Боктерса

ФЕЙ’ТАСТ БОКТЕРСА протянулся вдоль обширной горной гряды, по предгорьям западного изгиба Ашекской цепи, средь лесов, спускавшихся с высоты к самому морю. До столицы Боктерсы было два дня конного пути, и Алек с нетерпением ждал этой поездки: отчасти потому что то была его новая родина, с тех пор как его признали своим в этом клане, отчасти потому, что Серегил и его дядя когда‑то – многие годы тому назад – вдвоем колесили по этим дорогам и горными тропам. Вокруг не было ни души с тех пор, как они покинули Залив Полумесяца. На пути им встречались лишь запутанные цепочки звериных следов. Местность была как раз такая, где только и ждать встречи с бандитами. И хотя Адзриель уверяла их, что беспокоиться совершенно не о чем, она всё же взяла с корабля эскорт в два десятка человек.

Песня изгнанника, которую пел Серегил, очень точно отразила красоту здешних мест. Они видели и прохладные ручейки с ключевой водой и певучие водопады, сверкавшие на солнце. Лес был полон высоких вечнозеленых растений, буков, дубов и деревьев, ещё незнакомых Алеку. Редкая листва, что пока покрывала их ветви, вспыхивала то изжелта‑золотым, то оранжевым и красным, яркая на фоне тёмных елей и чистого синего неба.

Серегил шёл впереди, как проводник.

Ночевали прямо на земле, распевали песни у костра и пили вино под взошедшей луной. Днём, когда заняться было особенно нечем, охотились и вели бесконечные разговоры. Что до эскорта, то боктерсийцы были весьма дружелюбны и легки в общении, хотя большинство из них по‑прежнему недоверчиво относилось к Себранну.

Перевал контрабандиста представлял собой достаточно узкий проход в скалистом ущелье, местами шириной лишь в два лошадиных корпуса.

– И какую контрабанду, скажи на милость, тут можно было протащить? Веревки да спички? – ворчал Микам, вспотевший в своём тяжёлом камзоле от того, что снова пришлось спешиться и вести лошадь в поводу через особенно узкий проход.

Себранн покачивался в седле, крепко держась обеими ручонками за луку, как научил его Алек. И зная его нрав, можно было не сомневаться, что он так и будет сидеть, вцепившись, пока Алек не велит ему сделать что‑то иное.

– Ну в основном изделия из кожи, мечи, лошадей, – отвечал Серегил, шедший чуть впереди.

– И что было бы, если бы вас поймали?

– Здесь наш фей’таст. И тут никто не властен, кроме кирнари, а мой отец закрывал на это глаза. Вот на побережье следовало опасаться других кланов… ну и пиратов.

Наконец они вышли на высокогорное плато, усыпанное валунами, и с редкими, покорёженными ветром соснами. Если тут и была тропа, то сейчас её занесло снегом, однако Серегил отлично знал дорогу, ориентируясь по причудливой форме камней. Далёкие горные вершины упирались макушками в небо, покрытое облаками и единственными живыми существами на их пути были стаи мелких ворон, кружащихся то тут, то там с призывным карканьем. Тут было гораздо холоднее, и ветер пробирал до костей даже сквозь одежду. Их кожа обветрилась и Мидри достала пузырек с бальзамом из пчелиного воска и козьего жира, чтобы не дать растрескаться до крови их губам, когда они улыбались или широко зевали.

Алек закутал Себранна в свой плащ, держа его поближе к телу: рекаро не страдал от холода, но кто знает, не мог ли он всё же замерзнуть?

Ночью они разбили лагерь среди огромных валунов, в местечке, которое Серегил в шутку назвал гостиницей «Поднебесье». Когда они несли от лошадей свои пожитки, Алек заметил, что все камни – от самого снежного наста и вверх, покуда хватало руки – исчерчены какими‑то именами, краткими надписями и полумесяцами Ауры. Серегил показал среди прочих свое имя, а неподалёку – имя Акайена. Судя по разной высоте надписей, в те времена, когда они были сделаны, Серегил был ещё ребенком. Возле имени Акайена Алек нацарапал своё и заставил Серегила дописать туда и его имя тоже. Увлекшись, Алек пошёл вдоль камней, разглядывая даты, словно повернувшие столетия вспять. Вдруг он споткнулся, задев большим пальцем ноги обо что‑то, и растянулся в снегу, упав на четвереньки и набрав полные рукавицы снега.

– Ага, вижу ты нашёл поленницу! – воскликнул Серегил.

И пока Алек и Микам выгребали из‑под снега вязанки сосновых поленьев и мелких брёвен, остальные расчистили в центре большой круг и освободили находившийся там каменный очаг.

