С. Психомеханизм творческого приступа у Майера и симптоматология этого приступа.

В предыдущей главе мы видели, как этапами кумулируется творческий комплекс, который в один прекрасный день рождается как идея великого закона естествознания. Наивно было бы думать, что такие идеи рождаются случайно (как это думают многие, в особенности, относительно творчества научных идей), В природе нет ничего случайного. Только оформление такой идеи в нашем аппарате сознания кажется случайным потому, что иногда ничтожный с виду факт (как, например, падение яблока с дерева—у Ньютона) своей аналогией с глубоко сидящим в подсознательной сфере творческим комплексом, выталкивает на поверхность сознания этот комплекс как нечто случайное. На самом деле этот “вытащенный” наружу “плод” долго созревал в недрах гипостатической сферы незаметно для самого создавшего, а внезапное появление на поверхность сознания дало повод многим пережившим эти “внезапные роды” объяснять случайностью.

Однако, при анализе и изучений этих моментов мы найдем, что эти “роды” имеют свои механизмы. В этой главе мы осветим вопрос о том, какой был у Роберта Майера психомеханизм его творческих приступов. В сущности говоря, мы можем говорить у Майера об одном творческом приступе, в момент которого родилась идея закона сохранения энергий, ибо все, что создавал Майер после этого, было лишь сознательной обработкой этой основной идеи. Идея эта возникла, как мы видели выше, во время путешествия на пароходе и в то время, когда депрессия перешла в маниакальный приступ (по-видимому, первый в его жизни). Об этом переживании сам Майер говорит, что он ничего подобного в своей жизни не переживал, и что он чувствовал себя “инспирированным” в это время. Следовательно, Майер переживал какое-то состояние, необычное даже среди тех гипоманиакальных переживаний, которые ему были свойственны конституционально.

Рождение своей великой идеи в эти моменты Майер называл “Blitzgedanken”, что по русски в вольном переводе означает вспышки идей, подобные вспышкам молнии. Это признание тем более ценно для исследователя, что это говорит о себе, во первых, Майер, как врач-естественник, который далек, от каких-бы то ни было “фантазий” для объяснения своих переживаний, свойственных скорее поэтам и художникам. (Тем более Майер, который далек был к какому бы то ни было поэтическому или художественному вымыслу или творчеству. Отмечается многими авторами, что для.искусства у него не было никакого чутья).

Майер был строгий реалист в оценке своих переживаний. Во вторых, эти самопризнания есть самопризнания человека, который и без того привык к анормальным переживаниям его гипоманиакальной конституции. Несмотря на это, он квалифицирует свои переживания в эти моменты как особенные моменты, которые он никогда не переживал; он чувствовал себя “инспирированным” для того, чтоб переживать эти “Blizgedanken”. Вряд ли бы так Майер подчеркивал эти переживания, описывая их как “особенные”, если б они были обычными гипоманиакальными переживаниями. Все это свидетельствует о том, что Майер пережил такое состояние, которое характеризует некий психомеханизм творческого приступа, имеющего свои закономерности и свою симптоматологию, отличающуюся от других переживаний. Какое же это переживание, которое пережил Майер и что за творческий психомеханизм он мог пережить при этом?

Состояние, которое было пережито Майером во время творческого приступа (т. е. в тот момент, когда кумулированный комплекс по завершении всех этапов развития, выплыл в сознании Майера как творческая идея) с формальной стороны было ни что иное, как состояние маниакальной гипермнезии — или иначе: обострение психических функций гипермнестического характера, выплывшее на фоне гипоманиакального аппарата сознания.

О гипермнезиях вообще была речь на страницах этого “Архива” неоднократно (см. "Общая симптоматология эвроактивных приступов"// “Клинический архив гениальности и одаренности (эвропатологии)", т. I, вып. 2, 1926 г.).

Мы там указывали на гипермнезию как на механизм обострения психических свойств человека, и что эти формы и механизм обострения свойственны целому ряду переживаний, в первую рчередь, эпилептической гипермнезии (о чем была речь особо в статье "Симптоматология творческих приступов у эпилептиков" // “Клинический архив гениальности и одаренности (эвропатологии)", т. III, вып. 2, 1927 г.). Здесь идет речь, следовательно, о маниакальной гипермнезии, имевшей место у Роберта Майера в момент его открытия.

Маниакальная гипермнезия, несмотря на большое сходство с эпилептической гипермнезией, имеет свои особенности и свой собственный колорит в своих проявлениях как с внешней стороны формальной, так и со стороны содержания этого переживания.

Внешне формально маниакальная гипермнезия рождается, так сказать, на лоне маниакального приступа (как и в данном случае у Майера периодически наступающего приступа). Маниакальный экстаз с необычайно быстрой и обостренной работой ассоциативного аппарата, дает возможность при наличии готово кумулированных комплексов быстро мобилизовать “идеи”, нужные для данной задачи. Однако, идеи и образы сохраняют свою реальность и этим отличаются от аналогичных эпилептических переживаний, где идеи, образы, так сгущаются и теряют свой реальный характер и переходят в нечто абстрагированное, “космическое”, вследствие чего эпилептику достаточно “секунды”, “одного мига” молниеносного обострения, чтоб получить желаемое. Маниакальная гипермнезия оперирует в пределах реального человеческого мышления, но в 10 раз скорее, чем обычно. Правда, мы не можем измерить это время, но чувство времени не утрачено, несмотря на калейдоскопичность и на необычайную быстроту. У эпилептика гипермнезия теряет представление и чувство времени, так 5 секунд могут быть эквивалентными громадным отрезкам времени, т. е. выходят из нормальных рамок чувства времени, вследствие чего гипермнеэия всегда носит характер абстрактности, контекстности. У маниаков гипермнезия переживается в пределах реального, возможного (сверхординарного, но конкретного). Эпилептик не переносит этого сложного большого напряжения, несмотря на то, что переживает и “высшее блаженство” и боится, что исходом будет уничтожение и смерть. Маниак не только не переносит, он чувствует ”что для него высшее “блаженство” и не боится его. Однако, маниакальная гипермнезия имеет также свою скалу “обострения”, где имеются в крайних своих пределах свои Blitzgedanken и Blitzkomplexen, но в пределах реальных возможностей. Вот почему комплексы маниака дают всегда реальные результаты, касаются реальной жизни и реальных отношений. И недаром гипоманиаки имеют славу наиболее частых изобретателей, поэтов и прочее. В то время, как про эпилептиков этого сказать нельзя, ибо их твврчество, выражаясь философским термином “трансцендентно”, сверхобычно, “метафизично”.

Вследствие этого творчество гипоманиаков, т. е. вернее продукт творчества—произведение—никогда не имеет патологических черт. Оно всегда слывет за “здоровое” творчество. Сам “плод” “творческих родов” не подвергается патологической травматизации и патологическому влиянию. Это наиболее “нормальные роды”, чем в других механизмах (например, эпилептических, шизофренических и прочее).

Самый типичный и яркий представитель гипоманиакального творчества—Гете, в своих произведениях может быть поставлен как образец “здорового творчества”, потому что в его произведениях действительно нет ничего патологического, несмотря на то, что самый механизм его творческих приступов имеет диссоциативные элементы эвропатологической структуры (т.е. имеет тот патологический фактор, который всегда сопровождает творческие приступы).

Итак, резюмируя все предыдущее, сказанное о механизме творческого приступа у Роберта Майера, мы видим, что механизм этот сопровождается следующими симптомами: