Община гуру Нангавана

Все шраваки с нетерпением ждали возвращения Длинного.

– Куда это он запропастился? – недовольно ворчал Криш. – Его только за смертью посылать.

Учителя беспокоило настроение в общине. Шраваки были раздраженными, по любому поводу вспыхивали злые споры.

– Не говори так, – остановил он Криша. – Разве ты желаешь зла брату своему?

– Какой он мне брат? – вспыхнул тот. – Тамбовский волк ему брат! Сначала заставил всех нас без соли сидеть, теперь и вовсе сдымил!

– Как ты смеешь грубить Учителю? – возмутился Хаким. Будучи восточным человеком, он не мог смириться с неуважением к старшему. – Ты невежда и хам. Нам следовало бы выставить тебя вон отсюда.

– Заткнись, святоша! – забыв о смирении, гаркнул Криш.

Хаким насупился и отошел в сторону. Он уселся по‑турецки на своем топчане и уткнулся в сборник восточной поэзии, всем своим видом демонстрируя нежелание связываться с таким неотесанным чурбаном, как Криш. Омар Хайям успокаивал Хакима лучше любой медитации. Признаться, медитация и пение мантр стали действовать ему на нервы. Он с трудом заставлял себя высиживать положенное время, чувствуя, как с каждым разом внутри него нарастает протест.

– Может быть, все гораздо проще? – саркастически произнес Женя Голдин. – Витек отключил свой ум, погрузился в трансцендентный слой мирового сознания и… вознесся? Мы его тут зря дожидаемся, парни. Он не вернется.

Воцарилась неприятная тишина. Первым ее нарушил бывший поклонник бога Кришны.

– То есть как это «вознесся»? – подпрыгнул он. – Как это «вознесся»?! Ты что, думаешь, он действительно смылся? Удрал?! А мы тут сидим голодные и ждем, пока он принесет нам соли? Я больше не могу питаться пресными кашами! Я не лошадь, чтобы овес жрать!

Тщедушный Криш так распалился, что его обычно бледное лицо покрылось красными пятнами.

– «Вознесся» – это по‑христиански значит преставился, – вмешался толстяк Белкин. – Умер. Понимаешь?

Он был самым невозмутимым из всех учеников Нангавана.

– Как это умер? – взвизгнул Криш. – Ты, Белыч, сбрендил, что ли?

– Ну почему же? – степенно возразил толстяк, не переставая жевать. Он постоянно носил в кармане горсть орехов, до которых был великий охотник. – Если Витек отключил ум, то запросто мог в пропасть свалиться, например. Горы – не аллеи парка. Здесь на каждом шагу можно преставиться.

– Может, его голуб‑яван задрал? – подал голос из своего угла Хаким. – Я слышал, они тут водятся.

Голдин, который совсем было скис, встрепенулся.

– Что еще за «яван» такой? – спросил он, оживляясь. – Зверь?

– Снежный человек, – равнодушно отозвался Белкин. – Он пострашнее зверя будет. Хищник, одним словом. С виду похож на неандертальца, только весь покрыт длиннющей шерстью. Знаешь, какие у него зубищи?

– Брешешь, – ухмыльнулся новенький. – Разводишь меня, да?

Нангаван наблюдал за перепалкой без особых эмоций. Гораздо сильнее его волновало другое. С кем он заключил сделку той злополучной ночью, когда решил отправиться на Гору? С Высшими Силами или с самим дьяволом? Золотой самородок, спрятанный в матрац, жег его, как уголек из преисподней.

Появление бестолкового Витька положило конец бессмысленной ссоре.

– Длинный! – ахнул Криш. – Где тебя черти носили?

Витек никак не мог отдышаться. Он еле ноги донес до общины. Со стуком бросив на пол мешок с солью, парень опустился рядом с ним на корточки и закрыл глаза.

– Мы думали, ты вознесся, – важно заявил толстяк, бросая в рот очередной орех. – Хотели панихиду служить.

Белкин целый год проучился в духовной семинарии. Он собирался стать священником, как его отец. Но строгая дисциплина, кропотливое изучение церковных книг, посты и соблюдение всех христианских канонов оказались ему не по силам. Он решил, что пойдет другим путем. В конце концов, важен не процесс, а результат.

Так Белкин познакомился сначала с йогами, потом попробовал себя в среде последователей Рериха и Блаватской. Это тоже пришлось не по нутру добродушному, жизнерадостному толстяку, который не любил углубляться в сложности и постигать хитросплетения философской мысли. Однако и мирская деятельность не подходила Белкину. Он привык бить баклуши.

И тут судьба свела его с Нангаваном. Учитель произвел неизгладимое впечатление на толстяка. Когда Нангаван предложил ему пожить в общине, в горах Памира, Белкин пришел в восторг. Он представил себя великим Старцем, обретающим бессмертие в Гималаях. Действительность оказалась несколько иной. Но Белкин не расстраивался. Путь к бессмертию не должен быть легким! – считал он.

Длинный, которого заявление толстяка о панихиде повергло в шок, наконец пришел в себя.

– Ну, ты даешь, Белыч! – завопил он, дико вращая глазами. – Отправили меня к черту на кулички, да еще насмехаются! Я чуть ноги себе не поломал в этих проклятых горах! Чуть шею не свернул! Я… чудом не замерз! На мое счастье, люди хорошие встретились, не дали пропасть. А вам… все равно. Сразу панихиду служить! Это только и умеете! Если хотите знать… я очки забыл. Вот… Брел, как слепой…

Он едва не заплакал, так ему стало жаль себя.

– Не надо было соль рассыпать, – невозмутимо парировал Белкин. – Не пришлось бы к строителям топать. От дурной головы ногам покоя нет. И очки тебя никто не просил забывать.

