Ещё одна неудача

Лето 1882 года было знаменательно тем, что Синнетт и Хьюм получили за это время от Махатм богатейший материал, касающийся оккультных учений, а также тем, что провалился еще один великолепный план подготовки преемника для Е.П.Б.

Синнетт, как обычно, уехал на несколько месяцев в Симлу, и там оба англичанина подолгу изучали письма Махатмы К.Х. с ответами на свои многочисленные вопросы.

В отношении Хьюма к Махатмам произошло нечто вроде "обращения"1 (по крайней мере на время), и хотя умерить его самонадеянность и гордыню было невозможно никоим образом, в изучении специальной терминологии эзотерической философии он проявлял такое же рвение, как и его друг.

При подобном общении, как неоднократно напоминал им об этом сам Махатма К.Х., наибольшим препятствием была терминология. "Наши термины непереводимы", – написал он им однажды2.

В другой раз он отмечал:

"Я хотел бы обратить Ваше внимание на невообразимую сложность подбора подходящих английских слов, способных дать образованному европейцу хотя бы приблизительное представление о тех многочисленных понятиях, с которыми нам придется столкнуться"3.

И опять:

"Наши мистические термины в их топорном переводе с санскрита на английский представляются нам (в особенности для 'М'.) не менее запутанными, чем Вам самим. И до тех пор, пока один из нас сам не возьмется за перо, как истинный адепт, и не опишет Вам все термины от первого до последнего, мы, как и все прочие люди, будем обречены на 'ошибки'"4.

Однажды англичанам почти удалось заполучить себе в консультанты Т. Субба Роу – исключительно талантливого адвайтиста-брамина, которого Е.П.Б. убедила помочь им. Он согласился с большой неохотой, поскольку был принципиально против того, чтобы делиться восточными учениями с "западными" людьми. Но Махатма М., бывший его наставником, в конце концов приказал ему помочь "до некоторой степени приподнять какую-то часть первой завесы таинственности".

Субба Роу написал Синнетту письмо, в котором изложил условия, на которых он согласен предоставить им свою помощь5. Некоторые из них показались Синнетту вполне разумными, но все прочие выглядели просто кабальными, в особенности то, которое предписывало им впоследствии действовать исключительно в соответствии с усвоенными учениями.

"Думаю, не стоит даже напоминать вам, – добавлял Субба Роу, – что Махатмы вряд ли возьмут на себя труд быть личными наставниками и наблюдателями, когда речь идет о таких новичках, как Вы, как бы Вы ни были честны и искренни в своей вере в их существование и в истинность их науки, а также в своем стремлении постигать ее тайны. Когда Вы узнаете о них больше и Вам станет известно кое-что об образе их жизни, Вы, я уверен, уже не станете досадовать на них за то, что они не берут Вас под свое персональное руководство, к которому Вы так стремитесь"6.

— Это мы-то – новички! – огрызнулся Хьюм, прочитав письмо. Он заглянул в дом Синнетта специально для того, чтобы узнать, нет ли каких-либо новостей, касающихся их переписки с Махатмами. Сам он тоже получил несколько писем, и некоторые из них, по его мнению, заслуживали внимания его друга; однако он знал, что большая часть корреспонденции приходится на долю последнего, и Синнетт обыкновенно делился ею с ним.

— Ну, наверное, в их глазах мы именно так и выглядим, – ответил Синнетт.

— Если это и так, то не мы в этом виноваты! Похоже, что знание у этих людей нам приходится вырывать зубами. Вопросы! Вопросы! Задавайте вопросы! Почему бы им самим не изложить всю философию как-нибудь систематизированно? Тогда бы мы примерно представляли себе, на какой стадии находимся и сколько нам еще предстоит узнать. – Он швырнул письмо на стол.

Слуга принес бренди и рюмки, и Синнетт налил обоим изрядные порции, чтобы сделать небольшой перерыв.

В конце концов, он ответил:

—Я полагаю, что все не так просто. Я слышал, что на Востоке применяется именно такой метод
обучения: ученик спрашивает – учитель отвечает. Возможно, смысл здесь в том, что по вопросам
можно определить, как много ты уже знаешь. В любом случае, – не нам с тобой ломать эту устоявшуюся традицию, с тем же успехом мы могли бы пытаться изменить направление вращения Земли.

