Размышления

Пэйшенс Синнетт не спеша пила свой утренний кофе. Она была одна; муж ее с самого утра ушел куда-то по делам, а Денни, желая заняться своими ребячьими заботами, попросил разрешения удалиться. Слуга уже убрал оставшуюся после завтрака посуду, но по ее просьбе оставил на столе кофейник, чашку и блюдце.

Перед нею на столе лежало письмо Махатмы К.Х., адресованное ее мужу. Это было первое письмо за много месяцев и последнее из всей серии писем, которые присылал им Махатма беспрерывно в течение пяти лет, начиная с 1880 года. И хотя Пэйшенс еще не знала, что это письмо будет последним, его содержание настроило ее на воспоминания.

"Интересно, сколько всего писем мы уже получили? – подумала она. – У Перси их – полный ящик". Присылались они разными способами: иногда – феноменально, иногда – с обычной почтой; они передавались не только через основного посредника – Старую Леди, но и через Олкотта, Дамодара, Мохини, и по крайней мере один раз, насколько она знала, – через Лору Холлоуэй, уже вернувшуюся к себе в Америку, что, впрочем, мало у кого вызвало сожаление. Последнее письмо от Учителя пришло в ноябре 1884 года, из него явствовало, что эта одаренная женщина-медиум не выдержала строгих испытаний, через которые, похоже, должен был пройти каждый, кто пожелал бы получить звание "чела".

Разумеется, Учитель не преминул напомнить в этом письме (у Пэйшенс все еще не стерлись из памяти эти написанные хорошо знакомым и горячо любимым почерком слова):

"... малейшее сомнение в наших благих намерениях, если не в нашей мудрости; и в нашем даре предвидения, если не во всеведении, которого не встретишь более нигде на земле, – и человек уже не сможет перейти из страны собственных мечтаний и фантазий в нашу страну, страну Истины, суровой реальности и фактов"1.

Последующие слова этого письма относились уже, похоже, не только к этой очаровательной, но тщеславной и амбициозной женщине, но к каждому претенденту на звание чела:

"Эгоизм, тщеславие, чванство, будучи приложенными к высшим принципам, представляют собой опасность гораздо большую, нежели те же самые недостатки, представленные в низшей, физической природе человека. Они – те рифы, на которые неминуемо наткнется корабль чела на самой же первой испытательной стадии, если испытуемый не защитит себя белым щитом абсолютного доверия к тем, кого он искал по лесам и долинам и кому хотел препоручить вести его прямым путем к свету знания"2.

Пэйшенс не смогла сдержать печального вздоха. Сколько писем им еще дано будет получить? Е.П.Б. сейчас, конечно же, не могла продолжать помогать в этом; Дамодар уехал в Тибет; Мохини подпал под сильное влияние миссис Холлоуэй, а сейчас находился под таким же сильным влиянием странного маленького человека – Бабаджи, и потому на него нельзя было полностью положиться. Удастся ли им отыскать еще какой-нибудь способ поддержания пусть даже такой непрочной связи с этими возвышенными Существами, которые так круто изменили всю их жизнь? Уже несколько раз за время их путешествий им казалось, что они нашли подходящих для этого людей, но всякий раз их надежды оказывались напрасными. Однако никогда нельзя говорить "никогда"!

Ее взгляд вновь остановился на страницах письма. Учитель писал в нем также, что "предпринимаемая раз в сто лет попытка3 раскрыть глаза слепцам" не привела практически ни к чему. И "у тех, кто все еще продолжал верить", оставался "только один шанс на спасение: сплотиться и смело встретить надвигающуюся бурю"4.

Пэйшенс знала, что, говоря о буре, Учитель имел в виду уже ощутимо-болезненные и разрушительные последствия расследования, проведенного в Индии Ричардом Ходжсоном. Он сперва отослал в Англию толстые пачки исписанных листов своего отчета, а теперь и сам вернулся в Лондон, и, как можно было заключить из просачивающейся информации о начавшихся в О.П.И. обсуждениях, он был настроен на то, чтобы окончательно добить Теософское Общество, а вместе с ним и ту загадочную женщину, которая все это время была его духовным вождем.

Пэйшенс отодвинула в сторону чашку и блюдце и подперла голову руками. Она понимала, что ей самой не приходится испытывать на себе тот кошмар, который ежечасно переживает теперь ее старая подруга. Как Е.П.Б. только удавалось беспрестанно терпеть эту пытку и при этом оставаться по эту сторону едва различимой линии, которая отделяет здравый ум от безумия? Неужели действительно верно то, о чем рассказал Субба Роу?

День или два назад Франческа Арундале передала им письмо, написанное Старой Леди. Она писала из Торре дель Греко, близ Неаполя, где она остановилась по приезде в Европу. В письме она рассказывала о том, что Субба Роу отозвался о ней в разговоре с Купер-Оклей как об "оболочке, покинутой Учителями". Когда она принялась бранить его за это высказывание, вот что он ей ответил:

"Вы повинны в наихудшем из преступлений. Вы выдали наиболее священные и наиболее сокровенные тайны Оккультизма. Уж лучше быть принесенным в жертву, чем открыть европейцам то, что им не предназначено. Люди слишком сильно в Вас поверили. И теперь настало время посеять в их умах сомнение. Иначе они просто вытянули бы из Вас все, что Вы знаете". Е.П.Б. просила мисс Арундале показать это письмо Синнетту5.

"Однако Субба Роу, – напомнила себе Пэйшенс, – всегда был против того, чтобы делиться восточной мудростью с европейцами, к которым относился с недоверием, а во многих случаях – даже с неприязнью. Почему Западу должно быть запрещено приобщаться к глубинным тайнам жизни и природы?" – спрашивала она себя. Неужели же так опасно делиться знаниями с людьми, воспитанными на другой культуре? Ведь ей было известно, что не выдерживали испытаний не только западные чела. Были случаи, когда и земляки Субба Роу – индийцы – не могли справиться со своим "эгоизмом", который, как неоднократно повторял Учитель, стал камнем преткновения для многих претендентов. Лишь немногие были подобны Дамодару, чья безграничная преданность своему Учителю, Старой Леди, Олкотту и Теософскому Обществу, смогла подавить все соблазны и, в конце концов, снискала ему право совершить путешествие, сопряженное с немыслимыми трудностями и опасностями, чтобы припасть к ногам Учителя, что было мечтой всей его жизни.

Пэйшенс знала, что несмотря на дарованную ему бесценную привилегию переписываться с Учителями, ее муж так никогда и не был настоящим чела. В самом лучшем случае его можно было считать "светским чела", да и этим титулом его можно было величать лишь с очень большой натяжкой. Она помнила, как Учитель бранил его в одном из писем за то, что он представил однажды Старой Леди нечто вроде ультиматума.

Учитель писал: "... если в Вашем сердце гнездятся еще такие чувства, то Вас нельзя называть даже "светским чела""6.

Ну что ж, возможно, это и к лучшему. Она знала, что ему все время мешает гордость и скрытое неприятие многих вещей, хотя даже он сам об этом едва ли догадывался. В то же время она понимала и то, что без него Теософия в Англии вряд ли смогла бы выжить. Ведь Лондонская Ложа уже умирала, и Анна Кингсфорд практически признала факт ее кончины.

Ее взгляд вновь заскользил по строчкам письма.

"Если бы в вашей Л. Л. могли понять, хотя бы смутно, что кризис, потрясающий ныне Т.О. до самого его основания, является вопросом гибели или спасения для многих тысяч; вопросом подъема или падения человеческой расы, ее славы либо бесславия (а для большинства представителей этой расы он звучит еще острее – быть или не быть [то есть совсем исчезнуть]) – то, возможно, многие из вас тогда смогли бы разглядеть самый корень зла, и вместо того, чтобы руководствоваться неверными представлениями и заключениями ученых, вы пытались бы спасти положение, разоблачая подлые делишки вашего миссионерского мира"7.

