Глава тринадцатая. Черноимперский жрец Исуа Квил в книге «Нижние Реальности в свете теории игр» утверждал, что если представить каждую реальность

Черноимперский жрец Исуа Квил в книге «Нижние Реальности в свете теории игр» утверждал, что если представить каждую реальность, любой мир как определенную Игру Тва рца самого с собой, то Хаос и Порядок предстанут как возведенные в абсолют стратегии, предельные возможности ресурсов и поступков. Нижние Реальности тогда – не просто специфические измерения в структуре мироздания, а своеобразный Игрок со своими целями и задачами. Убоги и прочие порождения Нижних Реальностей не более чем пешки, используемые Игроком, а вера смертных и Истоки Сил – платежи. Равалон вообще предстает как кооперативная Игра с трансферабельной полезностью, ведущаяся между Игроком «Нижние Реальности» и Игроком «Небесный Град».

В Черной империи книгу Исуа Квила объявили еретической, а жреца приговорили к сожжению на костре. Конклав после долгого изучения книги запретил ее публикацию на сто лет – редкий случай, когда Великий Совет затронул не имеющего отношения к магии смертного. Дело было в том, что Исуа утверждал, что если Равалон и является Игрой, то Игрой с ненулевой суммой. Это означало, что победа одного Игрока не обязательно влечет за собой проигрыш другого. Если убоги победят, они займут Небесный Град, а боги падут в Нижнюю Реальность – и тогда начнется новая Игра. И так будет до тех пор, пока не появится фиктивный Игрок, который сможет обнулить счет и получить максимальный выигрыш. Таким Игроком Исуа посчитал смертных и заявил, что возможность фиктивного Игрока была давным‑давно просчитана Нижними Реальностями и Небесным Градом, и одна из их стратегий – стремление не дать появиться фиктивному Игроку. Однако Нижние Реальности представляют своего рода антистратегию Игры, хотя лишь формально, и этого может быть достаточно для возникновения фиктивного Игрока, если смертные решат не только поклоняться убогам, но и использовать их.

Использовать убогов – за такое Черная империя могла не только сжечь жреца, но и воскресить после этого, четвертовать, снова воскресить, повесить, воскресить, ввести яд, воскресить, отрубить голову, воскресить, повесить, воскресить и так далее. А суровое отношение Конклава объяснялось тем, что идеи Исуа напоминали переработанное учение Союза Совершенных Создателей Разума, запрещенное и проклятое. Тем не менее, так как Исуа рассматривал не одних лишь магов, а смертных в целом, через сто лет после первой публикации с произведением Квила смогли ознакомиться все желающие.

Одним из желающих был жрец Ангни Пламеносного, Тахид аль‑Арнами, постигающий таинства божественных откровений и желающий открыть в каждой религии принципы, объединяющие иноверцев, а не разделяющие их. Такие принципы он узрел в единении сознания верующего с сознанием бога, открывающем пространства Абсолютного Бытия. Он верил, что восходя от таба – материальной природы – и отказываясь от нафса – индивидуального «Я», раскрыв дел – сердце – и очистив рух – разум, погрузившись в хафи – глубинное сознание – и достигнув ахфы – сокровенного сознания, смертный узрит единство своей природы с божественной. Как писал Саах’ади Нурбахш:

Смертный, идущий на поводу страстей, Подобен ленивому крестьянину, У которого сорняки погубили урожай. Узри же сад, где пребывает божественное, И осознай, что нет в жизни иной цели.

И познает каждый, что нет разницы между человеком и дэвом, джинном и алиггоном, эльфом и орком, кобольдом и гномом, кендером и хоббитом, Бессмертным и смертным, что разница – лишь обман таба. Как писал На’Аттир Джурад:

Бродить в пыли и грязи день за днем, Блуждать во тьме И не видеть света. В том заключена суть материальной природы.

