Неожиданное появление

5 апреля 1884 года поезд "Париж-Лондон" медленно подъехал к вокзалу "Виктория", и вскоре здание вокзала заполнил веселый гул голосов прибывших пассажиров и встречающих.

"Похоже на маленькие островки, – подумала Пэйшенс Синнетт, глядя на эту картину. – Каждая группка – сама по себе и совершенно не замечает никого и ничего вокруг. Да и для чего им еще кого-то замечать, если уж на то пошло?"

—... Ах! – это она произнесла уже вслух. – Вон они! Ах, дорогой, они нас не видят!

Она поднялась на цыпочки и помахала рукой.

— Да, да, я вижу их.

Синнетт был гораздо выше ростом, и когда рукой начал махать он, их сразу же заметили: коренастый, средних лет мужчина с длинной бородой и его спутник, весьма колоритный молодой индиец, которые уже готовы были смешаться с толпой, движущейся в противоположном от Синнеттов направлении.

— О боже! – произнесла Пэйшенс. – Какая у Полковника борода! А с каким достоинством держится Мохини, хоть он и очень молод.

— Да, солидный парень, – согласился Синнетт.

—Добро пожаловать, Олкотт, – с чувством произнес он, когда гости приблизились к ним и обменялись с ними рукопожатиями, – надеюсь, путешествие было приятным.

—Это было просто великолепно! – Олкотт обернулся к Пэйшенс и поприветствовал ее; та протянула ему навстречу обе руки и улыбнулась самой нежной из своих улыбок. – Моя дорогая миссис
Синнетт, как мило с вашей стороны, что и вы пришли встретить нас.

Он указал на своего спутника:

— Это – Мохини; вы, насколько я помню, раньше не были знакомы.

— Намаскар, – пробормотал молодой человек, и его смуглое лицо озарила очаровательная улыбка. Он соединил ладони в традиционном индийском приветствии и поклонился Синнеттам, причем Пэйшенс была удостоена, пожалуй, чуть более глубокого поклона, чем ее муж. Она с достоинством ответила на приветствие Мохини. Синнетт, в свою очередь, кивнул ему и улыбнулся, однако повторять его приветственный жест он не стал, сочтя его для себя чересчур экзотичным.

— Мы так счастливы видеть вас обоих, – сказала Пэйшенс. – У нас здесь теперь есть свой собственный дом, так что мы надеемся, что сможем создать для вас все удобства.

По возвращению в Англию Синнетты поначалу жили у матери Пэйшенс, затем сменили несколько более или менее временных квартир и, в конце концов, нашли то, что им было нужно – дом №7 в Лэдброук Гарденс1. На новом месте присущий Пэйшенс талант домохозяйки проявился в полной мере, и в скором времени комнаты в доме обрели красоту и уют. Но что радовало Пэйшенс больше всего, так это возможность принимать гостей.

— А как чувствует себя Мадам? – спросил Синнетт с интересом. Он все еще надеялся, что она останется верна своему решению не приезжать в Лондон.

— Достаточно неплохо, как мне кажется, хотя, конечно, сейчас она переживает далеко не лучшие времена. Просто отбоя не было от визитеров. Да и парижская пресса уделила нам довольно большое внимание. "Le Rappel", например, не пожалела для нас трех столбцов2. Джадж тоже был там, как оказалось, проездом из Нью-Йорка в Индию.

— Вот как? – переспросила Пэйшенс. – Надеюсь, что и мы вскоре его увидим. А как настроена общественность?

— Вполне благожелательно, хотя, надо сказать, люди склонны из всего делать сенсацию, да и пресса тоже старается в этом направлении.

"Раз уже там появилась Старая Леди, то удивляться не приходится", – подумал Синнетт, а вслух сказал:

—Такая уж у них работа.