Оленьи окорока, что они притащили, развьючив одну из лошадей, замерзли и стали твёрдыми, как камень. С них срезали тонкие пластины мяса и каждый на своё усмотрение мог приготовить их на огне, либо съесть сырыми, как поступил Алек. Они разделили остатки орехов и сушёных яблок и вскипятили воды, растопив снег, потому что чай у них уже кончился. Как обычно, Алек улучил момент, чтобы в стороне от чужих глаз покормить Себранна и укоротить ему волосы. И хотя они все были хорошо одеты, холод здорово истощал их силы. Спать улеглись пораньше, устроившись возле огня, постелив плащи на утоптанный снег, и поделив одеяла попарно. Алек какое‑то время лежал с открытыми глазами, всматриваясь в ночное небо. Звезды были огромными, с пол‑сестерция каждая, и светили так ярко, что от камней падали тени.

Этот зрелище и потрескивание дымного кострища снова навеяли мысли об отце, о зимовках, что им пришлось пережить в горах Железного Сердца. И когда он провалился в сон, ему привиделся отец – его молчаливая, высокая фигура уверенно двигалась вперед на длинных снегоступах из отполированной сыромятной кожи, оставляя за собой змеистую дорожку, чтобы Алек мог идти за ним следом. В его снах отец никогда не оглядывался, но Алек знал, что это он – узнавал по неровным прядям светлых волос, торчащим из‑под меховой шапки. Порой они шли так, в молчании, долгие часы или даже весь день напролёт, если капканы оказывались пустыми.

Затем грёзы о родителях и материнской смерти перетекали в другой сон, и Алек смотрел на своего отца уже глазами матери: он видел молодого красивого охотника, взгляд темно‑синих глаз которого был полон страдания.

В этом сне мать превращалась в дракона и улетала, но почти тотчас её настигали стрелы её родни. И дымные капли её горячей крови падали в снег, оставляя пунктир алых следов, ведущих на север. Убитый горем Алек издали наблюдал, как она падает, затем оборачивался, и натыкался на смутные лица её убийц, целящихся и в него из своих луков.

Рассвет встретил их хмурыми небесами, и пока они ели ледяной завтрак, сверху посыпались огромные мохнатые хлопья. Снег шёл всё сильней и сильней, и когда они двинулись в путь, валуны были укутаны белоснежным покрывалом, а мир погрузился в ту особенную тишину, создать которую под силу лишь снегопаду. По мере того, как они продвигались вперед, становилось холодней, хотя путь их теперь лежал вниз, к подножию гор, к редколесью. Они утопали в снегу, тот хрустел под копытами лошадей, пока они медленно продвигались вниз, стараясь держаться тропинки, ведомой одному только Серегилу.

Во время их сегодняшнего перехода Серегил рассказывал забавные истории о своих проделках с Алеком и Микамом, включая то первое провальное испытание Алека на пригодность к «ночным скитаньям», когда его, ни о чём не подозревающего, заслали на собственную виллу Серегила в Римини. Не обращая внимания на смешки в свой адрес, Алек поднял лицо к бледному диску солнца, смутно видневшемуся сквозь облака. Кое‑что из воспоминаний об отце не причиняло боли: тот учил, что на свежем снегу всегда проще читается след.

– Пятнистая кошка, – произнес вдруг совсем рядом Микам, возвращая Алека к действительности.

И действительно, характерная вязь следов от тяжелых лап с отметинами когтей пересекла их путь неровной дорожкой. Весь остаток дня развлекались тем, что угадывали следы на снегу, спасаясь от монотонности дороги. Они нашли следы кролика и лани, крупных Аурененских благородных оленей, медвежьи и мышиные следы, а ещё Алеку показалось, что он разглядел какие‑то странные отпечатки. То были следы словно бы ладоней и ног, их всегда было много и редко, когда они удалялись от деревьев. Создавалось впечатление, что семейка карликов выползала погулять на четвереньках. Карликов с хвостами.

– Это следы пори? – спросил он, немало удивленный, что встретил их так далеко на севере.

– Красных, – подтвердила Мидри. – Они мигрируют в нижние земли. Спускаются, чтобы прокормиться зимой. Деревенские детишки умудряются давать им лакомство с рук.

– Не только детишки, – рассмеялась Адзриель. – Помнится, наш великий Маг часами просиживал на дворе с кусочками яблок и корками хлеба.

– По весне Теро заставил их взбираться к нему на плечи, – добавила Мидри. – Мало кто способен проделать такое! А ведь он божился, что не применял кним никакой магии. Подобное требует огромного терпения и доброты.

Серегил в притворном изумлении выгнул бровь:

– Ну ладно первое, это я ещё могу представить, но – доброта?

– Дети обожали его, – сказала Адзриель. – Он показывал им магические фокусы. Мидри, помнишь, как он заставил скакать по столу бисквитного кролика, а тарелки плясали вокруг него?

