Новый корреспондент

"Для меня, – писал Синнетт во втором издании 'Оккультного Мира', – из всех событий, связанных с моим пребыванием в Симле в 1881 году, наиболее интересным было следующее: в этот период я познакомился еще с одним из Братьев, помимо Кут Хуми. Случилось так, что в целях собственного совершенствования Кут Хуми понадобилось провести целых три месяца в абсолютном уединении"1.

Это и было то "уединение", о котором говорила Е.П.Б., когда Синнетт спрашивал ее относительно заявления Учителя о том, что он предоставит своих корреспондентов самим себе на трехмесячный срок.

Синнетт получил от него небольшое письмо, написанное как раз перед началом "долгого, очень долгого путешествия" (как он сам его назвал). В письме Махатма информировал Синнетта о своих попытках убедить своего "Брата М." поддерживать контакт с двумя англичанами и с Эклектическим Обществом Симлы, хотя он и опасался, что "он и м-р Хьюм так и не смогут никогда прийти к взаимному согласию". Что же касалось его самого, то он уверял Синнетта, что замечания Хьюма его ни в коей мере не обидели. "Да этого и не может произойти, – писал он. – Меня удручает не содержание его монологов, но то упрямство, с которым он продолжает излагать свои аргументы, которые, как я знаю, ни к чему хорошему привести не могут". Он также добавлял: "Пожалуйста, передайте м-ру Хьюму мои уверения в моей личной симпатии и уважении к нему, и мои самые добрые пожелания"2.

В конце концов Махатма М. согласился взять эту переписку на себя, "поначалу – неохотно"3, но наперекор тому факту, что "единственное, чего он терпеть не мог в жизни, - это писать письма"4.

"Когда шефство над нами взял новый Учитель, наша переписка тут же претерпела значительные изменения в лучшую сторону, – писал Синнетт. – Каждое письмо Кут Хуми несло на себе отпечаток его тактичного, очень обходительного стиля. Он предпочел бы лучше исписать полстраницы, лишь бы избежать коротких, но рискованных фраз, которые могли бы оскорбить чьи-либо чувства. И почерк у него тоже всегда был разборчивым и аккуратным.

Наш новый Учитель обращался с нами совершенно иначе: он заявил, что очень плохо знает наш язык, и писал настолько неровно, что его почерк порой непросто было разобрать. Общаясь с нами, он не ходил вокруг да около. Если мы пытались изложить ему какие-то свои соображения относительно почерпнутых нами оккультных идей и спрашивали его, правильны ли они, то иногда получали свои сочинения обратно, перечеркнутые жирной красной чертой и с выведенным на полях словом "Нет".

Однажды один из нас написал: "Не могли бы Вы подробнее прояснить мне мою концепцию?" В ответ на это на полях было выведено следующее резюме: "Как я могу прояснить то, что Вы сами не смогли прояснить?" и так далее, в том же духе.

Однако, несмотря на все это, мы добились благодаря М. большого прогресса, и постепенно его ответы, первоначально представлявшие собой коротенькие записки, наспех нацарапанные на клочках грубой тибетской бумаги, стали напоминать временами достаточно подробные письма. Несложно понять, что его прямая и лаконичная манера общения, являвшая собой отрадный контраст с ненавязчивой деликатностью Кут Хуми, отнюдь не препятствовала росту нашей расположенности к нему по мере того, как мы все более убеждались в том, что он уже более охотно терпит нас в качестве своих учеников.

Некоторые мои читатели, я уверен, правильно истолкуют то, что я имел в виду, говоря о "расположенности". Я намеренно употребил это нейтральное слово, чтобы избежать описания той сложной эмоциональной гаммы, которую все равно нельзя было бы передать с необходимой точностью словами. Но я могу заверить читателей в том, что в ходе продолжительного контакта (пусть даже он ограничивался исключительно эпистолярным характером) с человеком, абсолютно таким же, как и мы, если судить о нем по занимаемому им месту в системе творения, но возвысившимся над обычным человеческим уровнем настолько, что некоторые его атрибуты уже можно было назвать божественными, неизбежно возникают такие чувства, которые не так-то просто описать – настолько они глубоки"5.