Он взял письмо в руки и еще раз пробежал глазами по странице.

— А что ты думаешь об этих "условиях", на которых Субба Роу собирается помогать нам?

— Чушь! – лаконично ответил Хьюм, с наслаждением потягивая бренди. – Неужели они хотят, чтобы мы, англичане, стали аскетами? И к тому же, что мы сейчас можем сказать о наших будущих
действиях, если мы о них ровным счетом ничего не знаем? По крайней мере, надежду-то мы у них не отбираем! Ты ведь помнишь, что я несколько раз предлагал им себя в качестве "чела", но всякий
раз получал одни отказы7.

Синнетт поглядел на солнце через свою рюмку.

—Учитель К.Х. несколько раз говорил мне, – сказал он, – что о более тесных контактах с ним
мне не следует и думать до тех пор, пока я не избавлюсь, ну хотя бы, скажем, от этой привычки. –
Он – указал на рюмку с бренди. – Но он и сам понимает, что все эти проверки и испытания нам очень не нравятся8.

— Они совершенно несовместимы с моим западным кодексом чести, – согласился Хьюм.

— Я нахожу их оскорбительными.

— Но если мы примем эти условия, нам придется их выполнять. Помни об этом. Вопрос в том, насколько далеко мы намерены зайти. Мне кажется, что Субба Роу призван не только отвечать на наши вопросы. Кут Хуми собирается и дальше работать с нами в том же направлении, и, мы должны признать, в последнее время он был очень щедр на ответы. Мы получили очень много сведений. Но Махатма М., похоже, стремится сделать из нас истинных чела, а Кут Хуми, как и следовало ожидать, этого не одобряет9. Но в любом случае, мы уже приняли эти условия, даже когда сами об этом еще не подозревали.

Хьюм нетерпеливо завозился.

— Это просто смешно! – сказал он. – До сих пор мы шли собственным путем, и все у нас было в порядке.

Синнетт едва сдержался, чтобы не напомнить ему, что он сам только что жаловался на то, как скверно идут их дела.

—Возможно, – сказал он, – нам удастся убедить этого колючего джентльмена ограничиться исключительно обучением. Мы и сами, возможно, могли бы чему-нибудь его научить.

—Я бы сказал – многому могли бы научить, – подхватил Хьюм. – В любом случае, подумай, что мы можем сделать. Это я оставляю на твое усмотрение.

Синнетт написал Субба Роу ответное письмо, в котором выразил свое "ограниченное согласие"10 с условиями ученого брамина, после чего тот счел необходимым "посоветоваться с Братьями, узнать их мнение и волю".

Впоследствии Субба Роу написал Синнетту:

"Я сожалею о том, что мне приходится говорить Вам об этом, но на тех условиях, которые предлагаете Вы, ни о каком практическом обучении ритуалам Оккультной Науки не может быть и речи.

Насколько мне это известно, ни один изучающий Оккультную Философию ученик не смог преуспеть в развитии своих духовных способностей, если не следовал предписанным правилам; и не во власти учителя сделать исключение для кого-либо из учеников. Правила, изложенные древними Учителями Оккультной Науки, – неизменны, и ни одному из нынешних учителей не дано решать, заставлять ли учеников придерживаться этих правил или не заставлять, в зависимости от обстоятельств.

Если Вы считаете, что Вы не в состоянии пока изменить свой образ жизни, то Вам придется подождать с практическими наставлениями до тех пор, пока Вы не будете готовы принести эту жертву во имя Оккультной Науки... Вы сможете получить лишь самое поверхностное представление об Оккультной Науке, если так и будете считать, что высшим и единственно желательным результатом обучения Оккультизму является обретение психических способностей.

Простым приобретением чудесных способностей невозможно достичь бессмертия. Ученик, изучающий Оккультную науку, обретет его только тогда, когда научится постепенно изменять свое чувство индивидуальности, перенося его от тленного материального тела к нетленному и вечному He-Бытию, представленному его седьмым принципом".

Он написал также, что сам он с удовольствием изложил бы двум англичанам "теоретический курс Философии Древней Брахманистской Религии и Эзотерического Буддизма"11.

