Сугубо личное письмо

17 февраля 1882 г. полковник Олкотт покинул Бомбей и отправился в турне по Северной Индии1. Вместе с ним поехал Бхавани Рао2 – чела, живший до этого некоторое время в штаб-квартире Теософского Общества. В Аллахабад они намеревались заехать в начале марта по дороге из Канпура в Калькутту. Целью их визита было еще раз подтвердить, что Е.П.Б. сама не писала тех писем, которые были известны как "Письма Махатм", как все еще продолжали считать ее недруги.

Синнетт и сам с нетерпением ждал их приезда. Он видел Бхавани Рао в начале года в Бомбее, когда приезжал туда встречать свою семью; тогда же он и узнал, что тот был в числе тех, кому за несколько дней до этого являлся на короткое время Махатма М. (кроме самого Рао при этом присутствовали еще Росс Скотт и Дамодар)3.

Как писал Синнетт, это стало возможным благодаря "постоянному присутствию мадам Блаватской и, как правило, еще нескольких человек, обладающих сильным притягательным магнетизмом, чистоте жизни тех, кто обычно там проживал, и постоянно присутствовавшему там влиянию самих Братьев"4. Он и сам надеялся когда-нибудь стать свидетелем подобного проявления, но тут его постигло разочарование. И теперь он думал, что магнетизм, исходящий от двух его гостей, возможно, создаст подходящую для проявления каких-либо феноменов обстановку. Однако эта перспектива в то же время и несколько пугала его, так как в полученном им накануне приезда гостей письме от Махатмы К.Х. последний свидетельствовал: "Бхавани Шанкар будет вместе с О., а он – сильнее и способнее во многих отношениях, чем Дамодар, и далее чем наша общая знакомая Леди"5.

За время пребывания Олкотта и Бхавани Рао в Аллахабаде действительно произошло несколько удивительных событий. Одним из них был мгновенный перенос из штаб-квартиры Общества в Бомбее в Аллахабад (а это расстояние почти в восемьсот миль) фрагмента гипсового барельефа, в то время как остальная его часть осталась в Бомбее. Это был довольно странный феномен, проверить подлинность которого было довольно сложно6.

Однако наибольший интерес у Синнетта вызвала записка, присланная Махатмой К.Х. через Бхавани Рао. Он поначалу передал этому чела свое письмо для Махатмы в надежде, что тому удастся переслать его. На следующее утро Бхавани вручил ему записку от Учителя, которую он нашел, проснувшись утром, у себя под подушкой7.

Эта была коротенькая записка, в которой было, в частности, сказано:

"Производить феномены при наличии затруднений магнетического и прочего характера запрещено так лее строго, как банковскому кассиру запрещается тратить вверенные ему деньги. Даже ради Вас ничего нельзя было сделать до тех пор, пока О. и Бх. Р. не принесли к Вам с собой свой магнетизм – и это все, что я мог сделать для Вас".

"Очевидно, – подумал Синнетт, – Бхавани Рао оказался не столь уж сильным, как, похоже, предполагал Махатма".

Не осознав в полной мере всей силы этих последних слов – "это все, что я мог сделать для Вас", – и обратив больше внимания на другую фразу из этой записки – "В случае необходимости мы без труда можем доказать свои феномены", – Синнетт написал на следующий день записку с предложением произвести один или несколько подходящих феноменов, пользуясь тем, что в его доме присутствует в данный момент магнетизм, отличный от магнетизма Е.П.Б., которую, как это ни абсурдно, подозревали в том, что она обманывала Синнетта.

Он передал эту записку Бхавани вечером 13 марта, а утром 14-го получил от К.Х. ответ, состоявший всего лишь из нескольких фраз, смысл которых сводился к тому, что предложения Синнетта принять невозможно и что позже он пришлет более подробный ответ через Бомбей8.

"Когда я получил от него этот ответ, – писал Синнетт в более позднем издании "Оккультного Мира", – я понял, что и без того ограниченные возможности на данный момент были уже исчерпаны, и потому мое предложение уже не могло быть принято, но само появление этих записок указывает на тот факт, что я смог всего лишь за несколько часов обменяться письменными посланиями с Кут Хуми, в то время как мадам Блаватская находилась на другом краю Индии"9.

Кроме того, к большому удивлению самого Синнетта и его супруги (во время пребывания гостей в их доме), Пэйшенс тоже получила от Учителя небольшую записку10.