В самом первом своем письме Махатма М. благодарил Синнетта за "табачную машину", которую тот привез ему в по/арок из Англии6.

"Наш офранцузившийся, pelingized Пандит7 говорил мне, что эту маленькую, короткую штучку необходимо cooloted (кто бы мне объяснил, что это значит) – писал Махатма, – и я обязательно буду продолжать это делать. Трубка - очень короткая, а мой нос – очень длинный, так что, я надеюсь, они прекрасно подойдут друг другу"8.

Перед тем как проследовать к месту своего уединения Махатма К.Х. убеждал Синнетта присутствовать на праздновании седьмой годовщины образования Теософского Общества, состоявшемся в январе 1882 года в Бомбее9. Махатма М. в своем первом небольшом письме присоединился в этом вопросе к мнению К.Х.

"Если бы Вы отправились в Бомбей на это празднование, Вы бы оказали этим мне и К.Х. большую услугу, о которой мы никогда бы не забыли, ну да Вы и сами об этом знаете"10.

В этом же письме содержалось и предостережение относительно "peling Сахиба" (Хьюма). "Он одинаково опасен как во вражде, так и в дружбе, он очень, очень плохой, уж мне-то лучше знать".

Способ выражения Махатмой своих мыслей заставил Синнетта улыбнуться, и он решил про себя, что по крайней мере одним письмом он не станет делиться со своим коллегой-англичанином.

Однако заключительные слова письма придали его улыбке теплоту и согрели его сердце: "Как бы то ни было, – писал Учитель, – Вы, м-р Синнетт, смогли примирить меня со многими вещами, о которых Вы судите верно, и так же верно буду судить и я".

В душе у Синнетта росло нетерпение. Эта переписка обещала носить совершенно иной характер, нежели переписка с Махатмой К.Х. Бесцеремонность в обращении обладала особой притягательной силой, не меньшей, чем литературное изящество, так импонировавшее ему в письмах другого Учителя.

За этим письмом последовал ряд коротких записок, посвященных нижеследующим вопросам: было ли последнее письмо Махатмы К.Х., продиктованное Дамодару, написано накануне его отъезда, и следует ли указать Хьюму на ошибки, допущенные в письме этим молодым чела, чтобы тот не понял бы некоторые утверждения превратно и не обвинил бы, как говорил Махатма М., Махатму К.Х. в "невежестве".

"Я бы не хотел, чтобы даже ветер услышал сейчас хотя бы одно слово, направленное против того, кто сейчас спит, даже если это слово будет сказано шепотом"11, – писал Махатма М.

Эта фраза убедила Синнетта в том, что между Махатмой М. и более молодым Учителем К.Х. существуют необыкновенные и прекрасные отношения.

В относительно длинном письме12, последовавшем за этими записками, Махатма М. рассказал о просьбе его "Брата" "последить за его работой" в его отсутствие и добавил:

"В тот момент я готов был пообещать ему все, что угодно! В определенном месте, скрытом от посторонних, есть пропасть, через которую перекинут только шаткий мостик, сплетенный из травы, а на дне пропасти – бушующий поток. Самые храбрые члены Ваших альпийских клубов и то вряд ли бы решились через нее переправиться, потому что мост висит над пропастью как паутинка и кажется абсолютно ненадежным и непроходимым. Однако это не так, – и тот, кто решится пройти через это испытание и выдержит его с честью (а это удастся лишь тому, кто действительно этого достоин), тот попадет в ущелье неописуемой красоты – в одно из наших мест, где живут некоторые наши люди, и о котором нет никаких упоминаний у европейских географов. На расстоянии брошенного камня от старого ламаистского монастыря стоит старая башня, из недр которой вышли уже многие поколения Бодхисаттв13. Именно там сейчас обрел свой покой Ваш безжизненный друг - мой брат, свет души моей, которому я клятвенно обещал проследить во время его отсутствия за его работой"14.

Значительная часть длинного письма была посвящена Хьюму. Это была одна из наиболее честных и объективных – и в силу этого наиболее разгромная – характеристик этого английского джентльмена из всех, имеющихся в "Письмах". И что самое главное, Махатма, несомненно, желал, чтобы она была доведена до сведения самого Хьюма.

"М-р Хьюм думает и говорит обо мне так, что понять логику его мысли можно лишь зная, к чему он стремится, предлагая обращаться ко мне за философскими наставлениями, – писал Махатма. – Его неуважение волнует меня не более, чем его волновало бы мое недовольство. Но за его внешней неприветливостью я в петой мере могу разглядеть чистоту его намерений, его способности и его потенциальную ценность... я всегда рад помочь ему, но не собираюсь ни льстить ему, ни спорить с ним"15.

Синнетт пришел к выводу, что это письмо Махатмы М. написано гораздо лучше, чем все предыдущие; он предположил, что Махатме пришлось потрудиться над ним намного серьезнее или же обратиться к кому-нибудь за помощью при его написании, так как, возможно, он считал это письмо очень важным для их будущей работы.

Немного дальше в том же письме Махатма сообщал о себе: "Я не такой большой грамотей, сахибы, как мой благословенный брат"16 и далее повторял довольно печальное замечание К.Х., касавшееся сложности общения с англичанами:

"За несколько дней перед тем как оставить нас, Кут Хуми сказал мне следующее: 'Меня утомили и измучили эти бесконечные споры. Чем больше я стараюсь объяснить им обоим, какие обстоятельства довлеют над нами и создают множество препятствий для нашего свободного общения, тем меньше они меня понимают! Даже при самых благоприятных обстоятельствах результаты этой переписки будут неудовлетворительными, а иногда и просто убийственно плохими, поскольку ни на какие ограничения в общении... они не согласны. Похоже, что мы просто кричим друг другу - "Ау!", стоя по разные стороны непроходимой пропасти, причем только один из нас видит своего собеседника. По сути дела, во всей психической природе нет пропасти более непроходимой и непреодолимой для путешественника, чем та духовная пропасть, которая отделяет их от меня'"17.

А собственно о Хьюме Махатма сказал:

"Он гордится тем, что на него никогда не нисходил "дух благоговейного отношения" ни к чему, кроме как к его собственным абстрактным идеалам. Нам это хорошо известно. Он и не мог никогда с благоговением относиться ни к кому и ни к чему, так как все благоговение, на которое он способен, сосредоточено на его собственном "я""18.

Однако, в противовес этой строгой критике, Махатма отмечал также:

"Никогда еще воздухом Гималаев не дышал более честный, искренний и добрый человек. Мне известны некоторые его поступки, о которых ничего не знают даже его жена и члены его семьи, – они настолько благородны, добры и возвышенны, что даже его собственная гордость, похоже, не в состоянии полностью постичь их значение... но я вынужден сказать ему правду: если эта сторона его характера заслуживает только восхищения, то его гордость никак не может вызвать моего одобрения, на которое, опять-таки, м-ру Хьюму глубоко наплевать, что, в свою очередь, и меня заботит так же мало... Его также невозможно убедить в том, что кто-либо из живущих на этой Земле людей может знать что-либо, о чем ОН уже не имел бы представления и уже не составил бы своего собственного мнения, превосходящего все прочие"19.

Это характеризовало его как нельзя лучше. Далее Махатма напоминал Синнетту, что всегда отвечал на все его письма. Англичанин вновь пытался убедить Махатму в том, что феномены могли бы стать очень полезным средством убеждения других людей в существовании Братства, в ответ на что Махатма заявил:

"... в чем Вы заблуждаетесь и всегда будете заблуждаться, дорогой сэр, так это в Вашей убежденности в том, что феномены могут стать 'мощным движителем', способным потрясти основы ошибочных верований, присущих западным умам... Мне хотелось бы, чтобы все поняли и хорошо усвоили, что нам совсем не нужно, чтобы м-р Хьюм или Вы представляли общественности неоспоримые доказательства нашего существования. Пожалуйста, постарайтесь понять, что пока люди сомневаются, будут существовать и любопытство, и жажда знаний, а жажда знаний будет стимулировать размышления, а размышления будут стимулировать действия; но допустите только, чтобы наша тайна была опошлена, и вы увидите, что не только скептически настроенная общественность не извлечет из этого никакой пользы, но и наше собственное существование будет поставлено под угрозу, и нам постоянно придется принимать меры предосторожности, а это - лишняя трата энергии"20.

