Часть вторая: Обмелевшие небеса 4 page

— Prohibeo iunea! — крикнула Гермиона, и они скользнули в гнёзда. Кто-то заколотил кулаками в дверь, вероятно, таким образом, Драко выразил своё негодование. Тем хуже для него. Она засунула палочку обратно в карман.

— Так, — во всеуслышание заявила она, — теперь они должны поговорить друг с другом, — и, отогнав от себя ощущение, что она поступила не очень разумно, девушка отправилась назад на кухню.

* * *

Джинни настолько глубоко погрузилась в собственные размышления, что, вернувшись в гостиную, не сразу заметила, что Блез пропала. На диване сидели Люпин и Сириус, первый держал на коленях раскрытую папку с пергаментами, а второй их изучал, склонив голову, отбрасывающую на стену лохматую тень. Люпин что-то негромко говорил, для Джинни его слова мало что значили:

— Все жертвы были ближайшими соратниками Вольдеморта в тёмные годы. Потом отреклись и избежали Азкабана. Наши лазутчики сообщают, что потом они вернулись к Вольдеморту, и он простил их. Так вот, сейчас…

Джинни перестала прислушиваться и просто смотрела, как Сириус наклонился, чтобы перелистнуть пергамент, а Люпин чуть отстранился и взирал на старого друга с лёгкой улыбкой. Ей показалось, что, куда бы ни шли эти двое, рядом с ними всегда находились призраки ещё двух юношей — одного уже мёртвого и ещё одного, которому лучше бы умереть. Интересно, может, через много-много лет Драко с Гарри станут такими же? Она усомнилась, глядя на эту мирную картину, смогли бы они быть такими же вместе. Она не сомневалась только в одном: они точно не смогли бы быть порознь.

Наконец, её осенило:

— А где Блез?

— Она ушла, — поднял голову Люпин. — Отправилась к Пенси Паркинсон, потому что обещала вернуться поздно вечером или же, если не сумеет, отправить с утра сову.

Джинни охнула, внезапно испытав странное чувство брошенности.

— Но…

— Что? — спросил Люпин.

— Там дождь.

— Она взяла твой плащ. Жёлтый. Сказала, что ты не будешь против.

Что бы она ещё могла сказать, подумала Джинни, мельком подивившись тому, что слизеринка не потеряла присутствия духа. Ей было жаль, что та ушла. Было кое-что, о чём хотелось поговорить, расспросить…

— Лунатик, — Сириус задумчиво постучал пером по колену Люпина, — ты не взглянешь, не проходил ли Эйвери по делу Малкайбера? Помнится, несколько лет назад Малкайбер плохо кончил…

— Да, было дело, но Хмури сказал, что это были паршивые интриги Рентона, так что вряд ли это взаимосвязано. Хотя, думаю, не помешает проверить…

Джинни снова отвлеклась и задумчиво подошла к длинному столу, стоящему вдоль окна, которое выходило в сад. Обычно на нём красовался фарфор, но сейчас лежали только стопки книг и горы пергамента. Девушка пробежала пальцами вдоль золочёного корешка одного из томов: "История Пожирателей Смерти. Том 3". Мысли её были далеко-далеко.

Она думала о Блез, о том, как ей удалось найти единственно верные слова, чтобы убедить девушку остаться и рассказать всё Сириусу и Люпину, что казалось Джинни очень странным, потому что она прежде не знала Блез, даже не разговаривала.

Наверное, всё дело в том, что она похожа на Драко. И я говорила с ней, как будто с ним. Она оба целенаправленны и сдержаны в своей заботе о ком-либо, они подсчитывают и прикидывают, что имеет вес и смысл, а что нет. Она оба натянули ледяные маски равнодушия, и у каждого есть слабое место. Для Блез — Драко. А для Драко…

— Нет, в деле Малкайбера ничего нет, — негромкий голос Люпина прервал её размышления.

— Проверь теперь другие. Парпис была первой, Нотт… — слова превратились в остро заточенный нож. В следующий миг Джинни, отвернувшись от стола, уставилась на Сириуса и Люпина, которые, перебирая бумаги, не обратили на неё внимания. Девушка сунула руку в карман, лихорадочно выхватила записку от Драко и пробежала глазами список имён.