"Сильно сказано, дорогой Учитель Кут Хуми", – подумала она. И в то же время она чувствовала себя совершенно беспомощной, загнанной в угол той силой, которая, похоже, нимало не заботилась о порядочности. Подобно зловещему покрову темноты, она стремилась поглотить те немногие искры просветления, которые успели обрести в последнее время такой яркий блеск. Пэйшенс видела, что несмотря на необходимость как-то содержать себя и семью и несмотря на неизбежные ошибки, которые допускал и он сам, и все остальные, все-таки основной заботой ее мужа было сохранение этих искр; и даже во времена сомнений он никогда не отрекался полностью от этой задачи.

Увидев в конце письма обязательный для Учителя постскриптум, Пэйшенс слегка улыбнулась. Он не был соответствующим образом обозначен, но следовал уже за первой подписью, представленной, как обычно, инициалами. В постскриптуме Учитель говорил о тех ужасных испытаниях, через которые приходилось проходить неофитам в прежние времена – во время этих испытаний использовались самые разнообразные методы механического, химического и психического воздействия, и целью их была проверка "постоянства, мужества и сообразительности".

"Но сейчас, – продолжал далее Учитель, – вульгаризация науки даже эти пустяковые испытания сделала абсолютно ненужными. Ныне испытаниям подвергается только психологическая сторона природы претендента... чтобы высветить в его темпераменте каждую частицу хорошего и каждую частицу дурного.

Это – правило без исключений, и никому не позволено избежать этих испытаний; независимо от того, ограничивается ли его сотрудничество с нами лишь написанием письма, или же в его сердце действительно сформировалось страстное желание приобретать оккультное знание и развивать в себе способность к оккультному общению. Даже самый сильный ливень не в силах оплодотворить камень - точно также и оккультное учение не в силах повлиять на невосприимчивый разум; но так же, как вода, смешиваясь с известью, заставляет последнюю выделять тепло, так и учение приводит в самое активное движение все потенциальные возможности, которые могут быть заключены в этом разуме... Старайтесь исправлять содеянное зло. Каждый шаг, который делает человек по направлению к нам, заставляет нас делать шаг по направлению к нему... И еще раз примите от меня мои благословения и слова прощания, на тот случай если я передаю их Вам в последний раз"8.

Но тогда еще никто не мог всерьез думать о том, что это действительно последнее его письмо (если не считать записки, полученной через несколько месяцев и содержащей всего лишь шесть слов: "Мужество, терпение и надежда, брат мой"9). И хотя поиск нового посредника все еще не увенчался успехом, никто не сомневался в том, что человек с необходимыми аурическими данными все же найдется, да и Старая Леди, несомненно, вскоре должна была восстановить в себе необходимые способности. Она уже перенесла в своей жизни столько ударов, что наверняка сможет оправиться и от последнего – далеко не самого сокрушительного из них. Конечно, нельзя было отрицать, что многие неприятности она сама навлекла на себя своей вспыльчивостью и экзальтированностью, своей склонностью к импульсивным действиям и неспособностью "предоставлять событиям идти своим чередом", даже в тех случаях, когда повлиять на их ход не представлялось возможным. Но Пэйшенс была уверена, что Е.П.Б. сможет оправиться и от этих сокрушительных ударов. Пэйшенс уже отправила ей письмо в Торре-дель-Греко с изъявлением своей любви и преданности. И это, как она себе говорила, было самым меньшим, что она могла бы для нее сделать.

Ее размышления прервал звук закрывающейся двери и голос ее мужа:

— Пэтти, ты где?

— Я здесь, – откликнулась она, довольная тем, что он,. наконец, вернулся, похоже, благополучно уладив свои дела.

Он подошел к ней, поцеловал в лоб и, как обычно, ласково коснулся ее плеча.

— Остался еще кофе? – спросил он. Она взвесила кофейник на руке.

— Да, но он уже совсем остыл. Сварить свежий? Он покачал головой.

— Это не так важно. Просто налей мне капельку. Позвонив слуге и распорядившись принести еще один прибор, она наполнила чашку тепловатым кофе и не спрашивала мужа ни о чем до тех пор, пока слуга не вышел из комнаты.

— Ну как твоя поездка, все прошло удачно? – спросила она, наконец, когда они остались одни.

— Думаю, что да. Нам очень повезло. Есть, правда, еще несколько вещей, которые меня беспокоят, но, впрочем, это уже не так важно. Я уверен, что ни о какой недобросовестности здесь и речи быть не может.

Он взял со стола письмо Учителя К.Х. и принялся листать его страницы; он уже читал его раньше.

— Оно вызвало у тебя грустные чувства, Пэтти? – спросил Синнетт, с нежностью поглядев на свою жену.

— Должна признать, что – да, но только чуть-чуть, – ответила она, улыбнувшись чуть печально, – и в особенности фраза о Старой Леди, в самом начале письма.

Он прочел вслух:

"... множество событий, еще более разрушительного характера (настолько разрушительного, что каждое из них в состоянии окончательно сокрушить несчастную женщину, которой суждено стать их жертвой) уже назрели и готовы вот-вот разразиться над ее головой, нанеся серьезный урон и самому Обществу".

— Да, это звучит угрожающе.

— А чем мы ей можем помочь, Перси? Возможно, такова ее судьба; но это ведь не означает, что мы должны полностью лишать ее нашей посильной поддержки. Мы, например, прекрасно знаем, что Святилище не было "ящиком для фокусов", как утверждает мистер Ходжсон.

Им, конечно, уже доводилось слышать о событиях, связанных с этим пресловутым шкафом, но оба они хорошо помнили о том, как им удалось самим увидеть этот шкаф "в действии" в последние дни своего пребывания в Индии.

Тогда они ненадолго остановились в Адьяре перед отплытием в Англию. Синнетт уже начал работать над "Эзотерическим Буддизмом", и у него возникло несколько вопросов, которые он изложил в письменном виде.

Однажды утром, когда Пэйшенс заглянула к нему по какому-то делу, он передал эти вопросы ей и просил отнести их Е.П.Б., чтобы та, по возможности, отправила их Учителю. Пэйшенс сразу же отправилась наверх и застала Е.П.Б. в ее комнате.

Е.П.Б., ознакомившись с содержанием записки, вернула ее Пэйшенс и сказала:

—Положите их в Святилище, дорогая.

Пэйшенс положила записку в Святилище и вернулась к Е.П.Б. в другой конец комнаты. Они ждали примерно минут десять, после чего Старая Леди вдруг забеспокоилась.

— Мне кажется, миссис Синнетт, что ответ уже пришел.

Пэйшенс сама подошла к Святилищу и достала оттуда записку, написанную почерком Учителя К.Х., в которой тот обещал прислать ответы на следующий день, что он и сделал. Листок с вопросами исчез. Насколько Пэйшенс было известно, Куломбы, ныне утверждающие, что они были соучастниками Е.П.Б., в то время были заняты своими делами в другом месте штаб-квартиры. Случай, как это видно, был довольно простой, но не оставлявший в то же время никаких сомнений10.

— Видишь ли, – ответил жене на сей раз Синнетт, – мы со Старой Леди как-то говорили о том, что я когда-нибудь напишу книгу мемуаров о ней – возможно, уже после ее смерти. Так что, никакого определенного плана у меня до сих пор не было. Но, может быть, не обязательно ждать, когда она умрет. Сейчас ей это могло бы помочь, тем более что множество неприятных событий готово "разразиться над ее головой", как говорит К.Х.11

Глаза его жены заблестели.

— Какая превосходная идея, Перси! И как замечательно, что ты собираешься защищать ее, хотя в последнее время она фактически отстранилась от тебя.

— Да, она действительно – одна из самых тяжелых личностей, которых я когда-либо знал, – сказал он, нахмурясь, – но это отнюдь не меняет моего мнения о том, что Ходжсон и О.П.И. обошлись с ней крайне несправедливо. Более того, мне кажется, что их действия глупы. Это просто абсурдно – намекать, а тем более утверждать (что они как раз и делают), что Старая Леди – авантюристка, выдумавшая все Теософское движение ради своей личной выгоды12.