Заключительный абзац письма Махатмы вновь заставил Синнетта кисло улыбнуться:

"Ну, довольно. Пора завершать это письмо, и без того самое длинное из всех, что я когда-либо писал в своей жизни, но коль скоро я сделал это ради K.Х. – я доволен. Хотя м-р Хьюм, возможно, со мной не согласится, но 'маска адепта' все оке находится в...21 а не в Симле, и я стараюсь придерживаться ее, каким бы никудышным сочинителем я не был".

Синнетт поначалу сомневался, стоит ли ему показывать это письмо Хьюму, но затем, решив, что Учитель несомненно сам на это рассчитывал, передал его, наконец, своему другу, когда тот пребывал, как казалось, в относительно сносном настроении. Судя по всему, этому письму, как и всем прочим, также не удалось пробить брешь в той глухой стене чванства, по поводу которой так сокрушался Махатма. Хьюм страшно разозлился и весь кипел гневом.

― Мне кажется, что, пытаясь понять этих так называемых "Братьев", мы просто теряем понапрасну время и силы! – резко заявил он. – И они тоже зря тратят свое время, если они только вообще существуют. Похоже, до них никак не может дойти, что мы знаем мир лучше, чем они. Если бы они не цеплялись так за свои идеи и позволили бы нам все им спокойно разъяснить, с доказательствами, разумеется, то представь себе что мы могли бы сделать! А они даже не хотят, чтобы мир о них

узнал! Ну что ж, и у нашего терпения тоже есть предел!

Он с презрением отшвырнул письмо. Синнетт взял его и вложил обратно в конверт.

— Я полагаю, нам просто трудно понять, что они – абсолютно беспристрастны, – ответил он. – Кроме того, мне кажется, что он прав, говоря о необходимости защиты своего образа жизни от по сторонних. Я понял, что им запрещено бесцельно использовать свои силы, им нельзя даже расходовать их на самозащиту. Я вижу, что этот Махатма совершенно неотесан, но все же мне кажется, что наша переписка с ним обещает быть крайне интересной.

Хьюм безразлично пожал плечами.

— Возможно, ты и прав, – сказал он. – Я уже почти закончил составлять указатель для "Stray Feathers"22, и я мог бы написать один "Фрагмент"23 для "Теософа", но если он хочет, чтобы я это сделал, то ему следует дать мне хоть какой-нибудь материал24.

— Я не думаю, что он сделает это, если, конечно, мы сами не будем задавать ему вопросов. Похоже, что на вопросы он ответит охотно, но вряд ли он станет письменно разъяснять нам вопросы философии добровольно. В любом случае, как ты знаешь, я должен возвращаться в Аллахабад. Я и так уже рискую своей работой.

—Как? Ты ведь всегда регулярно посылал туда свои передовицы.

— Но Раттиган многие из них не опубликовал.

На большую часть того, что я делаю сейчас, он смотрит с неодобрением. Кроме того, – добавил он с беспокойством, – я и так слишком долго отсутствовал.

Однако вернуться в Аллахабад Синнетт смог только к началу ноября. Как он и ожидал, его работодатели встретили его довольно холодно, и ему лишь частично удалось оправдать себя тем, что он хранил абсолютное молчание относительно всего, что имело отношение к Теософскому Обществу или оккультизму.