В это верил Тахид аль‑Арнами, прежде чем безжалостная Тиэсс‑но‑Карана напомнила, кто он такой на самом деле. Отринув постижение божественного через поклонение Ангни, Тахид стал изучать мистику, осваивая практики, дарующие не растворение сознания смертного в сознании Бессмертных, но делающие сознания равными. Тогда он и познакомился с теорией Исуа Квила, предоставляющей под его размышления о сути разума стройную концептуальную и математическую базу. Тахид аль‑Арнами создал мистическое учение, утверждающее, что Божественный Сверхразум, родивший из себя Равалон, в материальном плане распался на разум богов и разум смертных, и…

И – дальше как отрезало. Воспоминание закончилось. Тахид аль‑Арнами исчез, и Уолт Намина Ракура разжал кулаки. Хотелось облегченно вздохнуть, но тогда пришлось бы объясняться с наставником, а придумать какую‑нибудь удобоваримую ложь Уолт сейчас не мог.

Прошлое, пришедшее из предыдущих реинкарнаций, проказливым ребенком рылось в памяти. Прошлому из предыдущей жизни хотелось вытеснить прошлое жизни нынешней. Образы наплывали на образы, воспоминания грызлись с воспоминаниями, Тахид аль‑Арнами листал «Нижние Реальности в свете теории игр», а Уолт Намина Ракура созерцал Нижние Реальности, точнее, пытался созерцать, но разглядеть получалось немного.

Да ничего не получалось разглядеть, если уж на то пошло!

Пораженная Инфекцией территория, куда направились маги и Глюкцифен (остальные Разрушители из зала‑пентаграммы остались на приеме), являлась последней по возникновению зоной. По словам козлоголового, до заражения там жили работающие в Шахтах Хаоса Соратники, добывающие необходимый для пропитания убогов минерал – эребар.

– Это в Небесном Граде нектар и амброзия появляются на Полях Блаженства, по сути, из ничего. Наша пища добывается в сложных и опасных условиях. – Козлоголовый вздохнул с таким видом, будто не успел он родиться, а его уже послали в эти самые Шахты Хаоса вкалывать без перерывов на сон и еду.

Уолт, слушая убога краем уха, пытался рассмотреть пролетающие за прозрачной пленкой земли. Их новый транспорт совершенно отличался от угорра и представлял собой скорее костяк змеиной головы размерами с двухэтажный дом, покрытый упругим и бесцветным веществом, который обтекал конструкцию и придавал ей вид заключенной в хрусталь композиции. Такие любят делать карлы, слуги гномов, облекая различные предметы в кристаллические структуры Уолту во время практики в Вестистфальде доводилось видеть простые произведения, вроде меча в сферокристалле, и сложные, где каждая мелкая деталь покрывалась тончайшим кристаллическим слоем, вроде гордости всех карлов – Радужного Города. Огромный макет старинного альвийского селения, больше похожего на поляну расцветающих роз, чем на город, при солнечном освещении начинал играть всеми красками радуги, неуловимыми переходами постоянно меняя расцветку. Игра света завораживала, ее можно было созерцать часами. Многие путешественники и созерцали, не в силах отвести взгляд. Пятьсот лет назад королева Эльфляндии пыталась выкупить у Вестисгфальда творение карлов, но Подгорный царь отказался. Оскорбленная отказом королева объявила вестистфальдцам войну, которую, однако, не смогла выиграть: Заморские Острова не поддержали континентальных сородичей, а на помощь Подгорному Владыке поспешили отборные хирды и шарты Гебургии. Собратья вестистфальдских гномов были не прочь навести шороху в эльфийских лесах. И навели. Так навели, что Эльфляндия поспешила выплатить огромную репарацию Вестистфальду, упрашивая Подгорного царя поскорее отозвать войска союзников от Дворца Света и Волшебного Леса…

Гм, опять мысль ушла в сторону. А ведь всего‑то и размышлял о движущем их существе, которое Глюкцифен назвал тагорром. Родственник угорра, понятное дело. Транспорт, а для игр уже не предназначен. «Тагорры детям не игрушки», – с серьезной мордой заявил Глюкцифен, когда маги расселись возле правой «глазницы» убоговской креатуры, и реальность вокруг змеиного черепа превратилась в размытые линии, разделившиеся по двум плоскостям – оранжевую вверху и серую внизу. Скорость тагорра была немыслимой. Даже магическим зрением ничего не увидишь.