— Но ведь и выгоды от этого она не получила никакой, – поспешно добавила Пэйшенс. – Боже милостивый! Да оно принесло ей больше страданий, чем что бы то ни было еще – критика, преследования, а теперь еще и это несчастье. Если уж на то пошло, то эта затея не принесла ей ни фартинга. На жизнь она зарабатывала своими книгами и статьями. Так какие же причины у нее могли быть для обмана? Мне кажется, что вопрос о двигавших ею мотивах Ходжсон совершенно не желал рассматривать, хотя и очень старательно совал свой нос во все подробности.

— Не думаю, что он вообще мог бы понять ее мотивы. Временами они даже мне кажутся не совсем понятными. Она может иногда сделать что-нибудь действительно замечательное, но затем сама же на девяносто процентов разрушает содеянное, – по крайней мере, мне это представляется именно так. И я неоднократно говорил ей об этом13.

—Я знаю, – согласилась Пэйшенс, – у нее невероятно сложный характер, и я не думаю, что кто-либо вообще способен полностью ее понять. Но мы ведь с тобой смогли, наконец, разглядеть за этой эксцентричной, а иногда даже отталкивающей внешностью нечто на редкость прекрасное и сильное, что, возможно, и является ее внутренней сущностью.

Я убеждена в том, что она никогда не делает ничего ради своей собственной или чьей бы то ни было еще личной выгоды, даже если она совершает поступки, которые вызвали бы в нас ужас и отвращение, будь они совершены кем-нибудь другим. Но она всегда старается исключительно ради того, что она обычно именует "Делом". Даже в тех случаях, когда она, по нашему мнению, заходит чересчур далеко, стараясь кого-либо в чем-либо убедить. И все же я не сомневаюсь в том, что если бы она действительно решила, что, полностью отрицая существование Учителей, она смогла бы уберечь их этим от клеветы, она пошла бы на это не задумываясь14. Она непредсказуема!

— Не могу не согласиться с тобой, дорогая. Иногда мне очень хотелось бы, чтобы она была менее непредсказуемой, чтобы она была мудрее и не так фанатично предана своему "Делу". Но, боюсь, что К.Х. сказал бы, что во мне опять взыграло мое английское высокомерие.

Пэйшенс слегка улыбнулась и погладила его по руке.

— И, возможно, он был бы прав, Перси. Возможно, также, что то же самое он мог бы сказать и обо мне. Но, я уверена (да и вряд ли это могло быть как-нибудь иначе), что Учителям приходится брать от нас все, что возможно, не взирая на наши слабости и недостатки, препятствующие тому, чтобы мы могли стать совершенными проводниками их воли. Если ты помнишь, то в одном из писем – да ты тогда еще был в Симле вместе с Хьюмами, а я все еще находилась в Англии – Учитель говорил тебе, что они ищут по всему миру тех, кто одновременно хотел и мог бы взять на себя подобную работу. Для этого требовался человек, чья преданность не вызывала бы никаких сомнений и, в то же время, обладающий теми же способностями, что и Старая Леди, которые в нем можно было бы развить.

Синнетт кивнул и недовольно поморщился, допивая свой уже совершенно остывший кофе.

—Он говорил также, как мне помнится, что приобретенные ею способности связаны отчасти с той подготовкой, которую она прошла в Тибете, и что-то вроде того, что часть ее после этого так и осталась там для того, чтобы поддерживать с нею связь, а также для того, чтобы всегда иметь возможность удержать ее от разглашения некоторых вещей. Я до сих пор так и не смог понять это полностью, а Хьюм и вовсе потешался над этим, как мог. Но я не сомневаюсь в том, что в действительности нечто подобное все же имело место15.

—Довольно странно думать, что она – гм! не цельная личность, если Учитель имел в виду именно это, – согласилась Пэйшенс.

— Да, и если она действительно что-то оставила там, то это наверняка тот центр, который контролировал ее эмоции. Но в то же время, – сказал он, почти примирительно, – никто не станет отрицать, что иногда она была самым добрым и прекрасным существом, которое только можно себе вообразить.

Пэйшенс выразила свое согласие улыбкой.

—Подумай, пожалуйста, еще раз об этих мемуарах, Перси, – попросила она, – я уверена, ей это понравится, и, вероятно, их даже можно будет противопоставить всей этой ходжсоновской чепухе.

—Ты хотела бы встретиться с ней, если в этом году мы когда-нибудь соберемся на континент? – спросил Синнетт.

Как обычно, ее радость выдал трогательный блеск ее глаз.

— А это нам удастся!

— А почему бы и нет? Я бы смог начать собирать материал для своих мемуаров. Мне эта мысль кажется вполне разумной. Конечно, мы пока не знаем, где она будет. Она ведь писала, что ее пребывание в окрестностях Неаполя продлится недолго.

Но и этот вопрос был благополучно разрешен, когда вместе с утренней почтой Пэйшенс получила ответ Старой Леди на свое письмо. Е.П.Б. указала в нем следующий пункт своего путешествия – немецкий город Вюрцбург16.

Ей нравилось это место, и к тому же неподалеку – в Гейдельберге и Нюрнберге – жил некогда один из Учителей17. Эльберфельд также находился относительно близко. Ей прислали некоторую сумму денег из России для занятий литературной деятельностью и почти тысячу рупий из Индии, так что денег вполне хватило бы на переезд и на проживание "в достаточно комфортабельных комнатах", где она могла бы писать вплоть до окончания "естественного срока своей жизни". Она ожидала, что в скором времени ее должна была навестить ее тетя – мадам Фадеева, и она была бы очень рада видеть у себя Синнеттов, если они и в самом деле надумают приехать.

Она благодарила Пэйшенс за преданность и сочувствие, но добавляла при этом:

"Не боритесь за меня, моя дорогая, моя добрая миссис Синнетт, не защищайте меня... Вы только навредите этим себе, а возможно, и Делу, а мне все равно не сможете помочь. Эта грязь слишком глубоко въелась в ту несчастную женщину, которую вы называете Е.П.Б.; и те химические красители, которые были использованы или, вернее, до сих пор используются для подкрашивания клеветы, оказались слишком стойкими, и боюсь, что даже сама смерть не сможет смыть в глазах тех, кто со мною не знаком, всю грязь, которая была вылита и так прочно прилипла к личности 'дорогой Старой Леди'".

А через несколько строк шли следующие слова: "Разумеется, все вы, верящие в Учителей и уважающие Их, не можете признать меня виновной, не потеряв предварительно всякую веру в них... Те же, кто считают, что эти чистые и святые руки могли бы без всякого чувства брезгливости прикасаться к такому отвратительному орудию, каким ныне являюсь я, – просто дураки от рождения... Да если бы я действительно написала хотя бы одну из тех идиотских и бесконечно мерзких вставок, которые были добавлены в... письма; если бы я хоть однажды позволила себе намеренно, сознательно состряпанную ложь, при помощи которой к тому же я якобы пыталась ввести в заблуждение даже самых лучших, самых преданных своих друзей, – тогда бы я не заслуживала абсолютно ничьей "любви"! В лучшем случае меня ждала бы жалость или вечное презрение".

— И для чего ей потребовались столь экстравагантные фразы? – пробормотал Синнетт, когда Пэйшенс, которую тоже захлестнули эмоции, сделала паузу в этом месте.

К его удивлению, Пэйшенс засмеялась.

— Это, дорогой мой, и есть твоя английская черствость! Не забывай, что она – русская и что в ее жилах течет кровь Долгорукого. А в ней, насколько я понимаю, огня должно быть намного больше, чем воды.

— Может, и так, – сказал он, не совсем убежденно, – но должен признать, это наследие кажется мне чересчур беспокойным.