Слуга Синнетта забрал багаж Мохини и Олкотта, сами же Синнетты и их гости сразу взяли экипаж. Мохини с первого взгляда показался очень спокойным и скромным человеком, позже обнаружилось, что он еще и весьма талантливая личность – большой знаток теософских и ведических учений, прекрасно владеет английским, адвокат по профессии и к тому же замечательный оратор, способный в случае необходимости блестяще отстаивать свои убеждения.

Синнетт и Олкотт смогли приступить к обсуждению сложившейся в Лондонской Ложе ситуации только вечером, после обеда. Мохини не принимал участия в разговоре, но внимательно слушал и, похоже, старался запомнить и осмыслить услышанное.

— Интересно, какие результаты дал ваш циркуляр, который вы разослали из Ниццы, – исподволь начал разговор Синнетт, но тут же поправил себя, – если, конечно, я имею право знать это.

Этот "циркуляр" был разослан всем членам Лондонской Ложи. Он содержал в себе просьбу откровенно изложить в письменной форме свое собственное мнение о сложившемся в их организаций положении и отправить письма Олкотту по указанному им парижскому адресу.

— Конечно же, имеете, – заверил его Олкотт, – и я могу сказать вам, что, за редкими исключениями, почти все члены Ложи склоняются к тому, чтобы получать учение от вас, как и видеть во главе Ложи вас, а не миссис Кингсфорд.

— Да, я знаю. И меня уже просили выдвинуть свою кандидатуру на выборах в президенты. Эти выборы, как вы знаете, уже давно должны были состояться, но по указанию Махачохана их отложили. А после этого я получил письмо от Учителя К.Х., продиктованное им кому-то из своих чела и адресованное всей Ложе. В нем говорится, что Махачохану не хотелось бы, чтобы такое важное решение принималось второпях, и он дал нам время подумать3.

Письмо было прочитано на общем собрании Ложи, как указал в постскриптуме К.Х.

"Мне бы не хотелось, чтобы Вы допустили еще один "coup de theatre"4 – писал Учитель, – хотя в политике подобные сюрпризы – вещь вполне обычная, но ведь там речь идет о партиях, члены которых от души радуются успешным интригам своих собственных организаций; но когда речь идет о людях, которые объединились для того, чтобы посвятить себя решению наиболее важных вопросов, стоящих перед человечеством, мне больно даже слышать об этом. Предоставим грызню натурам более низким, раз уж им это нравится; мудрые люди улаживают свои разногласия в духе взаимной терпимости".

В письме говорилось также о том, что отсрочка выборов была "абсолютно необходима". Она была связана с циркулярным письмом, распространенным миссис Кингсфорд и м-ром Мейтлендом. "Благодаря ей, – говорилось в письме, – ситуацию удалось коренным образом изменить".

"Стараясь следовать принципу беспристрастности и справедливости, мы всякий раз убеждаемся в том, что нам необходимо не просто буквально исполнить свое решение о ее повторном избрании, но добавить к нему еще несколько определенных пунктов, которые позволили бы избежать неправильного понимания Президентом и членами Ложи нашей обоюдной позиции".

Учитель утверждал, что Махатмы очень далеки от мысли "установить новую иерархию, которая в будущем подчинила бы себе весь мир. Мы стремились продемонстрировать Вам это тогда и повторяем сейчас, что для того, чтобы быть активным и полезным членом Общества, вовсе не обязательно объявлять себя нашим последователем или собратом по вере. Но принцип должен действовать в обоих направлениях, и потому... мы считаем и хотим, чтобы Вы знали, что мы не имеем никакого права оказывать давление на свободный выбор членов Ложи в каком бы то ни было вопросе. Подобное вмешательство было бы вопиющим противоречием основному закону Эзотеризма, который гласит, что личный духовный рост связан, pari passu, с индивидуальными усилиями самого человека и является показателем совершенствования его собственных достоинств".

Комментируя одно из высказываний миссис Кингсфорд, которое содержалось в ее письме Е.П.Б.5, Учитель писал:

"Если бы я поддержал эту леди в ее желании стать "Апостолом Восточного и Западного Эзотеризма" и попытался бы навязывать Ложе ее кандидатуру, даже если бы все и так были – "за" и только один – "против", и, воспользовавшись неизменным уважением м-ра Синнетта ко мне, попробовал бы повлиять на его отношение к ней и к тому, что происходит сейчас со всем движением, то вполне заслуживал бы презрительную кличку "теософский оракул!""