Но Учитель К.Х. позже настоятельно советовал Синнетту в письме не браться за дело, которое не соответствовало бы его силам и возможностям,

"... Если Вы пообещаете что-либо, - писал он, – но потом не сможете сдержать свое обещание, то это затормозит Ваш прогресс на многие годы, если не навсегда. Я с самого начала сказал Риши М., что хотя его цель – благородна, программа у него просто дикая. Как можете Вы браться за такое дело, в ваших-то условиях? Оккультизм – не игрушка. Для него необходимо либо все, либо ничего. Я прочел Ваше письмо, адресованное СР., которое последний переслал М., и вижу, что Вы не понимаете основных принципов подготовки чела. Бедный Субба Роу попал 'в затруднительное положение'.... С одной стороны на него давит неугомонная Е.П.Б., которая уже превратила жизнь М. в кошмар своими просьбами пойти Вам навстречу, да и сам М. не хочет обманывать Ваших надежд, а с другой стороны – непробиваемая Китайская стена правил и Закона. Поверьте мне, дорогой друг, Вам следует изучать только то, что Вы сумеете изучить при данных обстоятельствах... философию феноменов и наши учения о Космогонии, внутреннем человеке и т.д...."12

Невозможно точно определить, что именно из опубликованных впоследствии двумя англичанами философских сочинений, было следствием непосредственных "теоретических наставлений" Субба Роу, если таковые действительно имели место. План, предложенный некогда Махатмой К.Х., был, похоже, забыт, но Учитель К.Х. продолжал присылать подробные ответы на вопросы как Синнетта, так и Хьюма.

Однако среди писем, в которых Махатма давал свои объяснения, было одно, вызвавшее у них обоих возражения и дополнительные вопросы, поскольку ни одному из них оно не пришлось по вкусу; вся его концепция шла вразрез с привычным им образом мышления. Это было так называемое "Письмо о Девачане", в котором описывалось состояние Эго в период между двумя инкарнациями, а также условия, предопределяющие это состояние*13.

Любопытный постскриптум, добавленный к этому письму, никак не связан с излагаемой в нем философией; это скорее – извинение Учителя за то, что в некоторых последних его письмах было "множество вставок, клякс и исправлений". Он объяснял это тем, что в последнее время минуты досуга выпадают ему "лишь урывками и писать поэтому приходится где попало и на чем попало".

"Если бы не правило, запрещавшее использовать оккультные способности до тех пор, пока не будут испробованы все обычные способы", – писал он, – то он мог бы создать "вполне приличный текст", но "глядя на жалкий вид своих писем, я утешаюсь мыслью о том, что Вы, возможно, будете оценивать их по содержанию, а не по этим следствиям моей личной зависимости от различных побочных раздражителей, которые вы – англичане – смогли свести до минимума благодаря изобретенным вами приборам14. Как однажды тактично заметила Ваша супруга – они устраняют налет сказочности и делают из нас людей, то есть мыслящих существ. Очень мудрое наблюдение, и я весьма благодарен ей за него"15.

Далее Махатма писал, что Е.П.Б. пребывала "в отчаянии", потому что Чохан аннулировал разрешение М. на ее приезд к нему, и "М. хладнокровно заставил ее распаковывать чемоданы"16.

Возможно, Е.П.Б. упоминала именно это письмо, когда сама писала Синнетту в конце июня 1882 г. Начала она так: "Вам, вероятно, будет не очень интересно читать это письмо, поскольку К.Х. уже поведал вам обо мне целую "Илиаду". В любом случае, по ее словам, хороших новостей у нее не было. Ее планы "потерпели крах". Из-за постоянно скверного физического самочувствия разум ее тоже пребывал в состоянии депрессии, и вот ее Учитель разрешил Е.П.Б. ненадолго приехать к нему. Она уже собрала вещи и была готова к отъезду, когда "Старик" (так она называла Чохана) отменил приглашение из-за конфликта между Англией и Египтом17.

Олкотт снова уехал на Цейлон, а Дамодар "собрался на месяц в Пуну, так как бессмысленная аскеза и тяжелая работа подорвали его физическое здоровье"18.

Е.П.Б. чувствовала себя одинокой и покинутой. Она была обижена на Чохана и на всех высших Адептов, которые, наверняка, тоже участвовали в вынесении решения об отмене ее поездки; она называла их "бессердечными высушенными жуками", заявляя при этом: "Я выскажу им это, даже если они потом сотрут меня в порошок"19.

