Медовый месяц

Мы покинули замок в предрассветном сумраке, когда дядя Тео и гости еще спали. Оноре и Филипп намеревались сопровождать нас верхом для пущей уверенности, что маркиз не сбежит до той поры, пока не привезет меня в свое имение и не объявит хозяйкой своих владений, маркизой Пеллиссьер. Оноре взял с собой пару пистолетов, шпагу, охотничий нож, и, когда маркиз вежливо осведомился, не причинит ли такое обилие оружия вреда владельцу, бедный братец вспыхнул до корней волос.

Франсуаза собрала два сундука с одеждой, которая могла мне понадобиться во время путешествия и первое время в новом доме. Сундуки привязали у козлов[3], а с собой в карету я взяла только саквояж с самым необходимым.

На мне был костюм, сшитый специально для поездки в Баварию, в имение барона: бархатный зеленый дорожный костюм с черной отделкой. Жабо из нежнейших белоснежных кружев, особенно эффектное на фоне почти мужского кроя жакета, очень удачно, по крайней мере по заверениям портнихи, подчеркивало овал моего лица. Франсуаза причесала меня так, чтобы из‑под полей маленькой шляпки виднелись черные локоны.

Франсуаза умоляла Филиппа и Оноре разрешить ей поехать со мной.

– Это неслыханно, – говорила она, – чтобы молодая дама ехала без сопровождения женщины!

– Не печалься, Франсуаза, – отвечал Филипп. – Элиза пришлет за тобой, как только устроится на новом месте. Через неделю‑другую.

– Мы должны ехать очень быстро, – высокомерно добавил Оноре, – поэтому карета должна быть как можно легче. – Оноре выразительно глянул на внушительный зад Франсуазы. – Лишний груз нам ни к чему.

– На себя посмотри, мальчишка, – не осталась в долгу няня. – Уйди с глаз моих, а то не посмотрю, что ты уже вырос, и задам тебе хорошую трепку.

Я обняла няню.

– Франсуаза, ну почему я должна ехать с этой скотиной?

Нянюшка похлопала меня по плечу.

– То, что случилось, к лучшему, попомни мои слова. Ты не пожалеешь!

– Я уже жалею! Я не встречала еще никого, кого бы я так, так… – Подняв глаза, я увидела, что мой муж стоит в дверях, небрежно облокотясь о косяк. Перехватив мой взгляд, он насмешливо поклонился. – Я ненавижу его! – воскликнула я и сорвавшимся голосом добавила: – А он ненавидит меня.

Франсуаза хмыкнула.

– Разве? Он злится только потому, что мужчины предпочитают сами выбирать и время для женитьбы, и будущую жену. Но, будь уверена, ты ему понравишься, и он будет благодарить небо, что ему досталась такая жена. Ты самая красивая девушка во всей Франции, и, несмотря на вечные капризы, ты – добрейшая душа. Дай ему месяц, и он не променяет тебя на весь уголь Китая.

– Чай, Франсуаза, на весь чай Китая, – мягко поправила я.

– Элиза, поторопись, – нетерпеливо прикрикнул Оноре, натягивая поводья.

Маркиз открыл дверь кареты и протянул мне руку, чтобы помочь войти, но я демонстративно отстранилась. Устроившись на сиденье, я бросила последний взгляд на родной дом, ибо замок Лесконфлеров был единственным домом, который я знала. Тоска подступила к моему сердцу, но я приказала себе: «Соберись. Ты ничего не боишься, и он никогда не увидит твоих слез».

Карета тронулась. Искоса взглянув на маркиза, я увидела, что он дремлет. К лучшему, решила я. Мы не обменялись ни единым словом, даже не пожелали друг другу доброго утра, и я не собиралась нарушать молчание первой. Я буду молчать до конца нашего путешествия, дала я себе слово.

Словно чувствуя мой взгляд, маркиз улыбнулся одними кончиками губ. Должно быть, ему снится, говорила я себе, какая‑нибудь трактирщица или проститутка. Ничего, он скоро к ним вернется. Мне от него ничего не нужно.

Воспоминания прошлой ночи не оставляли меня, заставляя краснеть от злости. Господи, с каким желанием раскрылась я навстречу его умелым поцелуям, я буквально молила его взять меня! Я не могла забыть, какое наслаждение доставили мне те мгновения. Мужчина, способный довести женщину до такого бесстыдства, должно быть, не кто иной, как сам дьявол, оправдала я себя наконец и потрясла головой, словно чтобы избавиться от мучительных воспоминаний.

Спящий, он казался совсем безобидным и вовсе не похожим на дьявола. Правильные и мужественные черты его лица, жесткие и резко очерченные даже во сне, не несли печати порока или зла. Он был красив и силен. Неожиданно я поняла, что любуюсь этим лицом. Мне нравились волевой подбородок, форма его ушей и то, как они прижаты к голове. Честное слово, маркиз оказался самым красивым мужчиной из тех, кого я встречала в жизни.

Вероятно, он не любит жабо и шейные платки, думала я, глядя на открытый ворот его рубашки. Его одежда была проста, он не носил перстней, и, если бы не прекрасный крой и дорогая ткань, его можно было бы принять за крестьянина.

– Если вы уже удовлетворили свое любопытство, мадемуазель, пардон, мадам, – он приоткрыл один глаз, – я попросил бы вас переключить ваше драгоценное внимание на что‑нибудь другое и дать мне вздремнуть.

– Если вам не спится, я тут ни при чем! – фыркнула я.

– Нет, при чем. Жар, исходящий от этих горячих глазок, очень даже меня согревает. – Маркиз открыл другой глаз. – А когда женский взгляд так горяч, мысли любого мужчины поворачиваются на любовь.

– Как вы смеете предлагать мне подобные вещи! Не прикасайтесь ко мне! Не подходите!

– Играем в оскорбленную невинность? – пробормотал он. – Ну‑ну.

Я демонстративно отвернулась к окну, а через несколько минут тихое сопение из угла кареты известило меня о том, что мой муж действительно уснул. Брошенный украдкой взгляд подтвердил догадку.

За все утро мы останавливались всего однажды – чтобы сменить лошадей, и второй раз уже днем, чтобы перекусить. У небольшой таверны вблизи Тура мы встретили верховых в военной форме. Офицер, подойдя к Оноре и Филиппу, попросил разрешения осмотреть карету. Не увидев у нас ничего подозрительного, солдаты, разбившись на небольшие группы, ускакали.

– Поиски идут полным ходом, – сообщил Филипп, помогая мне выйти из кареты. – Будем надеяться, им удастся поймать этого парня.

– Кого, Филипп? – спросила я, опираясь на его руку.

– Какого‑то шпиона. Он выкрал план боевых действий и удрал прямо из‑под носа генерала Боли. Это произошло в Анжу несколько недель назад. А пару дней назад кто‑то взорвал военный склад недалеко отсюда. Я думаю, это один и тот же человек. Англичанин.

– Какая низость! – возмутилась я. – Эти англичане никогда не научатся вести себя как порядочные люди. Ты помнишь Лондон, Филипп? Шум, крик – как на базаре. А английская кухня просто отвратительна!

– Действительно мерзость, – согласился Филипп. – Вы согласны, сударь? – Он обратился к маркизу, потягивающемуся на солнышке.