К.Х. всегда относился к миссис Синнетт с глубочайшим уважением, и на этот раз он, воспользовавшись случаем, прислал ей прядь своих волос. После перенесенной в Англии болезни (вызванной тяжелыми родами) у нее еще случались время от времени приступы слабости, и этот подарок, судя по всему, должен был сыграть роль амулета.

"Носите эти волосы, привязав их к матерчатой ленте (или, если хотите, - к металлическому браслету), – писал Учитель, – чуть ниже левой подмышки под левым плечом. Прислушайтесь к тому совету, который даст Вам Генри Олкотт. Это хороший совет, и против него у нас нет никаких возражений".

А далее следовало весьма необычное указание: "Не питайте ни к кому недобрых чувств, даже к своим врачам, и к тем, кто причиняет вам зло; ненависть – это яд, который может свести на нет даже благотворное влияние этих волос"11.

— Учитель такой добрый и заботливый! – воскликнула Пэйшенс. – Я уверена, что мне это поможет, и не только моему физическому здоровью, но и разуму. Иногда мне кажется, Перси, что мы пытаемся приобщиться к чему-то слишком для нас большому; если перефразировать известную поговорку, – мы как будто тянем тигра за хвост.

Сказав это, она улыбнулась, и Синнетт решил, что этот факт ее, по-видимому, совсем не пугает.

— Ерунда, – отозвался он, – с чего это тебе пришло в голову?

— Я знаю, что это – глупости, – согласилась она, – но иногда я все же чувствую себя неспокойно. Я думаю, отчасти это объясняется тем, что все происходящее выглядит слишком уж хорошим, чтобы быть правдой.

— Но это правда, Пэтти. И я сам очень благодарен К.Х. за его заботу. Ты ведь знаешь, как я хочу, чтобы ты полностью поправилась.

— Да, дорогой, я знаю, и мне кажется, что я действительно понемногу поправляюсь.

Он нежно прикоснулся к ее плечу.

— Это меня радует, – ласково сказал он.

В своем предыдущем большом письме, в котором он предупреждал Синнетта о предстоящем приезде Олкотта и Бхавани, К.Х. коснулся также и некоторых материалов, которые планировалось поместить в следующем номере "Теософа". Помимо всего прочего в письме упоминалась статья "Эликсир жизни", автором которой был Мирза Мурад Али Бег. Учитель писал, что "при всей своей туманности" эта статья "оставляет ощущение, будто некто подкрадывается к кому-то сзади, бьет по спине, а затем удирает"12.

Однажды вечером, уже накануне отъезда гостей, когда вся компания пила кофе после обеда, Синнетту вспомнились слова Махатмы об этой статье, и он спросил у Олкотта, не знаком ли тот с ее автором.

― Знаком, конечно же, – ответил Олкотт, – к большому своему сожалению.

― Вот как! – сказал Синнетт, приподняв от удивления брови. – И почему же?

― Он обратился в нашу штаб-квартиру за помощью, – объяснил Олкотт, – такое, знаете ли, странное, дикое создание! Таких моральных и ментальных метаний я не видел еще ни у одного человека. Как он сам объяснил, он находился под влиянием злых сил, которые "швыряли его то туда, то сюда". Мы могли лишь посочувствовать ему, хотя он и наводил на всех ужас.

― Но почему? – продолжал настаивать Синнетт, помня о том, что говорил об этом человеке Махатма.

― Это довольно грустная история, – сказал Олкотт. – Вообще-то он – замечательный молодой
человек: начитанный, умный; но выглядел он, скорее, как актер, который играет роль. Одет он был
как мусульманин, но волосы у него были не острижены, а длинные, чуть коричневатые, собранные на
затылке в пучок, как у греческих женщин. Но кроме этого, а также очень светлой кожи и весьма выразительных голубых глаз, в нем не было решительно ничего женоподобного. За последние несколько лет он довольно настрадался, и я пытался помочь ему, хотя и все время разрывался между чувством сострадания к нему и чувством отвращения к его истории. Видите ли, во всем, что с ним случилось, виноват был он сам.