— Она не предлагает нам вновь стать нашим почтальоном, – решилась напомнить ему Пэйшенс.

— Не предлагает, да и Учителю, я уверен, этого не хотелось бы. Он говорил, что она должна сама предложить нам это, но у нее, похоже, другие планы. Я надеюсь только, что они связаны с продолжением работы над "Тайной Доктриной". Но я не верю, не могу поверить, что он позволит существующим между нами отношениям вот так просто взять и прекратиться.

— Это зависит и от того, что позволят ему его собственные руководители, – напомнила Пэйшенс. – Ты ведь знаешь, что в этом отношении ему всегда приходилось действовать в рамках установленных для него ограничений.

— К сожалению, тут я должен с тобой согласиться. Но, я полагаю, что он может придумать что-нибудь, до чего, например, не смог бы додуматься я! А впрочем, чтобы ни случилось, я должен сделать все, что в моих силах, чтобы помочь Обществу преодолеть этот кризис. В Лондонской Ложе еще полным-полно работы.

И хотя впоследствии Синнетт вновь обрел уверенность в том, что переписка с Махатмой К.Х. будет продолжаться, следующего письма от него он так и не получил. Лишь в конце 1885 года пришла коротенькая записка, в которой Учитель просил его сохранять "мужество, терпение и надежду".

Однако, к своему удивлению, в начале осени он получил записку от Махатмы М. Синнетту с каждым днем требовалось все больше усилий для того, чтобы выносить присутствие двух чела – Мохини и Бабаджи, и он без колебаний давал им это понять.

Бабаджи, как выяснилось, был подвержен эпилепсии18, и к тому же временами с ним случались припадки сумасбродного, а порой даже буйного поведения, во время которого он принимался с пеной у рта обвинять во всех смертных грехах свою благодетельницу – Е.П.Б., что подливало еще больше масла в огонь ее и без того невыносимых страданий. Мохини, исходя, несомненно, из побуждений национальной солидарности, склонен был всегда защищать этого молодого чела и во время то и дело возникающих конфликтов постоянно принимал его сторону. К тому же, Мохини был окружен в Англии таким обилием лести, что она постепенно начала проникать в его разум, и в результате он начал пренебрежительно относиться к некоторым членам Теософского Общества19.

Совершенно случайно Синнетт оказался втянутым через свою переписку с Е.П.Б. в некоторые события, связанные с этими двумя молодыми индийцами, и сейчас испытывал к ним чувства, которые никак нельзя было спутать с милосердием. И Учитель М. укорял его за это.

"Разве Вы не достаточно умудренный опытом человек, чтобы относиться с должным терпением к небольшим недостаткам молодых учеников? – спрашивал он. – Они ведь по-своему тоже полезны, причем весьма полезны. Вы ведь тоже со своей стороны можете принести пользу, поскольку никакая помощь не окажется сейчас излишней для многострадального Общества. И весьма похвально, что Вы избрали путь благородного человека, который всего себя посвящает делу. Перед Вами обязательно откроются новые пути и способы, поскольку Вы – единственный свидетель и Вам лучше всего известны факты, которые изменники попытаются оспорить.

Мы не можем изменить Карму, мой "добрый друг", иначе мы разогнали бы то облако, которое ныне застилает Вам путь. Но мы сделаем все, что возможно при данных обстоятельствах материального плана. Никакая тьма не может существовать вечно. Имейте лишь надежду и веру, и мы сможем развеять ее. Лишь немногие сейчас сохраняют верность 'первоначальной программе'. Но Вы многому научились, и многое из того, что Вы приобрели, помогает Вам сейчас и будет помогать в будущем".

— "Первоначальная программа", – пробормотала Пэйшенс, прочитав это послание до конца. Неожиданно на глаза ее навернулись слезы, и она заговорила в порыве страстной благодарности.

— Понимаешь ли ты, какая огромная привилегия тебе дарована, дорогой? – дрожащим голосом спросила она. – Вспомни, с чего все начиналось – Аллахабад, Симлу и все прошедшие годы, – ведь все это время тебе было доверено трудиться на благо величайшего в мире дела! Да, – она рассмеялась, и ее смех тоже вибрировал от волнения, – я знаю, что говорю сейчас словами Старой Леди, но тут я с ней абсолютно согласна. Это действительно –великое Дело. И оно действительно реально! Иначе оно уже давно перестало бы существовать! И мир по-прежнему будет пытаться уничтожить его, но не сможет, потому что оно реально.

Она замолчала и коснулась его руки, он же смотрел на нее со все возрастающим изумлением. Его жене не часто изменяло ее несокрушимое спокойствие, придававшее ей самое большое очарование и служившее ему опорой при любых жизненных передрягах.

"Но и сейчас она – прекрасна, – подумал он, – и прекрасной ее делает сила ее убежденности". Он сжал ее руку в своей ладони, пытаясь что-то сказать, но так и не смог найти подходящих слов для того, чтобы выразить свои мысли; он просто с ожиданием смотрел на нее, но не так, как будто хотел услышать от нее нечто созвучное своим собственным чувствам; его взгляд просто выражал полную открытость для всего, что бы она сейчас ни сказала.

— Ах, милый Перси, разве ты не видишь? – многозначительно продолжала она. – Ведь ты сыграл такую огромную роль! Никакого Теософского Общества в Англии просто не было бы, если бы не ты. И все это время ты получал наставления и помощь и к тому же пользовался – да-да, я в этом уверена – любовью и уважением этих сострадательных людей... Именно – людей, – повторила она, и Синнетт заметил, как ее брови слегка приподнялись, – но и Учителей тоже, потому что они довели до совершенства свою человечность, потому что они постигли тайны жизни. Они не могли ничего забыть. И они ничего не забудут. Не спрашивай меня, откуда я это знаю, – я просто знаю, и все. Я так горжусь тобой, Перси, я страшно тобой горжусь!

Он обнял ее и долго держал в объятиях, в то время как ее слезы, уже ничем не сдерживаемые, орошали его плечо.

"Она ведь совсем не думает о себе, – понял он. – Значит, она гораздо ближе к Ним, чем я сам!" Он вдруг почувствовал необычайную нежность и благодарность и совершенно неожиданный прилив решимости и преданности. И кроме того он ощутил нечто новое; это было абсолютно неведомое ему доселе чувство глубокого и искреннего смирения.

_____________

ЭПИЛОГ

Убийственного характера окончательный Отчет Общества Психических Исследований был опубликован в декабре 1885 года.

В своем письме к Синнетту из Вюрцбурга, отправленном в первый же день января 1886 года и озаглавленном ею "Новогодние Размышления", Е.П.Б. сообщала, что копию этого отчета ей привез 31-го декабря один из ее друзей. В момент получения Отчета она с графиней Констанцией Вахтмейстер как раз пили чай1.

"Я прочла его, – писала Е.П.Б., – и восприняла как новогодний подарок, преподнесенный моей Кармой или, возможно, как coup de grace2 уходящего 1885 года – самого замечательного года в недолгой жизни Теософского Общества"3.

Она не нашла в Отчете, по ее же собственным словам, "абсолютно ничего нового, что касалось бы вашей покорной слуги; но многое о Вас, да и о других тоже". Она перечислила также несколько вопросов, которые охарактеризовала как "нечто новенькое". В их числе и тот факт, что Бабула – ее давнишний преданный слуга – стал "буквально героем этого объемистого Отчета", в котором утверждалось, что "все мои письма от Учителя были написаны им самим". Еще одной новостью было то, что Синнетт, оказывается, являлся "наполовину, если не полностью, сообщником Е.П.Б." и что он внес "около 60 поправок" в письма Махатмы К.Х. после того, как заявил, что "не изменил в них ни слова"4.

