Глава IV. Открытие мира и человека. 5 page

==233

Однако наряду с этим в конце XV столетия в поэзии появляется также и поистине жанровое описание сельской жизни. Такая поэзия возможна была только в Италии, поскольку только здесь крестьянин (а также и колон как собственник), как бы натяжка была подчас его доля, обладал человеческим достоинством и личной свободой, а также правом свободного передвижения. Различие между городом и деревней проявляется здесь далеко не столь резко, как на Севере: некоторые городки населены исключительно крестьянами, которые по вечерам вполне могут себя называть горожанами. Странствия каменщиков из Комо простираются едва не на всю Италию; Джотто, будучи ребенком, смог бросить своих овец и вступить в цех во Флоренции. И вообще наблюдался постоянный приток из сельской местности в города, причем некоторые жители горных областей были прямо-таки рождены для такого перехода¹²². Разумеется, внушенный образованностью гонор и городская спесь создавали благоприятные условия для того, чтобы поэты и авторы новелл могли вдоволь потешаться над villano⁴¹⁹*¹²³, и то, чему этим было положено начало, довершила импровизированная комедия (с. 211 сл.). Однако где здесь тот тон мрачной, исполненной презрения расовой ненависти по отношению к vilains⁴²⁰*,которая вдохновляет дворянских провансальских поэтов, а отчасти также и французских хронистов? Вернее будет сказать¹²⁴,что итальянские авторы всех жанров с готовностью признают за крестьянами те величие и значимость, которые бывают им свойственны, и всячески это подчеркивают. Джовиано Понтанос восхищением повествует¹²⁵ о душевной крепости, присущей диким обитателям Абруцц; в биографических сборниках, так же как и у новеллистов, мы нередко встречаемся с героической крестьянской девушкой¹²⁶, которая подвергает опасности свою жизнь, чтобы защитить невинность или же семью¹²⁷: В свете таких предпосылок возможно было поэтическое описание крестьянской жизни. Прежде всего здесь следует упомянуть пользовавшиеся некогда большой популярностью, да, пожалуй, вполне достойные того, чтобы с ними ознакомиться и в наше время, эклоги Баттисты Мантовано (одно из его наиболее ранних произведений, около 1480 г.). Они находятся еще на середине пути между подлинным и условным описанием сельского мира, однако первое одерживает верх. В основном здесь чувствуется позиция благожелательно настроенного сельского священника, не без привкуса некоторого просветительского рвения. Будучи монахом-кармелитом, Мантовано, должно быть, немало общался с сельскими жителями.

==234

Однако совершенно иного порядка мощь, с которой погружается в мир крестьянских представлений Лоренцо Великолепный. Его «Ненча из Барберино»¹²⁸ читается как квинтэссенция подлинно народных песен, собранных в окрестностях Флоренции и отлитых в величественный поток октав. Объективность поэта настолько велика, что невозможно определить, испытывает ли он в отношении говорящего (крестьянского парня Валлеры, который объясняется Ненче в любви) сочувствие или насмешливое презрение. Совершенно явно противопоставление условной буколической картине с паном и нимфами: Лоренцо сознательно отдается грубому реализму повседневной крестьянской жизни, и тем не менее все в целом оставляет по себе истинно поэтическое впечатление.

Признанной параллелью к «Ненче» является принадлежащая Луиджи Пульчи поэма «Бека из Дикомано»¹²⁹. Однако ему не хватает глубокой объективной серьезности: «Бека» сочинена не по внутреннему побуждению представить кусок народной жизни, но скорее из желания посредством чего-то в этом роде снискать одобрение образованной флорентийской публики. Поэтому здесь куда больше жанровой грубости, причем грубости сознательной, и изрядная примесь непристойностей. И все же круг интересов сельского ухажера определен им с чрезвычайным умением.

Третьим в этом союзе является Анджело Полициано с его написанной латинскими гекзаметрами поэмой «Рустикус»¹³⁰.Независимо от Вергилиевых «Георгик» он изображает в первую очередь сельский год в Тоскане, начиная с поздней осени, когда земледелец вырезает себе новый плуг и засевает озимые. Очень богато и полно красот описание весенней нивы, также и лето содержит много прекрасных мест; однако шедевром всей вообще новолатинской поэзии представляется осенний праздник давильщиков винограда. Полициано кое-что сочинял и по-итальянски, из чего можно заключить, что в кругу Лоренцо уже возможно было реалистически представлять некоторые картины подверженной страданиям жизни низших сословий. Его любовная песня цыгана¹³¹ является одним из наиболее ранних результатов в полном смысле современной тенденции с поэтическим пылом помещать себя в положение какого-либо разряда людей. Разумеется, с целью создания комического эффекта такие попытки предпринимались и прежде¹³²,а во Флоренции распевавшиеся наряженными в маски процессиями песни предоставляли для этого повторявшуюся каждый карнавал возможность. Новым здесь является проникновение

==235

в мир чувств другого человека, и в данном отношении «Ненча» и эта «Цыганская песня» представляют собой достойную упоминания новую главу в истории поэзии.

Также и здесь, наконец, необходимо указать на то, что образованность идет впереди изобразительного искусства. Еще целых 80 лет должны будут протечь после «Ненчи» до появления сельском жанровой живописи Джакопо Бассано⁴²¹* и его школы.

В следующей главе будет показано, что в Италии в это время потеряли значение различия в происхождении между людьми разных классов. Конечно, этому много способствовало то, что здесь впервые были познаны человек и человечество в их глубинной сути. Уже один этот итог Возрождения должен наполнить нас чувством благодарности к нему. Логическое понятие человечества имелось и раньше, однако именно Возрождение изведало, что это такое, на деле.

Высочайшие чаяния выражены в этом отношении Пико делла Мирандолой в его «Речи о достоинстве человека»¹³³, которую смело можно оценить как один из благороднейших заветов этого культурного периода. На исходе дней творения Бог создал человека, чтобы тот познавал законы мироздания, любил его красоту и изумлялся его величию. Бог не привязал человека ни к какому определенному месту, не отдал ему никакой определенной деятельности, не подчинил никакой необходимости, но дал ему подвижность и свободу воли. «Я поставил тебя посреди мира, говорит Творец Адаму, чтобы ты с тем большей легкостью мог оглядываться вокруг и видел все, что здесь есть. Я создал тебя как существо не небесное и не земное, не смертное и не бессмертное в исключительности этих качеств, чтобы ты мог свободно лепить и преодолевать сам себя: ты можешь выродиться в зверя и вновь возродиться в богоподобное существо. Звери приобретают то, чем должны быть, от тела своей матери; высшие духи с самого начала или уже вскоре после него¹³⁴ являются тем, чем останутся в вечности. Лишь ты один обладаешь развитием, ростом по собственной свободной воле, ты имеешь в себе ростки всевозможной жизни».

==236

00.htm - glava05