– В Олории верят, что убоги питаются душами, – сказала Эльза. Как и все, она сидела в удобном мягком кресле, украшенном по бокам драгоценными камнями, «выросшем» из тагорра, когда маги в сопровождении Глюкцифена поднялись в распахнувшую пасть «змею» по удобной, выползшей изо рта существа лестнице. Уолт сел рядом с Эльзой. Защита девушки – его первоочередная задача. Наставник будет разбираться с Инфекцией, а Уолт оберегать Эльзу. Гм. А потом, спустя века, о подвигах Джетуша Малауша Сабиирского станут слагать саги, а всяких там телохранителей и не вспомнят. Ну и ладно. К такой известности Уолт особо не стремился.

– А в Олории душами пробовали питаться? – поинтересовался Глюкцифен. Эльза смущенно покачала головой. – То‑то же. Не стоит магам верить во все, что выдумывают необразованные крестьяне. Впрочем, юная дева, расскажу вам о забавной придумке, которую измыслил один мой собрат. Доводилось ли вам слушать о «Черной книге Равалона»? Не доводилось? Впрочем, не виню вас, произведение это усилиями райтоглорвинов в Серединные земли не попало. Однако дело вот в чем. Ваши поэты, зовущие себя романтиками, придумали образ трагического убога, восставшего против пут Предназначения, налагаемых Тва рцом на своих тварей. Свобода, равенство, братство и прочая ересь. Ну мы быстренько подсуетились, послали муз, подкинули кому надо в головы художественных образов, и получилась «Черная книга Равалона». Это история о том, – Глюкцифен пустил слезу, – как первого Убога никто не понимал, все Бессмертные вокруг были твердолобые и кретины, а он любил Равалон и пытался его благоустроить, но ему мешали и мешали. А потом, когда он чуть не создал Золотой Век для смертных, но не по Замыслу Создателя, закоснелые в своей глупости боги побили его и заперли в Тартарараме. А Золотой Век так и не наступил. – Глюкцифен достал носовой платок из воздуха и тщательно высморкался. – Книжонка очень популярна в Светлых княжествах среди молодежи. Знали бы вы, сколько новых последователей после ее появления в продаже у нас появилось, сколько смертных заключили контракты с нами! Вот она – сила искусства!

Ар‑Тагифаль улыбнулась и покачала головой. Поддаваться на провокации Глюкцифена девушка больше не собиралась. Хорошо. А то вряд ли получится еще раз удачно воспользоваться опытом иной жизни.

Именно благодаря Эльзе Уолт понял, чьи воспоминания всплыли в его сознании. Ту восточную мудрость, рассказанную девушке, знал Тахид аль‑Арнами, а не Уолт Намина Ракура. Тахиду она нравилась, он любил повторять ее на проповедях и в частных беседах. Если уподобить сознание Тахида свитку, то слова о Едином и Единственном вписались в каждую строчку, став неотъемлемой частью писаний разума. Интересно, что сказал бы Тахид, искренне верующий в Божественный Сверхразум, называемый западными иноверпами Тва рцом, узнай, что в будущем перерождении станет чуть ли не атеистом, признающим в качестве Абсолюта лишь Перводвигатель? Наверное, улыбаясь, процитировал бы какого‑нибудь восточного мудреца вроде:

Твой разум не должен пасть В иллюзии материальной природы. Забери у нее все, заставь ее страдать И дай возвыситься душе.

Ну вот, еще одно воспоминание, которого только что не было. Хорошо, что всего лишь воспоминание. Гм. Пока всего лишь воспоминание.

– Все пострадавшие от Инфекции Соратники сейчас обитают в нижних этажах Цитадели моего Лорда, – горестно вздыхая, продолжил Глюкцифен, проигнорировав слова Эльзы. – Им тяжело. Они потеряли Искру, а для Бессмертного это много значит. Смертным не понять. Хотя, если кто и поймет, то, наверное, маг, которого лишили Локусов Души. Потерянное могущество, о котором не забыть. Власть, которую не вернуть. Сила, без которой ты просто не знаешь, как жить. Это малая часть чувств, которую переживают мои несчастные собратья. А еще – ощущение смерти. – Глюкцифен содрогнулся. – Я разговаривал с некоторыми… и я, Бессмертный, испугался смерти во время этого разговора.

