Инсценирование и социальное я человека

Общая идея, что мы то и дело представляем себя дру­гим, вряд ли нова. Но в заключение упор следует сделать не на ней, а на том, что сама структура человеческого Я может быть по-новому увидена в понятиях, описывающих, как такие представления устраиваются в англо-американ­ском обществе.

В данной работе действующий индивид выступал в двух ипостасях. Он рассматривался как исполнитель, загнан­ный жизнью фабрикатор впечатлений, втянутый в обще­человеческую задачу сценической постановки своего ис­полнения; и как сценический персонаж-характер (фигу­ра, как правило, красивая), дух, жизненную силу и дру­гие безупречные качества которого исполнение этого ин­дивида целенаправленно вызывает из небытия. Качества исполнителя и качества представляемого им характера — явления разного порядка. Обычно именно так и бывает, однако оба набора качеств имеют свое значение в услови­ях спектакля, которого не избежать в жизни.

Итак, сначала возьмем человека как персонаж, как ис­полняемый им характер. В западном обществе исполня­емый человеком персонаж и собственное Я этого человека в известной мере уравнены, и это Я-как-персонаж обычно видится как нечто неотделимое от самого исполнителя, так или иначе образующее некое заметное явление в психоби­ологии личности. Такой взгляд неявно присутствует в том, что каждый из нас старается представить другим, но имен­но из-за этого затрудняется анализ этого представления. В настоящем исследовании исполняемое Я рассматривалось как некоторый образ, обычно похвально-положительный, который сценически, в соответствующем персонаже-харак­тере успешно пытается возбудить и закрепить в сознании других действующий индивид в отношении себя. Хотя этот образ осмысляется относительно данного индивида так, что тому приписано какое-то Я, сами свойства этого Я производны не от неизменных личностных свойств индивида, а от всей сценической обстановки его действия, ибо по­рождаются той особенностью локальных событий, кото­рая заключается в их зависимости от интерпретации оче­видцев. Правильно поставленная и исполненная сцена за-

300

ставляет аудиторию приписывать какое-то Я представлен­ному характеру, но это приписывание, это Я, есть про­дукт состоявшейся сцены, а не причина ее. В таком слу­чае Я как представленный характер — это не органиче­ское явление со своей точно определенной локализаци­ей, которому по природе суждено родиться, достичь зре­лости и умереть. Это драматический результат, постепен­но и расплывчато возникающий из представляемой дру­гим сцены, ключевая проблема и главный интерес всего представления состоит в том, поверят или не поверят это­му результату.

При таком подходе, анализируя определенное социаль­ное Я, можно отвлечься от его обладателя, от того конк­ретного индивида, кто из-за этого результата больше всего выигрывает или теряет, ибо он и его плоть попросту слу­жат стержнем, вокруг которого временно упорядочивают­ся некоторые продукты коллективного сотрудничества. И средства для производства и утверждения социальных Я человека находятся не внутри этого организующего стерж­ня: в действительности эти средства часто надо искать в существующих общественных учреждениях. Там обязатель­но появится и будет функционировать задняя зона дейст­вия с ее средствами подготовки человека к исполнению, и передняя зона с ее постоянным сценическим реквизитом. В любом учреждении или социальном образовании найдется команда из лиц, чья активность на месте действия с ис­пользованием доступного реквизита определит квазитеат­ральную жизненную обстановку, в которой будет разви­ваться Я исполняемого персонажа-характера, и появится другая команда — аудитория, чья интерпретаторская ак­тивность также будет необходима для этого развития. Со­циальное Я человека есть продукт всех этих взаимопри­способлений разных сил и в любых своих проявлениях не­сет на себе отпечатки такого происхождения.

В целом машинерия производства социального Я тяже­ла и громоздка и порой ломается. Тогда обнажаются со­ставляющие ее механизмы: контролирование закулисной задней зоны, командный сговор, помогающая исполнению тактичность аудитории и т. д. Но, весьма текучие по при­роде, впечатления будут достаточно быстро оправляться от этой поломки, чтобы снова увлечь нас в поток одного из

302

возможных типов реальности: исполнение возобновится и наладится, появится устойчивое Я, соответствующее каж­дому исполняемому характеру, становящееся в дальней­шем внутренним самовыражением его исполнителя.

Перейдем теперь от индивида как представленного ха­рактерного персонажа к индивиду как исполнителю-ра­ботнику. Последний способен учиться, проявляя эту спо­собность при подготовке к роли. Он предается мечтам и фантазиям: какие-то из них рисуют в его воображении ра­достные картины триумфального, победоносного исполне­ния, другие же омрачены тревогами, страхами, и навязчи­выми мыслями о возможных жизненных провалах перед публикой в самой видной передней зоне. Он часто прояв­ляет стадное чувство по отношению к товарищам по ко­манде и к аудиториям, но также — такт и внимательность к их интересам. Он может испытывать глубокое чувство стыда, что заставляет его стараться минимизировать шан­сы любого возможного разоблачения.