Таддеуш Нотт, Элефтерия Парпис, Чарльз Трэверс … — дальше было оторвано, последнее имя, которое удалось прочитать, — Линтон Эйвер и.

Джинни даже не смогла понять, чего ей сейчас больше хочется — плакать или смеяться. Она слышала собственное неровное дыхание, чувствовала, как пульсирует кровь в венах.

Том. Это ведь ты убил их, Том. Правда? Я должна была догадаться. Должна была понять, что это ты. Но почему ты убиваешь их, своих собственных Пожирателей Смерти?

У неё перехватило дыхание.

Потому что они не твои, — поняла она, мир вздрогнул и зашатался. — Они — его, ты не можешь пережить того, что приходится делиться своими игрушками, уж лучше их уничтожить…

Джинни подняла взгляд, совершенно уверенная, что Люпин и Сириус непременно заметили её потрясение, услышали, как гулким молотом колотится в её груди сердце. Но авроры ни на что не обращали внимания, погрузившись в исследования и разговоры. Ей показалось, что они где-то далеко-далеко, и она смотрит на них в омниокль.

Думай, — яростно приказала себе Джинни. — Никакой паники: думай. В этих бессмысленных убийствах есть смысл: Том никогда ничего не делает просто так, без причины. Если он убивает их в таком порядке, значит, тому есть объяснение. Они были последователями Вольдеморта, а потом, как сказал Люпин, отреклись от него. Избежали Азкабана, а потом снова вернулись, по донесениям лазутчиков… И он простил их …

Но ты не простил, — подумала Джинни. — Ведь ты не простил их, верно, Том? Ведь ты никогда никого не прощаешь.

С дико бьющимся сердцем она взяла со стола книгу и торопливо взглянула на оглавление. Нашла «Процессы» и начала листать, пока не дошла до первой главы.

Где-то здесь, где-то здесь был список имён — не как их судили, а в какой последовательности оправдали …

Вот она.

Трепеща, она расправила страницу и прочитала:

Таддеуш Нотт, Элефтерия Парпис, Эбатнот Малкайбер, Чарльз Трэверс, Линтон Эйвери, Фрэнсис Паркинсон…

Книга выскользнула из рук Джинни и грохнулась на пол. Люпин и Сириус испуганно вскинули глаза. Джинни едва видела, что Сириус начал испуганно подниматься:

— Джинни…

— Мне надо уйти, — прошептала Джинни, пролетела мимо него в прихожую и, схватив зелёный плащ Чарли с крючка, выбежала из дома. Она не помнила, откуда взяла метлу, но это не имело значения: выскочив в сад, она оттолкнулась от земли и помчалась навстречу поднимающейся луне, к дому Пенси Паркинсон, молясь, чтобы не опоздать.

* * *

Пнув запертую дверь ещё раз, Драко обернулся и уставился разгневанным взглядом на Гарри, который сидел на кровати, в растерянности от сложившейся ситуации.

— Великолепно, Поттер, — прорычал слизеринец. — Твоя идея?

Гарри соскочил с кровати:

— Что она сделала? Заперла нас?

— Шестой уровень заклинания Forinsecus, — неохотно откликнулся Драко. — Любому из нас понадобится не один час, чтобы выбраться отсюда. У меня нет сил, а ты не сообразишь, как выполнить контр-заклинание. Чёртова девка. Я полагаю, среди всей твоей гадости не завалялось фомки?

Гриффиндорец облокотился на спинку.

— Нет. Кроме того, она права: мы должны поговорить.

— Нам не о чем разговаривать, — Драко подошёл к гардеробу и распахнул дверцы. За ними оказалось что-то вроде забитого всяким барахлом чулана: подушки, одеяла, квиддичная форма, коробки, домашний скарб. — Как думаешь, может, шарахнуть по двери квиддичной дубинкой? — вслух подумал он.