Синнетт не мог не посочувствовать Старой Леди, хотя и подумал, что во время таких эмоциональных бурь она, похоже, совершенно забывает о том уважении и почтении, которое обычно испытывает ко всем членам Братства. Известно было также, что даже ее собственному Учителю, "Благословенному", частенько от нее доставалось, хотя Синнетт был совершенно уверен в том, что при необходимости она с радостью согласилась бы умереть за него.

Е.П.Б. была загадочной женщиной, и Синнетт был вынужден это признать; она была неразрешимой загадкой, которая – и это самое наименьшее – вносила оживление и разнообразие в жизнь тех, кто знал ее, хотя порою она бывала несколько агрессивной. Несмотря на то, что она его часто злила, Синнетт все же был глубоко признателен ей за помощь в переписке с Учителем, которую она продолжала ему оказывать. Он беспокоился и о том, удастся ли найти ей достойную замену. С Эглинтона, похоже, все равно не будет никакого толку.

За несколько недель до этого Хьюм взял себе на работу нового секретаря – молодого англичанина, уроженца Индии Эдмунда У. Ферна. Он вступил в Эклектическое Теософское Общество Симлы и вскоре был избран его секретарем. Он обладал некоторой способностью к ясновиденью и достаточно высокой чувствительностью, что привлекло внимание Махатмы М., который назначил ему испытание. Он вызывал интерес у всех членов Общества в Симле, несмотря на некоторые неприятные черты его характера, например, склонность к хвастовству, так как его природная беззаботность несколько сглаживала его высокомерие и даже делала общение с ним приятным.

Махатма К.Х. в одном из своих писем говорил о Ферне следующее:

"Решать, станет он постоянным чела или нет, будет Чохан. М. должен просто проверить, испытать и проэкзаменовать его всеми возможными способами, чтобы получить представление о его истинной природе. Хотя с вашей западной точки зрения это представляется отвратительным, для нас это – непререкаемый закон, и я не смог бы ничего с этим поделать, даже если бы хотел. Мало знать, что может и чего не может чела при данных обстоятельствах и во время испытательного срока. Необходимо знать, чего можно ожидать от него в самых различных ситуациях"20.

Синнетт знал, что Хьюм ревниво относился к успеху Ферна21; по сути дела, Хьюм вскоре начал раскаиваться в том, что нанял его.

"Не понимаю, что в нем находят другие, я и сам удивляюсь, почему я взял его к себе, – жаловался он. – Я не отрицаю, что он умен, но это скорее – хитрость, а не ум. И что Махатма М. в нем нашел (если, конечно, он в самом деле что-то нашел в нем, и Ферн все это не выдумал) – этого я даже представить себе не могу.

Я надеюсь, меня не сочтут эгоистом, если я скажу, что мне с трудом верится в то, что ему назначат испытание, тогда как мне самому в этом несколько раз было отказано22. Не знаю, что в нем находят азиаты?"

Синнетт с сочувствием выслушивал жалобы друга. Ферн действительно становился невыносимым, строил из себя пророка23; сочинял различные истории, направленные на выпячивание своей собственной значимости; и даже пытался проверять самих Учителей, желая убедиться в том, что они – "не миф и не подделка"24.

В конце концов, терпение Хьюма лопнуло, и он написал довольно длинное письмо Махатме К.Х., в котором перечислил некоторые прегрешения Ферна, обвинил Махатм в том, что они "окончательно его испортили", и далее делал вывод, что Ферн "здорово надул М.".

Учитель К.Х., возможно, и не стал бы отвечать на это письмо, носившее, по сути дела, оскорбительный характер, если бы Чохан не приказал ему сделать это25. Ферн не входил в число его чела, и он едва знал его26, да и вмешиваться в методы М. он тоже не желал, "какими бы неприятными" они не казались ему лично27. Как бы то ни было, он отправил Хьюму подробный ответ, в котором написал много неприятных, но справедливых вещей о нем самом; в то же время он с предельной искренностью упомянул вклад Хьюма в прогресс Теософского Общества и "всего человечества в целом"28. И все же, не будучи полностью уверенным в том, что его письмо вполне соответствует западным понятиям хорошего тона, он сперва отправил его Синнетту с просьбой прочесть и самому решить, стоит ли показывать это письмо Хьюму или нет.