Олкотт задумчиво отхлебнул свой кофе, в то время как все прочие, присутствовавшие в комнате, замерли в ожидании. Полковник же думал про себя, что именно из этой трагической истории ему можно рассказать, а о чем следует умолчать, тем более, что в комнате находилась и Пэйшенс, а он уже знал, какое у нее доброе и ранимое сердце. Наконец, он продолжил свой рассказ:

— Он хотел овладеть одной добродетельной женщиной, и с этой целью вступил в сговор с какими-то злыми силами. Следуя наставлениям своего "гуру", он просидел взаперти в какой-то комнате целых сорок дней, а сидеть ему там было положено до тех пор, пока он как наяву не увидел бы перед собой лицо этой женщины. В конце концов, он добился этого, увидел ее лицо, губы призрака шевельнулись, и он услышал, что эта женщина будет им полностью очарована и сама придет к нему. К сожалению, именно так все и случилось, и женщина была обесчещена. И к не меньшему сожалению, вернее даже – к его глубочайшему ужасу, – Митфорд (а это, как вы знаете, его настоящее имя), так вот, Митфорд так и не смог освободиться от тех злых сил, которые он сам же и вызвал для осуществления своего гнусного плана. У него теперь попросту не хватает моральной силы, чтобы справиться с ними. И они не отстают от него.

Сдавленное восклицание Пэйшенс заставило Полковника сказать ей сочувственно:

— Извините меня, миссис Синнетт, я знаю, что это не самая приятная история.

— Но что же стало с этим несчастным? – спросила она. – Он все еще там, в штаб-квартире?

— Нет, оттуда он уже ушел, – ответил Олкотт. – В тот момент мы все почувствовали, что у нас гора свалилась с плеч, хотя на этом, как оказалось, наш кошмар не закончился. Надо сказать, что существа более несчастного, чем он, я никогда еще в жизни не видел: нервный, взвинченный, неспособный ни на чем сосредоточиться дольше нескольких секунд. И самое грустное во всей этой истории то, что он знает о существовании высших способностей человеческой природы, иначе просто не смог бы написать свою, действительно очень полезную статью; он знал о них, но достичь так и не смог. Он просил разрешения вступить в Общество, однако его непостоянство меня отпугивало, и я не спешил с ответом. Но вы ведь знаете Е.П.Б.: милость ко всем падшим – это у нее в крови. Она заявила, что берет всю ответственность за него на себя, и я, в конце концов, сдался. Но знали бы вы, как он отплатил ей за ее благородство.

— Этого следовало ожидать, – вставил Бхавани Рао.

— Да, пожалуй, так оно и есть, ведь он был абсолютно непредсказуем. Но я уверен, что никто из нас даже и в мыслях представить себе не сможет, что окажется способным на нечто подобное.

Однажды, когда Е.П.Б. и он были на станции Вадхван, он вдруг выхватил у стоявшего рядом сипая саблю и попытался убить ее. Конечно же, сипай помешал ему это сделать, но он все равно кричал, что и она, и все ее Махатмы – дьяволы и что она должна умереть! Вскоре он окончательно сошел с ума. Он всегда казался мне наиболее ярким примером того, насколько вреден дилетантский подход к оккультным силам, в особенности для тех, в ком бушуют еще животные страсти13.

— Согласен, история довольно грустная, – сказал Синнетт, еще более заинтригованный просьбой Махатмы обратить особое внимание на статью этого человека. – К.Х. упоминал и еще об одном материале для следующего номера "Теософа" – о протесте, насколько я помню, Уильяма Оксли по поводу рецензии на его книгу "Философия Духа". Она была напечатана, если не ошибаюсь, в декабре прошлого года.

— Да, да, – сказал Полковник, – Оксли что-то подобное присылал.

— А рецензию, кажется, писал Джуал Кул, – добавил Синнетт, – и К.Х. говорит, что ее вообще не следовало никому показывать14.

— Интересно, почему, – сказал Олкотт.

— Ну, возможно, в ней были какие-то ошибки.

Синнетту вдруг вспомнилось, как Учитель однажды прислал ему запечатанное письмо с указанием, что письмо это – "сугубо личное", с целью предупредить его от возможного повторения той ошибки, которую он допустил в отношении Стэнтона Мозеса. Хотя он и старался не обижаться, но все еще не мог забыть тот выговор, который сделал ему Махатма, и потому решил как-нибудь переменить тему разговора. К счастью, от необходимости поиска подходящей темы для продолжения разговора его выручил Денни, которого няня привела в комнату, чтобы мальчик пожелал всем спокойной ночи. Он сделал это в своей приятной, не по годам взрослой и грациозной манере, и когда малыш ушел, о теме прерванного разговора все, казалось, забыли.