"Было произведено великое множество феноменов, которые невозможно ничем объяснить, – продолжала Е.П.Б., – и некоторые, наиболее важные из них, произошли у Вас дома и в мое отсутствие. Вот они-то и составляли главное затруднение; до тех пор, пока доверие к Вам не могло быть ничем подорвано, Майерс, Ходжсон и К" не могли торжествовать свою полную победу. Для них было крайне необходимо представить Вас человеком, не заслуживающим доверия. Вы были им нужны, и они сумели до Вас дотянуться. Им бы никогда это не удалось, если бы Вы сразу же решительно отказались предоставить в их распоряжение письма Махатм. Такова Ваша Карма, дорогой друг"5.

Синнетт чувствовал, что самое лучшее, что он может сделать сейчас для Старой Леди, это закончить работу над мемуарами, материал для которых он собирал уже в течение нескольких месяцев.

Синнетт и Пэйшенс отправились к Е.П.Б. в Вюрцбург, где он по многу часов проводил, исправляя зачастую перепутанные сведения о времени и месте описываемых событий, совершенно смешавшихся в памяти мадам Блаватской.

Впоследствии в своих письмах она продолжала присылать Синнетту дополнительную информацию, то и дело всплывавшую в ее памяти, и Синнетт порою приходил в отчаяние, пытаясь сложить из этих фрагментов связный рассказ о ее необычайной карьере6. Однако, в конечном счете, эта книга все-таки была издана под названием "Эпизоды из жизни мадам Блаватской". Описание событий в ней носило выборочный характер, поскольку "многочисленные путешествия и оккультные опыты Е.П.Б. не позволили составить из них детальное описание, но лишь изобразить их в общих чертах"7.

В этой книге Синнетт писал:

"Почти две недели (после ознакомления с "Отчетом") мадам Блаватская совершенно не могла заниматься своей работой из-за захлестывавших ее эмоций. Во всех сложных ситуациях, в любой работе, чем бы она ни занималась, ее взрывной темперамент был ей плохим помощником. Все те письма, меморандумы и протесты, на которые она расходовала практически всю свою энергию в течение этих двух злосчастных недель, принесли ей, однако же, мало пользы (или даже совершенно никакой) и никоим образом не смогли помочь холодно и неблагосклонно настроенной публике понять истинное положение вещей... лишь очень немногие, наиболее близкие друзья смогли по достоинству оценить их зажигательность и неистовость.

Когда она пребывает в состоянии крайней возбужденности, используемые ею слова могут навести плохо знакомого с нею человека на мысль о том, что она жаждет мести, что она вне себя от ярости, и, попадись ей в руки кто-либо из ее врагов, она тотчас растерзала бы его, подобно кровожадному дикарю. И только те, кто знают ее достаточно хорошо, как, может быть, знают только с полдюжины ее самых близких друзей, ни на минуту не сомневаются в том, что, несмотря на все это бурное проявление эмоций, стоит лишь кому-нибудь из ее врагов действительно попасть ей в руки, как вся направленная на него ярость мгновенно улетучивается, как лопающийся мыльный пузырь".

Синнетт также процитировал в книге строки из письма, присланного ему графиней Вахтмейстер, в которых она указывала на то, что провела вместе с Е.П.Б. несколько месяцев, "жила с нею под одной крышей и оставалась вместе с ней с утра и до ночи". "Я имела доступ ко всем ее шкафам и коробкам, – писала графиня, – читала все письма, которые она получала и которые писала, и теперь я прямо и открыто заявляю, что мне стыдно за то, что я когда-то не доверяла ей, поскольку теперь я уверена в том, что она – честная и прямодушная женщина, всею душой преданная своим Учителям и делу, ради которого она пожертвовала своим положением, успехом и здоровьем. Я нисколько не сомневаюсь в том, что эта жертва действительно имела место, так как я сама видела доказательства этому, в частности – документы, подлинность которых не вызывает никаких сомнений".

Синнетт знал, что для того, чтобы составить себе хоть какое-нибудь мнение о Е.П.Б., необходимо провести рядом с нею достаточно долгий отрезок времени. И даже в этом случае человек не застрахован от сюрпризов с ее стороны, а иногда и от настоящих потрясений.

Невозможно создать о Е.П.Б. правильное представление, основываясь лишь на рассказах о ней, – писал Синнетт много позже. – Только благодаря очень близкому знакомству (подобно тому, которое нам с женой удалось завести с нею благодаря ее частым и продолжительным визитам к нам в Аллахабад и Симлу и последующим печальным событиям, связанным с ее пребыванием в Лондоне в 1884–85 гг.) можно было получить верное представление о ее сложном характере. Это полученное нами представление и побуждало нас оставаться ее сторонниками во все время нападок на нее со стороны О.П.И."8

Кроме книги о Е.П.Б., Синнетт также написал и опубликовал памфлет под заголовком "Феномены "Оккультного Мира" и Общество Психических Исследований". Он состоял из двух частей: первая представляла собой аргументированную защиту Е.П.Б., а во второй пункт за пунктом рассмотрены все обвинения, выдвинутые в "Отчете" О.П.И. против него самого; абсурдность высказанных в нем предположений была показана Синнеттом обоснованно и убедительно. В конце памфлета был помещен "Протест" Е.П.Б., в котором она указывала на то, что не может искать защиты от клеветников в суде, поскольку "мое оправдание будет сопряжено с изучением тайн человеческой психики, которые суд рассматривать не в состоянии; и к тому же – на некоторые вопросы я торжественно клялась никогда не давать ответа, но разоблачение этих клеветников неизбежно выдвинет эти вопросы на передний план, а мое молчание и отказ отвечать на них... могут быть превратно истолкованы как 'неуважение к суду'".

Когда Е.П.Б. наконец нашла в себе силы возобновить работу над "Тайной Доктриной", выяснилось, что она все равно никак не может достичь необходимой для работы сосредоточенности. Однажды графиня, войдя в комнату, где работала Е.П.Б., "увидела, что весь пол был забросан исписанными листами бумаги". Е.П.Б. призналась, что уже в двенадцатый раз пытается написать одну страницу, но всякий раз Учитель говорит ей, что пишет она ее неправильно. "Мне кажется, я вот-вот сойду с ума, – сказала она, – но оставьте меня, я не остановлюсь до тех пор, пока не справлюсь с ней, даже если мне придется провозиться всю ночь".

Графиня принесла ей чашку кофе, который хоть немного помог бы восстановить ее силы. И через час она наконец-то закончила эту страницу9.

В своих "Воспоминаниях" графиня писала, что набор книг, который Е.П.Б. возила с собой, был "крайне ограничен", в то время как ее рукописи пестрели "взятыми из самых редких и заумных книг цитатами, ссылками и указаниями самого разного свойства".

Во всех случаях Е.П.Б. старалась проверять все те копируемые ею сноски, которые показывались ей в виде "астральных двойников", поскольку она зачастую видела их в перевернутом, зеркальном изображении. Обычно ей удавалось проверять их. И лишь иногда при проверке обнаруживались незначительные ошибки, но никогда – явные несоответствия. Если ей была необходима определенная информация по какому-либо вопросу, то "так или иначе ей удавалось эту информацию получить: либо от кого-нибудь из ее друзей, либо из газеты или журнала, либо из книг, которые нам время от времени приходилось просматривать. Это происходило настолько часто и настолько безошибочно, что ни о каких случайных совпадениях не могло быть и речи"10.

Постепенно фурор, произведенный публикацией "Отчета", стихал, Е.П.Б. успокаивалась, восстанавливая контроль над своим темпераментом, и все более уверенно продолжала свою работу. Графиня на некоторое время вернулась к себе домой, в Швецию, а Е.П.Б. перебралась в Остенде, в Бельгии, где жили в то время ее сестра и племянница. Графиня впоследствии вновь приехала к ней в этот город.

Вскоре Е.П.Б. снова заболела и настолько серьезно, что оба лечивших ее врача заявили, что она не проживет более двадцати четырех часов. Графиня Вахтмейстер и сама к своему глубокому прискорбию "начала подмечать в ней едва заметные, но определенные признаки надвигающейся смерти"11.

Графиня провела у ее постели всю ночь, глядя на ее медленное угасание. Но все же и ее собственная усталость дала о себе знать, и графиня впала в забытье. Когда она очнулась от сна, настал уже новый день. В комнату заглядывали первые лучи утреннего солнца. Графиня с беспокойством взглянула на Е.П.Б. Старая Леди смотрела на графиню, и едва различимый блеск в ее глазах свидетельствовал о том, что она была в полном сознании.

"Здесь был Учитель, – произнесла Е.П.Б. достаточно сильным и чистым голосом, – он предложил мне выбор: либо умереть сейчас и получить, наконец, освобождение, либо остаться жить и закончить "Тайную Доктрину". Он рассказал мне о том, сколько мне еще придется страдать и какой ужасной будет моя жизнь в Англии, поскольку мне предстоит туда вернуться; но когда я подумала о тех учениках, которых я смогу хоть чему-то научить, и обо всем Теософском Обществе, которому я уже отдала всю свою душу, я решила пожертвовать собой и закончить свою работу. Принесите мне кофе и что-нибудь поесть и подайте мою табакерку"12.

Е.П.Б. все-таки успела закончить "Тайную Доктрину" и, кроме того, написала еще несколько работ. Как и предсказал ее Учитель, она отправилась в Англию, где продолжала писать и учить вплоть до своей кончины – 8 мая 1891 года13.

В этот период также не обошлось без неприятностей, но ни одна из них уже не доставляла ей таких мучений, как "Отчет" О.П.И. Она учредила новый журнал, который назвала "Люцифер", и основала Эзотерическую Секцию Теософского Общества14.

И то и другое ее начинание вызвали неодобрение оставшегося в Индии полковника Олкотта. Он не одобрил создание нового журнала, так как полагал, что между ним и "Теософом", который все еще носил ее имя на титульном листе, начнется "соперничество". Однако же он понимал, что "ей нужен был журнал, в котором она могла говорить все, что ей вздумается"15. С основанием Эзотерической Секции Олкотт не был согласен потому, что боялся возникновения "государства в государстве". Только личное вмешательство Учителя заставило его изменить свою точку зрения по этому вопросу, и по приезде в Англию в 1888 году он все же издал "решение Совета" от 9 октября 1888 г. о создании Эзотерической Секции и назначении ее ответственным руководителем мадам Блаватской16.

Сам Полковник большую часть времени посвящал путешествиям и лекциям, требующим напряжения всех его недюжинных организаторских способностей. Он всеми силами старался восстановить позиции Общества, понесшего такой тяжелый урон в 1884–86 годах. Кроме того, он смог так много сделать для распространения буддизма на Цейлоне (ныне – Шри Ланка), что там до сих пор продолжают время от времени устраивать Дни его памяти.

Согласно сохранившимся записям, в последние дни жизни Олкотта (он тогда страдал сердечной недостаточностью) его несколько раз посещали в астральной форме Махатмы М. и К.Х. Присутствовавшие в его доме люди дважды видели какие-то фигуры. Беседы Олкотта с Учителями касались будущего Теософского Общества – тема, которая беспокоила Полковника до самых последних минут его жизни. Умер он 17 февраля 1907 года в 7 часов 17 минут утра. Было ему тогда 75 лет. Возможно, это всего лишь случайное совпадение, но его всегда очень интересовала цифра 7 и оказываемое ею влияние"17.

Двое чела – Мохини и Бабаджи, выполнившие кое-какую полезную работу, но в то же время породившие в Европе довольно серьезные осложнения, – вернулись в Индию. Мохини вышел из Теософского Общества в 1887 году и вернулся к себе домой в Калькутту, где продолжил заниматься юридической практикой18. А о Бабаджи Учитель К.Х. писал: "Конец маленького Человека был печален". Бабаджи пришлось взять в долг деньги на возвращение в Индию, а "через несколько лет он умер в полной безвестности"19.

А. О. Хьюм полностью самоустранился от участия в делах Теософского Общества и, в конце концов, покинул его. Он способствовал созданию Индийского Национального Конгресса и в период с 1884 по 1891 годы был его Генеральным Секретарем. В 1894 году он вернулся в Англию. Нет никаких свидетельств о том, что его контакты с Синнеттом после этого возобновились.

Хотя престиж Теософского Общества в Лондоне был "серьезно подорван", Синнетты продолжали поддерживать его жизнеспособность, превратив свой собственный дом в центр его деятельности. Однако их участие в основной работе Общества начало все более ослабевать с тех пор, как в Лондон приехала Е.П.Б. и "для Теософского Движения в Англии наступила новая эра"20.

Идея пригласить мадам Блаватскую в Англию принадлежала Бертраму и Арчибальду Кейтли, а также еще нескольким членам Лондонской Ложи, сохранившим ей верность. Синнетт не приветствовал эту идею. Хотя впоследствии он все же признал, что "в конечном счете это имело значительные и благотворные результаты для прогресса Движения", он был настолько "потрясен осложнениями, вызванными ее приездом в 1884 году", что "содрогался при мысли о том, что ее возвращение может вызвать дальнейшие неприятности того или иного рода"21. Дядя и племянник Кейтли советовались с ним по этому вопросу, но, несмотря на его несогласие, не изменили своего решения. С этого момента возникло отчуждение между Синнеттом и его бывшими коллегами. Он так и не стал членом Ложи Блаватской, впоследствии сформировавшейся вокруг динамичной личности Е.П.Б. и, вследствие этого, выпал из основного потока теософской жизни в Англии, принявшей совершенно иной характер, нежели в прежние времена.

"Была провозглашена новая эра в Теософии, – писал он, – в которой был достигнут огромный прогресс, – но и в эту эру время от времени разражались бури, что, впрочем, неудивительно, если речь идет о деятельности, в которой принимает участие Е.П.Б."

Он и Пэйшенс несколько раз приглашали к себе своих старых друзей, и хотя их отношения продолжали оставаться дружескими, им все же не хватало прежнего сплачивающего элемента – единства деятельности и целей22.

Синнетт "предпочитал держаться в стороне" от всего того энтузиазма, который неизменно окружал Е.П.Б., и занимался главным образом своей профессиональной деятельностью, которую он начал весной 1888 года23. В то время он и Пэйшенс получили приглашение от каких-то своих друзей "встретиться с дамой, которая, как мне сказали, очень хочет со мной познакомиться"24. Синнетт никогда не называл имени этой дамы, поскольку в то время, и в особенности – в дальнейшем, после ее замужества, она была связана с семьей, "некоторые члены которой, возможно, все еще живы сейчас, когда я собираюсь поведать миру эти строки"25. Он называл ее просто – Мери26.

Мери обладала значительными психическими способностями, и Синнетт поверил в то, что благодаря ей он вновь смог вступить в "непосредственное общение с Учителем"27. Благодаря этому общению он "получил большую и разнообразную оккультную информацию"28. Эти события держались "в глубокой тайне абсолютно от всех наших теософских друзей, в соответствии с пожеланием Учителя"29.

"Нам сказали, – писал Синнетт, – что если она [Е.П.Б.] узнает об этой нашей личной привилегии, то ее оккультные силы смогут поставить под угрозу дальнейшее ее существование...30 Однако же, как выяснилось со временем, Мери очень хотела встретиться с мадам Блаватской, и, в конце концов, соответствующее разрешение было получено... С. Л. не очень заинтересовалась личностью Мери и даже не подозревала о ее способностях"31.

Поначалу существовавшие между Синнеттом и Е.П.Б. разногласия носили довольно мирный характер, но после публикации в 1888 году "Тайной Доктрины" они стали гораздо менее дружелюбными, так как Синнетту показалось, что на самых первых страницах книги содержатся нападки на его "Эзотерический Буддизм". Он был уверен в том, что этот фрагмент был добавлен Е.П.Б. уже после ее возвращения в Лондон под влиянием "окружавших ее восторженных последователей"32.