Е.П.Б. уехала из Симлы примерно в то же время, что и Синнетт, чтобы посетить несколько городов на севере Индии. В течение последующих недель от нее пришло несколько писем. Первое было отправлено из Сахаранпура, где она встретилась с Россом Скоттом, присоединившимся к ней в этом путешествии25. Его свадьба с Минни Хьюм должна была состояться через несколько недель, и он пока был благодарен Е.П.Б. за ту роль, что она сыграла в его женитьбе. Она со всей любезностью отвечала на его изъявления восторга, но в то же время и с некоторым опасением, поскольку знала, насколько сомнительным является это предприятие, и ее доброе отношение к мисс Хьюм все же было не совсем искренним26.

Письмо Е.П.Б. не содержало ничего настораживающего, кроме, пожалуй, одной фразы: "Вот уже три дня как я не вижу, не слышу и не чувствую присутствия Босса27. Однако он, должно быть, стащил у Вас письмо, поскольку я вижу, что он в курсе всех Ваших дел. Сколько раз Вы уже написали ему?"

По-правде говоря, Синнетт как раз накануне засыпал Махатму огромным множеством вопросов, да Хьюм присовокупил к ним несколько каверзных вопросов со своей стороны. Учитель довольно подробно ответил на вопросы последнего, и Синнетт скопировал несколько его ответов, хотя и не спешил заносить их в свою записную книжку.

Следующее письмо от Е.П.Б.28 содержало в себе несколько наставлений, переданных Махатмой для Синнетта, в частности – указание сделать точную копию ответов, данных Хьюму "Заметки М. о Космогонии с использованием тибетских терминов"29, и проследить, чтобы одну из копий получила Е.П.Б., поскольку он не знал, насколько часто и насколько точно Хьюм будет использовать их в своих сочинениях.

Они действительно принялись в дальнейшем за составление таблицы основополагающих принципов вселенной, которые в тот момент Махатма М. как раз собирался им изложить.

Синнетт решил, что лучше будет все же занести слова Учителя в свою записную книжку, чтобы надежно уберечь их от возможных поправок со стороны Хьюма.

Когда Синнетт и Хьюм только еще начинали интересоваться Теософией и знакомиться с Махатмами, он – Синнетт – ни за что бы не поверил, если бы ему сказали, что его друг станет источником стольких осложнений, даже несмотря на то, что он мог быть крайне убедителен, когда брался за перо, чтобы написать что-либо о проблемах оккультизма. Иногда Синнетт сам склонялся к тому, чтобы вслед за ним признать, что он способен сделать для пропаганды оккультизма даже больше, чем сами Учителя. Но, в отличие от Хьюма, Синнетт не видел в этом никакого повода для сарказма, которым Хьюм так часто разражался. И все же он и сам честно признавал, что ни один из них двоих не был склонен к долготерпению.

Далее Махатма рекомендовал Синнетту "особенно заботиться о том, чтобы его маленький сын не ел мяса, даже птичьего, и советовал также написать об этом миссис Синнетт. Раз уж мать сама отдала своего ребенка под покровительство K.Х., то пусть и оберегает его от всего нечистого"30.

В следующий раз Е.П.Б. написала из Дехра-Дуна – места своей очередной остановки после отъезда из Сахаранпура31. Она говорила, что видела Махатму М. и тот продиктовал ей ответ на письмо Синнетта, который, как оказалось, уже ждал ее,

В этом ответном письме много говорилось о некоторых аллахабадских членах Общества, о которых Синнетт расспрашивал Махатму. Сама Е.П.Б. добавила к письму еще один, собственный параграф и кроме того переслала Синнетту еще одно письмо, полученное ею от своего дяди – помощника министра внутренних дел Российского Правительства, удостоверяющее ее личность и сообщающее, что "князь Дондохоф"32 вскоре отправит официальный документ с аналогичным подтверждением.

Сам Синнетт тоже получил подобное письмо от дяди Е.П.Б., в котором тот выражал надежду, что его вмешательство поможет нейтрализовать распускаемые недругами Е.П.Б. слухи о том, что она – русская шпионка.