Все это было указано в письме Махатмы, и все это Синнетт, как мог, изложил Олкотту. Тот слушал и кивал головой в знак согласия.

—Уверен, что Учителя стремятся исправить положение наиболее мудрым способом, – сказал он. – Я сам получил от Учителя К.Х. два сообщения: одно – на борту парохода, а другое – уже в поезде, по дороге в Лондон. В первый раз он просто укорял меня за излишнюю импульсивность и за то, что я никогда не принимаю во внимание свое первое впечатление. Учитель говорил также о Е.П.Б. (которой я лично восхищаюсь), что одним из главных ее достижений является то, что она заставляет людей изучать самих себя и полностью отрицает слепое преклонение перед личностями. Если бы это только смогли понять некоторые фанатичные ее последователи! Мы знаем, что и она тоже совершала ошибки, – да и кто из нас их не совершает? – и все же она – великая женщина, и мы многим ей обязаны, и она совсем не нуждается в том, чтобы ее превращали в какую-то непогрешимую богиню!6

— Я должен признать, что я – один из тех, кому пришлось пострадать из-за особенностей ее характера, – кисло улыбнулся Синнетт, – но с тем, что вы сейчас сказали, я не могу не согласиться.

Он не стал спрашивать о втором письме Махатмы К.Х., но Полковник, похоже, сам решил рассказать о нем.

— Ответы членов Ложи на мой циркуляр я захватил с собой, – сказал он, – читал их в поезде по дороге в Париж. Я как раз добрался до письма Бертрама Кейтли, в котором он выражал уверенность, что Учителя "все приведут в порядок", и тут с потолка вагона упало письмо – прямо на голову Мохини7. В письме Учитель говорил, что те, кого так удивляет политика Махатм по отношению к Лондонской Ложе, удивлялись бы гораздо меньше, если бы были лучше знакомы с оккультным искусством выявления скрытых способностей и склонностей тех, кто только еще начинает постигать оккультную науку. Необходимо было расставить все точки над "i".

— Именно такие ремарки всегда приводили Хьюма в ярость, – заметил Синнетт.

Его и самого неизменно раздражали эти методы обязательного выявления тех черт характера, которые люди обычно стараются скрывать, – Синнетту они казались непорядочными и нечестными.

— Должен сказать, что и мне претит подобная практика, – честно признался Синнетт, – однако я не собираюсь выдвигать свою кандидатуру на президентский пост. Я убежден, что он должен остаться за миссис Кингсфорд, а в качестве альтернативы я собираюсь выставить кандидатуру Финча8.

Полковник Олкотт пристально посмотрел на него.

—Я очень хорошо знаком с Финчем. У него есть какие-нибудь особые заслуги?

— У Дж. Б. Финча? Безусловно. Он – адвокат. Был отличником в Кембридже. Очень серьезно интересуется Теософией, всегда присутствует на наших собраниях. Я не думаю, что президентом должен быть именно он, просто на данный момент это – самая подходящая кандидатура.

— А что вы думаете об учреждении отдельного Общества, которым руководила бы миссис Кингсфорд? – спросил Олкотт.

— Это вполне допустимо. Я недавно предложил Учителю К.Х. создать своего рода общество в Обществе, то есть те, кто желает следовать Восточным учениям, могли бы создать свою собственную группу, однако же структурно входящую в основное Общество. Учитель, как мне показалось, одобрил эту идею9, но в его письме с предложением варианта реорганизации Лондонской Ложи эта мысль так и не была конкретно сформулирована.

— Понимаю. И все-таки я предложу этот вариант миссис Кингсфорд и посмотрим, удастся ли нам сделать наши отношения хоть немного гармоничнее. Одно не вызывает сомнений: дальше дело так продолжаться не может.