В короткой Сопроводительной записке29 К.Х. написал:

"Я попал между двух огней: с одной стороны, меня тревожит ваш кодекс чести, с другой – риск ввести в заблуждение друга... Я полагаю, что полностью могу рассчитывать на Вашу дружбу и, конечно же, честность... Пусть Вас это не пугает, так как сложившуюся ситуацию вернее было бы назвать смешной, нежели опасной. Однако одна опасность все же существует – мы можем потерять Хьюма"30.

Махатма писал, что не может отправить Синнетту для ознакомления письмо Хьюма, так как на нем было указано – "лично и конфиденциально", однако свой ответ он считал нужным отправить сперва Синнетту, чтобы тот сам решил, "переслать ли его адресату или уничтожить". Он обещал написать более подробно на следующий день.

Адресованное Хьюму письмо действительно было написано без обиняков, и если учесть, что его автором был Махатма К.Х., местами могло показаться даже грубоватым31.

Скорее всего, Хьюм так никогда и не увидел этого письма32, но для ученика небезынтересным показалось бы приведенное в нем откровенное описание предъявляемых к чела требований, а также мнение Учителя относительно различий между Восточными и Западными методами обучения.

На следующий день Синнетт действительно получил обещанное ему Махатмой письмо*33.

Письмо было помечено грифом "Сугубо лично и конфиденциально" и представляло собой, по словам Учителя, "нескончаемый поток сетований, скорбную повесть о несбывшихся надеждах, над которой Вы, возможно, будете смеяться, подобно моему дородному брату34. Но меня самого эта история заставляет чувствовать себя поэтом, который не мог спокойно спать,

Так как свет, слишком яркий для ночи,

Из души его лился сквозь очи.

Я уже слышу, как Вы спрашиваете себя: "Да к чему же он, черт возьми, клонит?" Терпение, мой лучший англо-индийский друг, и еще раз терпение; и когда Вы, наконец, узнаете о возмутительной выходке моего озорного и как никогда ранее смешливого Брата, то поймете, почему я теперь сожалею о том, что поехал в Европу, дабы вкусить от плодов Древа Познания Добра и Зла35, а не остался в Азии, где я мог бы пребывать в sancta simplicitas и блаженном неведении относительно ваших правил и привычек. В этом случае я бы сейчас тоже мог счастливо улыбаться"36.

Объяснив сперва, что многие их письма (за исключением особо важных и конфиденциальных) были написаны ГГ-мерками чела37, Махатма писал: "Так, например, в прошлом году некоторые мои письма, адресованные Вам, были просто "осаждены на бумагу", но когда эта простая и удобная практика все же прекратилась38, мне не оставалось ничего другого, как просто успокоиться, расслабиться и думать, а мой верный "Desinherited"39 просто копировал мои мысли, лишь изредка допуская значительные ошибки.... В этом году, по причинам, которые вряд ли покажутся Вам интересными, мне приходится заниматься исключительно своей работой, выполняя ее в полном объеме. Так что я переживаю сейчас не самые легкие времена и порой здорово устаю. Как писал Жан-Поль Рихтер, не помню точно где, – самой жестокой частью нашей телесной боли является ее бестелесная, нематериальная часть, а именно: наше нетерпение и иллюзия того, что боль будет длиться вечно.... Позволив себе однажды поверить в эту иллюзию, я по простоте своей неиспорченной души позволил вершить священнодействие своей переписки с Вами своему alter ego – проказливому "агрессивному парню"40, Вашему "Благословенному", который злоупотребил моим доверием и поставил меня в мое нынешнее (незавидное) положение! Злодей хохочет уже второй день подряд, и должен признаться, мне тоже порою хочется к нему присоединиться". Далее Учитель рассказал, что он уже готов был примириться с недостатками Хьюма, поскольку Хьюм представлял из себя большую ценность для Теософского Общества, однако "Благословенный" придерживался на этот счет иного мнения. "Его гордость и самомнение, – приводил М. свои доводы, – не оставляют сомнений в том, что он желал бы видеть все человечество стоящим на коленях и совершающим пуджу41 в его честь; и М. решил подшутить над ним. Конечно же, он не собирался причинять ему никакого вреда и не стал бы намеренно злить его; напротив, он и далее намерен ему покровительствовать42; но и пытаться указывать ему на его заблуждения он также не станет".