Серегил и Алек с улыбкой переглянулись: «Теро?» Это было больше похоже на Нисандера, умевшего развеселить всех во время пирушки каким‑нибудь незатейливым магическим действом, особенно, если рядом были дети. Теро же, будучи младше, сроду воротил нос, подчеркивая свою к этому непричастность.

Адзриель с улыбкой покачала головой.

– Однажды я сказала, что с нетерпением буду ждать его нового представления на очередном празднике. Он слегка напрягся и ответил мне: «Я не устраиваю представлений, я доставляю радость». Но видели бы вы, как при этом сияли его глаза!

Вскоре после этого разговора Алек услышал знакомый шелест и щебетание в ветвях наверху. Значит, не все пори всё же ушли на юг, и он был рад этому, так же, как и тому, что никто из его спутников не считал их пустой забавой. У них был красно – коричневый мех, не серый, как на юге, и размером они были побольше кошки. С другой стороны, уних были те же ловкие ручки, золотистого цвета глаза на тупоносых мордах, и длинные загнутые когти, с помощью которых они карабкались по ветвям или осторожно спускались вниз, чтобы взять кусочки хлеба, которые протягивали им всадники.

Пока все были заняты этим, Алек выследил маленькую чёрную белку, скакавшую среди самых верхних веток. На какое‑то время зверёк замер, затем, поняв, что его заметили, стремглав унёсся, скрывшись за широким стволом.

– Хаба! – воскликнул Алек. Он увидел её впервые.

Мидри улыбнулась.

– Ты о Серегиле или о белке?

– О белке. Серегил не любит, когда его так называют.

– Почему?

Алек пожал плечами, ничегоне ответив. Никого, кроме самого Серегила, не касалось, что это слово теперь всегда ассоциировалось у того с Иларом.

На другой день, когда они ехали лесом, Серегил вдруг натянул узду.

– Гляньте, что у меня!

Он вытянул левую руку, показывая им крошечного дракончика‑фингерлинга, вцепившегося в рукав его камзола. Тот сидел, крепко держась за его плечо, помахивал хвостиком и трепетал крошечными коричневыми крылышками.

– Первый дракон! Братишкин счастливый вестник, – сказала Адзриель, отвешивая брату шутливый поклон чести.

Согласно примете, теперь Серегил был носителем удачи до самого конца пути.

Себранн наклонился с седла Алека, чтобы посмотреть на зверька. Серегил вытянул руку, чтобы рекаро смог получше рассмотреть его. Фингерлинг тут же вспорхнул и приземлился на колене Себранна.

Себранн указал на маленькое существо и спросил Алека:

– Дра‑кон?

Серегил незаметно приблизился к Адзриели и что‑то тихонько спросил у неё. Адзриель несколько секунд задумчиво смотрела на Себранна, затем покачала головой.

Себранн тронул пальчиком колючую голову дракона, в то время как ещё два фингерлинга затрепетали крылышками, усаживаясь к нему на плечи и путаясь коготками в его волосах. К ним присоединились четвертый, пятый.

– Сиди, не шевелись, – предупредил Алек, но внезапно все пять дракончиков обратились в бегство, как стайка вспугнутых утят на пруду.

Себранн протянул ручку, пытаясь их остановить.

– Дра‑кон!

– Быть может он и есть, хранитель удачи, – покачал головой Микам.

– Никогда не видела чтобы они так себя вели, – сказала Адзриель.

Она многозначительно посмотрела на Алека.

– Наверное им нужны его волосы, чтобы вить гнёзда.

Некоторые из них улетели, действительно, сжимая в коготках длинные светлые прядки.

Она кивнула, увидев, что рекаро протянул руку ещё одному дракончику, чтобы тот смог на неё усесться.

– Быть может он и правда один из них.

Вскоре видеть фингерлингов стало привычным, и пока они двигались дальше, те вспархивали из снега, взлетая на деревья, внезапно пересекали дорогу, пугая лошадей, или заползали в тепло их спальных скаток. Так как на убийство дракона, если то не было в целях самозащиты, был наложен строжайший запрет, каждый боялся случайно прихлопнуть фингерлинга, вдруг почувствовав зуд, или наступить на них, идя по нужде.

Себранн проявлял поразительно искренний интерес к маленьким существам, присаживаясь на корточки и наблюдая, как те кидаются врассыпную, и даже поймал одного.

– Себранн, нельзя! – сказал Серегил как можно спокойнее, чтобы не напугать рекаро или дракона.

Однако дракончик спокойно устроился на правой ладошке Себранна и обвил хвостом его запястье.

«Если вдруг он его укусит, надо ли будет мазать ранку лиссиком?» – озадачился Алек.

Но, как и прежние, этот фингерлинг улетел, не тронув Себранна. А рекаро долго следил за ним взглядом, пока тот порхал среди деревьев.

Date: 2015-07-11; view: 303; Нарушение авторских прав