К тому же, Синнетта все еще интересовало, что же Учитель написал об Оксли. Он как-то встречал этого английского спиритуалиста в Лондоне в прошлом году, но так и не успел как следует познакомиться с ним. Он помнил, что Оксли говорил ему о том, что очень интересуется Махатмами, и что он даже выразил желание написать К.Х. письмо (разумность этого решения вызвала у Синнетта сомнение, но и отвергать его полностью он тоже не собирался). По сути дела, им так и не удалось толком поговорить на эту тему, так как их разговор состоялся как раз перед началом собрания, после которого Синнетт его больше не видел.

Гости уехали на следующее утро – Бхавани Рао собрался возвращаться в Бомбей, а Олкотт поехал дальше в Бихар15. Несмотря на отдельные мелкие разочарования, Синнетт остался доволен их визитом, а к американцу, оказавшемуся столь тактичным гостем, чувствовал необычную для себя симпатию.

— Я скучаю без Е.П.Б., – сказала Пэйшенс, когда вызванное пребыванием в их доме гостей
возбуждение уже улеглось, – но полковник Олкотт – тоже весьма милый джентльмен, как ты думаешь?

Синнетт ответил ей только неопределенной ухмылкой, которую она предпочла считать знаком согласия.

— Я бы хотела снова увидеть мадам, – сказала она, на сей раз – просительно. – Интересно, согласится ли она приехать к нам, если мы ее пригласим.

Синнетт слегка нахмурился.

— Эта мысль не доставляет мне особого удовольствия, – сказал он, – но я напишу ей как-нибудь на днях и предложу ей приехать, раз уж ты так хочешь.

— О, пожалуйста, сделай это. Она так много всего знает, и если она ничем не расстроена, то
она – просто замечательный собеседник. Ты знаешь, мне она всегда нравилась.

Хотя письмо у Синнетта получилось, возможно, не слишком восторженным, Е.П.Б. он все же пригласил16. Но в ответ получил отказ. Она полагала, что Синнетты и так уже достаточно натерпелись от нее, и, как она говорила, она предпочла бы причинить им "краткое беспокойство" этим письмом с отказом, вместо того, чтобы причинять "долгое беспокойство своим визитом".

Кроме того, – писала она, – ей казалось, что на расстоянии в несколько сотен миль они были гораздо лучшими друзьями, нежели вблизи!

"... Неужели Вы в самом деле думаете, что знаете МЕНЯ, дорогой мой м-р Синнетт? – спрашивала она. – Неужели Вы так думаете только потому, что изучили, как Вам кажется, мою физическую оболочку и мой физический мозг; даже такой проницательный знаток человеческой природы, как Вы, и то едва смогли проникнуть под самые первые кутикулы моей Истинной Сущности^?... поскольку, что бы ни находилось там, внутри... это будет совсем не то, что Вы думаете.... Я (мое внутреннее, истинное 'Я') заключена в темницу и не могу показать, какова я на самом деле, как бы мне этого, возможно, ни хотелось".

Из последующего замечания Синнетт понял, что Е.П.Б. хорошо известно его отношение к ней:

"... Вы меня не ненавидите; Вы испытываете к Е.П.Б. просто дружеское, снисходительное, я бы сказала даже – благожелательное презрение. И в этом Вы правы, так как Вы знаете в ней только ту развалину, которая вот-вот рассыплется на кусочки. Но, возможно, Вы когда-нибудь поймете, что заблуждались относительно всего остального – относительно хорошо скрытой ее части".

В последнем абзаце своего письма Е.П.Б. просила Синнетта не сердиться на нее, а в конце письма следовал постскриптум: "Мой самый теплый привет миссис Синнетт и поцелуй дорогому малютке Денни".

— Опять эта тайна истинной сущности Е.П.Б.! – патетически воскликнул Синнетт в то время, как
Пэйшенс читала это письмо. – Она слишком этим кичится!

— В самом деле? – спросила Пэйшенс, поглядев на него с любопытством. – Если уж на то пошло,
то каждый из нас, возможно, внутренне являет собой несколько иную картину. Иногда мне и самой кажется, что я – совсем не та женщина, которую ты привык видеть перед собой.

Он несколько смягчился и сказал уже нежнее:

— Ну что ж, дорогая моя, та женщина, которую я вижу, меня вполне устраивает.