Учитель сообщал, что недавно написал несколько писем для Хьюма*43, и, не желая смешивать происходящие в Симле феномены с феноменами, производимыми в штаб-квартире Общества в Бомбее (поскольку их подлинность постоянно оспаривалась недругами Е.П.Б.), он решил доставить эти письма адресату без помощи Е.П.Б.

Одно из них он передал М., чтобы тот отправил его в резиденцию Хьюма через одного из своих чела. Другое письмо было "подброшено на его (Хьюма) стол Джуал Кулом... – это был стопроцентный феномен, так что оснований для недовольства у Хьюма не было".

Прочие письма были доставлены другими способами, однако "какими бы заурядными ни были способы их доставки, попасть из Тибета в Индию они могли только феноменальным путем. Впрочем, Хьюм на это, похоже, не обратил внимания".

А причиной, вызвавшей "поток стенаний" Учителя, стал, отчасти, Эдмунд Ферн. Учитель К.Х. считал, что в этом повинны как Махатма М., который это допустил, так и бедняга Ферн, "который просто не смог этого предотвратить... Парня заставили пойти на сознательный обман не столько его не слишком правильные представления о морали, сколько постоянные оскорбления со стороны Хьюма, его подозрительное отношение, его неуважение, которое Ферн ощущал на себе как во время досуга, так и во время работы"44.

Ферн, очевидно, проживал в резиденции Хьюмов, и потому трения между ним и его работодателем происходили постоянно. Хьюм даже и не пытался скрывать свое раздражение, и Ферн, который постепенно все более убеждал себя в своей избранности, использовал этот предлог в качестве ответа на то пренебрежение и придирки, которыми неизменно награждал его Хьюм.

Однажды ранним утром, когда семейство Хьюмов еще не пробудилось от сна, чела К.Х. принес в дом письмо для Хьюма. Он вручил его Ферну с указанием немедленно вручить его адресату.

Ферн принял письмо, досадуя на то, что его используют как посыльного. Когда он закрыл дверь вслед за ушедшим чела, сверху до него донеслись звуки, указывающие на то, что семейство уже собиралось спускаться к завтраку. Не желая, чтобы его застали с письмом в руках, он поспешил в столовую и бросил письмо на стол. И тут у него возникла потрясающая идея. А почему бы не заставить своего высокомерного работодателя слегка поломать себе голову? Ему как раз хватило времени для того, чтобы вложить письмо в сложенную салфетку Хьюма и, как ни в чем не бывало, занять свое место за спинкой его стула.

Семья расселась за столом как обычно, не проронив ни слова. Хьюм взял со стола свою салфетку и встряхнул ее. Письмо, конечно же, упало на пол. Могги вскрикнула, будучи не в состоянии совладать со своим суеверным страхом.

— О, Господи! Что это было?

Хьюм был скорее удивлен и обрадован, чем озадачен. Он уже собирался нагнуться и поднять письмо, но тут вновь напомнило о себе его вечно подозрительное отношение к своему секретарю. Он обернулся к молодому человеку и спросил, как всегда с раздражением, которое ему никак не удавалось скрывать:

— Это вы положили сюда письмо, Ферн?

Молодой человек был напуган, однако, спустя мгновение, едва смог подавить в себе вздох облегчения. "Это меня спасает, – подумал он, – ведь не я же положил это письмо сюда – на пол, где оно сейчас лежит. Вот если бы он спросил меня, не я ли подложил письмо в салфетку!.."

— Нет, сэр, – ответил он, смешавшись. – Я не клал его туда.

Вдруг перед ним возникло видение Махатмы М., но его тут же вытеснило чувство глубокого удовлетворения от того, что ему, как он сам думал, удалось избежать прямой лжи. То, что он, возможно, обманывает сам себя, ему даже не пришло в голову. Он испытывал, скорее, чувство удовлетворения, так как он уже давно мечтал о том, чтобы посадить в лужу своего работодателя. И вот такая возможность сама шла к нему в руки!