– Полагаю, вы правы, – безразлично согласился маркиз. – Но слуги их, знаете ли, показались мне лучше наших. Я думаю, что как нация они скорее рождены служить, чем управлять.

Филипп от души рассмеялся.

– Надеюсь, мы когда‑нибудь заставим их послужить нам! Вы говорите на их языке?

– На английском? – Моего мужа, кажется, обидел вопрос. – Ужасный язык, грубая какофония. Я никогда не стремился его выучить, так как уши мои не в силах слышать то, что говорит язык.

В этот момент к нам подошел Оноре, и мы отправились в трактир.

После обеда мы продолжили путь. Оноре сел со мной в карету, а Валадон с Филиппом поехали верхом; потом Филипп с Оноре поменялись местами. По отдельным веселым репликам и взрывам смеха я поняла, что братья находят общество моего мужа приятным. Меня больно задело их видимое согласие, и я почувствовала себя одинокой. Меня лишили всего для меня дорогого, даже расположения моих близких, думала я обиженно, и в этом виноват он, маркиз де Пеллиссьер.

Когда вечером мы подъехали к дорожной гостинице вблизи Орлеана, я чувствовала себя усталой и разбитой от жары и тряски; все тело затекло. Филипп отправился заказывать комнаты: одну для себя и Оноре, другую – для меня и маркиза. Я хотела было попросить его взять для меня отдельную комнату, но не смогла придумать объяснения, которое прозвучало бы для брата убедительно. Вернувшись, Филипп объявил, что все комнаты заняты, кроме одной.

– Для вас и Арманда, – пояснил он. Так, мой муж уже для него Арманд!

– Мы с Оноре можем прекрасно выспаться на лавках в общей зале или на худой конец в конюшне.

– Еще чего, в конюшне!

– Что тут особенного? – улыбнулся Филипп. – На обратном пути мы переночуем в вашей комнате.

– Как? Я думала, вы останетесь.

– Нет, Элиза. Мне пора на службу, а Оноре лучше побыстрее предстать пред дядей Тео. Может быть, он простит нас. Мы убедимся в том, что Пеллиссьер представил тебя в новом доме подобающим образом, а потом…

– Конечно, Филипп, – я положила ему на плечо руку, – мне не следовало надеяться, что вы останетесь со мной. Просто… Просто я не подумала, что мы расстанемся так скоро. Наверное, я не могу никак привыкнуть к тому, что я его жена.

Филипп многозначительно рассмеялся.

– Тебе повезло, Элиза. Маркиз в два, нет, в три раза больше мужчина, чем барон, и ты это знаешь. Я слышал, что добрая половина мамаш в Париже, и не только в Париже, хотели бы заполучить его в зятья. – Филипп улыбнулся и добавил уже серьезнее: – О подобном браке мы и мечтать не могли.

Я горько усмехнулась:

– Конечно, он бы и не взглянул на бедную Элизу Лесконфлер, если бы сам выбирал жену. Но судьба оказалась к нему немилосердна, и он женился на мне, причем при таких обстоятельствах, что я едва ли могу винить его за то, что он меня ненавидит.

Филипп усмехнулся.

– С чего ты взяла, что он тебя ненавидит? И дядя Тео будет доволен, когда немного попривыкнет. Увидишь.

Я вздохнула и вошла в дом. Когда я поднималась в комнату, где меня уже ждала горячая ванна, в коридоре я столкнулась с двумя хорошо одетыми дамами.

– Если бы только Арманд Валадон вернулся из России! Я слышала, что сам император послал его в Санкт‑Петербург с секретной миссией. Весьма важной и весьма секретной. Я понимаю, конечно, интересы Франции… Но без него так скучно! – донесся до меня обрывок разговора.

Дамы скрылись из виду, а я так и осталась стоять с открытым ртом, пока горничная не пригласила меня: «Сюда, мадам», – и я поспешила за ней.

Комната, отведенная нам, была небольшой и уютной. Горничная помогла мне раздеться и ушла, взяв мой костюм и туфли, чтобы вычистить. Я с удовольствием опустилась в горячую ванну и закрыла глаза. И в этот момент вошел маркиз.

Я закрыла руками грудь.

– Как вы смеете? – возмутилась я. – Вы даже не постучали!

– Я пришел потереть вам спину. Со стороны ваших братьев было очень жестоко заставить вас путешествовать без служанки.

– Мы – люди бедные, – ледяным тоном заявила я. – У нас нет лишних служанок. Но у вас, как я полагаю, их больше чем достаточно. Горничные для верхних покоев и для нижних покоев, горничные такие и горничные сякие, для работы и для забав и даже просто для декораций.

Ухмыляясь, он разглядывал меня.

– Жаль, что эта ванна тесна для двоих, – философски заметил маркиз.

Меня бросило в жар.

– Как у вас хватает наглости разговаривать со мной после того, как…

Я почувствовала, что краснею.

– После вчерашней ночи? – Он тихо рассмеялся. – Надеюсь, вы на меня не в обиде? Я всего лишь сберег вашу… э… добродетель.

– Ах, вы… – Я плеснула на него водой. – Я вообще не понимаю, что вы здесь делаете. Все думают, что вы в России.

Улыбка сползла с его губ.

– С чего вы это взяли?

– Две женщины в коридоре. Судя по всему, они прямо изнывают от тоски по вашему обществу. Переживали, что вы в Санкт‑Петербурге. Бедные дурочки! Надо было их порадовать, сказать, что вы вернулись домой неожиданно и очень некстати.

– Очень интересно, – задумчиво протянул маркиз.

– В самом деле. За ужином я обязательно сообщу им о том, что их мечта сбылась и вы вернулись.

– Мы будем ужинать в комнате.

– Но я хочу спуститься вниз! Мне надоело любоваться вами, я хочу…

– Нет.

Он смотрел на меня, но мне казалось, что меня он не видит.

– … Мы поужинаем здесь и уедем завтра на рассвете. У нас был трудный день, и вам надо отдохнуть.

– Я не устала!

Я так распалилась, что не заметила, как наполовину высунулась из ванны.

Внизу послышался стук копыт по мостовой, и маркиз, наконец отвернувшись от меня, подошел к окну и выглянул во двор.

– Ну‑ну, еще один эскорт наполеоновских солдат, – проворчал он себе под нос. – Это уже интересно.

С этими словами он пошел к двери, даже не посмотрев в мою сторону.

– Скотина! – крикнула я ему вслед. – Сын потаскухи! – И швырнув мыльной губкой в дверь, выскочила из ванны.

Лучше бы он мучил меня, но не обращался как с прислугой. Как смеет он указывать, куда мне идти и куда не идти! Я торопливо оделась и, когда появилась горничная с ужином, решительно отослала ее прочь.

Уже выходя из комнаты, я едва не столкнулась с маркизом, державшим в руках поднос.

– Собрались куда‑нибудь? – поинтересовался он.

– Вам прекрасно известно, куда я собралась!

– Конечно. Вы хотите поразить постояльцев этой захудалой гостиницы своим, на мой взгляд, излишне легкомысленным нарядом. Не советую. Сегодня прохладно, и вы можете простыть.

– Ничего, не заболею. Простите, я хочу присоединиться к своим братьям в столовой.

Он протиснулся мимо меня в комнату и поставил поднос с едой на маленький столик в центре комнаты. Придвинул два стула.

– Ваши братья уже поужинали, мадам, и сейчас пьют коньяк.

– Какое, право, свинство, – возмутилась я. – Не могли меня дождаться. Впрочем, я все равно спущусь вниз и в таком случае буду есть в одиночестве. – И я направилась к двери.

– А я хочу, чтобы вы остались, – неожиданно примирительно сказал Валадон, и не успела я и глазом моргнуть, как уже сидела на стуле. Маркиз убрал салфетку с подноса, и нашему взгляду открылся омлет и неаппетитные на вид рогалики. Вино, поданное к ужину, пахло уксусом.

– Фу, – сморщилась я, вставая. – Не думаете же вы, что я буду есть эту гадость!

Он опустил мне на плечо тяжелую руку, удерживая на месте.

– Советую попытаться. Сегодня ничего больше не будет.

В ярости я сбросила поднос со стола, и вино растеклось по полу.

– Возьмите свой ужин с собой в ад! Мне он не нужен!

Маркиз резко сдернул меня со стула и перекинул через колено. Задрав платье и нижнюю юбку, он принялся методично лупить меня. Я вопила и лягалась, но, похоже, на моего мужа эти крики не производили ни малейшего впечатления. Когда он наконец опустил меня на пол, я бросилась на него, целясь ногтями в глаза, но он встретил меня пощечиной.

Никто и никогда не обращался со мной подобным образом. Я молча смотрела на него, не в силах сказать ни слова. Что мне делать? Бежать к братьям? И что сказать? Что мой муж меня побил? Да лучше умереть, чем признаться в позоре.

Я могла только плакать. Уткнувшись носом в жесткий матрас, я рыдала до тех пор, пока не почувствовала себя действительно больной. Наконец я услышала, как открылась, а затем захлопнулась дверь: мой мучитель оставил меня одну.

Внезапно я поняла, что нужно делать. Я села, ободренная созревшим решением, и вытерла насухо глаза. Больше я не останусь здесь ни минуты. Я убегу в Париж. Пристану к бродячим артистам. Стану танцовщицей, или певицей, или… – акробаткой. Точно, акробаткой. А на худой конец – стану уличной шлюхой, но только не женой этого негодяя.

Вернулась горничная с вычищенным дорожным костюмом и туфлями. Я торопливо переоделась, собрала немногие пожитки в саквояж и, пожалев о том, что мне не дали на дорогу денег, выскользнула из комнаты. Снизу из общей залы доносились голоса и смех.

– Здорово, Арманд, – услышала я пьяный голос Оноре; должно быть, мои любезные братья сидели совсем рядом с дверью. – И ты знал, что муж должен вот‑вот приехать!

– Мужчина должен уметь брать от жизни все, – разглагольствовал маркиз. – К тому же опасность обостряет чувства. В любовных делах, друзья мои, стратегия порой нужна не меньше, чем на поле битвы.

Братья одобрительно засмеялись. Я живо представила эту сцену: они поднимают кружки и чокаются с ним. Свинья! Все они – свиньи! Я ненавидела их всех, всех троих.

На цыпочках я пробежала к черному ходу, проскользнула через кухню, благодаря при этом Бога, что повар не обратил на меня никакого внимания, словно я была кошкой, и выскочила во двор. Что делать дальше? Мне надо успеть исчезнуть до того, как они поднимут тревогу. Мозг мой работал лихорадочно. Лошадь. Мне нужно украсть лошадь. Я обошла дом и прокралась к конюшне. Мысленно послала всем троим молчаливое «прощай» и… оказалась в объятиях маркиза.

– А, моя маленькая женушка! Дышим воздухом?

– У меня… разболелась голова, и я решила прогуляться.

Он испытующе посмотрел на меня:

– И поэтому прихватили с собой саквояж? Как это разумно.

– Разумно. Здесь полно воров, и ценности лучше носить с собой. Пустите меня!

Я накинулась на него с кулаками, но маркиз только посмеивался, отмахиваясь от меня, как от назойливой мухи.

– Поскольку гостиница вам не понравилась, – он взял меня под руку и повел вокруг дома, – я решил отвезти вас в мое поместье прямо сейчас. А вот и средство передвижения.

Перед входом в гостиницу стоял небольшой двухколесный экипаж, запряженный парой лошадей. Угрюмый конюх держал их под уздцы.

– Что это значит? Где мои сундуки? Где Оноре и Филипп? Я ничего не понимаю!

– Вам и не надо ничего понимать, садитесь и едем.

Только сейчас я заметила, что маркиз одет по‑дорожному.

– Ваши братья нагонят нас утром, когда выспятся как следует, а сундуки пришлют позже. – И взяв меня под локоть, он буквально втащил в экипаж.

– Вы собираетесь править сами?

Я села на узкую скамью, поставив саквояж под ноги. Багаж маркиза уже был в повозке, здесь же лежал мешок, в котором, судя по запаху, находилось съестное.

– Почему бы и нет? Разве Арманд Валадон не из самых лихих кучеров? – И мой муж уселся рядом со мной.

Конюх передал ему поводья, получив в обмен пригоршню монет.

– Благодарю вас, мой друг, – сказал маркиз. – Я прослежу за тем, чтобы вам вернули лошадей в должном состоянии.

– Удачи вам, сударь, – поклонился конюх. – Вам и вашей даме.

Мы тронулись в путь. Полная луна в безоблачном небе освещала дорогу, и лошади шли довольно резво. Маркиз молчал, сосредоточенно глядя вперед. После того, как несколько моих вопросов остались без ответа, я тоже замолчала. Легкую повозку немилосердно трясло, но я слишком устала, чтобы замечать неудобства. Вскоре мысли мои потеряли ясность, горести забылись, и, уронив голову на грудь, я уснула.

Проснулась я перед рассветом. Голова моя уютно покоилась на плече мужа. Я быстро выпрямилась и поправила шляпку. Маркиз дружески улыбнулся мне:

– С добрым утром! Как спалось?

– Плохо. У меня все тело затекло, и я хочу есть.

– В мешке хлеб и сыр. Угощайтесь.

– Не буду, – упрямо заявила я. – Я хочу кофе и свежую булочку и еще…

– Мы не будем останавливаться, – ответил маркиз сухо. – Хлеб и сыр – все, чем мы можем довольствоваться на сегодня. Впрочем, как угодно. Мне все равно, будете вы есть или нет.

– Вы, должно быть, сумасшедший, – протянула я, недоуменно глядя на своего супруга. – На месте Наполеона я бы вам даже белье стирать не доверила, не то что государственные секреты или дипломатические переговоры. Вы… грубый, неотесанный мужлан! Я… Я не хочу быть вашей женой! Немедленно подите от меня прочь!

– У меня нет настроения сегодня с вами нянчиться, – грубо ответил маркиз. – Если вы сейчас же не замолчите, я просто привяжу вас к сиденью и заткну кляпом рот.

– Вы не посмеете!

– Вы так думаете? – Я взглянула на маркиза и поняла: лучше молчать.