«Неудивительно, ведь не знают боги и убоги объятии Печальной Жрицы. Души ваши лишь томятся в Бездне рядом с Тартарарамом, а не распадаются на части, подобно перерождающимся душам смертных».

Уолт бросил короткий взгляд на элхида. С того момента как маги разместились в таггоре, Цфик‑лай‑Тораг уже несколько раз озвучивал всем известные истины с видом как минимум пророка, возвещающего о скором приходе Тва рца и Судном Дне. Судя по тому что эльф со словами: «Клянусь Феаноаром, я уже и забыл, как это раздражает!» – после третьего откровения переместился от психомага к противоположной «глазнице», пренебрегая отсутствием кресла, подобное поведение являлось для эль‑элхида обычным.

– Как вам сказать… – Глюкцифен почесал затылок, достал из шерсти блоху размером с палец, внимательно осмотрел ее и засунул под мышку. – Мы, убоги и боги, рождаемся со знанием того, что бессмертны. Нет, мы, конечно, рождаемся не так, как вы, смертные, но в общем появляемся на свет в результате определенных событий. И мы с самого начала нашей жизни знаем – вокруг Онтос, который защитит нас на родной земле от чего угодно. Для нас это естественно. И вдруг наше естество просто исчезает. Пропадает раз и навсегда. И мы…

Глюкцифен замолчал, посмотрев в сторону. Уолт невольно проследил за его взглядом. Ничего необычного, просто белая кость тагорра. Зачем убог туда смотрит?

– Мы прибыли, – объявил козлоголовый и исчез.

Джетуш, всю дорогу болтавший с Фа Чоу Цзы о старых добрых временах, быстро поднялся, резко прервав разговор. Волшебнице это не понравилось, она нахмурилась и встала, недовольно звякнув вплетенными в волосы колокольчиками. Уолт, пока они ехали к зоне Инфекции, уловил вокруг колокольчиков сложные плетения заклятий. Наверняка что‑то вроде его колец, только намного сложнее и опаснее. О сырой магии Ракура имел смутные представления, она упоминалась в общем курсе магии, но боевыми магами Школы не использовалась. О нечистой магии и психомагии Магистр знал намного больше, хотя и они использовались частично. В целом боевая магия стремилась в первую очередь взять разрушающие и уничтожающие заклятия из каждого раздела волшебства и создать из них нечто новое. Как, например, Четырехфазки, перед которыми не может устоять ни один Стихийный Щит. Поэтому боевые маги разбираются во многих областях магии, но достигают высот в какой‑либо одной. Как, например, экселенц магии Земли Джетуш Малауш Сабиирский.

Верхняя часть тагорра поднялась, открыв взору чародеев вид на местность, больше всего похожую на долину, где были разбросаны разрезанные напополам друзы горного хрусталя. Вот только размер друз был соответствующим гигантомании Подземелья: каждая возвышалась метров на шесть над землей, растягиваясь в стороны на десять – пятнадцать метров. От минеральных громад в четыре стороны тянулись тени, создавая некое подобие креста. Эльф и элхид уже стояли возле ближайшей друзы и задумчиво ее осматривали.

Выбравшись наружу, Уолт отметил, что козлоголовый находится позади тагорра, опасливо поглядывая на цель их путешествия. Серая плоть Подземелья, приближаясь к долине, обращалась в слой, напоминающий янтарь. К образованному соприкосновением серого и янтарного рубежу убог не спешил приближаться. Уолт, подавая руку спускающейся из таггора Эльзе, внимательно следил за выгружающимися из задней части транспорта фуриями. В отличие от козлоголового, Продолжающие направлялись прямиком в долину. Вооруженные плетьми‑семихвостками с острозубыми черепами на концах и короткими копьями, мерно мерцающими на удивление не декарином, а октарином, фурии бесстрастно заходили в зону Инфекции. Впрочем, если бросить, допустим, секиру в горящий дом, то она не вылетит обратно, кипя от возмущения и ругая бессердечного хозяина. Вот и фурии – такие же секиры. Бросай сколько хочешь и куда хочешь. И не пикнут.