Этот раскол еще более углубился после одного досадного события. Это случилось после того как Синнетт занялся издательским делом вместе со своим новым партнером – Дж. У. Редуэем, который впоследствии начал издавать основанный Е.П.Б. журнал "Люцифер". Когда Е.П.Б. и оба Кейтли подали в суд на Редуэя за то, что он намеренно завысил цену журнала на тридцать фунтов, Синнетт, конечно же, не мог оставаться в стороне. Суд принял решение в пользу Редуэя, что еще более осложнило отношения Синнетта с Е.П.Б. и с членами Ложи Блаватской33.

В 1890 году все-таки постигший Синнетта финансовый крах внес коренные изменения в его жизнь. Синнеттам пришлось переехать из своей резиденции в Лэдброук Гарденс в Личестер Гарденс, а затем и в еще более дешевый дом, находящийся в менее престижном квартале на Уэстбурн Террас Роуд34.

Несмотря на это, они продолжали организовывать у себя по вторникам свои дневные, а иногда и вечерние собрания, на которые приходили "наиболее преданные члены Лондонской Ложи". На эти собрания и в самом деле приходило много людей, "иногда – до шестидесяти человек". Изредка на них выступала с лекциями миссис Анни Безант35, но, как правило, эту роль брал на себя сам Синнетт. Он делился с присутствующими тем, что сам называл учением, "полученным от Учителя по каналу личной связи, существовавшему в течение предыдущих пяти лет"36.

Все эти события происходили в период "затяжной и безуспешной борьбы" с финансовым кошмаром37. Синнетт продолжал бороться вплоть до наступления следующего столетия, и, в конце концов, при помощи друзей ему все же удалось стабилизировать свое экономическое положение, но такого процветания, как бывало прежде, он уже никогда не смог достичь. По его собственным словам, он впоследствии пришел к выводу, что все эти злоключения не были кармическими по своей природе, но являлись одним из тех многочисленных "сатанинских заговоров", направленных на то, чтобы разрушить его веру и преданность к Учителю38. Если это действительно так, то надо признать, что ни один из этих заговоров не достиг своей цели.

В 1908 году в результате возникших разногласий с тогдашним президентом Теософского Общества Анни Безант Лондонская Ложа после "практически единогласного голосования" вышла из состава Общества. Синнетт не мог полностью одобрить это решение, но, учитывая настроения других членов Ложи, решил, что создавать оппозицию в этом случае бесполезно. Он считал, что для него самого было бы нелепым порывать с той организацией, которой он сам помогал появиться на свет (по крайней мере – Западной ее части) и в которой он в разное время в течение почти пятнадцати лет занимал пост вице-президента. Было создано Элевсинское Общество ("связанное с Теософией, если не с самим Теософским Обществом"), в которое вошли практически в полном составе все бывшие члены Лондонской Ложи39.

В 1911 году он, однако же, усомнился в жизнеспособности этой "аномальной организации". "Все это время я продолжал поддерживать связь с Учителями, – писал он, – используя для этого весьма эффективный канал связи"*40.

Будучи уверенным в том, что выполняет желание Учителя, Синнетт вновь начал участвовать в деятельности Теософского Общества, уладил свои личные разногласия с миссис Безант и, в конечном счете, добился восстановления Лондонской Ложи, что было подтверждено специальной хартией, изданной руководством головного Общества в Адьяре. С 1911 по 1921 годы он вновь занимал в Обществе пост вице-президента.

1908 год стал для Синнетта годом тяжелейшей личной утраты. 11 мая 1908 года Денни Синнетт умер от туберкулеза после недолгой взрослой жизни, которая и без того представляла собой беспрерывную цепь неудач. Его родители сделали все, что было в их силах, чтобы устроить Денни на какую-нибудь доходную должность. Им удавалось это несколько раз, но, возможно, по причине своего слабого здоровья ему не удавалось справляться со своими обязанностями.

9 ноября того же года, когда карьера Синнетта терпела наиболее сокрушительный крах, после продолжительного ракового заболевания скончалась Пэйшенс Синнетт. Как следует из записей Синнетта, впоследствии он узнал, что она сама решила умереть, чтобы принести себя в жертву великой цели41.

В финале своей книги "Первые дни Теософии в Европе" Синнетт воздал ей дань уважения:

"... и прежде чем закончить это краткое описание ошибок и успехов, я хотел бы представить читателю еще одного человека, чье участие во всех описанных событиях осталось практически незаметным для теософского мира, однако она внесла важный вклад в его становление. И сейчас, когда я оглядываюсь назад, мне кажется, что в своих действиях она ни разу не допустила ни единой ошибки. Это — моя жена... Ни я, ни, пожалуй, кто-либо еще из все еще живущих ныне людей не в состоянии в полной мере оценить всю важность влияния, которое она оказывала в те времена, когда наш дом был центром, вокруг которого концентрировалась вся теософская деятельность. А влияние это, как я сейчас понимаю, действительно было значительным, поскольку в нем не было ни малейшей примеси стремления к личному признанию. В характере моей жены не было ни грана эгоизма, на который могли бы опереться темные силы, чтобы побудить ее к неверным действиям. Но в то же время, если в природе людей, которые общались с нею, были хоть какие-то положительные задатки, то под ее влиянием они расцветали и проявлялись самым замечательным образом. И главной причиной, приводившей к подобным результатам, была ее неспособность к обману в какой бы то ни было форме; она была самым честным человеком из всех, кого я когда-либо знал..."

Последние годы жизни Синнетта были омрачены грустью и вновь вернувшейся бедностью, но ничто не могло поколебать его преданности Учителю, до самого последнего дня он не прекращал своей теософской деятельности. Финансовая поддержка друзей и часто выражавшаяся в той же форме дань уважения к его заслугам со стороны коллег позволяли ему продолжать свою работу. Незадолго до его смерти Анни Безант сама выступила с инициативой создания фонда для его материальной поддержки. "Ему были переданы пять тысяч фунтов стерлингов, но он уже не успел порадоваться своему избавлению от нужды. Он умер 27 июня 1921 г. в возрасте 81 года"42.

На восьмидесятом году жизни Синнеттом были написаны слова, которые можно постоянно использовать в качестве эпилога к любому этапу истории Теософского Общества. Он говорил о тех возвышенных Существах, которые являются подлинными Основателями Теософского Общества, и о том, как "неуклюжее человеческое содействие вновь и вновь приводит на грань краха все начинания". Он писал о том, как, несмотря на кажущийся развал всего Общества, несколько мужественных его приверженцев, "уверенных в своем знании истины и сильных в своей убежденности в том, что за их Движением стоят могучие силы", составили ядро, вокруг которого началось его постепенное возрождение.

"Необычайная жизнеспособность той замечательной философской системы, на которой основывается все движение, подтвердилась, – писал Синнетт. – Повсеместно распространяется восприятие Теософии как единственного удовлетворительного объяснения законов природы и человеческой жизни... те, кто читает теософскую литературу, и те, кто интересуется учением, собрались вокруг небольшого ядра... и воссоздали Теософское Общество как мощную организацию...

Несмотря на промахи и ошибки и личные недостатки некоторых возгордившихся его представителей, все более ширящийся объем человеческой мысли и симпатий, вызываемых теософской литературой, сосредоточивается вокруг первоначального общества, полностью безразличного к тому, заслуживает ли персонального уважения тот или иной отдельный автор или руководитель...

Я неоднократно заявлял, что все общества и прочие организационные формы чисто физического уровня, к которым мы привыкли, со временем отомрут... Однако весь ход событий свидетельствует о том, что, какие бы подтверждения этой теории мы ни увидели в будущем, по отношению к Теософскому Обществу она практически неприменима".