В наступившей тишине слышно было щебетание птиц где‑то вдали. Постепенно тьма рассеялась, и я различила очертания крестьянских домов, деревьев и огромных валунов.

– Какая каменистая местность, – заметила я. – Гораздо больше походит на Нормандию, чем на Орлеан.

Сейчас, когда солнце встало, Валадон погнал лошадей изо всей мочи, и мы мчались так, что пейзаж по обеим сторонам дороги сливался в одну полосу.

Он действительно очень спешит, думала я. Неужели ему и впрямь не терпится представить молодую жену матери и сестрам? А есть ли у него мать и сестры? Я не знала. Я вообще ничего о нем не знала. Я хотела было расспросить мужа о его семье, но стук копыт по каменистой дороге и скрип колес заглушали слова. Я не сразу заметила, что солнце остается у нас за спиной. Странно. Мы едем на запад, а не на северо‑восток, в противоположную сторону от Парижа.

– Куда мы едем? – прокричала я ему в ухо. – Почему мы не можем подождать Оноре и Филиппа? Куда мы так спешим? Мы едем не к вам домой, мы едем на запад…

– Замолчите! – рявкнул он.

– Скажите мне, – не унималась я, – я имею право знать…

– Мы всего лишь делаем маленький крюк. А сейчас, Бога ради, Элиза, попридержите язык. Позже я все вам объясню.

Внезапно я по‑настоящему испугалась. Я совершенно не знала этого человека. И почему мы мчимся как преступники от погони? Ответ был один: потому что мой муж не был маркизом Пеллиссьером. Если так, то кто же он? Английский шпион, которого повсюду разыскивают?

– Куда вы везете меня, сэр? – спросила я на своем школьном, не очень беглом английском. – Не пытайтесь и дальше обманывать меня. Я знаю, кто вы такой!

Бросив на меня быстрый взгляд, он чуть улыбнулся, но тут же снова переключился на дорогу. Мы с сумасшедшей скоростью неслись вперед. Так быстро я не ездила еще ни разу за всю свою жизнь. Стоит одной из лошадей споткнуться, стоит сломаться колесу, и тогда… Я закрыла глаза и стала молиться.

Когда мы остановились, чтобы сменить лошадей, солнце было уже высоко. Перед тем как выйти из экипажа, маркиз крепко взял меня за руку и заглянул в глаза:

– Слушайте меня, Элиза. Вы не скажете ни одного слова никому из тех, кто станет нас останавливать, понятно?

– Я…

– Если вы заговорите… – Маркиз замолчал, пристально глядя на меня, словно давая возможность осознать грозный смысл его слов. – … ваша жизнь зависит от вашего поведения. Ясно?

В бессильной ярости я прикусила губу. Мне было страшно. Этот человек способен на все. Он сжимал мою руку словно железными клещами. Рот его был плотно сжат и мне казалось, что глаза его горят красным огнем, словно уголья. Ему ничего не стоит меня убить, поняла я.

– Да, милорд, – произнесла я едва слышно. Он отпустил меня.

– Можете немного прогуляться.

– Лошади в мыле, – ворчал хозяин постоялого двора, критически осматривая животных. – Вы, ребята, должно быть, здорово куда‑то спешите.

Я почувствовала руку маркиза на талии; он улыбался, но глаза его были холодны как лед.

– Сами понимаете, куда мы спешим, сударь, – нежно проворковал маркиз.

Лжец! Негодяй! Я открыла было рот, но Валадон приложил палец к моим губам.

– Ах, моя ягодка, не волнуйся. Знаете ли, сударь, семья этой девушки не в восторге от ее выбора, и мы боимся, что ее отец и братья пустятся за нами в погоню.

Собеседник маркиза сочувственно прищелкнул языком.

– Плохое дело, брак без благословения. Вы знаете, чем это оборачивается?

Хозяин постоялого двора пристально посмотрел на меня; рука маркиза так напряглась, что мне стало трудно дышать, и я лишь вымученно улыбнулась.

– Жаль, – заметил трактирщик, – что ее семья против. Ни разу мне не доводилось встречать такую красивую пару, простите мне мою откровенность. Вы такой высокий и светлый, а мадам маленькая и темная. Ах, какой у нас странный мир, месье, если двое не могут насладиться своей маленькой толикой счастья.

С этим он распряг наших несчастных коней и увел их.

– У вас прекрасно получилось, моя дорогая, – одобрительно кивнул маркиз. – Так и продолжайте.

– Грязный ублюдок, – прошипела я еле слышно. – Ты заплатишь за все, обещаю.

Я дернулась, чтобы высвободиться, но он удержал меня.

– Позже, потерпите немного.

Хозяин поменял нам коней и пообещал никому не рассказывать, что видел нас. Когда мы выезжали с постоялого двора, я будто случайно выронила ридикюль в надежде, что братья заметят этот знак, когда поедут следом. Я была почти уверена в том, что меня спасут, и невольно оглядывалась назад: не покажутся ли Оноре и Филипп на горизонте.

– Вы напрасно стараетесь, Элиза. Ваши братья сейчас, должно быть, скачут во весь опор в Париж, – с мрачной усмешкой заметил маркиз.

Экипаж в очередной раз тряхнуло, и я, не удержавшись, упала на пол. Надежда покинула меня. Мысли, одна страшнее другой, лезли мне в голову. Когда я стану больше не нужна этому чудовищу, он зарежет меня, как курицу, и закопает в землю. Лесные звери съедят то, что от меня останется, а дожди отбелят кости. Братья и дядюшка Тео забудут меня. Перспектива была так грустна, что я, не удержавшись, всхлипнула.

Небо заволокли тучи, и маркиз решил, что после наступления темноты ехать нельзя.

– Слава Богу, – вздохнула я, – мне смертельно хочется лечь в нормальную постель. И какой‑нибудь нормальной еды.

– Ничего этого не будет, – заявил мой спутник. – Мы переночуем в поле, вдали от человеческого жилья.

Заявление это показалось мне настолько абсурдным, что я рассмеялась ему в лицо.

– Вы, должно быть, шутите! Вы ненормальный! Безумец, сбежавший из сумасшедшего дома! Учтите, маркиз де Пеллиссьер или кто вы там есть, я не буду спать на земле как… как гусеница! Я просто никуда больше не поеду. Убейте меня прямо сейчас. Лучше умереть, чем терпеть ваше присутствие!

– Не испытывайте мое терпение, Элиза, – сказал он то ли в шутку, то ли всерьез. – Я ведь могу и забыть о том, что вы нужны мне.

– Нужна? Для чего?

Мы подъехали к маленькому островку деревьев в поле возле ручья.

– Рядом с вами, вооруженному романтической сказкой о непонятых влюбленных, мне проще оставаться неузнанным.

– У вас ничего не выйдет. Вас найдут и повесят, и я хочу присутствовать при вашей казни. Я буду стоять у самого эшафота и веселиться. Лицо ваше станет багровым, а глаза вылезут из орбит, и я буду смеяться от радости!

Маркиз приподнял бровь.

– Кровожадная ведьмочка, вот вы кто. – И с этими словами он выпрыгнул из повозки и пошел привязывать лошадей.

