Тучи сгущаются

27 июля 1884 г. в германском городе Эльберфельде в доме Густава и Мари Гебхард и их семьи было основано новое Общество – "Theosophische Gesellschaft Germania". На церемонии открытия присутствовали приехавший в Эльберфельд полковник Олкотт. Прибывший по случаю из Гамбурга известный доктор юриспруденции и политэкономии Вильям Хюббе-Шляйден был избран президентом Общества, миссис Гебхард – вице-президентом, м-р Гебхард – казначеем, а их сын Франк Гебхард – секретарем.

"Так Движение получило свое развитие в наиболее интеллектуальной стране Европы", – написал позже Олкотт. Ему казалось, что в последнее время Германия в значительной мере утратила свою прежнюю духовность, и потому он надеялся, что влияние Теософии в какой-то мере поможет немцам возродить ее.

С этой целью он и доктор Хюббе-Шляйден покинули 1 августа Эльберфельд и отправились в двухнедельную поездку по стране, встречаясь с влиятельными людьми и пропагандируя идеи Теософии. Олкотт вернулся к Гебхардам как раз вовремя, чтобы поприветствовать Е.П.Б., ее тетю – мадам Фадееву (присоединившуюся к ней в Париже), миссис Холлоуэй, Мохини, Бертрама Кейтли и миссис и мисс Арундале, прибывших вместе из Лондона 17 августа1.

— Какая прекрасная встреча! – воскликнул Олкотт при виде их. Излучаемое им радушие приподняло всем настроение, несколько подорванное утомительным путешествием. – Ну, теперь-то мы прекрасно проведем время!2

Его слова оказались пророческими. "Особняк Гебхардов смог вместить нас всех, – писал он. – И все последующие пять дней показались мне сплошным красивым сном"3.

Поток весьма известных и интересных посетителей все это время не иссякал. Е.П.Б. "искрилась своим остроумием подобно шампанскому", и весь этот незабываемый период был отмечен визитами приятных и остроумных собеседников. Среди посетителей был и "знаменитый русский – Соловьев, чья книга вышла в свет уже после смерти Е.П.Б., что позволило ему безнаказанно возвести на нее столько напраслины, что по своей бессердечности и подлости он намного превзошел даже самих Куломбов"*4.

Ну кто же тогда в Эльберфельде мог предположить, что этот русский впоследствии проявит такую подлость и вероломство в отношении своей соотечественницы! Но в ту пору он всегда был желанным гостем в их обществе.

В течение этих счастливых и прекрасных дней феноменальным образом было получено несколько писем, "которые, по общему мнению, никак не могли быть подброшены ни Е.П.Б., ни кем-либо еще из их группы"5.

Еще одним замечательным событием стал приезд герра Германа Шмихена, который, пользуясь присутствием Е.П.Б. в Германии, решил с ее помощью внести некоторые уточнения в портреты Махатм М. и К.Х., написанные им ранее, еще в Лондоне6. Перед тем как уехать, он добавил к своей коллекции еще и портрет Е.П.Б.

За время своего пребывания в Эльберфельде Полковник смог полностью восстановить свои жизненные силы, изрядно истощенные многочисленными сеансами исцеления, которые он практиковал в течение последних двух лет. На территории виллы росло несколько "величественных старых сосен, в тени которых приятно было лежать, глядя на раскинувшееся неподалеку озеро". Олкотт вдруг вспомнил, как один тибетский Адепт однажды рассказывал ему о своей привычке лежать, прижавшись спиной к сосновому стволу, впитывая в себя целительную ауру дерева. Он тоже решил опробовать эту практику. Результаты были поразительными – за несколько дней он полностью восстановил свое здоровье, которое так ему пригодилось в ближайшем будущем7.

Подобно тому, как шторм дает знать о своем приближении небольшими порывами ветра и столбиками крутящейся пыли, так и та буря, которая уже готова была обрушиться на головы теософов, дала знать о своем приближении письмом от Дамодара, датированным 10-м сентября.

"Миссионеры, – писал Дамодар, – готовят заговор, очевидно, при помощи мадам Куломб". Эта женщина "все время что-то вынюхивала, помышляя лишь о том, как отомстить Е.П.Б. и Обществу"8. Будущее представлялось неопределенным и зловещим.