— Боюсь, что вы правы. Хотя бы даже К.Х. и говорил мне, что все эти разногласия все же предпочтительнее, чем "спокойствие старого паралитика"10, как он сам выразился. Он говорил, что человек испытывает приступы лихорадки тогда, когда его организм силится выгнать из себя болезнь. Возможно, и с нами происходит нечто подобное. Надежда только на это.

— Ну что ж, проблемы у Общества возникали и раньше. Я уже пришел к выводу, что таков наш жребий.

— Или точнее – карма, – кратко прокомментировал его замечание Синнетт, – и мы сами же ее и создаем.

Олкотт вздохнул, однако в глазах его светился насмешливый огонек.

— И боюсь, что в этом направлении Общество работает не покладая рук. Тем более нам следует попытаться решить наши нынешние проблемы в духе доброй воли. Я зайду к миссис Кингсфорд завтра.

— Только, пожалуйста, поймите меня правильно. Хотя между нами и существуют разногласия, это никак не влияет на мое уважительное отношение к ней как к человеку недюжинных способностей. Она – умна; ей присущ организаторский талант, к тому же у нее очень сильный характер; вы ведь знаете: миссис Кингсфорд – очень сильная личность.

— Бесспорно, – согласился Полковник, – однако мы уже поняли (или, по крайней мере, стараемся понять) одну вещь: при выборе друзей нам следует проявлять чуточку больше объективности, нежели раньше.

— С тех пор как мы переехали в этот дом, мы установили здесь одну, весьма полезную традицию
– сказал Синнетт, желая как можно шире представить Олкотту весь спектр их теософской деятельности, – каждый вторник мы устраиваем здесь днем небольшие "неофициальные собрания", на которые всегда приходят наши коллеги-теософы, а также и те, кого просто интересуют наши идеи. Эта практика, как мне кажется, себя оправдала. Конечно, большинство членов Ложи вы сможете увидеть и во время выборов. Кстати, они состоятся в доме Финна11.

— Я хотел бы встретиться с миссис и мисс Арундале, – сказал Олкотт, – похоже, что из всех членов Ложи, они самые преданные.

— Это действительно так. И они тоже надеются, что вы как-нибудь погостите у них.

Синнетт был доволен тем, что речь зашла об этой семье. Он вспомнил, что в одном из своих последних писем Учитель К.Х. говорил о нежелательности постоянного пребывания Олкотта в доме Синнеттов в течение всего того времени, что он пробудет в Лондоне. Со стороны это выглядело бы так, будто Олкотт приехал в гости исключительно к Синнетту, а не ко всем лондонским теософам. Поэтому было бы желательно, чтобы какую-то часть времени Олкотт гостил у других членов Ложи, которые пожелали бы пригласить его12.

— Замечательно, – сказал Олкотт, сразу уловив, в чем суть, – мне и в самом деле было бы полезно познакомиться со всеми членами, так мне будет легче понять их точку зрения.

Коллеги проговорили еще некоторое время обо всех тех сложностях, которые возникли в Лондонской Ложе за время Кингсфордовского правления. Мохини слушал их с неослабным вниманием, однако сам не проронил ни слова. Когда его, наконец, спросили, а что же он сам обо всем этом думает, он только покачал головой и сказал: "Я пока воздержусь от комментариев. Я хотел бы сперва познакомиться с этими людьми".

Вскоре к мужчинам присоединилась Пэйшенс, и был подан чай. Беседа однако длилась недолго, гости устали с дороги, и обсуждение было решено перенести на следующий день.

— Завтра я переговорю с Массеем и миссис Кингсфорд, – сказал Олкотт, перед тем как удалиться, – надо послушать, что они скажут.

— Разумеется, – согласился Синнетт, но про себя подумал, что если миссис Кингсфорд решит пустить в ход свои чары, то Полковнику будет не так-то просто устоять перед ними.

Однако его опасения оказались напрасными, Олкотт так и не почувствовал симпатии к миссис Кингсфорд.