— Вряд ли Виктору понравится, если ты разобьёшь его дубинку, — откликнулся Гарри, хотя его мысли были заняты отнюдь не ею. Накричав на Гермиону, и уже чувствуя приступ вины, Гарри был опустошён и измучен, и ума не мог приложить, как усмирить безграничную ярость, охватившую Драко. С момента, как юноша оставил Хогвартс, он дюжину раз представлял, как снова встречается со своим другом, но ему и в голову не приходило ничего, даже отдалённо напоминающее происходящее. Обычно в своих фантазиях он возвращался домой после победы над Тёмным Лордом, и из школы навстречу ему кидались друзья, заключая его в объятия и наперебой поздравляя. Иногда в мечтах он был ранен и перебинтован, иногда — доблестно прихрамывал, вызывая всеобщее беспокойство. Но никогда Драко не обращался с ним, как с червяком, недостойным находиться в приличном обществе.

— А ещё Виктор велел тебе не высовывать из дома носа после наступления темноты. Скажи, Поттер, ты целенаправленно пытаешься достигнуть пика совершенства в твоих тупоголовых штучках или же этой ночью всё так удачно сложилось? Никак не могу разобраться — то ли ты сознательно пытаешься выглядеть дураком, то ли у тебя это само собой выходит.

Гарри вздохнул:

— Ладно, Малфой, если не хочешь разговаривать со мной — не надо, но послушать-то ты можешь?

— Нет, — Драко выволок из чуланчика коробки, и вытряхнул на пол их содержимое. — Это маггловское барахло?

— Да. Что ты подразумеваешь под «нет»?

— А ты сам как думаешь? — Драко попинал кучу рухляди: седло от метлы, элементы спортивной формы, железяки, сломанный пестик. — А тут есть эта штука… как бишь её? С помощью которой можно снять дверь с петель?

— Accio! — быстро произнёс Гарри, и из-под кучи прямо ему в руку влетела отвёртка, которую он положил рядом с собой на кровать. — Это — отвёртка. Если ты поговоришь со мной пять минут, я отдам её тебе.

Развернувшись, Драко уставился на Гарри тяжёлым, равнодушным взглядом и скрестил руки на груди, отчего рубашка на спине натянулась, подчеркнув узость и худобу плеч.

Какой он тощий, ему надо вернуться в школу, — неожиданно подумал Гарри, — под присмотр мадам Помфри. А не мотаться по Европе без сна и пищи…

— Не уверен, что мне настолько нужна эта маггловкая штука, — обманчиво тихим и мягким голосом ответил Драко: Гарри, прекрасно разбирающийся в этом, знал, что слизеринец на самом деле очень сердит.

— В любом случае, с помощью этой штуки петли не снимешь, — ответил Гарри, — она слишком большая. Слушай, Драко, я признаю, что совершил, возможно, самую большую ошибку в своей жизни, сбежав из Хогвартса таким образом…

— Ну, не преуменьшай свои возможности, Поттер. Я уверен, что с твоим талантом в совершении имбецильных ошибок тебя ждёт большое будущее.

— Я не хотел бросать тебя. Но подумал, что должен.

В глазах Драко что-то блеснуло, они полыхнули нерешительностью и ожесточением, словно слова Гарри удивили его. Гарри вспомнил, как просунул руку сквозь прутья решётки в Имении, и вспышку изумления на лице Драко, когда нож Гарри резанул его ладонь

— Ты подумал…

— Вольдеморт — это моё дело, — устало пояснил Гарри. — А не твоё, тебе достаточно страданий…

— Твоё дело? — были кровь и мёд в голосе Драко: металл и обманчивая сладость. Он осторожно опустил коробку, которую только что вытащил из чулана и, развернувшись, подошёл к Гарри, не шелохнувшемуся и не двинувшемуся с места: гриффиндорец ждал, что Драко ударит его снова. Но Малфой, засунув большие пальцы за ремень штанов, мерил Гарри взглядом полуприкрытых глаз. Губы его кривились в злобной усмешке. Гарри почувствовал, как волоски на руках и шее встали дыбом, и, против его воли, перед глазами мелькнуло воспоминание о Полночном клубе, о том, как он был прижат к мокрой стене. Юноша снова почувствовал угрозу, которая не шла ни в какое сравнение с той, потому что сейчас перед ним был настоящий Драко. Глаза слизеринца горели упрямством, в них не было прощения, губы брезгливо сжались.

