сам явился. Ха‑ха! Есть еще чудеса на белом свете!

Затуманенные болью глаза пострадавшего прояснились.

– Илюха? – узнал он Вересова. – Рад тебя видеть, чертяка! Помоги ногу вытащить.

– Сейчас…

Совместными усилиями капкан удалось разжать настолько, что нога освободилась.

– Ну и капканы у вас… – покачал головой Кострома. – Крепкие. Медвежьи, что ли?

Завхоз виновато потупился.

– Еще чего, – буркнул он. – Был бы медвежий, кости бы перебил. Я ж не изверг…

Ногу Голдина спасли сапог и толстый шерстяной носок. Обошлось испугом и ушибом.

– Ты чего так орал? – спросил его Вересов. – Переполошил всех.

– Больно же… – с облегчением улыбался пострадавший. – Ну, еще испугался. Я всю ночь шел, устал, как проклятый… Еле ноги волок. И тут вдруг… такое. Сам понимаешь. У меня аж кости захрустели. Думал, все, хана!

– Обопрись на меня, – предложил Вересов, подставляя ему плечо. – Пошли в медпункт. Может, перевязку сделать надо.

Прихрамывая, Голдин кое‑как поковылял к лагерю. Врач осмотрел ногу, наложил тугую повязку и сказал, что ничего страшного не случилось. Даже ходить не запретил.

– Убери ты свои капканы от греха подальше, – посоветовал Илья завхозу. – А то всех перекалечишь.

За чаем Женя рассказывал о жизни в общине.

– Я ведь как туда попал? Беда у меня случилась.

– Лилька бросила? – усмехнулся Вересов. – И ты решил покончить с собой?

Парень горько вздохнул.

– Примерно так. Если бы она меня просто бросила! А она… к негру сбежала. Представляешь? Тут меня и переклинило. Что ж это, думаю, творится? Хотел убить обоих. Потом себя…

– Почему не убил?

– Противно стало. Из‑за бабы жизни лишиться? Она того не стоит.

– Это верно.

Илья вспомнил свою Варвару, ее дергающееся от злости лицо, глаза, полные ненависти…

– Пить начал, – продолжал Голдин. – На «колеса» чуть не подсел. Мамаша сутками рыдала, в церковь бегала, батюшку домой приводила. Святой водой меня обрызгивала. Опостылело мне все. На фига мне этот маразм? – думаю. – Повеситься, что ли, как Серега Есенин? Я ведь тоже стихи писал… Такая тоска навалилась, Илюха! Невмоготу мне стало. Если бы не Криш…

– Кто такой Криш?

– Дружок мой бывший. В армии вместе служили. Ну, а после дембеля разъехались, кто куда. Вдруг является. Он, оказывается, нигде не работал, перебивался случайными деньгами. То у одного перехватит, то у другого. Год прожил у кришнаитов, на дармовых харчах. Потом дальше подался. Нашел в Москве гуру, пристроился к нему в ученики.

– Какого гуру?

– Нангавана…

– Он что, японец?

Женя сокрушенно вздохнул.

– Какой японец? Русский… такой же, как мы с тобой. Имя он себе сам присвоил. Есть имена мирские, а есть духовные. Понимаешь?

Вересов кивнул. Чего только на белом свете не бывает?

– И как дружок тебе мозги запудрил? – удивился Илья.

– Сам не пойму. Хотя… мне тогда все равно было. Я бы куда угодно поехал, лишь бы тоску заглушить. Он предложил отправиться на Памир, в общину. Нангаван якобы настоящий просветленный, с Высшим Разумом общается. Ну, я сдуру и согласился. Все лучше, чем в петлю‑то…

– Что ж ты меня не дождался? – спросил Вересов. – Я бы тебя с собой взял, в горы. Они любую тоску вылечат.

Голдин долго смотрел на мокрые от тающего снега скалы.

– Знаешь, Илья, когда не хочешь выздоравливать… никто тебе не поможет. Не могу я жизнь любить! Обманула она меня. Жизнь – такая же стерва, как моя Лилька! Ничего хорошего в ней нет. Один маразм.

– Ты решил уйти из общины?

Женя кивнул.

– Да. Возвращаюсь в Москву.

– Что делать будешь?

– Не знаю… Но в общине я едва не чокнулся. Чего мне больше всего хотелось в последние дни – так это передушить всех к чертовой матери! Достали! И вообще… жутко мне стало. Будто что‑то нависло… темное, гнетущее… Вот я и убежал.

– А чем ваш гуру занимается? Сидит в позе лотоса и мантры поет?

Голдин задумался.

– Я пытался понять, да так и не смог. Он ходит на какую‑то Священную Гору, куда больше никому доступа нет. Вроде бы с Высшими Силами разговаривает.

– И ты веришь? – усмехнулся Илья.

– Там во что угодно поверишь…