"Хотя я с первых же минут смог оценить ее незаурядные умственные способности и широкий кругозор, – писал он впоследствии, – ее взгляды на любовь привели меня в ужас. Она говорила, что никогда не испытывала любви к человеку; когда она ждала ребенка, ей сказали, что с его появлением на свет в ней проснется материнская любовь, и тогда ее способность любить, скрытая в глубинах подсознания проявит себя в полной мере. Однако, когда ей наконец показали ребенка, единственное, чего ей хотелось, это чтобы его поскорее унесли! И в то же время она была способна питать безграничную любовь к своей морской свинке.

Прочтите замечательную книгу м-ра Мейтленда "Жизнь Анны Кингсфорд", и перед вашим мысленным взором как на экране кинематографа вспыхнет образ его прославленной соратницы, никогда не разлучающейся со своим зверьком, окружающей его своей заботой, а затем каждый раз отмечающей годовщину его смерти, как будто бы речь идет о ком-то из ее ближайших родственников"13.

Олкотт уже имел богатый опыт общения с самыми разными людьми и потому никогда не позволил бы, чтобы его насмешливое отношение к миссис Кингсфорд хоть как-то проявилось внешне. Он уже успел обсудить с Массеем возможность создания еще одного отделения Общества во главе с миссис Кингсфорд, которое называлось бы "Герметической Ложей Т.О.", и Массей согласился с тем, что это предложение представляет интерес для всех. Полковник хорошо знал и уважал Массея еще с тех пор, когда Теософское Общество еще только-только появилось на свет, и потому не позволил себе оскорбиться, когда последний скептически высказался по поводу существования Махатм; он решил, что сомнения г-на юриста вполне искренни.

Полковник с сочувствием выслушивал жалобы других членов Лондонской Ложи на миссис Кингсфорд. Как отмечали эти члены, выступления м-ра Синнетта на проводимых регулярно собраниях стали уже традиционными. Его беседы считались наиболее интересными. Но перед тем как начать обсуждение его выступлений, миссис Кингсфорд сперва повторно излагала суть его речей, но уже своими словами; а ее интерпретация зачастую противоречила оригиналу, что скорее смущало других членов Ложи, чем просвещало их. Плюс ко всему, эта практика вызывала у коллег скуку и нетерпение. Более того, комментарии миссис Кингсфорд зачастую переходили в непозволительную критику выступлений Синнетта, а поскольку источником его информации являлись Махатмы, то иногда доставалось и им14.

Олкотт ничего не сказал миссис Кингсфорд об этих жалобах, надеясь, что все можно будет исправить в том случае, если она примет его предложение. Она и в самом деле охотно восприняла идею создать свою собственную Ложу, так что Полковнику беседа с нею внушила некоторый оптимизм.

Вечером, накануне выборов, в дом Синнеттов прибыл еще один гость – Чарльз У. Ледбитер, молодой викарий из провинции, лишь недавно вступивший в Теософское Общество. Так как жил он в пятидесяти милях от города и вынужден был приезжать на собрания лишь накануне с вечера, Синнетты предложили ему постоянно рассчитывать на их дом, где он мог бы спокойно пообедать и переночевать. Олкотту он сразу же понравился. Теософия пока еще была в диковину этому молодому священнику, но он довольно быстро схватывал суть новых для него идей. Так что разговор за обеденным столом был интересным и оживленным.

Годы спустя м-р Ледбитер опубликовал воспоминания о событиях этого периода, а его описание прошедших на следующий день выборов заслуживает того, чтобы воспроизвести его в точности. Он подчеркивал, что практически все члены Ложи желали избрания Синнетта президентом, однако сам Синнетт колебался, не желая допускать, чтобы его личные разногласия с миссис Кингсфорд влияли на политику всей Ложи. Далее по ходу собрания м-р Мейтленд предложил вновь избрать на этот пост миссис Кингсфорд (идея создания особого отделения Ложи была на время позабыта), но "его поддержали только два или три человека, по поводу чего доктор Кингсфорд крайне несдержанно выражала свое возмущение. Тогда Синнетт предложил кандидатуру вира Дж. Б. Финча, в чьем доме как раз и проходили выборы, и он "тут же был избран подавляющим большинством голосов".