— Твоё дело? — повторил он. — Ты в этом полностью уверен?

— Я должен с ним справиться, — стараясь говорить ровным голосом, ответил Гарри.

— Да ну… — Драко поднял руку, и Гарри с трудом сдержал дрожь, но юноша только легко коснулся его волос, откинув их со лба, и провёл большим пальцем вдоль шрама Гарри. — Из-за этого?

— Малфой… — еле слышно спросил Гарри, — что с твоей рукой?

Драко тут же отдёрнул руку, словно обжёгшись, отшатнулся назад и прищурился.

— Может, это и твоя проблема, — продолжил он, словно не услышав вопрос Гарри, — и правда: какое отношение ко мне имеет Тёмный Лорд? Так — пустяк: всего лишь человек, заставивший моего отца заниматься селекцией. Тот, кто пытал меня заклятьем Cruciatus, и я прогрыз себе губу, потому что он пытался заставить меня сказать, где ты. Тот, кто отобрал у меня родителей — так же, как и у тебя, Поттер, и не таращись на меня, я знаю всё о том, как мой отец служил Тёмному Лорду. Тот, благодаря кому у меня никогда не было отца, тот, кто лишил меня матери — но, естественно, Тёмный Лорд — это исключительно твоё дело…

— Я не знал, что ты тоже пожелаешь отомстить, — во рту Гарри пересохло, он едва сам слышал свой неровный голос. — Ты никогда не говорил…

— Зачем: ты хотел этого за двоих, и я хотел того же, что и ты. Но всё это было раньше, когда я считал, что всегда — что бы ты ни делал — я буду частью этого, — плечи Драко чуть приподнялись в лёгком пожатии, удивительно напомнив Гарри жест Флёр. — Что ж, теперь я лучше осведомлён.

— Ты — часть всего, что я делаю, — торопливо глотая слова, выпалил Гарри. — Ты не читал моего письма…

Кулак Драко с такой силой врезался в спинку кровати, что Гарри едва устоял на ногах.

— Если ты ещё раз скажешь слово «письмо», — потеряв над собой контроль, прорычал слизеринец неожиданно грубым голосом, — я тебе все кости переломаю. Понял?

Гарри настолько удивился, что не знал, что ответить, просто смотрел, как Драко, глядя куда-то в сторону, с трудом пытается удержать себя в руках, хотя какое чувство сейчас пыталось взять в нём верх, — этого Гарри не знал. Впервые Гарри смог представить, как лопнет его самообладание, как исчезнут изысканность и изящество, как пропадёт отточенная злобность. И эта мысль было настолько же пугающей, как если бы он думал о смерти человека.

— Хорошо, — тихо вымолвил он, — больше ни слова.

— Отлично, — дрожащим голосом ответил Драко. Он убрал руку и сжал пальцы в крепкий кулак, спрятав безобразные рубцы, о которых Гарри предпочёл больше не спрашивать. — Рад, что мы, наконец-то, понимаем друг друга.

— Уверен? Если мы — ты и я — и дальше собираемся двигаться вперёд, мне кажется, нам стоит научиться получше уживаться друг с другом.

— Дальше? — эхом откликнулся Драко. Он снова опустил ресницы, теперь Гарри с трудом мог видеть его глаза.

— Если мы собираемся вместе выступить против Вольдеморта, нам надо прекратить бороться друг с другом.

Драко посмотрел на него с нескрываемым удивлением и вдруг восторженно заулыбался; на его лице вспыхнула такая знакомая улыбка, что Гарри почувствовал, как уголки губ сами ползут вверх.

— Ты что — решил, что я вернусь к тебе и пойду рядом? Даже не знаю, что в тебе более странно: твой бесконечный оптимизм или же твоя безграничная глупость.

Улыбка исчезла с лица Гарри.