Как только маркиз отошел к ручью и повернулся ко мне спиной, я побежала через поле в рощу, видневшуюся вдалеке. Я бежала долго, но, упав в изнеможении, услышала за собой шаги. В бессилии я закрыла лицо руками. Не говоря ни слова, он сгреб меня в охапку и потащил назад, к нашему лагерю, а я была слишком слаба, чтобы сопротивляться.

– Сегодня мы будем спать рядышком, как муж и жена, – объявил он, укутывая меня в свой дорожный плащ, – и, Элиза, будьте уверены, я не дам вам сбежать.

– Вы не посмеете ко мне притронуться, – сказала я дрожащим от гнева голосом. – Неужели вам мало того, что вы со мной сделали? Вы унизили меня, сломали мне жизнь, растоптали меня, и все мало? Я не буду спать с вами, вы, вы… беспородный пес! Лучше убейте меня.

Он вздохнул:

– Элиза, когда вы злитесь, вы будите во мне желание. Ложитесь и спите, или я не знаю, что с вами сделаю.

Я села на траву и обняла руками колени.

– Я вообще не буду спать.

– Как вам будет угодно. – Он пожал плечами.

Маркиз открыл мешок с едой и принялся поедать зачерствевший хлеб и сыр с такой жадностью, будто вкуснее ничего не ел. Я смотрела, как он ест, и ненавидела его все сильнее. Я замерзла, устала, была голодна, а он энергично работал челюстями и плевать хотел на мои страдания. Я не могла отвести глаз от этого проклятого хлеба с сыром.

– Хотите? – Он протянул мне сыр, но я решительно помотала головой и, отвернувшись, легла на землю. Пустой желудок недовольно урчал.

Немного погодя он лег рядом. Я собралась было встать, но он удержал меня.

– Только в целях предосторожности, – объявил маркиз, обнимая меня одной рукой. – Мне хочется спать, и я не хочу играть роль сторожа. Прошу вас, лягте и спите, Элиза.

– Мерзкий лживый паразит, подонок, мразь, вонючий пес. Я ненавижу вас, маркиз Валадон, я ненавижу вас так… так… – Я не находила слов.

Сжав кулаки, я пыталась вывернуться. Он перекатился на живот и оказался на мне.

– Последний раз предупреждаю, – хрипло сказал он, – хватит детских выходок.

– Пусти! – завопила я. – Отпусти меня! Я… Я буду молчать, клянусь, только не делай ничего со мной. Я больше не буду убегать.

Он хрипло дышал мне в лицо, я слышала, как громко стучит его сердце, или, может, это стучало мое?

– Пожалуйста, – попросила я тихо, и слезы жалости к себе потекли у меня по щекам. – Пожалуйста, не мучьте меня, я буду послушной, обещаю вам.

– Ты знаешь, как вывести человека из себя. – Он вздохнул и скатился с меня. Я плотно закуталась в плащ и повернулась на бок, тихонько всхлипывая.

– Прекрати хныкать, – пробормотал маркиз.

Оказалось, что и он, как большинство мужчин, не выносит женских слез. Я отметила про себя это обстоятельство. Что же, это доказывает, что он всего лишь человек, а не исчадие ада.

Кузнечики и цикады завели свои ночные песни. На землю опустилась густая мгла. Я долго ждала, пока его дыхание станет ровным – знак того, что мой суженый спит глубоким сном, но в конце концов уснула сама.

В сентябре утренники довольно холодны, и поэтому ничего удивительного не было в том, что я проснулась в его объятиях. Голова моя покоилась у него на плече, и легкий ветерок его дыхания ерошил мне волосы.

Я немедленно высвободилась.

– Как вы смеете!

Он потянулся:

– Напротив, как смеете вы?

Поеживаясь от ночного холода, я отправилась к ручью. Умывание ледяной водой не доставило радости. Начинался еще один несчастный день.

Я была голодна и поэтому без жалоб проглотила хлеб и сыр. Выехали мы еще до рассвета. Только одно небольшое происшествие отличило второй день нашего путешествия от первого. На одной из полупустынных дорог, вблизи городка под названием Вьеавиль, мы встретили военный разъезд. Мой спутник насторожился, и я заметила, что он сунул руку под плащ. Плащ слегка распахнулся, и я увидела торчащий из‑за пояса пистолет, вне сомнений, из арсенала Оноре. Так, значит, мой распрекрасный муженек сумел напоить бдительного братца и избавить его от лишнего оружия! Да, он действительно опасен, и втрое опасен оттого, что умен. Если бы я могла подать солдатам знак, как‑то навести их на мысль… Маркиз перехватил мой взгляд.

– Не стоит геройствовать, Элиза, – ледяным тоном заметил маркиз. – Если вы поведете себя разумно, я оставлю их в живых. Но если попробуете меня выдать… то они умрут, да и вы, боюсь, вместе с ними.

Маркиз остановил повозку.

Подъехавший сержант вежливо снял передо мной шляпу. Я собрала волю в кулак и весело прощебетала:

– Здравствуйте, месье! И куда это вы едете в такое славное утро?

– Куда‑нибудь да едем, – со смехом отвечали солдаты. – Сегодня – в Бельгию, завтра – в Россию. Откуда нам знать?

– О, – удивилась я, – так это дорога на Россию?

– Нет, – сержант фыркнул от смеха, – она ведет всего лишь во Вьеавиль. А куда направляетесь вы?

– Повидать родственников, – с ясной улыбкой ответила я, выразительно посмотрев на супруга. – Мы только недавно поженились, месье.

– Ты можешь помолчать одну минуту? – буркнул маркиз. – Этим добрым людям не до моего несчастья.

Солдаты заржали, я скромно зарделась, и дозор ускакал прочь, пожелав нам счастливого пути.

– Неплохо, Элиза, – сказал маркиз, подстегивая лошадей, – вы постепенно исправляетесь.

По мере продвижения все сильнее ощущался запах моря.

– Мы едем в Нант, не так ли? – спросила я; маркиз в ответ лишь усмехнулся. – Полагаю, наша поездка закончится именно там. Как только вы окажетесь в безопасности, тотчас избавитесь от меня: воткнете мне нож в спину или найдете другой способ покончить с ненужной свидетельницей.

– Если мы действительно едем в Нант, мне незачем убивать вас ножом, достаточно сбросить в море, – с невинным видом заметил мой спутник. – Так куда удобнее.

Нант был пропитан запахами рыбы, моря и человеческих испарений. На узких, темных и грязных улицах города можно было встретить моряков всех национальностей: французов, португальцев, американцев, испанцев. Тут же бранились между собой грязные женщины с такими же чумазыми детьми, поджидали работу широкогрудые портовые грузчики, отдыхали толстые, довольные жизнью торговцы. В разноязыкой и пестрой толпе нетрудно было затеряться, и этим вовсю пользовались и беглые каторжники, и дезертиры. Вдоль моря тянулись гостиницы с сомнительной репутацией, притоны, публичные дома. Мы остановились перед заведением, с первого взгляда внушившим мне опасения.

Наморщив нос и приподняв юбку, чтобы не испачкать подол, я вошла в дом. Хозяин без особого энтузиазма, как мне показалось, принял у маркиза деньги и повел нас вверх по заплеванной лестнице.

– Я не собираюсь здесь оставаться, – успела я прошипеть маркизу в спину.