Председательствовал Олкотт, однако миссис Кингсфорд то и дело прерывала его своими замечаниями. Собрание грозило затянуться до бесконечности, присутствующие уже начали скучать и выражать беспокойство.

Скамейки для собравшихся были взяты напрокат и расставлены в большом зале, заняв все пространство, вплоть до самой двери. Ледбитер и один из его друзей сидели как раз напротив двери в окружении небольшого числа своих коллег. Они находились довольно далеко от президиума и потому не особенно прислушивались ко всему, что там происходит, хотя и знали, что Олкотт и Мохини сейчас прилагают все усилия к тому, чтобы извлечь хоть какую-то пользу из этой утомительной и бесперспективной дискуссии. Неожиданно дверь распахнулась, и "в зал торопливо вошла полная женщина, одетая в черное, и присела на свободный край скамьи".

Дальнейшие события м-р Ледбитер описывает следующим образом:

"Несколько минут она сидела, прислушиваясь к происходящей склоке, но вскоре начала проявлять все более явственные признаки нетерпения. Убедившись, что никаких положительных изменений не предвидится, дама резко поднялась со своего места и тоном армейской команды выкрикнула одно только слово: "Мохини!", развернулась и вышла из комнаты.

Величественный и исполненный достоинства Мохини опрометью бросился к двери вслед за ней, выскочил в коридор и тотчас же распластался на полу у ног "черной" леди.

Многие повскакивали со своих мест, пытаясь узнать, что же произошло, но тут же помчался к двери м-р Синнетт, выбежал в коридор, обменялся несколькими словами с новоприбывшей, снова вернулся в комнату и, встав на край нашей скамьи, звонким голосом произнес роковые слова: "Позвольте представить всем членам Лондонской Ложи – мадам Блаватская!"

Дальнейшее с трудом поддается описанию. Члены Ложи с чувством дикого восторга, смешанного с благоговейным трепетом, облепили нашу великую основательницу: кто-то целовал ей руку, кто-то преклонял перед ней колени, а иные даже были близки к истерике. Однако уже через несколько минут она нетерпеливо стряхнула с себя своих почитателей, и полковник Олкотт препроводил ее в президиум, где она, ответив на несколько его вопросов, потребовала от него объяснений причин столь неудовлетворительного ведения собрания. Полковник и м-р Синнетт объяснили ей все, как могли. Она тут же приказала им закрыть собрание, попросив остаться только должностных лиц для совещания. Члены Ложи удалились, пребывая все еще в состоянии экстаза, а должностные лица собрались в соседней жилой комнате в ожидании мадам Блаватской.

По приглашению Синнетов я остановился в тот приезд в их доме и потому мог уехать только вместе с ними. Это позволило мне – молодому и малозначительному члену Ложи –оставаться в компании гораздо более значимых людей и стать свидетелем происшедшего там замечательного события.

Мадам Блаватская потребовала полный отчет о положении дел в Ложе и о сути разногласий между м-ром Синнеттом и доктором Кингсфорд; и, получив его, принялась бранить их обоих так, будто перед нею были два провинившихся школьника, и, в конце концов, заставила их пожать друг другу руки в знак того, что все существовавшие между ними противоречия можно было считать полюбовно улаженными!...

Мадам Блаватская и полковник Олкотт вместе с нами поехали в дом Синнеттов, и в тот вечер мы засиделись допоздна. Мадам Блаватская резко критиковала руководителей Ложи за неумелое ведение собрания. Я был, конечно же, представлен ей, а м-р Синнетт поведал ей о моем письме в спиритуалистический журнал "Light", в котором я высказал свое мнение относительно отрицания духом Эрнестом факта существования нашего Учителя. Услышав эту краткую историю, она испытующе посмотрела на меня и сказала: "Я не очень-то симпатизирую духовенству, поскольку считаю, что большинство его представителей лицемерны, глупы и фанатичны; но это был смелый поступок, и я вам за него очень благодарна. Это было хорошее начало; не исключено, что и далее вы будете продолжать в том же духе".