— Что?

— Конечно, а что ты мог ещё подумать, — сухо продолжил Драко, — ведь для чего я родился на свет, как не для того, чтобы следовать за тобой, — закрытые веки отдавали синевой, — помнится, когда мне было восемь, — понизив голос, доверительно сообщил он, заставив Гарри испытать приступ боли от интимности этого тона, — у меня была любимая птичка. Потом она умерла, вернее, мой отец её убил. Я удрал из Имения, а отец послал по следу адовых гончих, чтобы они приволокли меня обратно. Они швырнули меня на пол у лестницы, и отец спустился и присел надо мной. Я думал, он поможет мне подняться, но не тут-то было. Он сказал: "Ты совершил ошибку, убежав. Ты принадлежишь мне — как этот дом, как собаки, как портреты на стенах. Ты не больше и не меньше, чем ещё одна принадлежащая мне вещь, и подчиняешься тем же законам, что и всё в этом Имении. Будешь бороться — сломаю. Убежишь — верну. И нет такого места на земле, где бы я не мог тебя найти, где ты мог бы спрятаться и перестать быть моим сыном."

— Но ведь это другое, — возразил Гарри, — ты не принадлежишь мне, я не заставляю тебя поступать наперекор твоим желаниям. Я не твой отец, и дружу с тобой не потому, что ты можешь оказаться мне полезен. Ты много значишь для меня, — Гарри говорил, понимая, какими пустыми и невесомыми получаются эти слова. Эх, будь у него такой дар к высокопарной речи, как у Драко… — Я хочу быть твоим другом, и думал, что у тебя то же самое. И я никогда не хотел умышленно причинить тебе боль…

— Я знаю, я уверен в этом, — кивнул Драко. — И ты — мой настолько же, насколько я — твой, — серо-синие глаза были совершенно спокойными, даже ледяными. — Я хотел, чтобы моя смерть кое-что значила, а ты сбежал от меня. Может, ты имел что-то в виду, может, нет. Но я тебе никогда этого не прощу. Никогда.

У Гарри голова шла кругом.

— Я не понимаю.

— И не поймёшь, — отрезал Драко. — И именно поэтому мне совершенно на это наплевать, — голос звучал нарочито изящно, каждое слово было тщательно подобрано: Гарри бы не удивился, если Драко заранее отрепетировал свою речь, впрочем, причина могла оказаться и в напряжении, во время которого к Драко возвращались все манеры и воспитание Имения, которые скрывали его истинные чувства. — Помнится, ты говорил, что не выбирал ту связь, которая существует между нами, тебя заставили… — голос дрогнул, но Драко тут же собрался и продолжил в том же чётком и ясном тоне, — я должен был прислушаться к тем словам, но я этого не сделал. Однако ты сказал правду, и я благодарен тебе за это. Я вообще, за многое тебе благодарен, Поттер. И я буду скучать по тебе… когда смогу… — он замолчал, но не потому, что ему было нечего сказать, а потому, что никак не мог подобрать нужные слова.

— Будешь скучать? Но я не собираюсь уходить…

— Я собираюсь. Завтра же. Я возвращаюсь домой, а вы с Гермионой можете идти дальше, я не буду пытаться задержать вас. Я снимаю с себя ответственность и возвращаюсь в Англию.

Колени Гарри подогнулись, он поехал вниз и, к собственному удивлению, обнаружил себя сидящим на полу. У него было ощущение, словно он только что спустился по лестнице из гриффиндорской башни, скинул плащ и опоздал — как это часто случалось — на завтрак, и в этот момент под ногами вдруг распахнулась чёрная бездна, куда он рухнул, не успев даже пискнуть.

Гарри поднял глаза к Драко — но отсюда мог видеть только падающую на лицо юноши тень, светлые волосы и тёмную одежду.

— Я мог бы остановиться… И вернуться с тобой…

— И всё бросить: и месть, и Рона — всё. Ты, и правда, мог бы так поступить?

Гарри не мог притворяться:

— Нет. Я должен идти дальше.

— Я знаю. И не прошу, чтобы ты шёл за мной. Вернее, даже не хочу этого. Я уже говорил, что мы — пустое место без того, что выбираем, так вот: это то, что выбираю я. Я выбрал тебя своим другом, выбрал по собственной воле. И тебе не стоит прикидываться, что ты нуждаешься во мне, — в голосе зазвучало что-то, напоминающее веселье, но вовсе им не являющееся. — Я просто…

Гарри перебил его, он не хотел слышать, что последует за этими словами.

— Ты больше не хочешь быть мне другом?

— Именно. Возможно, это не то, чего хочешь ты, но это моё решение…

— Это не то, чего хочу я.

— Но я верю, что ты будешь действовать в соответствии с моим решением…

— Это невозможно, — тут же, не думая, перебил Гарри.

Драко не шелохнулся и не сводил с него глаз. Холодный ветер, пробравшийся сквозь приоткрытые окна, чуть покачивал занавески, ерошил волосы Драко, бросая тонкие прядки ему в лицо. Глаза были тусклыми и просто отражали идущий от лампы свет, были ли в них жалость, нежность, сожаление — Гарри этого не знал, не видел. Только напряжённость узких плеч, подёрнутые тенью глаза, печально опущенные уголки губ.

— Я тебя спросил, — произнёс Драко.

— Не могу. Если бы я сказал, что могу, я бы солгал.

Плечи Драко поникли, он опустил голову, словно начав придирчиво изучать собственные ботинки и брюки, дыры на одежде и изуродованную руку.

— Значит, ты не сделаешь для меня даже этого… Даже этого…

— Нет.

— Что ж, полагаю, мы зашли в тупик, Поттер, — Драко уселся на пол, у противоположной спинки кровати, прислонился к ней и, поджав ноги, положил подбородок на колени. Гарри ждал, что он скажет что-то ещё, но Драко молчал, и тишину нарушал только слабый свист ветра. Тени в комнате. Длинные тени покачивались между ними. Гарри не мог видеть глаз юноши — они были скрыты светлыми волосами, спутанными ветром.

И поверх шума ветра всё громче и громче становился шёпот, прислушавшись к которому, Гарри понял, что, наконец-то, хлынул собиравшийся весь день дождь.

* * *

Гермиона ткнула палочкой тяжёлые засовы на двери в спальню Виктора, и они исчезли. Прислушиваясь, девушка замерла. Тишина. Может, они дуются друг на друга? А может, всё в порядке, и они ведут телепатическую беседу в счастливом молчании? А может, сорвали карнизы и забили друг друга ими до смерти? С них станется…

Кусая губы и трепеща, она шагнула в в спальню.

Лампа на каминной полке потухла, и комната была погружена во тьму, лишь сквозь открытое окно лился серый свет, смешиваясь с металлическим запахом дождя и завыванием ветра. На миг ей показалось, что комната пуста, и она в ужасе подумала, что юноши настолько не могли находиться рядом друг с другом, что выскочили в окно. Но вот её взгляд скользнул вниз, к кровати — и на полу у ножек она увидела две свернувшиеся фигуры, кутавшиеся в тёмные плащи и, очевидно, крепко спящие.

В комнате было слишком темно, но серого света с улицы хватало, чтобы увидеть очертания фигур, чуть подсвеченные чёрные волосы Гарри, светлую мишуру волос Драко. Гарри откинул голову назад, его рот чуть приоткрылся; Драко спал, привалившись к стойке кровати, его грудь тихо вздымалась и опускалась.

Она стояла и смотрела на них: два тела, единая душа.

Присев около Гарри, она нежно коснулась синяка на щеке, просто хотела поправить волосы и уйти, но в этот миг, веки медленно поднялись, и на неё взглянули полные усталости зелёные глаза.

Юный, усталый, с перемазанным лицом и тёмными кругами под глазами, он чуть удивлённо взглянул на неё:

— С тобой всё хорошо?

— Да, — шепнула она в ответ, — а вы когда уснули?