Разумеется, угрожающие вести из Адьяра приходили и ранее, но ни одна из них не оказывала на празднующих свою победу в Европе теософов такого сильного воздействия, как это пессимистичное письмо Дамодара. В довершение всего, это письмо довольно долго добиралось из Мадраса в Лондон и далее – оттуда в Эльберфельд, и никто не знал, что могло там произойти за это время. Вскоре они узнали об этом.

В сентябрьском выпуске журнала "Christian College Magazine" было опубликовано несколько писем, якобы полученных мадам Куломб от Е.П.Б. из различных городов Индии. Калькутский корреспондент Лондонской "Times", узнав об этой истории, тут же передал ее по телеграфу в свою редакцию. Она была напечатана в этой престижной газете вместе со всеми пресловутыми письмами в номере от 20 сентября9.

"Если бы эти письма и в самом деле были подлинными, – сообщалось впоследствии в одном из комментариев к этой статье, – то выходило так, что мадам Блаватская – сооснователь и ответственный секретарь Общества в течение нескольких лет ухитрялась производить липовые феномены".

Из этой статьи также следовало, что Махатмы – не более чем выдумка Е.П.Б. и что "она надула всех, включая и своего партнера – бывшего сыщика и юриста полковника Олкотта. И единственные, кто смог разоблачить обман, были самозваные и беспринципные Куломбы", которые, к тому же, были одно время сообщниками Е.П.Б.10.

Полковник Олкотт писал:

"Даже по реакции на эти обвинения уже было видно, какой широкий интерес в обществе успели вызвать наши идеи. Вряд ли какому-нибудь Обществу когда-нибудь приходилось испытывать подобной силы удар. Казалось, что сама ответная ожесточенность, с которой публика обрушилась на мадам Блаватскую, является лучшим доказательством того, какое глубокое впечатление произвели на нее утверждения Е.П.Б. о существовании Восточной Школы Адептов, об их индивидуальных характеристиках и духовных возможностях и о той роли, какую они играют в развитии нашей расы"11.

Сама Е.П.Б. была крайне подавлена и в течение нескольких дней никого не желала видеть и ни с кем не разговаривала. Настроение у всей эльберфельдской группы резко упало, но в течение некоторого времени все были слишком ошеломлены, чтобы предпринять какие-либо ответные действия.

Полковник Олкотт первым начал искать выход из положения. Он вернулся в Лондон, намереваясь отплыть оттуда в Индию, так как вполне справедливо полагал, что в Индии от него сейчас будет гораздо больше пользы, чем в Европе.

Через несколько дней после его отъезда в Эльберфельд приехали Синнетты. Когда он и Пэйшенс еще были в Швейцарии, между ними и миссис Гебхард произошел интенсивный обмен телеграммами. Миссис Гебхард убеждала их приехать, Синнетт же не спешил с приездом, все еще досадуя на то, что Е.П.Б. не пригласила его ранее присоединиться к направлявшейся в Эльберфельд группе12. Только его жена, со своим неиссякаемым оптимизмом, смогла убедить его в том, что было бы неприличным не принять приглашения миссис Гебхард, тем более что в одной из своих телеграмм она уверяла, что на их приезде настаивает сам Махатма13.

И все же отношения между Синнеттом и Е.П.Б. остались довольно напряженными. Он все еще был во власти своих обид и подозрений; она же была совсем не похожа на прежнюю Е.П.Б., хотя и вышла уже из своего добровольного заточения, – напрочь исчезли ее жизнерадостность и оживленность. Она была целиком поглощена своими мыслями.

Первое, что она сделала, – отказалась от должности ответственного секретаря Теософского Общества. Об этом она написала уже вернувшейся в Лондон Франческе Арундале: "Я публично отказалась от этого поста, так как считаю, что до тех пор, пока я остаюсь во главе Общества, я постоянно буду мишенью для всевозможных нападок, что самым отрицательным образом скажется на всем Обществе... Эта вынужденная мера окончательно разбила мое сердце, если от него еще что-то и оставалось после всего случившегося"*14.

Однажды утром – через день или два после приезда Синнеттов – когда вся группа собралась после завтрака в одной комнате, Е.П.Б. объявила:

— Я должна вернуться в Лондон. А оттуда – обратно в Адьяр. Необходимо что-то предпринять, и моя помощь может понадобиться Олкотту. Я не могу просто так сидеть здесь и смотреть, как эта женщина и миссионеры разрушают Общество.

Ее решение, конечно же, не было неожиданным, и все присутствующие поддержали его.

— Я поеду с Вами, – сказала миссис Холлоуэй, – все равно мне и Мохини нужно продолжать работу над нашей книгой15.

Синнетт был уверен, что их отъезд принесет миссис Гебхард такое же облегчение, как и ему самому. Было ли это предположение справедливым или нет, но хозяйка была всегда неизменно учтива со своими гостями, и когда обе женщины уезжали 5 октября в сопровождении Рудольфа Гебхарда, миссис Гебхард искренне приглашала их приехать еще раз.

Пэйшенс тоже с большой теплотой распрощалась со своей старой подругой.

"И все-таки, – говорила она впоследствии своему мужу, – что бы она не делала (а я никогда не поверю в то, что она может быть замешана в прямом обмане, хоть ты ее и подозреваешь), по отношению ко мне она всегда была – сама доброта, и я так нежно ее люблю. Не могу спокойно смотреть на то, как она страдает".

Глубокая печаль, написанная на лице старой женщины, разрывала чувствительное сердце Пэйшенс, и она очень хотела хоть чем-нибудь утешить ее, но вдруг поняла, что ничего не может для нее сделать, кроме как еще раз заверить ее в своей искренней дружбе.

Будучи в Эльберфельде, Синнетт получил письмо от Махатмы К.Х. В нем содержалась одновременно и попытка приободрить его, и желание объяснить ему некоторые вопросы, в которых он явно заблуждался16. Имеются указания на то, что посредником при передаче письма в этом случае была миссис Холлоуэй.

"То, что Вы приехали в Эльберфельд именно сейчас, – писал Учитель, – просто замечательно. Поскольку Вы лучше, чем кто бы то ни было другой, способны выдержать всю тяжесть сложившейся ситуации. Воздух напоен изменой; ливень незаслуженных поношений изливается на Общество; клевета и нападки на него уже стали обычным делом. Подвластная церкви Англия и подвластная чиновникам Англо-Индия заключили негласный союз, цель которого доказать, по возможности, наихудшие из выдвинутых против Вас обвинений и под первым попавшимся благовидным предлогом уничтожить все Движение. В будущем не исключено использование ими самых постыдных средств, точно так же, как сейчас они не брезгуют ничем ради того, чтобы дискредитировать нас как покровителей Движения и всех вас как наших последователей. Поскольку за спиной у оппозиции стоят могущественные корпорации..."

— Похоже, вскоре нас ожидают неприятности, – сказал Синнетт, передавая письмо Пэйшенс, – и я подозреваю, что "неприятности" – это чересчур мягкий термин для оценки складывающейся ситуации.

— О, Перси, как мне жаль! – отозвалась она. – Ты ведь всегда проявлял такую преданность!

Она взяла письмо и стала читать.

— Но ведь Учитель с самых же первых строк начинает хвалить тебя!

— Да, – согласился он, – и я ему за это очень благодарен. Я не слишком себе нравился в последнее время. Но ты еще не добралась до самого главного.

Она продолжила чтение, и на ее выразительном лице ясно отражались все эмоции. Наконец, она, вздохнув, оторвала глаза от письма.

— Похоже, что за преданность своим идеалам всегда приходится платить, – пробормотала она.

Слова Учителя и в самом деле звучали неутешительно:

"... Вы тоже представляете собой одну из тех "легких мишеней", на которые направлен заговор. Они не поскупятся на то, чтобы затратить вдесятеро больше усилий, чем прежде, лишь бы им удалось высмеять Вас за Вашу доверчивость (и, в особенности, – за веру в меня) и опровергнуть Ваши аргументы в поддержку эзотерического учения. Так было всегда.

Те, кто наблюдает за развитием человечества в течение вот уже нескольких столетий этого цикла, видят, что эпизоды этой непримиримой борьбы Истины с Заблуждением все время повторяются. Из вас – теософов – у некоторых пострадала "честь", у некоторых – кошелек; но те, кто нес людям свет в предшествующих поколениях, бывало жертвовали ради своего знания и собственными жизнями"17.

Пэйшенс прочла этот абзац вслух и от себя добавила:

—Как ты думаешь, сможет ли когда-нибудь слепая богиня справедливости привести свои весы в равновесие?

—Думаю, мы должны в это верить, – веско заметил он. – Если под справедливостью мы понимаем карму, то приходится признать, что она никогда не останавливает зло на полпути, позволяя ему раскрыться до конца.

—И все-таки любое зло несет в себе семена собственного разрушения, – подумав, сказала Пэйшенс. – И я постоянно подмечаю одно: даже те обстоятельства, которые представляются нам явным злом, можно использовать так, чтобы они превратились в свою полную противоположность. Интересно, неужели же с добром все обстоит точно так же?

Он удивленно посмотрел на нее и ответил:

— Вполне возможно. Возьми, к примеру, деятельность миссионеров. По сути своей она направлена на то, чтобы обратить индусов в веру, которую сами миссионеры считают единственно правильной. И потому они всегда готовы защищать свою веру от всего, что, по их мнению, представляет собой угрозу для нее. Вполне очевидны их мотивы и их добрые намерения (или, вернее, то, что они считают добрыми намерениями), но одновременно с этим очевидно и то, что их вера, превысившая все пределы разумности, превращается в фанатизм, порождающий чудовищное зло.

— Похоже, что дух Инквизиции все еще жив, – подхватила Пэйшенс.

Она вновь вернулась к письму – Учитель напоминал, что еще в апреле предупреждал Олкотта "о готовящемся в Адьяре взрыве".

"Все приходит в свое время, – писал Учитель, – главное, чтобы Вы – известные и признанные лидеры Движения – оставались стойкими, бдительными и сплоченными".

Далее шло объяснение ситуации, ранее приведшей Синнетта в некоторое затруднение и даже вызвавшей у него, как он сам вынужден был признать, затяжной приступ озлобления; он решил, что причиной создавшейся ситуации явилась зависть Е.П.Б. к миссис Холлоуэй, и это предположение отнюдь не способствовало тому, чтобы сомнения, испытываемые им в последние дни по отношению к Старой Леди, тут же развеялись. Учитель в связи с этим счел полезным переместить миссис Холлоуэй из дома Синнеттов в дом Арундале.

Учитель пояснял, что позволить ей остаться "означало бы нанести непоправимый вред ее психическим способностям". Он был согласен пойти навстречу "ее собственной страстной просьбе" позволить ей принять участие в разрешении создавшихся проблем, так как ее разум "быстро терял форму и становился непригодным к использованию в качестве оккультного инструмента".

Сложившаяся ситуация истолковывалась весьма неожиданным образом:

"Ваш дом, дорогой друг, превратился в колонию разнообразных элементалов, и для чувствительных натур, вроде нее, находиться в его атмосфере столь же опасно, как опасно человеку, предрасположенному к заражению инфекционными заболеваниями, находиться на чумном кладбище". По возвращению домой Синнетту следовало быть "как никогда осторожным" в выборе гостей, чтобы не позволять людям, наделенным способностями медиумов, подолгу задерживаться в своем доме.

Приводилось даже несколько полезных советов, как освободить дом от этих нежелательных влияний, а именно: жечь в каминах дрова, отправить Дамодару письмо с просьбой прислать необходимые воскурения и так далее. "Но самым лучшим средством выдворения из дома этих непрошенных гостей была бы чистота Ваших собственных мыслей и поступков. Те талисманы, которые я Вам дал однажды, тоже могут оказать Вам большую помощь, если Вы по-прежнему твердо будете верить в них и в нас"18.

Следующие строки письма показались Пэйшенс настолько важными, что она прочла их вслух.

"... Если Вы останетесь верным Т.О. и не оставите его, то всегда сможете рассчитывать на нашу помощь. Точно также и все прочие могут рассчитывать на то, что им всегда будет предоставлена помощь, соответствующая их собственным заслугам.

Тенденция к преклонению перед сильной личностью становится все более распространенной, и Вы, друг мой, тоже не вполне освободились от шее. Я хорошо знаю, какие изменения происходят с Вами в последнее время, однако основной вопрос по-прежнему остается неизменным. Если Вы все еще желаете обучаться Оккультизму и продолжать свою литературную деятельность, то научитесь быть преданным идее, а не моей скромной персоне.

... даже Адепт, пока он живет в своем физическом теле, не застрахован от ошибок, вызываемых человеческой беспечностью".

Учитель писал также, что будет надежнее теперь присылать письма и наставления через Дамодара.

"Но прежде чем я смогу это делать, все Общество, и прежде всего - его штаб-квартира, должно пережить надвигающийся кризис. Если Вы по-прежнему стремитесь возродить оккультные учения, то спасите прежде всего нашу почтовую службу. К Е.П.Б., я повторяю, сейчас нельзя обращаться с подобными просьбами, разве что она вызовется помочь нам сама. Она и так уже сделала слишком много и заслуживает того, чтобы ее, наконец, оставили в покое. Ее отставка была принята по трем причинам: (1) Т.О. должны перестать связывать с ее феноменами, поскольку их сейчас пытаются выставить как сплошную мистификацию; (2) Е.П.Б. сейчас является основной мишенью для нападок недругов Т.О. и потому ее и Общество необходимо разделить; (3) ей необходимо сейчас восстановить свое физическое здоровье, чтобы ее тело могло прослужить ей еще хотя бы несколько лет".

Письмо заканчивалось словами: "Благословляю Вас и Вашу вечно преданную супругу".

Глубина мысли Махатмы приятно поразила Пэйшенс.

— Я, конечно же, согласна с Учителем в том, что он говорит о преклонении перед сильной личностью, – сказала она, – и все-таки, надо признать, что сбиться на эту кривую дорожку порой бывает ужасающе просто.

— Да, дорогая, – ответил Синнетт, – но уж о тебе-то я до сих пор не слышал ни одного недовольного замечания ни от К.Х., ни от М. Вот если бы и все мы были такими же, как ты!

— Ну уж нет, – протестующе возразила она. – Сам подумай, какая тогда будет скука! Какие-то куклы, сделанные по одному шаблону. Нет, Перси, я считаю, что, несмотря на все разнообразие наших темпераментов и даже на наши заблуждения, – у каждого из нас в жизни есть свое собственное предназначение.

— И похоже, что наше предназначение – продолжать это дело, – добавил он.

Синнетты недолго оставались в Эльберфельде и уже 9 октября вернулись в Лондон. В день их приезда Лондонская "Times" опубликовала письмо Е.П.Б. с заявлением о том, что "так называемые частные письма, присланные якобы мною мадам Куломб, – подделка"19.

"Я признаю, – писала она, – что некоторые фразы действительно взяты из различных прежних моих записей, однако они сплошь и рядом скомбинированы с различными чужеродными вставками, которые полностью извращают их смысл"20.

Вслед за ее письмом шло письмо Ст. Джорджа Лейн-Фокса, который недавно прибыл в Лондон из Мадраса. Будучи членом Контрольного Совета Теософского Общества, созданного на время отсутствия Олкотта и Е.П.Б., он принялся страстно обвинять Куломбов, утверждая, что они сами "понаделали разные потайные дверцы и отодвигающиеся панели в комнатах мадам Блаватской, которая так неблагоразумно согласилась доверить им заботу об этих помещениях. Что же касается писем, автором которых якобы является мадам Блаватская... то ни я сам, ни кто-либо иной из тех, кто знаком с обстоятельствами этого дела, не имеет ни малейшего сомнения в том, что они могли быть написаны кем угодно, но только не мадам Блаватской"21.

В Лондоне Теософское движение все еще продолжало по инерции идти в гору, благодаря той популярности, которую оно успело приобрести за предыдущие месяцы; серьезность ситуации, похоже, еще не осознавалась в полной мере ни самими членами Общества, ни связанной с ним тем или иным образом публикой22.

Полковник Олкотт писал:

"Перед отъездом из Европы Е.П.Б. получила от наших европейских коллег отрадные подтверждения их несокрушимой веры в ее честность; Лондонская Ложа, а вместе с нею и французское, и германское отделения одновременно приняли резолюции одинаково лестного характера, а первые два даже передали их по телеграфу в Адьяр. В то же время из различных индийских отделений в штаб-квартиру поступали письма и телеграммы; и отчеты наших коллег из Контрольного Совета (а они сейчас, когда я пишу эти строки, все лежат передо мной) становились все более светлыми и оптимистичными; и мы уже начали думать, что гроза миновала, не причинив, по сути дела, никакого особо серьезного вреда"23.

Так бы все, возможно, и случилось, не пожелай Общество Психических Исследований направить в штаб-квартиру Теософского Общества своего доверенного человека с целью изучить ситуацию на месте и представить соответствующий доклад.

Олкотт уехал из Лондона в октябре и 10 ноября был уже в Бомбее. Вместе с ним приехал и Рудольф Гебхард, пожелавший принять участие в работе съезда Общества, назначенного на конец декабря.

Вскоре вслед за Олкоттом отправилась и Е.П.Б., но она добралась до Индии гораздо позже, по пути посетив еще и Египет. Она также ехала не одна, ее сопровождали два известных члена Лондонского Теософского Общества. М-р А. Дж. Купер-Оклей – выпускник Кембриджа, изучающий индийскую философию и санскритскую литературу, – оставил свою многообещающую академическую карьеру, чтобы посвятить свое время и силы Теософии. Его жена – Изабель – тоже довольно высокообразованная, независимо мыслящая дама – очень серьезно интересовалась эзотеризмом и мистикой. Она также решила сделать Теософию делом всей своей жизни.

Оба оставались преданными Обществу и Е.П.Б. и были полны решимости восстановить справедливость и тем самым преодолеть создавшуюся в последнее время угрожающую ситуацию. М-р Купер-Оклей и сам планировал задержаться в Египте, чтобы получше познакомиться с прошлым семьи Куломбов24. Миссис Купер-Оклей была в это время всецело поглощена заботой о Е.П.Б., которая предпринимала героические усилия для того, чтобы удержать под контролем свою эмоциональную натуру, но была готова, как казалось, взорваться в любой момент.

В Порт-Саиде к ним присоединился Ч. У. Ледбитер, который также решился полностью порвать со всей своей прежней жизнью и провести остаток своих дней в служении своему Учителю. Он не мог присоединиться к ним с самого начала, так как это решение окончательно созрело в его голове лишь в самую последнюю минуту, и к тому же перед отъездом из Англии ему пришлось решить еще ряд проблем. Обвинения, выдвинутые против Е.П.Б., его также ни в чем не убедили, поскольку, по его мнению, он сам уже получил неопровержимые доказательства существования Братства, о котором западный мир впервые узнал от мадам Блаватской.

Информация, полученная о Куломбах в Каире, и в самом деле оказалась сенсационной. От надежных свидетелей, включая и некоторых членов самой семьи Куломбов, им удалось узнать, что мисс Эмма Каттинг "некоторое время работала гувернанткой в семье С.... – паши, но была изгнана из его дома после того, как обнаружилось, что она пыталась внушить своим подопечным порочные мысли; что она утверждала, будто бы ее ясновидение позволяет ей видеть зарытые в земле клады; что несколько раз предпринимались попытки выкопать эти клады по ее указанию, однако найти так ничего и не удалось, только один раз было найдено несколько дублонов, да и те, как выяснилось, спрятала там накануне вечером одна маленькая девочка... [и что] Куломбы были преступниками, сбежавшими из страны, чтобы избежать ареста за злостное банкротство"25.

Кроме того, вице-канцлер Русской Дипломатической Миссии в Каире в разговоре с Ледбитером заверил последнего, что был хорошо знаком с мадам Блаватской и во время ее первого визита в Египет встречался с ней чуть ли не каждый день и что он очень высоко ценит ее и вплоть до этого момента еще ни разу не слышал ни малейшего нарекания в ее адрес по поводу ее морального облика26.

Обо всем этом Ледбитер написал из Каира в газету "Indian Mirror", и его письмо было опубликовано в 16-м номере за декабрь месяц27.

"Indian Chronicle" также напечатала статью в защиту Теософского Общества и его основателей. В ней, в частности, говорилось, что "вместо того, чтобы превращать его [Теософское Общество] в мишень для насмешек и травить его руководителей, нам следовало бы, напротив, всячески способствовать его процветанию".

Далее в этой статье говорилось, что христианские зубоскалы, возможно, "не знают, что в существование Махатм... верит практически вся Индия, и было бы нелепо предполагать, что несколько падре из Мадраса в состоянии нанести сколь бы то ни было серьезный удар по этой вере"28.

Эту позицию поддержало еще несколько газет. "Пытаясь оспорить факт существования подобных людей (Махатм), миссионеры, как это явствовало из настроения всей индийской прессы, нанесли смертельные оскорбления всему индийскому народу, – это было как пощечина", – так описывал Олкотт реакцию основной массы населения этой страны29. Те газеты, которые поспешили с обвинениями в адрес Е.П.Б., теперь помалкивали.

По сообщению того же Олкотта приезд мадам Блаватской и ее спутников в Адьяр походил на настоящий триумф. Прямо на пирсе их встретила большая делегация, им надели на шею венки и препроводили в местный зал торжеств, "который уже был под завязку набит собравшимися там людьми. С их появлением все как один встали и дали волю своим чувствам, огласив помещение радостным приветственным ревом. Под эти крики она медленно проследовала через толпу к трибуне, нервно стискивая при этом мою руку. Губы ее были плотно сжаты, глаза сияли и в то же время были переполнены слезами радости"30.

Резолюция, под которой стояло 500 подписей, была зачитана "в атмосфере всеобщего восторга. Когда гром торжествующих криков, наконец, несколько поутих, Е.П.Б. выступила перед собравшейся аудиторией, и, насколько мне известно, это было ее первое и единственное публичное выступление.

Она говорила о том, что "среди всех опубликованных писем не было ни одного действительно написанного ею. Она отвергает их все in toto31... Она была бы величайшей в мире дурой, если бы позволила себя так скомпрометировать, будучи действительно замешанной в настолько низких и подлых вещах. Что же касается ее обвинителей, то и она сама, и Олкотт всегда были с ними неизменно добры, и тот факт, что они переметнулись в стан врага и предательски нанесли ей удар в спину, продав ее за тридцать сребренников, подобно Иуде Искариоту, не требует никаких комментариев. Она не сделала ничего такого, за что ей сейчас было бы стыдно перед Индией, более того, она и далее намеревалась трудиться на благо Индии до самых последних своих дней". (Отчет, [опубликованный] в "Madras Mail")32.

Когда они вернулись в штаб-квартиру, Е.П.Б. передала полковнику Олкотту все письменные свидетельства, которые ей и ее спутникам удалось раздобыть в Каире.

— Я непременно подам на Куломбов в суд, – возбужденно воскликнула она. – Вот бесспорные доказательства того, что они – преступники.

Однако изучение этих документов вызвало у Олкотта лишь беспокойство. Хотя в них действительно содержались уничтожающие свидетельства, для судопроизводства они совершенно не годились, и как юрист он это знал. Было очевидно, что их сбором занимались дилетанты; и будь они действительно представлены в суде, это могло бы иметь фатальные последствия для Е.П.Б. и Общества. Все это он и попытался ей объяснить.

— Отведите меня к судье, – требовала она, – или к адвокату, или к юрисконсульту. Неважно к
кому, лишь бы он выслушал меня и сделал что-нибудь для того, чтобы наказать этих подлых людей за все, что они натворили!

Олкотт был весьма напуган бледностью ее лица и заметной дрожью в руках, а также ее настойчивостью, указывавшей на то, что она уже почти не контролирует свои эмоции.

—Погоди немного, Маллиган, – сказал он, стараясь, чтобы его голос звучал как можно спокойнее, — ты ведь знаешь, что в минуты расстройства ты часто творишь такое, о чем сама же потом сожалеешь. Эти документы просто убийственны, но сейчас они вряд ли могут чем-нибудь нам помочь и потому совершенно бесполезны. Если мы пустим их в ход, то только еще более усложним ситуацию.

— Отведи меня к судье, – продолжала требовать Е.П.Б. все более громким и настойчивым голосом, – я зарегистрирую эти документы, дам свои письменные показания, в общем – начну что-нибудь делать. Я не собираюсь просто так сидеть сложа руки.

— Ни за что! – поставил точку в разговоре Олкотт.

Е.П.Б. посмотрела на него расширенными от удивления глазами; она не привыкла к тому, чтобы он возражал ей столь категорично.

— Ты сейчас не в себе, и я тебя не виню, – продолжил он. – Здесь надо принять во внимание многие обстоятельства. В каком-то смысле мы – подневольные люди, так как мы оба связаны с Теософским Обществом. Через несколько дней открывается съезд. Я предлагаю представить этот вопрос на рассмотрение делегатов и создать из наших лучших юристов специальную комиссию, которая и решит, что нам делать дальше. Если мы сами ввяжемся в эту драку, то можем только все испортить.