– Тогда можете остаться внизу.

Я посмотрела вниз, туда, где за приоткрытой дверью за грязными столами ели и пили грубые мужики и затасканные женщины, и поспешила за тем, кого считали моим мужем.

Когда мы остались в комнате вдвоем, он заявил:

– Я попросил комнату, которая запирается. Вот ключ. Закройте за мной дверь и никого не пускайте. Слуга принесет воду и еду, но больше, если хотите остаться целой, никого не пускайте. Только имейте в виду, – добавил он, задержавшись у двери, – от меня вам все равно не спастись, у меня тоже есть ключ. – И был таков.

Торопливо закрыв за ним дверь, я осмотрелась. В тусклом свете двух свечей, принесенных хозяином, комната выглядела особенно унылой. Запах перегара мешался с запахом пота, табачного дыма, и мне даже думать противно было, чего еще. А вдруг этот негодяй решил оставить меня здесь навеки? Но нет, его багаж на полу служит верным знаком того, что он вернется.

Я опустилась на корточки перед саквояжем. Может быть, мне удастся обнаружить хоть какое‑то указание на личность хозяина? Увы! Меня ждало разочарование: я нашла всего лишь несколько рубашек, носовых платков, шейный платок и несколько щеток с серебряными рукоятками. Со вздохом я достала щетки. Раз уж ничего более ценного добыть не удалось, стоит воспользоваться хотя бы тем, что есть.

Итак, подвела я итоги, у меня впервые появилась реальная возможность бежать. Но что мне делать одной, ночью, в незнакомом городе? У меня нет даже денег заплатить за комнату в гостинице. К тому же если я убегу сейчас, то никогда не узнаю, кто этот человек и зачем он выдает себя за маркиза де Пеллиссьера. Внезапно в моей голове созрел план действий.

Нужно переиграть его, заставить поверить, что он мне нравится, и вот тогда я, может быть, узнаю, что делает этот странный человек во Франции. Я принесу пользу своей стране! Однако патриотический порыв был не единственной причиной, заставившей меня принять столь опасное решение. Я надеялась, что, если смогу поймать шпиона (а я была уверена, что он шпион), общество простит мне столь скандальный брак.

К приходу маркиза я умылась, привела в порядок волосы и переоделась в ночную муслиновую сорочку с кружевами у ворота.

Стоя, я молча смотрела, как он снимал сапоги, а затем со вздохом улегся на кровати, устало прикрыв ладонью глаза.

– Ну вот вы и пришли, – запинаясь, как можно нежнее произнесла я.

Господи! Как я его ненавидела! Но, решив идти до конца, подавила злость и обиду.

– Я думала, вы меня бросили – сказала я с коротким нервным смешком. – Что со мной будет? – продолжала я, ни к кому конкретно не обращаясь. – Вы ведь совсем ничего ко мне не чувствуете, да?

– Чувства? – отозвался маркиз удивленно, – Что вы понимаете под чувствами? Я считаю вас привлекательной, желанной женщиной, когда вы не вопите словно бесноватая. Однако – увы! – большей частью вы предстаете именно во второй своей ипостаси. Вероятно, скоро вы перерастете этот опасный возраст. Жаль, что мне не доведется увидеть вас другой. Надеюсь, вы встретите какого‑нибудь крепкого парня, который с удовольствием станет трудиться над вами хоть по десять раз на дню, и, когда он обременит вас дюжиной ребятишек, у вас просто не останется времени на капризы.

Так я ничего не добьюсь, нужно действовать решительнее. Я не сомневалась в том, что он исчезнет этой же ночью.

– Но вы все еще считаете меня… желанной? – кротко спросила я и протянула руку к его колену.

Он медленно накрыл мою руку ладонью. Я замерла.

– Вы сегодня очень дружелюбно настроены, Элиза, – усмехнулся мой таинственный супруг. – С чего это вы так переменились? Всего лишь несколько часов назад вы бежали от меня как от прокаженного.

С этими словами он положил мою руку на мягкий бугорок между своими ногами. Я тихонько вскрикнула и попробовала отдернуть руку, но он держал ее крепко. Я почувствовала, как краснею.

– Не стоит маленьким девочкам начинать то, что они не могут закончить.

– Я не понимаю вас.

– Я хочу сказать, что раз вы решили меня обольстить, обольщайте, но только не пытайтесь выудить у меня сведения. Меня проверяли на прочность, так что рассчитывайте силы, мадам. С чего вы взяли, что такое дитя, как вы, способно одержать надо мной верх?

Спящая плоть под моей вспотевшей ладонью ожила. Я чувствовала, как она растет и твердеет. Дыхание мое отчего‑то сбилось, и по телу растеклось тепло. Я вновь попыталась отдернуть руку, но он по‑прежнему крепко держал ее. Другой рукой он гладил мои распущенные волосы и ласкал лицо и шею.

– Я не ребенок, – решительно возразила я. – Я больше не ребенок, и я не играю ни в какие игры. Я поняла, что была для вас только обузой и источником неприятностей, и прошу простить меня за это.

– Ну‑ну.

– Честное слово. – Я опустила голову, словно маленькая девочка, разбившая вазу. – Я виновата во всем. Будь я другой, ничего не случилось бы. Лучше бы мне умереть.

Мне показалось, что он с трудом сдерживает смех, но не смела поднять глаз. Маркиз пощупал кружево рубашки.

– Так это – саван? – съязвил маркиз.

Я улыбнулась ему как можно обольстительнее из‑под полуопущенных ресниц.

– А вам не нравится? – игриво спросила я. – Франсуаза сказала, что именно так одеваются новобрачные во время медового месяца.

– Я нахожу этот наряд уродливым.

– Ваше право, только, прошу вас, не рвите его: это моя единственная рубашка.

Он засмеялся и обнял меня. Я выскользнула из отвергнутого наряда и швырнула его на пол. Его одежда немедленно полетела следом. Мы сжали друг друга в объятиях. Он целовал меня все глубже и глубже, и тело мое сотрясала дрожь, неудержимая, как вздох. Решимость покинула меня, и уже через минуту я забыла о благородной цели сего предприятия. Он нежно коснулся моих бедер с внутренней стороны, и мне показалось, что душа моя отлетела от тела. Я не знала, чего хочу: чтобы он остановился или чтобы продолжал. Со стоном я раздвинула ноги.

– Вы слишком жадная, леди, – со смехом сказал Валадон, лаская мое тело своими чудными, умелыми и умными руками. Язык его, словно жало змеи, то проникал в мой рот, то покидал его. Откинув голову назад, я прогнулась ему навстречу, но он не торопился, он ждал, и я едва не сошла с ума от ласк его губ, его языка, его пальцев. Когда он вошел в меня, я погрузилась в ни с чем не сравнимый по силе ощущений мир, мир – взрыв, мир – вне пространства и времени, мир – вне сознания. В желтом свете свечей он был могуч и красив, как золотой конь, который, играя мышцами, бросается вперед, берет преграду, весело бьет копытом.

Когда он наконец скатился с меня, мы оба долго лежали, хватая ртом воздух. Наконец я почувствовала себя в состоянии говорить.

– Ты уедешь в Англию сегодня?