... Я надеюсь, что смог достаточно точно передать, чем она была для меня, да и для всех нас – тех, кто удостоился такого большого счастья быть близко знакомым с нею; передать то воистину неизгладимое впечатление, которое она на нас произвела, то искреннее обожание и тот неиссякаемый энтузиазм, которые она в нас вызывала"15.

Е.П.Б. говорила Синнеттам, что так неожиданно приехала в Лондон потому, что вдруг почувствовала необходимость присутствовать на выборах.

— И если бы я этого не сделала, то, как вы думаете, был бы вообще конец дебатам? – спросила она.

— Вероятно, мы бы до сих пор сидели там, – ответила Пэйшенс с присущей ей очаровательной улыбкой.

Е.П.Б. погостила у Синнеттов неделю, после чего вернулась в Париж; Олкотт и Мохини переехали в дом Арундале. Все это время дом Синнеттов осаждали толпы визитеров, однако более никаких из ряда вон выходящих событий не произошло.

Когда Е.П.Б. увозил поезд, который должен был перевезти ее через Ла-Манш, и провожавшие махали ей на прощание руками, Пэйшенс заметила:

— А ведь ей очень не хотелось уезжать.

— Она еще вернется, – холодно ответил ей муж, – и меня это не очень радует. Кстати, дорогая,
у тебя тоже очень усталый вид. Я думаю, нам не мешало бы съездить куда-нибудь отдохнуть.

Именно так они и поступили. На несколько месяцев Синнетты уехали в Гастингс. Там Пэйшенс не пришлось выполнять обязанности домохозяйки, и вскоре она полностью восстановила свои силы.

День 9 апреля стал официальным днем рождения "Герметической Ложи Т.О.". Но, к сожаленью, она так и не смогла решить всех проблем. Члены Общества желали постигать учение в обеих Ложах, а "в результате – неразбериха так и не прекращалась"16. В конце концов Олкотту пришлось установить новое правило, согласно которому "двойное членство было запрещено; каждому разрешалось быть активным членом только одного отделения; лицам, состоявшим в обеих Ложах, предлагалось выбрать, w какой из них они предпочли бы остаться".

В результате этого "Герметическая Ложа" чуть было не приказала долго жить. После совещаний с Массеем Олкотт предложил миссис Кингсфорд официально переименовать свое отделение в Независимое Общество, таким образом члены Лондонской Ложи получали возможность по желанию состоять в двух Обществах сразу. Этот план сработал, и бывшая "Герметическая Ложа Т.О." превратилась в "Герметическое Общество". Президентом нового Общества стала миссис Кингсфорд, вице-президентом – м-р Мейтленд. Первое собрание Общества состоялось 9 мая, и Олкотт "выступил с обращением, в котором выразил свою симпатию новому Обществу и пожелал ему удачи"17.

В эти дни полковнику Олкотту пришлось изрядно попотеть. Интерес к Теософии распространялся среди самых разных слоев лондонского общества. Он встретился с сэром Эдвином Арнольдом, который пригласил его к себе на завтрак и показал несколько страниц своей рукописи, которую он назвал "Свет Азии"18. Он беседовал о Теософии с поэтом Робертом Браунингом; Эре Рассел приглашал его к себе на пару дней в Оксфорд; а Лорд Бертвик увез его к себе в Шотландию на целых две недели.

"В одной компании я познакомился со служащим Королевского двора и знаменитым генералом; в другой – с одним из величайших современных художников, – писал Олкотт, – и всегда темой разговоров была Теософия; это было время прилива. И хотя отлив был уже не за горами, никто в Европе пока не догадывался об этом, так как все началось в Мадрасе..."19

_____________