Эти качества индивида как исполнителя — не просто описательный результат, выведенный из каких-то частных исполнений. Они психобиологичны по своей природе, и все же, по-видимому, формируются в тесном взаимодей­ствии с постановочными возможностями разных исполне­ний.

И теперь последнее замечание. При развитии системы понятий, принятой в данной работе, был использован не­кий язык театральной сцены. Я говорил об исполнителях и аудиториях (публиках); о рутинных номерах, партиях и ролях; об исполнениях удавшихся или провалившихся; о репликах, сценических декорациях, реквизите, обстанов­ке и закулисье; о драматургических требованиях, драма­тургическом мастерстве и драматургических стратегиях. Теперь пришла пора признать, что это злоупотребление простой аналогией, отчасти было лишь риторикой и так­тическим маневром.

Изречение «весь мир — театр» достаточно общее место для всех, чтобы читатели знали о его ограниченности и были терпимыми к нему, поскольку всякий в любое время может легко убедить себя, что такие броские афоризмы не следует воспринимать слишком серьезно. Действие, постав­ленное в театре, представляет собой условную, придуман-

302

ную иллюзию, о чем все прекрасно знают. В отличие от обычной жизни, ничего реального или подлинного не мо­жет случиться с представляемыми на сцене персонажами, хотя на другом уровне рассмотрения, конечно же, может произойти нечто реальное и практически ощутимое с репу­тацией исполнителей как профессионалов, чьей повседнев­ной работой являются театральные представления.

При таком вторжении реальности язык и маски сцены обычно отбрасываются. В конце концов, монтажные леса нужны, чтобы построить что-то другое, и воздвигаются они с последующим намерением снести их в свое время. На­стоящее исследование на самом деле не интересовали эле­менты театра, которые проникают в повседневную жизнь. Его интерес был сосредоточен на структуре социальных контактов, непосредственных взаимодействий между людь­ми — на структуре тех явлений в общественной жизни, которые возникают всякий раз, когда какие-либо лица фи­зически присутствуют в пространстве взаимодействия. Ключевой фактор в этой структуре — поддержание како­го-то единого определения ситуации, причем это опреде­ление должно быть выражено до конца вопреки множест­ву потенциальных срывов и потрясений.

Характер (персонаж), инсценированный в театре, в изве­стных отношениях призрачен, не реален и не имеет таких реальных, практически важных последствий, каких спо­собен натворить в жизни насквозь фальшивый персонаж, сыгранный мошенником. Но успешное инсценирование лю­бого из этих вымышленных персонажей требует использо­вания одинаково реальных технических приемов — тех самых приемов, при помощи которых обыкновенные люди выдерживают свои жизненно реальные социальные ситу­ации. Те, кто лицом к лицу взаимодействуют на театраль­ной сцене — профессиональные актеры, тоже должны удов­летворять ключевому требованию реальных ситуаций: они обязаны выдерживать избранное определение ситуации, применяя подходящие средства самовыражения, иначе го­воря, экспрессивно поддерживать общее определение си­туации. Но они делают это в тепличных условиях, облег­чающих им применение соответствующей театральной тер­минологии для решения задач взаимодействия, которые все мы с ними разделяем.

СОДЕРЖАНИЕ

А. Д. Ковалев

КНИГА ИРВИНГА ГОФМАНА «ПРЕДСТАВЛЕНИЕ СЕ­БЯ ДРУГИМ В ПОВСЕДНЕВНОЙ ЖИЗНИ» И СОЦИОЛО­ГИЧЕСКАЯ ТРАДИЦИЯ 5

ПРЕДИСЛОВИЕ 29

ВВЕДЕНИЕ 32

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ИСПОЛНЕНИЯ 45

Вера в исполняемую партию 45

Передний план исполнения 54

Театральное воплощение 63

Идеализация б 7

Поддержание экспрессивного контроля 84

Ложные представления 91

Мистификации 101

Действительность и уловки Ю5

ГЛАВА ВТОРАЯ. КОМАНДЫ 112

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ЗОНЫ. ЗОНАЛЬНОЕ ПОВЕДЕНИЕ 142

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ПРОТИВОРЕЧИВЫЕ РОЛИ 179

ГЛАВА ПЯТАЯ. КОММУНИКАЦИЯ С ВЫХОДОМ ИЗ ПРЕДСТАВЛЯЕМОГО ХАРАКТЕРА 208

Обсуждение отсутствующих 211

Сценические разговоры 217

Командный сговор 218

Перестроения в ходе исполнения 231

ГЛАВА ШЕСТАЯ. ИСКУССТВО УПРАВЛЕНИЯ ВПЕ­ЧАТЛЕНИЯМИ 251

Защитные меры и практики 256

Покровительственные действия 274

Тактичность относительно другой тактичности 279

ЗАКЛЮЧЕНИЕ. РАМКИ СОЦИАЛЬНОГО ВЗАИМО­ДЕЙСТВИЯ 283

Аналитический контекст 284

Личность—Взаимодействие—Общество 28 7

Сравнения и исследовательские возможности 289

Роль выразительности в передаче впечатлений о себе 295

Инсценирование и социальное Я человека 299