— Большое спасибо, сэр, – сказала она со своей обворожительной улыбкой, – теперь хорошее настроение мне обеспечено на целый день. Жаль только, что мадам Блаватская не приедет.

Еще до получения следующего письма, перечитывая большое письмо Учителя, Синнетт нашел, наконец-то, о чем не решился спросить Олкотта. "Манчестерский прорицатель" (прозвище, данное Махатмой Оксли), похоже, сдержал свое обещание написать К.Х. и действительно написал, поделившись кое-каким своим спиритуалистическим опытом. Махатма сообщал:

"... не получив от К.Х. ответа на свои призывы, он критикует теперь (правда, пока не очень резко) пророчества этой Сокровенной Силы (за это новое наименование я ему очень признателен). Увидев, что ее хоть и мягко, но критикуют, наш скорострельный редактор (Е.П.Б.) не преминула взорваться. И она, похоже, не успокоится до тех пор, пока Джуал Кул, при помощи которого была состряпана эта знаменитая рецензия,... не подпишет ее каким-нибудь безопасным nom-de-plume, например – "Рецензент", и не ответит Прорицателю (исправив некоторые, самые грубые его ошибки) несколькими невинными примечаниями"17.

За этим следовало несколько оптимистических фраз:

"Однако, должен сказать, что среди нынешних английских "пророков" У. Оксли – единственный, в ком есть намек на истину; следовательно, он – единственный, кто может оказать реальную помощь нашему движению. Этот человек постоянно то идет верным путем, то сбивается с него, при этом всякий раз думая, что ему удалось найти новый путь; но убедившись в том, что этот путь ведет в тупик, он непременно вновь возвращается на правильную дорогу. Должен признать, что в его высказываниях то и дело проскальзывает верная философия".

Однако именно Оксли впоследствии заставил Учителя К.Х. решиться на беспрецедентный поступок. Он написал для "Теософа" статью, которую Е.П.Б. назвала "бесконечной"18 и не решалась публиковать ее без соответствующего разрешения Махатмы К.Х.

В этой статье Оксли утверждал, что Махатма Кут Хуми трижды посещал его в "астральной форме" и что в разговоре с ним Учитель дал ему "соответствующие разъяснения относительно астральных тел вообще и относительно неспособности своей собственной Майави-рупа сохранять свое сознание одновременно с телом – по обе стороны пограничной линии!"

Джуал Кул в ответ на это заявил: "С кем бы ни встречался и не беседовал тогда м-р Оксли... это был не Кут Хуми", что Учитель никогда не приходил к Оксли, "ни астрально, ни как-либо еще", и никогда не беседовал с ним.

И поскольку утверждения Оксли могли ввести в заблуждение многих теософов, Кут Хуми счел необходимым заявить, что "впредь, если какой-нибудь медиум или прорицатель пожелает заявить о том, что он, Кут Хуми, посещал его или беседовал с ним, то ему или ей придется подтвердить свое заявление приложением ТРЕХ ТАЙНЫХ СЛОВ, которые он... сообщит м-ру А. О. Хьюму и м-ру А. П. Синнетту, которые и станут их хранителями... В случае, если они не смогут в точности повторить эти три слова,... заявление будет считаться необоснованным и не заслуживающим внимания... Вышеуказанное заявление приложить в качестве примечания к публикуемому заявлению м-ра Оксли"19.

Эти три "тайных слова" были приведены в постскриптуме в следующем письме Махатмы к Синнетту. Это были слова: "Кин-т-ан", "Налан-да" и "Дха-ра-ни"20.

Однако, когда Синнетт получил от Махатмы письмо, которое он впоследствии так серьезно изучал, все эти события еще не произошли. В этом письме Махатма развивал свою мысль о "верной философии" Оксли следующим вопросом:

"Отчего это каждый из этих "Прорицателей" считает себя Альфой и Омегой Истины?... Вы, наверное, слышали и читали о многих Прорицателях прошлых веков и века нынешнего, таких как Сведенборг, Бемэ и другие. Однако ни один из нынешних не может похвастать такой же честностью, искренностью и ученостью, как у них; и, увы, – даже образованностью. У каждого из них в дополнение ко всем этим качествам имеется или имелся еще " + " ["Император", руководитель], "Охранитель" и Открыватель Истин, с каким-нибудь таинственным, "мистическим именем", чья задача – не спеша раскручивать перед взором своего духовного подопечного новую систему, охватывающую все подробности, касающиеся мира Духа. Скажите мне, друг мой, известны ли Вам хотя бы две такие системы, которые не противоречили бы друг другу? И если истина все-таки одна, то почему они так противоречат друг другу? Я не говорю уже о расхождениях в деталях, ведь эти системы не согласуются между собой, даже когда речь идет о жизненно важных вопросах, таких как "быть или не быть" – по которым не может быть двух мнений"21.