Обо всем этом Учитель написал Синнетту45.

"Несомненно то, что хоть раз, но Ваш друг (Хьюм) все же был обманут, – говорил Учитель, – и я отдал бы что угодно, лишь бы вернуть назад это событие, или чтобы на месте моего письма оказалось чье-нибудь другое. М. говорит, что дает мне carte blanche на то, чтобы я сообщал Вам все, что мне вздумается, но Хьюму он мне не позволит сказать ни слова; и Вам он тоже никогда не простит (это он сам говорил), если Вы вмешаетесь в естественный ход событий, ведущих к наказанию Хьюма. Вряд ли разумно обвинять Ферна в том, что он полагает, что раз цель достигнута, то подробности не имеют значения, – его так воспитали: главное – это успех Дела. А в случае с Хьюмом его основным, да пожалуй и единственным побудительным мотивом был bona fide46. "Эгоцентричный филантроп" – вот его портрет в полный рост".

Учитель К.Х. привел еще несколько примеров чванства и двуличности Ферна и сообщил, что ему в конце концов удалось вывести его "чересчур индифферентного Брата из состояния апатии", и тот отправил Ферну телеграмму*47.

Махатма К.Х. говорил, что сам себе он строго-настрого запретил каким-либо образом вмешиваться в это дело, чтобы ни случилось. И Синнетту он предлагал сперва хорошо подумать, прежде чем решить, показывать ли Хьюму то письмо, которое он передал ему на рассмотрение.

"Уж лучше спрячьте его пока, чтобы предъявить Хьюму когда-нибудь в случае необходимости, как доказательство того, что по крайней мере во мне он может быть уверен, что я никогда не допущу, чтобы кто-либо, далее мой враг, был побежден нечестным путем".

"Но самое главное, мой добрый и преданный друг, – писал Учителе – не допустите, чтобы у Вас сложилось превратное мнение об истинном положении нашего Великого Братства. Каким бы туманным и извилистым ни казался Вашему западному уму тот путь, по которому ищущие продвигаются к великому Свету, Вы – первый же и одобрите его, когда Вам станет известно все... В психологическом плане Ферн – самый эксцентричный субъект из всех, с кем я когда-либо встречался. Внутри него – жемчужина, но она прочно и надежно сокрыта створками малопривлекательной устричной раковины48. Сразу разбить эту раковину мы не можем; но и разбрасываться жемчужинами мы тоже не можем себе позволить... Защищая себя, защитите и его от Хьюма"49.

И как всегда, не обошлось без постскриптума. Первые два его абзаца, написанные почерком Махатмы К.Х., состояли сплошь из комплиментов в адрес Синнетта по поводу двух недавно написанных им статей. Последний абзац был написан рукой Махатмы М.

"Умоляю Вас, добрейший сэр, запереть это дурацкое письмо, написанное вчера Хьюму-сахибу, в ящик своего письменного стола и держать его там до тех пор, пока оно не понадобится. Могу сказать Вам сразу, что оно не принесет ничего, кроме неприят ностей. КХ. – слишком чувствителен, в вашем западном обществе он превращается в светскую даму". Абзац был подписан буквой "М".

Фортуна не улыбалась Ферну. Он не выдержал назначенные ему испытания, а позже был исключен из Теософского Общества.

27 ноября 1882 г. полковник Олкотт, находясь в штаб-квартире Теософского Общества, записал в своем дневнике: "На нижней террасе один из Братьев явился группе делегатов. М. приказывает мне исключить Ферна. Причину он не назвал. Что происходит?"50

6 декабря Ферн встретился с Олкоттом и дал некоторые объяснения, которые привели Полковника к выводу о необходимости его исключения. Причины исключения были отнюдь не психологическими, ни одна из них не выходила за пределы обычного материального уровня, так как все они были связаны с деловыми операциями51.

Возможно, визит Ферна к президенту Общества был инспирирован письмом, полученным им от Махатмы М. (в его традиционном ироническом стиле). Завершалось оно словами: "... не думайте обо мне еще хуже, чем раньше, из-за того, что я завершаю это письмо вторым ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕМ Вам"*52.

Таким образом, еще одна попытка освободить Е.П.Б. от ее обязанностей оккультного почтальона потерпела неудачу.

_____________