— Тогда я займусь этим сама, – крикнула она, задыхаясь от гнева. – Я смою с себя этот позор, если даже на это уйдет весь остаток моей жизни!

— Возможно, так оно и будет, – ответил Олкотт, стараясь подавить закипающую и в нем самом злость. Он знал, что правда была на его стороне. Он очень сочувствовал Е.П.Б., но позволить ей обречь дело на неминуемую катастрофу он не мог.

— Если ты это сделаешь, то я откажусь от своего президентского поста, и пусть нас рассудит съезд. Я слишком хорошо знаком с юридической практикой, чтобы позволить себе участвовать в той глупости, которую ты задумала.

На ее лице отразилась напряженная внутренняя борьба, она молчала и лишь нервно сжимала и разжимала руки. Он понял, что ему удалось поставить ее в тупик. Она знала, что в этих вопросах он разбирается намного лучше ее. Если дело касалось оккультизма, Учителей и всех этих высших истин природы, которыми она уже давно занималась, то тут она была на две головы выше Олкотта. Но когда речь шла о реалиях этого мира, тут она, в конце концов, вынуждена была склониться перед ним. Наконец, она глубоко вздохнула и, безнадежно махнув рукой, сказала:

— Хорошо. Пусть будет по-твоему33.

Теплые и нежные приветствия прибывавших на съезд делегатов в значительной мере успокоили Е.П.Б. и вернули ей прежнюю уверенность. Так что во время открытия съезда она выглядела почти такой же спокойной, как и Олкотт, выступавший с президентским Обращением.

Свою речь Полковник начал с обзора различных вопросов Теософского движения, но затем перешел, наконец, к теме, более всего волновавшей всех собравшихся34.

"Вполне естественно, – указывал Олкотт, – что мадам Блаватская, против которой были выдвинуты столь серьезные обвинения, пожелала обратиться в суд. И самое любопытное то, что не только некоторые ее друзья, но и "все ее недруги" советовали ей именно так и поступить". "И в особенности ее противники, – добавлял он, – демонстрируют единодушное и активное, если не сказать – подозрительное, стремление направить ее именно по этому пути".

Большинство собравшихся, однако же, высказалось против этой меры. "По их мнению, если бы мы поступили подобным образом, то „спор о репутации мадам Блаватской неизбежно перерос бы в спор об истинности самой Эзотерической Философии и о существовании Махатм. И поскольку существа эти почитаются наиболее священными не только всеми индусами, но и оккультистами всех религий... то их чувства были бы этим глубоко оскорблены". Делегаты полагали, – продолжил Полковник, – что, учитывая предубежденное отношение к Теософскому Обществу со стороны Англо-Индийского сообщества и определенную враждебность к нему со стороны мадрасских судов, наибольшая свобода действий будет предоставлена противной стороне; "последуют вопросы самого оскорбительного характера; свидетелей будут постоянно сбивать с толку, и в особенности саму мадам Блаватскую, чья вспыльчивость и крайняя нервозность были хорошо известны. И при этом все будет в пределах законности, и мы ничего не сможем с этим поделать".

По словам Олкотта, ему удалось убедить мадам Блаватскую в том, что ее долг – подчиниться решению Генерального Совета Общества. К тому же он настоял на том, чтобы все материалы этого дела были безоговорочно переданы на рассмотрение специальной комиссии, созданной из лучших юристов и судебных исполнителей, присутствовавших в числе делегатов; эта комиссия должна была, изучив "все лица и документы", представить съезду свои рекомендации по этому делу до завершения его работы.

Такая комиссия была создана, документы изучены и рекомендации ее свелись к следующему: "Мадам Блаватская не должна преследовать клеветников через суд".

Под этим решением стояли подписи четырнадцати наиболее известных членов Теософского Общества, проживавших тогда в Индии и присутствовавших на съезде. Решение было одобрено единогласно.

В это время в Адьяре появилось новое лицо, настроенное, по-видимому, вполне дружелюбно. Это был м-р Ричард Ходжсон, посланный Лондонским Обществом Психических Исследований для определения добросовестности членов Теософского Общества, его руководителей, а также тех таинственных личностей, которым приписывалась роль его вдохновителей.

_____________