Легкое касание ауры заставило Ракуру обратить внимание на Джетуша. Наставник выразительно указал на глаза. Спохватившись, Уолт прибегнул к магическому зрению. Гм. Серебристая аура фурий гасла, стоило орудиям Архистратига ступить на янтарную землю. Уловить момент исчезновения ауры Уолт не успевал. Вот она есть – а вот ее уже нет. И на первый взгляд никаких воздействующих чар. Все настолько естественно, будто не аура исчезает, а подрезанный вором кошелек в темном многолюдном переулке.

– На твой место, Глюкцифен, я быть оставить нам один‑два для опыт. – Волшебница Фа встала рядом с Уолтом и Эльзой, раскрыв веер с резвящимися восточными драконами. Еще в тагорре Уолт понял, что это артефакт, сравнимый по воздействию с посохами Света эльфов Заморских Островов, известных своим древним и могучим волшебством. Наблюдая за фуриями, волшебница пару раз взмахнула веером. Уолт вздрогнул, почувствовав два сложнейших заклинания, которые магичка отправила следом за Продолжающими. Эльза с удивлением и восхищением посмотрела на Истребительницу Драконов. Она что, разобралась в структуре заклятий? Позор тебе, Уолт Намина Ракура. Стыд и позор. Как только вернетесь в Школу, надо сразу засесть за конспекты и основательно обновить знания.

…если вернетесь…

Тьфу. О таком и думать‑то не стоит.

– Для таких целей мой Лорд приготовил специальных слуг. – Продолжая настороженно поглядывать на долину, Глюкцифен похлопал по таггору. В боку змеиного черепа появилось овальное отверстие. «Портал в глубины адских бездн», – с усмешкой подумал Уолт. Хотя… Ведь они как раз уже в этих глубинах. По самое не хочу.

Из отверстия поползли огромные многоножки, покрытые декариновой слизью. Хватало одного взгляда, чтобы пожелать никогда больше ни смотреть в их сторону. Многоножки выглядели настолько гадко, что Уолт, повидавший в своей жизни много чего отвратительного, особенно во время посещения кафедры искаженной зоологии или преподавательских попоек, моментально поставил их на первое место среди всех омерзительных явлений, свидетелем которых когда‑либо являлся. Хирурги по сравнению с ними казались приятными во всех отношениях существами.

– Какие милый существа! – воскликнула Фа Чоу Цзы, с восторгом разглядывая многоножек.

Она серьезно?! У всех магов Востока такие эстетические вкусы, или только одна старая волшебница с причудами?! Да уж, Восточный Равалон, особенно Дальний – дело тонкое, странное и малопонятное для уроженцев Западного. Помнится, Конклав в свое время с трудом установил власть Номосов по рассветную сторону Великой гряды, и большая часть Орденов, прячущихся в тени и пытающихся противостоять Великому совету, обитает именно на Востоке.

– Эта слизь – особенная. – Глюкцифен набрал полную ладонь декариновой дряни, стекающей с многоножек. – Она впитает любые ваши чары и будет удерживать их действие вне зависимости от того, течет ли наша Сила по гаррухам или же исчезает. Варрунидей свел к минимуму свои чары, стараясь подстроиться под вашу магию, смертные. И поверьте моим словам: ему было нелегко.

«Говорят, Тварец, решив создать Вселенную, начал ограничивать Свое бесконечное совершенство, сжимая его до тех пор, пока не создал материю, где Его присутствие стремится к нулю. Маг Лорда Аваддана пытался поступить таким же образом?»

– Мне такое не ведомо. – Глюкцифен пожал плечами. – Я секретарь, а не чаротворец.

– Уолт, займись заклятиями Познания. Эльза, на тебе Понимание. Постарайтесь создать синергийные ряды. Потом введите их в этих… э‑э‑э…

– В гаррухов, – подсказал козлоголовый.

– В гаррухов. – Джетуш стоял возле серо‑янтарной границы, и Сила вокруг наставника воплощалась в пунктирные изумрудные линии, пронзающие дрожащий воздух, оставляя за собой нечто вроде изображения в искривленном зеркале. – Жду вас в зоне.

