I. Литературы Западной Европы 84 page

На узкой полоске Восточноафриканского побережья, от устья р. Джуба на севере до мыса Дельгадо на юге (т. е. на территории современных Сомали, Кении, Танзании и Мозамбика), и прилегающих островах на основе этнического развития мелких племен начиная с VIII—X вв. н. э. шел процесс формирования более крупной этнической общности — народности васуахили. В процессе взаимодействия близкородственных диалектов (банту) и арабского языка складывался единый язык народности — кисуахили, а в результате взаимопроникновения двух культурных комплексов — местного африканского и восточного мусульманского — возникла своеобразная суахилийская культура; развивалась литературная традиция, первоначально в устной, а затем, вероятно с XIII в., в письменной форме. Следует заметить, что впоследствии, с установлением европейского колониального господства в Восточной Африке и с борьбой за независимость восточноафриканских народов, язык суахили перестал быть связанным с определенным этносом (суахилийской народностью) и в настоящее время распространен по всей Восточной, а также в Центральной Африке, в пределах многих современных независимых государств. На нем говорит около 50 миллионов человек, и содержание понятия «суахилийская литература», естественно, изменилось.

Хотя письменность на языке суахили зародилась, как уже говорилось, вероятно, в XIII в., рукописей, относящихся к этому и нескольким последующим векам, не сохранилось. Все они погибли при захвате восточноафриканских городов португальцами (в XVI в.), и возрождение письменной традиции, а точнее, появление (и накопление) новых рукописных материалов началось с конца XVII — первой половины XVIII в. Поэтому вплоть до XVII в. суахилийская литература предстает перед нами практически нерасчлененной, процесс развития приходится реконструировать на основании более поздних текстов, поэтому любая датировка произведений приблизительна.

В XII—XV вв. на Восточном побережье Африки сложился ряд процветающих городов-государств, официальной религией которых был ислам, а население состояло из африканцев и смешивавшихся с коренным населением переселенцев из Аравии и близлежащих стран Востока (крупнейшие из этих городов — Пате, Ламу, Момбаса, Килва).

Суахилийское общество этого периода в целом можно разделить на свободнорожденных и рабов. Роль этих двух основных социальных групп в создании суахилийской литературы различна. Число грамотных было, естественно, ограниченно, и в него входили прежде всего мусульманская верхушка и ученое сословие, а также слои населения, связанные с торговлей. Неграмотным, независимо от их социальной принадлежности, литература была доступна лишь в устном изложении. Но вместе с тем именно эта часть населения, как носитель устной литературной

572

традиции, была главной питающей средой суахилийской литературы.

В процессе становления литературы играла определенную роль и система образования. Для воспитания детей нужна была специальная литература, в которой согласно традициям того времени так или иначе отражались необходимые нормы поведения, элементы социальных отношений. Те слои населения, которые не могли дать своим детям полного по тому времени образования, пользовались в воспитательных целях, в сущности, той же литературой, но в устном изложении. В устной передаче дидактические произведения изменялись под влиянием фольклорных традиций и, может быть, записывались вторично, в более доступных для народа формах. Поэтому границу между собственно литературными и фольклорными произведениями провести очень трудно, также нелегко выделить четко две традиции — письменную и устную. Это были две стороны одного и того же процесса; судить о нем мы вынуждены на основании материалов различного происхождения: по сохранившимся переделкам ранних произведений, по записям европейцами устной передачи этих произведений и по текстам, которые, возможно, и были когда-то записаны, но сейчас передаются в устной форме.

Автором средневековой суахилийской литературы был обычно придворный поэт или странствующий певец. Придворный литератор — представитель особой касты, эту касту и обслуживающий. Странствующий же певец сохранял для широких слоев населения старинные традиции, сюжеты, формы.

В суахилийском народном творчестве особое место занимает легендарный герой — Лионго Фумо. Во многих старинных легендах говорится о нем как об исторической личности — правителе процветающего города в районе Пате-Ламу. Можно предположить, что предание о Лионго Фумо, широко распространенное на Восточно-африканском побережье, возникло вокруг имени некогда действительно жившего человека, и некоторые специалисты относят время его жизни даже к XII—XIII вв. Наиболее ранняя запись легенды была сделана миссионером Э. Стиром и опубликована им в 1870 г. Представляет она собою пересказ на языке суахили конца прошлого века стихотворного произведения, созданного на древнем диалекте кингови (кингози), как можно судить об этом по нескольким небольшим отрывкам на кингови, сохраненным, видимо, для украшения повествования. Вероятно, перед нами свидетельство или параллельного существования в устной передаче двух вариантов легенды — поэтического (на диалекте кингови) и прозаического (на разговорном суахили), или того, как после утраты письменной стихотворной традиции древнего, мертвого языка сказание о Лионго продолжало жить в переводе на живой разговорный язык. Обращает на себя внимание и то, что вариант, записанный Э. Стиром, не содержит обычного для старинных суахилийских произведений обращения к Аллаху в начале повествования. Нет в нем и других следов мусульманского влияния.