Это второе письмо, отправленное из Дехра-Дуна, было посвящено в основном проблемам Общества и тем людям, с которыми Е.П.Б. встретилась за время путешествия33. Особенно заинтересовала Синнетта помещенная ближе к концу письма фраза: "Бедный Desinherited34 очень болен. Он оступился и чуть было не сломал себе обе ноги. Если бы рядом с ним не оказалось другого чела, мгновенно среагировавшего и сохранившего присутствие духа, чтобы приостановить его падение, то он разбился бы насмерть, упав на дно пропасти глубиной 2800 футов. М. говорит, что это подстроил один из этих дьяволов – "красношапочников"35; он отвлек внимание парня и в мгновение ока воспользовался его неосторожностью... еще одно подтверждение того, что и чела, и даже высшие иерархи могут порой забывать об осторожности..."36.

Свое письмо Е.П.Б. снабдила следующим дополнением: "Росс Скотт передает привет. Если бы вы только слышали, как ругается миссис Коллектор Черч!"37 Она уже описывала ранее миссис Черч –женщину, с которой она познакомилась в Дехра-Дуне и к имени которой прибавила здесь еще и должность ее мужа – "Коллектор", говоря, что ее речь "заставляла меня краснеть от стыда до корней волос"38.

"Должно быть, ее речь действительно звучит весьма зажигательно, если даже на Старую Леди она смогла произвести впечатление!" — подумал Синнетт, убирая письмо в отдельный ящик, в котором он хранил письма от Е.П.Б. Письмо не было датировано, и он сам, как это часто с ним бывало, не поставил на нем дату получения39.

Примерно в то же время пришло несколько писем непосредственно от Махатмы М.

"The Civil and Military Gazette" возобновила свои нападки на Олкотта и Е.П.Б., и некоторые другие окопавшиеся критики снова принялись клеймить и порочить их.

Синнетт отправил Махатме письмо с вопросом, чем он мог бы быть полезен Обществу при данных тяжелейших обстоятельствах.

Учитель ответил: "Ничем: ни Вы, ни даже сам Господь Санг-йас ничем не можете помочь им, поскольку само положение Основателей Общества в принципе не позволяет им в полной мере уберечься от чужой непримиримой злобы и постоянных козней"40.

Немного далее он добавлял:

"Просмотрите все газеты, за исключением разве что двух или трех; 'старая добрая леди' в них, в лучшем случае, высмеивается, в худшем — на нее просто клевещут; на Олкотта спустили всех собак и пресса, и христианские миссии. Памфлет под названием "Теософия" был напечатан и распространен христианами в Тинневелли уже 23 октября, то есть в день приезда О. в этот город"41.

Махатма продолжал далее в своем письме:

"Если этот ваш Раттиган – не законченный подлец, то поскольку одна из его газет42 постоянно оскорбляла и оскорбляет ни в чем не повинную женщину, он должен первым предложить Вам перевести письма ее дяди (одно – адресованное Вам, а другое – ей самой) и опубликовать их в "Пионере", напечатав вверху краткую справку о том, что в скором времени ожидается более обстоятельное официальное подтверждение от князя Д., которое решит спорный вопрос о ее личности на сей раз окончательно"43.

Но Раттиган такого предложения не сделал, а несколько осторожных намеков со стороны Синнетта были встречены гробовым молчанием. Похоже, что ему не оставалось ничего другого, как просто заниматься своими делами, предоставив событиям следовать своим чередом.

Его особенно ободряла активная переписка с Махатмой М., при том что Махатма прямо заявил о своей нелюбви к писанию писем. Большинство писем касалось положения дел в Теософском Обществе, вице-президентом которого был к тому времени Синнетт. Он осознавал и все более высоко ценил то, что Махатма с большой охотой выполнял свою обременительную обязанность по поддержанию переписки с ним, так как ему хотелось, чтобы его Брат К.Х., вернувшись после своего уединения, не был бы расстроен полным отсутствием какого-либо прогресса в этом направлении.