— Часа два-три назад, — подавляя зевок, откликнулся Гарри. — Я заснул, потом проснулся… Слушал дождь… Я рад, что ты вернулась, — он чуть недоверчиво улыбнулся. Ей была знакома эта улыбка: так Рон улыбался ей в начале шестого курса, уже после того, как они расстались. Скорее, это было унылое признание, что жизнь не всегда такова, как нам бы хотелось.

Она попыталась угадать, о чём Гарри думал, сидя здесь, — у него был такой ошарашенный вид, словно он потерял что-то удивительно важное, и сейчас пытался вспомнить, где же он видел это в последний раз.

— Я очень ценю то, что ты пыталась сделать. Даже если так ничего и не вышло…

— Не вышло? — Гермиона старалась удержать рвущееся наружу удивление. — Гарри… Пойдём в гостиную, если хочешь, мы можем там поговорить.

— Не могу, — ответил он, указав глазами на Драко. Гермиона взглянула и поняла, в чём дело: сначала, когда она вошла, ей показалось, что юноши склонились друг к другу, но теперь было видно, что это всего лишь игра света и тени. Драко отклонился прочь, уткнувшись в свою руку. Но его другая рука накрепко вцепилась в край плащаГарри, так что тот не мог ни встать, ни даже шелохнуться, чтобы не разбудить второго юношу.

— Я думала, ты сказал, что вы не помирились…

— Так и есть. Он сказал, что не желает со мной больше разговаривать, а потом сел и уснул. Я попытался встать, но он вцепился в мой плащ. Я думал, он проснулся… Но он спал — похоже, он жутко устал, если уснул в такой позе…

— Он почти не спал в последнее время, — тихо пояснила Гермиона.

— Ладно, — прошептал Гарри, — я посижу, ничего страшного…

Гермиона перевела взгляд с Гарри на Драко: даже спящий, тот выбрал изящную позу, волосы взъерошились именно так, как надо, а изгиб руки был совершенен. Гарри — тот всегда спал, разметавшись, словно его кто-то швырнул… Драко обладал обаянием и физической красотой, но Гарри — для неё — был всегда самым прекрасным. Драко изящен, а Гарри — обладал тем внутренним светом, с которым она познакомилась ещё в детстве: чистота и невинность, вызывающие сострадание, смелость, откликающаяся в душе жалостью. Она сказала ему правду: она никогда бы не смогла возненавидеть его.

— Я люблю тебя, — прошептала Гермиона.

Он улыбнулся — устало, но счастливо, она качнулась вперёд и коснулась поцелуем его губ. Она хотела просто прикоснуться к нему губами, но его рот приоткрылся, и она почувствовала, как искорки пробежали по всему телу. Его губы были такими же мягкими, как раньше, и слабо отдавали шоколадом. Не двигая правой рукой, Гарри прикоснулся левой к её лицу, и её обуяло странно чувство: словно бы она целовала разом их обоих. Странное, но отнюдь не неприятное чувство, и она вдруг испугалась, что они разбудят Драко. И зрелище, которое бы предстало у него перед глазами, было бы весьма занимательным.

— Мне нужно идти, — шепнула она.

— Ну, теперь-то я точно не усну, — в голосе Гарри не было обиды, только негромкая радость, — и, полагаю, ты не сообщишь мне, ради чего всё это было?

— Нет, — она поднялась. — Тебе будет, чему подивиться, — она вышла из комнаты, прикрыла за собой дверь и привалилась к ней спиной, закрыв глаза.

Сначала она просто услышала шум: шаги в прихожей. Распахнув глаза, она увидела их и задохнулась от ужаса: она была окружена и, не успела девушка вцепиться в ручку двери, как грубые руки дёрнули её вперёд, зажали ей рот… Она кусалась, пыталась закричать — но было уже поздно: что-то тяжёлое опустилось ей на голову, и мир взорвался разноцветным калейдоскопом.

И погас.

* * *

Дождь лил уже минут двадцать, когда Блез приземлилась перед домом Пенси. Она стояла на посыпанной гравием дорожке, ведущей к дому, и не могла заставить себя постучать.