Содержание легенды вкратце таково. Некогда жил человек по имени Лионго, отличавшийся необычайной физической силой, умом и неуязвимостью. Он наводил ужас на людей, и его решили убить. Ожидая дня казни, Лионго каждый вечер в темнице поет песни на непонятном древнем языке. Тайный язык этих песен понимает только его мать, а в них Лионго объясняет ей, каким образом можно освободить его от цепей и колодок. Затем Лионго просит у врагов разрешения в последний раз перед смертью спеть свои песни под музыку. Собирается народ, приходят музыканты. Они играют снаружи тюрьмы, а Лионго внутри поет и, пользуясь шумом всеобщего веселья, перепиливает цепи и колодки напильником, который передала ему мать. Освободившись от пут, Лионго убивает стражей и уходит в лес. К нему подсылают сына его брата, который узнает у Лионго, что убить его можно только медной иглой, уколов в пупок. Враги Лионго обещают сыну его брата, что сделают его правителем, и тот вкалывает медную иглу в живот спящего Лионго. Перед смертью Лионго идет к источнику, из которого берут воду. Там он умирает и остается стоять у воды, опираясь на лук. Страх перед Лионго мешает жителям города брать воду, люди страдают от жажды. От матери Лионго требуют, чтобы она уговорила сына уйти от источника. Мать произносит заклинания, и тогда Лионго падает. Его хоронят, но сын его брата не получает обещанной награды за предательство: его убивают.

Со временем легенда о Лионго превратилась в сказание о далеких временах; Лионго приобрел черты легендарного героя. Эта легенда стала основой многих литературных произведений, которые существуют и теперь в различных формах.

Считается, что Лионго был также великим поэтом, автором многих стихов и песен на диалекте кингови. Авторство некоторых выдающихся памятников суахилийской литературы, таких, например, как поэма «Книга об Ираклии», созданная по времени значительно позднее, чем предполагаемый период жизни Лионго, приписывается самими суахилийцами Лионго Фумо.

Старосуахилийская письменность, просуществовавшая с XIII по XX в., возникла на базе

573

арабской графики. Письменные знаки языка Корана принесли на Восточное побережье Африки переселенцы-мусульмане примерно в X в. Но, чтобы возникла письменность на другом языке, с совершенно иной грамматикой, с иным строем, необходимо было, чтобы появилась настоятельная потребность в письменности. Такую потребность вызвало в первую очередь развитие морской торговли, которая составляла основу экономической жизни суахилийцев, а также исламизация суахилийского общества. На языке суахили стали составляться деловые бумаги, велась переписка, записывались хроники городов, генеалогии правящих семей и, наконец, литературные произведения. Наиболее ранние свидетельства использования старосуахилийского письма обнаружены на монетах, где отчеканены имена правителей суахилийских городов, а также на могильных плитах (примерно с XIII в.). Но рукописи того же времени, как уже говорилось, все погибли. К счастью, многие литературные произведения, хроники, генеалогии хранились в памяти народной, передавались в устной форме из поколения в поколение, а начиная с конца XVII в. вновь фиксировались на бумаге.

Одним из первых европейцев познакомился с образцами ранней суахилийской словесности миссионер Людвиг Крапф. В 1854 г. он прислал в библиотеку немецкого востоковедного общества в Галле две рукописи крупных поэтических произведений — тенди, записанных старосуахилийским письмом — «Книги об Ираклии» и «Поэтической книги».

Рукопись «Книги об Ираклии», обнаруженная Крапфом, содержит 1007 строк и датируется концом XVIII в. — самым началом XIX в. (в настоящее время есть еще несколько рукописей этого произведения, самая ранняя из которых относится предположительно к 1728 г.). Как полагают, в основе этой старинной суахилийской поэмы лежит арабское прозаическое произведение, относящееся к XIV в., а сама поэма могла возникнуть в XVI в. В ней описывается яростное столкновение мусульманского воинства с византийцами-христианами, но на это описание, возможно, наложились более поздние реминисценции борьбы восточноафриканских городов-государств с португальцами. К XVI в. можно отнести и другую известную поэму — «Откровение», в которой рассказывается о гибели суахилийских городов в результате португальского завоевания. Одним из ранних суахилийских произведений считают также поэму «Хамзия».

Тенди (или тензи) — поэмы и машаири (стихи) — традиционные жанры суахилийского поэтического творчества. Список старинных тенди, приводимый английским исследователем А. Принсом, составляет около тридцати названий. Их изучение (с конца прошлого века — европейскими учеными, а в настоящее время — и литераторами-африканцами в Танзании) дает возможность предположить, что большинство этих тенди созданы в XVI—XVII вв., а некоторые машаири могут быть отнесены даже к XIII в. Старинные тенди религиозно-нравоучительного содержания связаны со средневековыми арабскими сказаниями о деяниях пророка Мухаммада и его сподвижников. Однако это не означает, что арабские и суахилийские варианты идентичны; заимствуя мусульманский сюжет и общее содержание, суахилийский автор, как показывает сравнение текстов, достаточно свободен в своей импровизации. К наиболее ранним и известным тенди относятся уже упомянутые «Хамзия», «Книга об Ираклии», «Откровение», а также «Милосердие», «Рас аль-Гхуль», «Вознесение Мухаммада», «Маулиди», «Микидад и Маяса», «Абдуррахман и Суфиан», «Хусейн», «Айша», «Фатима», «Айюб» (или «Иов»), «Оход», «Верблюдица и газель» и др.

Наряду с художественными произведениями в собственном смысле этого слова, от раннего периода суахилийской литературы до нас дошли — но тоже, конечно, в позднейших записях — отдельные правовые тексты: генеалогии правителей, хроники. К числу последних относятся так называемые хроники городов Кильвы, Момбасы, Ламу, Пате. Как правило, эти хроники многослойны и составлялись в течение долгого времени. Так, одна из них — «Хроника Пате» (или иначе — «Книга правителей Пате») — охватывает период с начала XIII и до конца XIX в.

Таков самый общий контур суахилийской письменной литературной традиции, охватывающей период в несколько столетий, вплоть до XVIII в., который можно восстановить с большой степенью условности на основе имеющегося отрывочного и недостаточно систематизированного материала. Однако и по этому материалу можно судить, как далеко в прошлое уходят начала суахилийской эпики (легенда о Лионго), неразрывно связанной с устным народным творчеством, а в дальнейшем испытавшей на себе влияние раннеисламских преданий; и насколько велико было значение старинной письменности как устойчивой и важной части суахилийской культуры.

574

ГЛАВА 3. ЮЖНОАФРИКАНСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
НА НИДЕРЛАНДСКОМ ЯЗЫКЕ

(Миронов С.А.)

Первые письменно-литературные памятники, возникшие на территории Южной Африки на начальном этапе ее колонизации во второй половине XVII в., относятся к раннему — «голландскому» периоду (1652—1875). Язык африкаанс, сложившийся в конце XVII в. в процессе смешения различных нидерландских диалектов и их контактов с другими, преимущественно родственными языками (немецким, английским и др.), находился в этот период в процессе своего становления и формирования и использовался в устной, обиходно-разговорной речи. Голландские переселенцы — буры писали на нидерландском литературном языке.

В Капской колонии в XVII в. развивается единственный литературный жанр. Это близкие к мемуарной прозе журналы-дневники хроникально-документального характера. Первым наиболее значительным из них и, несомненно, уникальным по содержанию был трехтомный «Дневник» основателя Кейптауна и первого коменданта колонии Яна ван Рибеека (1618—1677).

«Дневник» ван Рибеека был опубликован в Нидерландах (Утрехт, Гаага) в 1884—1893 гг. в «Трудах исторического общества». Он охватывает десять лет пребывания ван Рибеека на посту коменданта Капской колонии (1652—1662). Ван Рибеек писал его по поручению директора Ост-Индской компании, которая вменяла в обязанность всем своим представителям «вести точные записи и дневники, включая в них все то, что может произойти за время их пребывания на службе».

Первоначальной задачей голландской Ост-Индской компании, в руках которой была сосредоточена вся торговля Нидерландов с Юго-Восточной Азией, было создание на побережье Южной Африки, на полпути между метрополией и Батавией, укрепленной базы для торговых судов в целях пополнения запасов провианта и питьевой воды. Для выполнения этой задачи и была снаряжена в 1652 г. специальная экспедиция в составе трех кораблей под командованием ван Рибеека.