Наставник вступил в долину, и изумрудные линии потекли от Магистра во все стороны, вонзаясь в землю, окутывая друзы, формируя на поверхности и над ней Фигуры со сложными плетениями Рун. Земной маг подстраивал Локусы Души под Поле Сил и готовился к магическому анализу. А заодно встраивал боевые заклятия и заклинания в окружающую среду. Изучать и, в случае чего, воевать. Такова боевая магия. Таковы боевые маги.

Фа Чоу Цзы последовала за Джетушем. Внутри зоны к магам приблизились фурии. По распоряжению Аваддана как минимум один Продолжающий должен был сопровождать чародеев. Понятное дело, телохранители и соглядатаи в одном лице. Как только Уолт войдет в долину, за ним тенью потянется фурия. Избавился от конклавовца, получил Продолжающего. Гм, видимо, на этой неделе слежка предназначена Ракуре самой судьбой.

Ладно, хватит жалеть себя. Пора приниматься за работу.

– Буду отталкиваться от идиографики, а потом построю номотетику. – Уолт брезгливо посмотрел на ближайшую многоножку. «Материал», с которым предстояло работать, вызывал рвотные позывы, а не желание познать магические тайны. – Сделаю упор на категории.

– Тогда начну отталкиваться от частей. – Эльза, покусывая нижнюю губу, переводила взгляд с долины на многоножек и обратно. – Сосредоточусь на создании пред‑понимания.

– Тогда соединимся через категории отношений, ладно?

– Хотела предложить то же самое. Думаю, лучше всего воспользоваться субстанцией и принадлежностью.

– Думаю, потом стоит через категории модальностей перейти к интерпретации.

– Разве не лучше использовать категории качества?

– Нет, для идиографики не подойдет. Если бы номотетика, то другое дело. А так однозначно модальности.

Глюкцифен, почесывая голову, прислушивался к разговору Магистров. Удивление вольготно устроилось на лице убога, раздумывая, не превратиться ли в непонимание. Уолт бросил взгляд на козлоголового и подумал, что со стороны их разговор с Эльзой для непосвященных уже похож на магические словоплетения, за которыми должны последовать молнии с чистого неба или огненные реки, струящиеся по земле.

Наставник и Фа углубились в долину, скрывшись из виду за друзами вместе с сопровождающими их фуриями. Эльф блуждал возле серо‑янтарной границы, доставая из куртки серебряные звездочки и бросая их в землю по разные стороны рубежа; за Высокорожденным следовали трое Продолжающих. Элхид прислонился к одной из глыб с закрытыми глазами, щупальцами поглаживая кристаллическую громаду; эль‑элхида охраняли пятеро Младших убогов. Каждый маг создавал гносеологические и герменевтические заклятия в соответствии со специализацией.

– Готово, – сообщила Эльза. Перед девушкой в воздухе горела сложная диаграмма, состоящая из подвижных частей и знаков. Уолт кивнул. Его схема, построенная на постоянной трансформации Рун в Образы и обратно, требовала двух‑трех плетений Силы, чтобы стать законченной. Соединившись с вязью Эльзы, заклинание создаст модель, которая, если ее предельно усовершенствовать и дополнить, будет способна познать и понять Перводвигатель и его Метаформы. Проанализировать Тва рца, иными словами.

Магию не зря называют Великим Искусством. Оно способно на многое, даже на такое, что разум смертного боится себе представить. Магия позволяет смертным стать вровень с могучими силами мира и диктовать им свои условия. Магия может почти все.

Тахид коброй, расправляющей клобуки, шевельнулся в разуме, тихо прошептал:

Вступая в невидимый сад божественного, Помни, что рядом сад искаженного. Между этих двух садов Всегда ждет Я, Являющееся врагом истинной сущности.

Уолт проигнорировал чуждые воспоминания. Он решил еще в тагорре, что не стоит обращать на них внимания. Вполне может быть, что на него так воздействует Подземелье с потоком душ грешников и энергиями перерождения. Просто не стоит сдирать корку с зажившей раны. Чужая память должна остаться чужой – и по возращении в Равалон все придет в норму. Но если повреждена Тиэсс‑но‑Карана…

Даже если повреждена. Все равно не стоит трогать воспоминания предыдущей реинкарнации, чтобы не усугубить процесс разрушения Великого Заклинания, если он начался. И надеяться, безрассудно верить, что все обойдется.