– Вот‑вот, – присоединился к толстяку новенький. – Ты, Витек, ум почаще включай, тогда будет меньше проблем. Не дорос ты, видать, до Мирового Сознания. Поэтому пользуйся пока обыкновенным, человеческим. Во избежание неприятностей.

Тут в разговор вступил Криш, помешав Длинному выпустить очередную возмущенную тираду.

– Ого! Сколько работяги соли отвалили! – сказал он, взвешивая в руках мешок. – Теперь нам на все лето хватит.

– Это не работяги, – недовольно пробурчал Витек. – Я до них так и не добрался. Это альпинисты. У них большой лагерь внизу. Между прочим, Женя, они о тебе расспрашивали.

– Обо мне? – удивился новенький. – Ты ничего не путаешь?

– Нет. Так и спросили, нет ли у нас в общине Голдина. Ну… я и сказал, что есть.

– Кто спрашивал‑то? Откуда они меня знают? Длинный развел руками.

– Понятия не имею. Сам удивился не меньше твоего.

Новенький потерял интерес к разговору. Он отошел в сторону и задумался. Кто и зачем мог интересоваться его персоной? Уж не мать ли подала в розыск? С нее станется…

Остальные шраваки обступили Витька и наперебой задавали ему вопросы. Они скучали, а путешествие за солью было хоть маленьким, да приключением.

– Значит, ты до туннеля не дошел?

– Не‑а… – мотнул головой Длинный. – Сбился с дороги.

– А сколько альпинистов в лагере?

– Много… У них весело. И еды полно. Они меня супом из тушенки кормили. Вкусный, пальчики оближешь. Говорят, что к строителям какие‑то люди приехали, кино снимают.

– Настоящее кино?

– Ага. Про катастрофу в туннеле… Вот бы поглядеть!

– Что за катастрофа? – вмешался Нангаван, который до этого молча слушал.

– Взрыв! – с восторгом пустился в объяснения Витек. – Что – то там у них происходит… то ли диверсия, то ли… не знаю. В общем, туннель взрывается, рушится, горит. Дым коромыслом! Красота!

Учитель не разделил его радости.

– Ничего себе, красота! – возразил он. – Обвал, огонь, люди гибнут… Нехорошо.

– Зато интересно.

Нангаван промолчал. Он сам учил своих последователей иметь обо всем собственное мнение и теперь в полной мере пожинал плоды.

– Мне кажется, это добром не кончится, – важно заявил Белкин. – Мысли‑то материальны. Если в туннеле устроят мнимую катастрофу, это может повлечь за собой настоящую. И тогда…

Тощий Криш аж покраснел от возбуждения.

– Что ты выдумываешь? – завопил он. – Что ты все время каркаешь? Если бы все так рассуждали, то и кино бы не было. Начнешь снимать о войне – тут тебе и война. И про «Титаник» бы не снимали, и про самолеты, которые падают!

– И про извержение вулканов, и про инопланетян, и про «конец света», – с сарказмом продолжил Длинный. – Ни про что снимать нельзя. Все беды из‑за кино!

Но Белкин не сдавался.

– А вдруг это так и есть? – уперся он. – Откуда ты знаешь? Взять хотя бы террористов. Снимали, снимали про них разные фильмы ужасов. И что теперь? Этот ужас воплотился в жизни. Терроризм сошел с экранов и теперь бродит по планете. Только не в качестве призрака, а наяву.

– По‑вашему, всему виной кинематограф! – заключил Длинный, фыркая со смеху. – Как будто раньше войн не было. Или стихийных бедствий. Про потоп вон еще в Библии написано. А тогда никакого кино и в помине не существовало.

Женя Голдин очнулся от своих невеселых дум, вскочил.

– Маразм! – зло сказал он. – Какой же все это маразм! Я думал, только обычная жизнь – маразм, а она везде и всюду такая. Нигде не спрячешься. Ни в горах, ни под землей. Наверное, и на небе то же самое. Блин! Как же меня все достало!

Он с остервенением натянул на себя куртку и бросился вон из дома. Длинный опешил. Он явно не ожидал от новенького подобной вспышки бешенства.

– Эй, погоди… – хотел он остановить Голдина. – Ты куда? Вернись!

Нангаван испытывал чувство горького разочарования. Он так долго грезил о чуде, молил о нем, и вот… чудо будто бы свершилось. Как все странно получается. Он способен сотворить золото и не может утихомирить своих собственных учеников. Разве это то подлинное величие, о котором он мечтал?

Страх и сомнения вновь зашевелились в его сердце. Если бы на Священной Горе обитал Светлый Дух, разве он допустил бы такое? В общине должны царить гармония и любовь. А на самом деле…

– Оставь его, – печально сказал Нангаван Длинному. – Пусть идет. Каждый имеет право искать Истину там, где считает нужным.

В общине не могли уснуть до полуночи. Новенький так и не вернулся. Куда он отправился на ночь глядя, никто не знал.

– Не нравится мне все это, – ворчал Белкин. – Неспокойно здесь. Тревожно. Будто наблюдают за нами.

– Кто наблюдает? – испугался Криш. – Опять каркаешь?

– Мне тоже не по себе, – подтвердил молчун Яков. – И паренек этот, Женя, не зря психанул. Темные Силы мутят воду, направляют на нас негативную энергию.

– Давайте петь мантры! – с воодушевлением предложил Длинный. – Как иначе мы можем защитить себя?

Упоминание о Темных Силах окончательно испортило всем настроение.

Нангаван мучительно пытался понять, с кем же он вступил в соглашение минувшей ночью. Последние события заставляли предполагать худшее…