Nouveau riche, — с омерзением называли Паркинсонов её родители. И их жилище только доказывало, что богатство было нажито, а не унаследовано: два здоровенных каменных грифона (стоящих на задних лапах), охраняющих двери, огромный помпезный дом с двумя современными пристроями, напоминающими растопыренные пальцы, огромные медные буквы П, выполняющие роль ручек. Одним словом…

— Уродливая дешёвка, — сморщив носик, буркнула Блез. Зато вокруг было очень красиво: спускающиеся к озеру газоны, тёмные перелески на косогорах. Тонкие берёзки, понурые лиственницы, изящно склонившиеся вдалеке под проливным дождём. В воздухе остро пахло землёй, сыростью, деревом, мокрой листвой…

Блез вздохнула. Всё дело было в том, что она не хотела идти туда, она не хотела ни встречаться с Пенси, ни делать ничего из того, о чём её попросила Джинни. И при этом она чувствовала, что должна — во-первых, это должно помочь Драко. А она любила его, хотя сейчас, стоя тут, среди теней и льющего дождя, с трудом могла представить его лицо. Во-вторых, потому что её попросила Джинни. И хотя Блез знала, что ничем не обязана, девушка, в то же время, испытывала удивительно порочное желание показать себя.

Это было невозможно объяснить: она хотела что-то доказать гриффиндорке, которая, вдобавок, была младше! И ещё: Гермиона сказала, что доверяет ей, тогда как на лице Джинни было написано сначала открытое неверие, потом — недоверие и, наконец, слабая надежда. Если Блез сейчас отступит, она только подтвердит подозрения Джинни.

Прислонив метлу к одному грифу, она поднялась по ступенькам. Жёлтый плащ разбух от воды и по весу напоминал мокрый ковёр. С трудом подняв дверной молоток в виде головы орла — тяжёлый, медный — пальцы скользили, ей удалось это только со второго раза, Блез постучала в дверь, и дом откликнулся гулким эхом.

Никто не ответил. Блез подождала минуту-другую, потом, задрав голову, взглянула вверх. И наверху, и внизу горели окна. Значит, кто-то был дома и, несомненно, они могли отправить домовика, чтобы отпереть дверь, пусть даже никого сегодня и не ждали. Рассердившись, слизеринка снова протянула руку к молотку, но не успела коснуться его, как дверь распахнулась. Девушка неуверенно отступила, и дождь полился с капюшона на голую шею; захлопав глазами, она присмотрелась…

Передняя была полна свеч — высокие и горячие, они лили странный золотой свет, и в круге этого света, придерживая рукой открытую дверь, стоял Симус Финниган. Блез почувствовала, как у неё открывается рот: какого чёрта он тут делает? Да ещё в такой старомодной одежде — наверное, пятидесятилетней давности: ботинки, плащ, белая рубашка, так неподходящая к его светлым волосам и веснушчатой коже… И где он ухитрился заляпать красными чернилами все манжеты? И почему он на неё так странно смотрит?

Ей самой и в голову не приходило, как её видит он. В темноте, худенькая и кутающаяся в знакомый ему жёлтый плащ (Симус знал это, как и многое другое, о той девушке, которую любил, а потому теперь это знал и Том), мокрые алые пряди, выбившиеся из-под капюшона и налипшие на плечи и шею, теряющееся в тени лицо…

Он схватил её так быстро, что она даже пикнуть не успела: обхватив правой рукой, он притянул Блез к себе, а левая, скользнув под капюшон, пробежала кончиками пальцев по её лицу и сырым волосам. Он поедал её взглядом, словно умирал от голода, словно едва держал себя в руках, она чувствовала, как напряжено прижавшееся к ней тело, как дико колотится его сердце.

— Я знал, я знал, — задыхаясь, зашептал он, — что ты не сможешь не прийти…

Вот чёрт, — захлёбываясь от ужаса и унижения, подумала Блез, — он принял меня за Джинни.

— Симус, — его тело дрогнуло, словно он удивился, услышав своё имя, — Симус, я не Джинни, я Блез, так что…

Date: 2016-07-18; view: 249; Нарушение авторских прав