– А если и так, какое тебе дело? – сонно рассмеялся он. – Ты получила, чего хотела, Элиза. Успокойся и засыпай.

– Но…

Глубоко вздохнув, он повернулся ко мне спиной, и уже через несколько минут я услышала его сонное дыхание.

Его я ненавидела, а на себя злилась. Чего я добилась своими унижениями? Ничего! Ничего, кроме пожелания успокоиться. Он отвернулся от меня так, словно я была пустым местом. Конечно, он с самого начала понял, для чего я затеяла этот спектакль, и оставил меня в дураках. Господи, сколько же мне довелось пережить за это время! Я чувствовала себя разбитой, больной, разом постаревшей. Я закрыла глаза.

Прошло около часа. Я лежала с закрытыми глазами, и мой «муж», решив, что я сплю, выбрался из постели. Притворившись спящей, я наблюдала за ним из‑под ресниц. Мгновение он смотрел на меня, потом тихо оделся и, положив что‑то под матрас, вышел из комнаты.

Первым делом я выяснила, что он сунул под матрас. Это был туго набитый кошелек. Что ж, спасибо за подарок. Высыпав содержимое на ладонь, я пересчитала монеты. Двадцать золотых луидоров. Достаточно, чтобы нанять карету до дома, если, конечно, меня для начала не изнасилуют и не ограбят в этом ужасном месте.

Я торопливо натянула одежду, надела шляпку и на цыпочках вышла в коридор. Я должна выяснить, куда он направляется. У меня есть что сообщить солдатам, думала я, только бы не опоздать.

Подойдя к лестнице, я услышала знакомый голос. «Маркиз» говорил с хозяином.

– … и вам это дорого обойдется. Она любимица императора, его крестница, мой друг. Вы и глазом не успеете моргнуть, как его люди…

– Хорошо, хорошо, месье, – замямлил хозяин. – Я присмотрю за барышней. Приятного вам путешествия.

Хлопнула входная дверь, а хозяин вернулся в общую залу. Путь стал свободен. Я буквально слетела с лестницы и выбежала в ночь. На улице я огляделась. Глаза быстро привыкли к темноте, и я разглядела Валадона, быстро шедшего в направлении моря. Стараясь держаться в тени домов, я отправилась за ним. К счастью, в этот поздний час прохожих не было и никто не мог мне помешать.

Когда мы достигли гавани, я уже совсем выбилась из сил и остановилась, чтобы перевести дух. Спрятавшись за горой ящиков возле дока, я наблюдала, как Валадон подошел к причалу и исчез во мраке. Послышались приглушенные голоса, и вскоре по плеску воды и скрипу уключин я догадалась, что он сел в лодку. Когда лодка отплыла футов на сто от берега, я увидела их. Маркиз сидел напротив лодочника ко мне лицом. Лодка направлялась к кораблю, мачты которого грустно чернели далеко от берега на фоне бледного ночного неба, словно облетевшие деревья холодной зимой.

Вдоль причала, пошатываясь, брел пьяный матрос, как раз в направлении моего укрытия. Я вышла ему навстречу и сурово спросила:

– Что это за корабль вон там? Быстро отвечайте!

Матрос, видимо, растерявшись от моего напора, послушно ответил:

– Американский корабль, мадам, «Красавица Чарлстона».

– Американский? А куда он плывет?

Матрос пожал плечами.

– Точно не знаю, мэм. Говорят, будто в Испанию.

В Испанию! Вот, значит, как. Не удивлюсь, если этот негодяй собирается мешать Наполеону и там.

– Мне срочно надо попасть на этот корабль. Прямо сейчас, сию минуту. Не волнуйтесь, мне есть чем заплатить.

– Я не хочу туда, – запротестовал моряк. – Это не мой корабль, мне там нечего делать. Что, если мы с вами пойдем куда‑нибудь еще, а?

– Я не пойду с вами никуда, кроме вон того корабля, – безапелляционно заявила я.

Позади нас послышались женские голоса.

– Вот эти дамы собираются как раз на тот корабль. – Матрос, взяв меня за руку, подтолкнул к появившимся женщинам. – Вы можете пойти с ними.

Вначале я решила, что это жены моряков, собравшиеся сказать своим суженым последнее «прости», но, пристально вглядевшись в них, поняла: едва ли эти дамы – добродетельные супруги. Уж слишком шумно они себя вели, слишком вызывающе были одеты и слишком весело настроены. Я подошла к толстухе, судя по всему, верховодившей в этой компании.

– Прошу прощения, мадам, – сбивчиво начала я; женщины затихли и уставились на меня. – Как я поняла, вы собрались вон туда. – Я показала на корабль.

– И что с того? – запальчиво спросила одна из женщин. – Вы что‑то имеете против, ваше сиятельство?

Ее подружки захихикали.

– Нет, вовсе нет, – заверила я. – Напротив, мне бы очень хотелось пойти вместе с вами, если вы, конечно, не возражаете.

– И что у такой, как вы, общего с простыми матросами?

Женщины окружили меня и со смехом стали щупать ткань моего костюма и ленты на шляпке.

– Там мой муж, – сказала я тоном, который, по моим предположениям, годился для горестного признания. – Он заставил меня покинуть дом сразу после свадьбы, а сейчас он уезжает. Я никого не знаю в этом городе и очень напугана. Если мне удастся поговорить с ним, может быть, он даст немного денег для меня и… и ребенка, – добавила я для пущей убедительности.

Женщины сочувственно зашептались. Толстуха потрепала меня по плечу.

– Ну что же, голубушка, ты права. Не будет беды, если ты с ним поговоришь, но, насколько я знаю матросов, много денег тебе из него не вытянуть: они тратят все, ничего не откладывая.

Мы пошли вдоль причала к большой лодке, в которой с нетерпением поджидали нас два матроса.

– Эй, Джек, – крикнул по‑английски один из них, – вот эта – чистенькая! – И ткнул меня в зад. – На сей раз нам прислали первоклассную шлюху.

Я хотела было возмутиться, но лодку качнуло, и меня бросило на женщину, одетую в дырявую шаль и юбку, под которой, видимо, ничего не было. Я чуть не задохнулась – так ужасно пахло от этой девицы.

На «Красавицу Чарлстона» мы забирались по веревочной лестнице при помощи матросов, подталкивавших снизу, а сверху к нам тянулись десятки жадных рук. Наконец я почувствовала под ногами палубу. Пьяные матросы встретили нас хохотом и похабными выкриками. Увернувшись от очередных объятий, я нырнула в тень. У меня была одна цель – найти Арманда Валадона и выложить ему все, что я о нем думаю, а затем передать его капитану и команде как английского шпиона.

Вдруг из темноты появилась рука и полезла ко мне в корсаж.

– Ох, – выдохнул кто‑то пьяным голосом, – только посмотрите на это, посмотрите…

Дрожа от омерзения, я вырвалась и побежала вдоль палубы, слыша за спиной хриплое дыхание. Затем что‑то грохнуло, послышалась брань. Я оглянулась: мой преследователь зацепился ногой о канат. Облюбовав темный уголок между двумя громадными бочками с питьевой водой, я уселась на свой саквояж и опустила голову на руки.