Ян ван Рибеек, сын утрехтского моряка, капитана дальнего плавания, с ранних лет мечтал о странствиях по далеким морям и океанам, о путешествиях в неизведанные заморские страны. Получив образование врача и неплохо владея, кроме латыни, немецким и французским языками, он поступил на службу в Ост-Индскую компанию.

После многомесячного изнурительного и полного лишений плавания 6 апреля 1652 г. корабли компании достигли мыса Доброй Надежды и бросили якоря в Столовой бухте. Здесь, на плодородном клочке земли у подножья Столовой горы, и было основано первое голландское поселение, насчитывавшее первоначально немногим более ста человек и превратившееся впоследствии в укрепленный форт Капстад (позднее — город Кейптаун).

В «Дневнике» ван Рибеека дано обстоятельное и довольно объективное описание быта Капской колонии за первые десять лет ее существования. В нем систематически, с фактографической точностью и скрупулезностью зарегистрированы все события и происшествия, которыми была богата жизнь населения колонии — «свободных бюргеров» (фермеров), служащих, рабочих и солдат.

Обычная объективность изменяла, однако, автору «Дневника», когда речь шла о взаимоотношениях колонистов с местными жителями, прежде всего готтентотами, позднее бушменами. Встречи с ними далеко не всегда носили мирный характер (как правило, по вине «белых»). Хотя автор и вынужден признать дружелюбное и доверчивое отношение коренных жителей Южной Африки к пришельцам (они охотно вступали с колонистами в торговые сделки, обменивая скот и слоновую кость на табак и медные изделия), в его характеристике африканцев все же проскальзывает явно пренебрежительное отношение колонизатора к «дикарям» как представителям «низшей расы».

В «Дневнике» описываюся земляные и саперные работы по закладке и укреплению форта, оснащение его пушками для отражения возможного нападения со стороны местных жителей, охота на диких зверей, занятия колонистов рыболовным, китобойным и тюленебойным промыслами, выращивание овощей, фруктов, зерновых культур и т. д. «Дневник» регистрирует очень большой процент больных тропической лихорадкой и дизентерией и высокую смертность среди колонистов. Изнурительный, непосильный труд по освоению новых участков земли и строительству форта вызывал ропот некоторой части переселенцев и открытые протесты, иногда дезертирство, что жестоко каралось комендантом. Нехватка рабочих рук повлекла за собой использование дешевого труда ссыльных, каторжников и рабов, которые стали поступать партиями из Индонезии, Западной Африки и

575

острова Мадагаскар. С 1657 г., после принятия решения о колонизации южноафриканских земель, из Нидерландов начали прибывать первые группы переселенцев, преимущественно крестьян, составивших позднее костяк «свободного бюргерства».

В «Дневнике» ван Рибеека дается также краткая характеристика животного и растительного мира Южной Африки и приводятся некоторые интересные этнографические сведения о местных африканских племенах.

Таким образом, «Дневник» ван Рибеека очень обстоятельно и полно освещает все стороны жизни и быта первой группы голландских переселенцев на побережье Южной Африки на начальных этапах ее колонизации, в середине XVII в. Все это придает ему историко-познавательную ценность.

Несомненный интерес представляет «Дневник» ван Рибеека и как литературный памятник. Это типичный образец жанра хроникально-документальной мемуарной прозы, характерной для нидерландской литературы XVII в., развивающейся на территории Южной Африки. Живость и занимательность изложения, яркость и меткость характеристик, ирония и юмор свидетельствуют о наблюдательности автора, умеющего кратко и четко формулировать свои мысли, пользуясь сочным и выразительным нидерландским языком XVII в.

На фоне других, менее значительных южноафриканских произведений мемуарного жанра, относящихся к XVII в. (записки Питера ван Меерхофа, Хендрика Клаудиуса, Олофа Берха, И. Г. де Хревенбрука и др.; исключение составляет лишь «Дневник» Адама Таса, богатый любопытными наблюдениями очевидца, рядового бюргера, над бытом и психологией буров), «Дневник» ван Рибеека занимает, несомненно, особое место, выделяясь своей фундаментальностью, многоплановостью и историко-литературной значимостью.

576

ЗАКЛЮЧЕНИЕ (Виппер Ю.Б., Рифтин Б.Л.)