В одном из своих писем, полученном Синнеттом в конце этого года (1881), Махатма писал:

"Члены Общества были бы гораздо больше заняты, если бы они тратили на реальные вещи хотя бы половину той энергии, которую они расходуют на миражи... те же, кто вступают в Общество, преследуя только одну эгоистичную цель – приобрести власть, и превращают занятие оккультной наукой в свою основную, если не единственную задачу, тоже не могут в нем оставаться – они обречены на разочарование, равно как и те, кто в заблуждении своем позволяет им верить, что Общество как раз этой цели и служит. И происходит это потому, что они чересчур активно пропагандируют "Братьев" и не слишком активно проповедуют либо вовсе не проповедуют Братство, которому они так и остаются чуждыми... Только тот, в чьем сердце живет любовь к человечеству, тот, кто способен воспринять идею реально существующего и постоянно возрождающегося Братства, достоин приобщиться к нашим тайнам"44.

В постскриптуме другого письма, полученного Синнеттом в декабре, говорилось, что "Desinherited" – "снова на ногах"45. Этот факт обрадовал Синнетта, так как он знал, что Махатма К.Х. будет беспокоиться о своем чела, когда вернется, и, несомненно, будет в нем нуждаться. Письмо содержало в себе план одного мероприятия, который можно было бы назвать актом возмездия за некоторые выдвигавшиеся против Е.П.Б. обвинения, хотя сам Махатма всегда высказывался крайне неодобрительно по поводу мести в любой форме. "Но мы только защищаемся, и потому она имеет право сделать это"46, – написал он и предложил Синнетту составить черновик циркулярного письма, которое подписали бы Е.П.Б. и Олкотт.

Это должно было быть письмо с требованием опровержения опубликованных о Е.П.Б. измышлений, копии которого следовало разослать во все газеты, и особенно в газету "The Statesman". За отказ от публикации опровержения должна была последовать угроза привлечения к суду за клевету. "Только таким образом можно нагнать достаточно страха на злопыхателей, так как им вряд ли захочется, чтобы за ними закрепилась репутация клеветников и их положение пошатнулось". Синнетт, безусловно, последовал этому совету, и письма были разосланы.

Однако перед этим Е.П.Б. отправила в Бомбейскую "Gazette" письмо, которое Махатма назвал "глупым, ребяческим и бестолковым".

"Я просмотрел его, – писал Учитель, – но Вы не должны работать с мыслью о том, что это может свести на нет все положительные результаты от Вашего письма. Найдутся, конечно, некоторые чувствительные личности, которых оно сможет привести в трепет, но все прочие – никогда не смогут оценить истинность его духа; клеветы в нем нет никакой, только – пошлость и глупость. Я заставлю ее прекратить это".

Учитель понимал, что Е.П.Б. очень страдает, но, как говорил он сам, – не в его силах было избавить ее от того, чего никак нельзя было избежать.

"Не обвиняйте бедную женщину, это моя вина, – писал он. – Иногда она выполняет просто функцию "оболочки", а я зачастую очень плохо за ней слежу"47.

Полковник Олкотт вернулся с Цейлона 19 декабря, и Синнетт был уверен, что он очень поможет Е.П.Б. в ее кампании против клеветников. Его деятельность на Цейлоне имела колоссальный успех. Он написал Синнетту, что он был "радостно встречен сотрудниками штаб-квартиры" и что дела в его отсутствие шли там своим обычным порядком48.

Циркулярное письмо и в самом деле возымело некоторый эффект; нападки на Е.П.Б. и Теософское Общество стали появляться гораздо реже, и год закончился на относительно оптимистичной ноте.

Для Синнетта это было довольно скучное время, но Пэйшенс и Денни уже пересекали океан, направляясь обратно в Индию, и Синнетт с радостью предвкушал встречу с ними. Но одиночество не угнетало его, так как предоставляло ему массу времени, чтобы поразмышлять о своей переписке с Махатмой М. Он направил Учителю ряд вопросов по космологии; в некоторой степени они были инспирированы "космологическими заметками", которые были присланы Хьюму, но Синнетт и сам пытался поглубже проанализировать представленные в них концепции49. Он чувствовал, что в них в значительной мере изложены основы философской мудрости Братства.

_____________

Date: 2015-07-17; view: 817; Нарушение авторских прав