Все получилось совсем не так, как я хотела. Вместо того чтобы обезвредить преступника, мне самой пришлось спасаться бегством. Господи, как только подобная глупость могла прийти мне в голову: что‑то пытаться втолковать глухой ночью абсолютно пьяным матросам! Постепенно шум разгула стал утихать, затем все успокоилось совершенно. «Немного погодя примусь за поиски этого растреклятого Валадона, но сначала немного отдохну», – сказала я себе.

– Смотрите‑ка! Просыпайся, малышка! Кэп сегодня не в духе с самого утра, так что тебе не поздоровится, если он увидит тебя.

Я в недоумении огляделась. Вокруг, куда ни кинь взгляд, расстилалось бесконечное море, а над ним – свинцовое небо. Сердце мое оборвалось.

– Где мы, сэр? – медленно спросила я по‑английски. Матрос только руками развел:

– Мы отчалили с утренним отливом, перед рассветом. Придется тебе поплавать с нами. Капитан терпеть не может зайцев, так что лучше бы тебе вымолить у Господа какой‑нибудь французский корабль, пока мы еще не так далеко от берега.

– Вы не поняли меня, сэр. Я пробралась на корабль, чтобы выяснить, кто скрывается под именем маркиза де Пеллиссьера. Я знаю, что этот человек здесь.

– Конечно, конечно, леди. Пойди и расскажи свою сказку капитану.

Когда я увидела Джозефа Фоулера, мне стало не по себе. Грузный, косматый детина со зверским лицом пах ромом, морской водой и прокисшим потом. Я как могла, на своем корявом английском объяснила ситуацию, но он, похоже, даже не слышал меня: взгляд его был прикован к моей груди.

– … Я должна сообщить вам, капитан, что этот мужчина – самозванец. Он вовсе не Арманд Валадон. Я не знаю, как его зовут, но я твердо уверена в том, что он английский шпион. Вы наверняка его вчера видели. – Я описала маркиза.

Капитан сморщился.

– На корабле нет пассажиров. Мне надоели ваши байки. Паркер! – позвал он матроса, который нашел меня. – Сделай что‑нибудь с этой девкой. Мне не нужны шлюхи на борту. Ты понял?

– Капитан, – несмело возразил матрос, – у нас есть один пассажир. Американец. Приплыл прошлой ночью. Мистер Мак‑Клелланд. Вы помните, была договоренность…

– Ах, этот, – нахмурился капитан. – Давай его сюда. Прямо сейчас!

Может быть, Валадон сошел с корабля до отплытия? Маркиз не американец, это точно. Я стояла, уставившись в пол, едва живая от страха. Наконец дверь капитанской каюты открылась – на пороге стоял Валадон собственной персоной. Я вздохнула с облегчением: мне все‑таки удалось добиться своего.

– Это он, капитан! – закричала я, – Это тот самый человек! Он шпион, и я требую, чтобы мы немедленно вернулись в Нант и…

– Вы знаете эту женщину, Мак‑Клелланд? – сурово спросил капитан. – Говорят, она пробралась прошлой ночью на борт со шлюхами. Мои люди нашли ее сегодня за бочками с питьевой водой. Нашла где прятаться!

– Я не пряталась! Я просто уснула!

Валадон перевел взгляд с меня на капитана, который, похоже, был не в силах отвести глаз от моей груди. Я замерла. Сейчас вся моя жизнь зависела от того, что скажет маркиз. Или он признается, что знает меня, или… Я взглянула на капитана: на губах его выступила слюна, он отер ее тыльной стороной ладони, – и умоляюще – на маркиза.

– Да, я ее знаю, – неохотно признался тот. Его английский, как я успела заметить, был безупречен. – Она… она – моя жена.

Я перевела дух. Капитан нахмурился.

– Корабль – не место для женщин! Если вы хотите взять ее с собой, платите, если же предпочтете бросить за борт, свидетелями будем только мы с Паркером, а мы, будьте уверены, умеем держать язык за зубами.

Маркиз окинул меня ледяным взглядом.

– Ваше предложение заманчиво, капитан, но, как мне кажется, я обязан взять ее с собой. При себе у меня нет денег, хотя…

– У меня есть деньги, капитан. – Я протянула Фоулеру кошелек с золотыми луидорами. – Это все, что у меня есть. – Я старалась не смотреть на маркиза. – Но надеюсь, этого будет доста… доста… – Английское слово внезапно вылетело у меня из головы. – … хватит.

Капитан взвесил кошелек на ладони.

– Уберите ее отсюда, Мак‑Клелланд, – хмуро приказал он. – Не знаю, с чего вы решили жениться на шлюхе, а тем более прихватить ее с собой, но это дело не мое. Женщина на корабле не приносит ничего, кроме несчастья.

Мужчина, которого капитан называл Мак‑Клелландом, не особенно церемонясь, схватил меня за плечо и вывел из каюты. Протащив за собой по узкому темному коридору, он втолкнул меня в каморку, потолок которой был так низок, что маркиз едва не упирался в него головой. Вся обстановка каюты состояла из стола и двух чурбанов, служивших стульями, раковины с оловянным умывальником и кувшином и узкой койки, которую благодаря откидному верху можно было использовать еще и как сундук. Над столом на грубом крюке висел фонарь.

Мы молча смотрели друг на друга. Валадон опустился на чурбан.

– Ты когда‑нибудь слышала о неразменном пенни, Элиза? – спросил он по‑английски.

Я покачала головой.

– Впрочем, не важно. Добро пожаловать в новый дом. Это не Лувр и не замок Лесконфлеров, но у него есть одно преимущество: он мал, и его легко содержать в чистоте.

– Кто вы? – потребовала я объяснений на французском.

– Франция осталась там, – махнул рукой мой супруг. – Пора тебе начать совершенствовать английский. Кстати, меня зовут Гарт Мак‑Клелланд, и я американец.

– Ах ты, грязный шпион!

– Какой патриотизм! Весьма похвально.

– Свинья! Негодяй! – бушевала я, – Дутый маркиз, пустышка!

– Откуда столько снобизма, Элиза? Стыдись!

– Это я должна стыдиться?! Свинья, собака, шакалий выродок! – кричала я, не забывая подбирать из своего скудного английского словаря подходящие эпитеты.

– Эта каюта едва ли достаточно просторна для масштабных сцен. – Он вел себя абсолютно спокойно. – Поверь мне, Элиза, я проклинаю тот день, когда нога моя ступила в леса Лесконфлеров, и мне остается лишь сокрушаться по поводу того злого рока, что привел меня на ваше маленькое празднество, но раз нам придется делить эту каюту в течение долгих дней…

– Еще чего! – фыркнула я. – Как только мы прибудем в Испанию…

– В Испанию? С чего ты взяла, что мы плывем в Испанию?

– Но матрос в Нанте сказал мне…

– Пьяные матросы не в ответе за то, что говорят шлюхам, даже если те одеты как благородные дамы. Капитан Фоулер – работорговец. Это корабль для перевозки рабов. В следующий раз мы ступим на сушу только на Невольничьем берегу, а с тем, что принято считать цивилизацией, ты встретишься только месяцев через шесть, когда мы прибудем на Ямайку. Мы плывем в Африку.

Date: 2015-07-17; view: 314; Нарушение авторских прав