Ничего другого ему не остается.

Глюкцифен, ковыряясь в носу, вертелся вокруг Магистров и глубокомысленно разглядывал диаграмму Эльзы и схему Уолта. Козлоголовому было интересно, но он сдерживал любопытство и не лез с вопросами.

– Закончил, – выдохнул Уолт, соединив последнюю ноэму с ментальным гиле.

– Соединяем. – Эльза взмахнула руками, создавая Жест, и диаграмма поплыла к схеме. Уолт пересчитал многоножек, с трудом сдерживая рвотные позывы. Мерзких тварей набралось тридцать штук. Они стояли на одном месте, иногда покачиваясь, и декариновая слизь при возникновении чар Познания и Понимания стала отсвечивать октарином, словно отзываясь на магию Магистров. Тридцать многоножек – двадцать девять копий заклинаний Уолта и Эльзы.

– Блокируется пятнадцатая Фигура, – не глядя, бросил Уолт, по дрожанию Локусов Души определив проблему. – Сейчас, редуцирую Fanah и Ulhu.

– Можно было обойтись, трансценденталии в пределах нормы.

– Лучше перестраховаться.

– Понимаю.

Схема и диаграмма кружили в воздухе, накладываясь друг на друга и порождая подобия своего объединения – струящиеся октарином с фиолетовыми прожилками модели Познания и Понимания, опускавшиеся в слизь многоножек. Погрузившись в гаррухов, заклинание отвердевало вместе со слизью, превращаясь в покрытый магическими росписями панцирь. Символы, Фигуры и Руны издавали тихое гудение, по кружевам магических знаков скользили золотистые искры. В зоне Инфекции эти чары развернутся в сложную систему, подвергающую подробному анализу мельчайшие частицы материи и энергии долины, и, возможно, найдут причины изменения Поля Сил убогов на Поле Сил смертных. А вполне так же возможно, не найдут, и тогда магам придется вручную разбирать эфирные колебания и строить теорию, объясняющую происшедшее. В идеале – объясняющую и исправляющую.

Гаррухи, в чьи тела вписалось заклинание, направились в долину, устремляясь к магам и расползаясь по зоне Инфекции. Чары Познания и Понимания окутали последнюю многоножку, и Уолт с облегчением отвернулся. Как же мерзко они выглядят!

– Весьма занятна ваша магия, смертные, – сказал одобрительно Глюкцифен. – Красочная. Многое может Варрунидей, но красотой его чары, увы, обделены.

Красочная, да уж. Например, Разъяренный Феникс – это очень красочно. Особенно для тех, против кого он направлен.

– Идем. – Уолт посмотрел на Эльзу. – Учитель ждет.

Последняя многоножка поползла за ними, следом за гаррухом последовали двое фурий. Оранжевое небо бесстрастно наблюдало за магами. Уолт уже отметил, что для Подземелья характерно не только полное отсутствие растительности, но и ветра, легкого, порывистого, тихого – какого угодно. Несмотря на приверженность Разрушителей Хаосу, на землях Основы Нижних Реальностей, которые довелось увидеть, наличествовало не так уж много изменчивых, диссипативных или иных, отражающих бурное становление, процессов. Разве что окрестности Цитадели Аваддана могли поразить, но и там скорее отображалось изменение тех или иных принципов определенной материальной формы, но не самого мира. Впрочем, Подземелье, по уверениям Глюкцифена, обширно, и видел Уолт только малую его часть. Может, где‑то здесь есть и земли с такой растительностью, что станет завидно Адским джунглям Равалона, и места с таким ветром, что туда побоятся сунуться Старшие Владыки воздушных элементалей. Все может быть. Особенно здесь, во владениях убогов.

Серо‑янтарная граница осталась позади. Войдя в долину, Уолт прислушался к Локусам, пытаясь уловить малейшие эфирные модификации. Эльза проверяла ауру на наличие изменений. Магистры переглянулись, и стало ясно без слов, что ни Ракура, ни ар‑Тагифаль ничего странного не обнаружили.

В этот миг все и началось.