"Ну что ж, – подумал Синнетт, – Махатмы, похоже, едины в своих представлениях об основных принципах, но, что касается методов их применения, то в этом вопросе и между ними порой возникают разногласия".

Да и сам Учитель К.Х. пишет:

"М.... хотел, чтобы я рассказал Вам обо всех тонких телах, равно как и об их общей совокупности и о распределяющей совокупности оболочек. Но мне это кажется преждевременным... Что мне особенно не нравится, так это то, что он начал объяснять Вам все, как мне кажется, не с того конца, причем – самого сложного, требующего серьезной подготовки"22.

Махатма писал также и о рукописи, которую Синнетт несколько ранее отослал Махатме М. с просьбой высказать свои замечания о ней. К.Х. сообщал своему корреспонденту, что уже ознакомился с рукописью и что, читая ее, он "часто замечал на белых страницах тень Вашего лица, видел серьезный и вдумчивый взгляд Ваших глаз; Ваши мысли воспроизвели Ваш образ на том, на чем они были сосредоточены, на том, что Вы с нетерпением желали получить обратно, но уже наполненным, так как жаждали (как вы говорите) новых знаний и сообщений".

Он пообещал, что в случае, если М. замешкается с ответом, то он прорецензирует рукопись сам, поскольку "... переписку с Вами я вовсе не считаю неблагодарным для себя занятием, так как Вы стараетесь как можно лучше применять то немногое, что Вам удается откуда-либо почерпнуть".

И далее:

"... Вы убедитесь в том, что Оккультисты вовсе не стремятся спрятать свои сочинения от серьезных и преданных учеников, они всего лишь запирают их в надежном сейфе в целях безопасности, и ключ к этому сейфу – интуиция. По степени прилежания и усердия, с которыми ученик ищет скрытый смысл, обычно и определяют – насколько он достоин владеть этим глубоко зарытым кладом"23.

Синнетт считал, что с прилежанием и усердием у него все в порядке, но он чувствовал, что где-то есть еще стена, которую он пока так и не смог преодолеть. И что самое обидное, он понимал, что стена эта существовала не где-то извне, но скорее всего – в нем самом, – это было что-то вроде туманного, но непроницаемого облака, в котором блуждал его разум. Умом он понимал все те учения, которые Махатмы излагали в виде пространных и толковых ответов на его вопросы и на вопросы Хьюма, но он пока никак не мог найти тот интуитивный ключ, который открыл бы ему их истинный смысл, к которому он так стремился. Возможно, когда-нибудь – думал он с надеждой – это облако рассеется, и он увидит скрывающийся за ним свет истины.

В положенное время Синнетт получил от Махатмы "через Бомбей" то письмо, которое было обещано ему в записке, пришедшей в дни пребывания Олкотта и Бхавани Рао в Аллахабаде.

"Вы выглядели недовольным и разочарованным, – писал Учитель, – когда прочли слова: 'Невозможно: здесь это – не в моих силах, напишу через Бомбей'. В том состоянии, в котором я сейчас нахожусь, эти восемь слов обошлись бы мне в восемь дней восстановления силы деятельности. Но Вы не знаете, что это такое, и это Вас извиняет"24.

Далее, говоря о желании Синнетта произвести некоторые феномены, используя энергию его гостей, Махатма отмечал:

"Не физические феномены убеждают тех, кто не верит в Братство, но скорее феномены интеллектуальные – философические и логические, если можно так сказать... Разве Вы не понимаете, что если бы не Ваш исключительный интеллект и не его помощь, то Чохан давно бы прекратил всякое общение между нами?"25

Единственное, чего опасался англичанин, это то, что его переписка с Учителем может прерваться из-за какого-нибудь неосторожного его действия. Поэтому он решил, что разумнее будет удовлетвориться нынешним положением вещей, по крайней мере – на некоторое время.

_____________