Если Альфред Перси Синнетт нуждается в какой-либо эпитафии, то для нее как нельзя лучше подошли бы именно эти слова. Поскольку они лучше всего характеризуют его основную деятельность, начатую с тех пор, как он решился, сломав лед своей англо-индийской враждебности и предрассудков, предложить свое гостеприимство двум пионерам теософского движения, изменив тем самым не только их, но и свою жизнь и, вне всякого сомнения, жизни бесчисленного множества людей, за что он был удостоен бесценного дара, ставшего известным как Письма Махатм.

_____________

* Letters from the Masters of the Wisdom, вторая серия, 9.

* Для более подробного ознакомления с историей издания Писем, можно обратиться к Предисловию составителя к первому изданию "Mahatma Letters" и к Предисловию к третьему Изданию Крисмаса Хэмфриз и Элси Бенджамин, членов правления организации "Mahatma Letters Trust".

[1] CW, VIII, 392 и далее

[2] CW, VIII, 390.

* Согласно Е. П. Блаватской "Тайная Доктрина" была "написана на основе записанных Цис-Гималайских Тайных Учений... седой древности". ТД, 3:309, Адьярское изд.

[3] ML, 16.

[4] ML, 210

[5] Guide, 231-1 (Фехнер).

[6]CW, VUI, 399.

[7] ML, 294.

[8] Hammer, 2.

[9] В 6 томах, Теософское издательство, Адьяр, 1-ое изд., 1895

[10] 10ODL, 1:482-3.

[11] ODL, 2:94.

[12] Подробнее о его биографии – см. Свен Эк, "Дамодар и пионеры Теософского Движения", – Адьяр. Теософское издательство, 1965.

[13] Damodar, 3

[14] ODL, 2:212-13

[15] Действующие лица (лат.). - Прим. ред.

[16] ОDL, 2:95.

* Вышеприведенные сокращения используются в сносках на страницах книги.

* В ссылках на ML указываются номера страниц, а не номера Писем. Наклонные линии разделяют номера страниц в разных изданиях; номер перед наклонной чертой обозначает номер страницы в первом и во втором изданиях; номер, стоящий после наклонной черты, обозначает номер страницы в третьем издании.

_________

1 ODL, 1:483

2 ОDL, 2:1-2

3 ODL, 2:3.

4 ОDL, 2:4.

5 О встрече с Учителем в Лондоне и о последующих феноменах, произведенных Е.П.Б., см.: ODL 2:4-7.

6 ОDL, 2-.VII-VIII.

7 ОDL, 2:9-12.

8 ODL, 2:16-17

9 Поклонение.

10 ODL, 2:13-14

_________

1 Так Е.П.Б. часто называла Махатму М., вкладывая в это слово все свое уважение и любовь

2 ODL, 1:457-8.

3 См.: ODL, 2:109-10. Из комментариев полковника Олкотта следует, что опасения его были не напрасны. Мисс Бейтс оказалась источником постоянных конфликтов, и похоже, что ей всегда удавалось свалить вину за свои действия на Уимбриджа. В конце концов, им пришлось покинуть Е.П.Б. и Олкотта. М-р Уимбридж был архитектором-дизайнером, и Олкотт помог ему открыть в Бомбее свое дело, которое пошло в гору. Мисс Бейтс также смогла найти для себя подходящее занятие. См. также: Damodar, 519.

4 ODL, 2:449.

5 Hammer, 105.

6 ODL, 1:453.

7 Росс Скотт действительно навестил их в доме Харичанда Чинтамона в первый же вечер после приезда путешественников в Бомбей. Его визит перенесен в книге на более позднее время для удобства изложения. Хотя в описании этого события есть некоторая доля авторской фантазии, оно является вполне историческим. См.: ODL 2:16-17.

8 ODL, 2:20.

9 Связь с "Арья Самадж" никогда не была прочной, а впоследствии и вовсе прекратилась после того, как глава движения - Свами Даянанд Сарасвати - неожиданно выступил против теософов, обрушившись на них с оскорблениями. С тех пор и до настоящего времени Теософское Общество не связано ни с какими другими организациями и сохраняет свое организационное единство. ODL, 2:20.

10 ODL, 2:16

11 ODL, 2:20

12 См.: ODL, 1:417 - описание смеха Е.П.Б., сделанное Хартфордом, репортером из Коннектикута.

13 ODL, 2:29.

14 ODL, 3:114

_________

1 ODL, 2:207

2 ODL, 2:97

3 Daylight, 169

4 SH, 209; The Theosophist, авг. 1931; с. 656-7.

5 Эта нелепая ситуация, слишком запутанная, чтобы можно было подробно рассказать о ней в этой книге, описывается во всех сочинениях, затрагивающих историю Теософского Общества. Но см., главным образом: OW, 9-ое изд., ее. Х–XIII, о некоторых оскорбительных статьях об Основателях в современных журналах.

6 SH, 141

7 ODL, 2:225

8 ODL, 2:225

9 ML, 451/443; LBS, 79

10 ODL, 1:457

11 ODL, 2:226

12 ODL, 2:227

13 ODL, 2:227

14 Отчет полковника Олкотта об этих действиях и их результатах читайте в ODL, 2:229-31 и 345-8.

15 В этой книге нет возможности дать подробное описание всех этих феноменов; читателю можно порекомендовать обратиться по этому вопросу к книге Синнетта "Оккультный Мир". Данная же книга адресуется

16 См. текст этой статьи в кн.: Damodar, ее. 156-9.

17 OW, 33.

18 OW, 35

19 OW, 47

20 OW, 82.

21 Autobiography, 28.

22 ML, 352/346

23 Ср. Guide, XVII-XVIII.

_________

1 ODL, 2:247

2 Детальное описание этого письма с рассмотрением многих подробностей см. в: MTL, Гл. 8, начиная со стр. 123.

* Во многих других Письмах также подчеркивается необходимость скептицизма на данном этапе эволюции. См.: ML 227, 284.

3 ML, 4.

4 В MTL (с. 129) Джеффри Барборка приводит в качестве примеров людей, пострадавших по той же причине, - Сен-Жермена и Калиостро. Наверняка, читатель и сам сможет припомнить еще несколько подобных же примеров.

5 ML, 2.

6 ML, ЗА

7 ML, 3.

8 ML, 5.

9 OW, 70-2.

10 Махатма подписывает своим полным именем только самые первые свои письма. Много позже Махатма К.Х. отмечал, что имя "Лал Сингх" было "придумано Джуал Кулом отчасти в качестве псевдонима" (ML, 361/358). Это заставляет предположить, что Джуал Кул, который был высшим чела, писал это письмо под диктовку К.Х.

11 В следующем письме Махатма К.Х. замечает: "... помните, что эти письма не написаны, а осаждены, или перенесены, на бумагу, и потому все ошибки в них исправлены", (ML, 19).

12 Сравните: примечание к диалогу между Е.П.Б. и Чарльзом Джонстоном, CW, VIII 397-8.

13 В том же письме, где Махатма объясняет, что письма, осаждаются им на бумагу, говорится также: "Вам не мешало бы перенять мою старомодную привычку ставить маленькие черточки над "т". Они очень полезны..." (ML, 19).

14 ML, 2

15 В связи с традицией, утверждающей европейское образование Махатмы К.Х., особенно интересны размышления Мери К. Нефф, изложенные ею в статье под названием "Юная мадам Блаватская знакомится со своим Учителем", опубликованной в "Теософе" за ноябрь 1943 г. В этой статье после изложения широко известной истории о встрече Е.П.Б. с Махатмой М. в Лондоне в 1850 г., когда Махатма прибыл в Лондон в составе делегации от Его Высочества Раджи Непала, мисс Нефф пишет далее о том, что имена всех участников делегации были приведены в Лондонской "Times" за 2 марта 1850 г. В этом списке, по убеждению мисс Нефф, есть и два имени, под которыми в Лондон прибыли сам Махатма М. и его протеже, молодой К.Х. (как известно, выезжая во внешний мир, члены Ложи всегда делают это инкогнито). Ее аргументы в поддержку этого предположения не так уж важны, гор