The man who sold the world 4 page

– Еще не время. Хочешь совет?

Сириус положил голову на руки. – Все равно не отстанешь, – промычал он, и Снейп поздравил себя с временной победой.

– Поиграй с ним в квиддич. И понаблюдай издали. Может, чего и поймешь. Я многое знаю о твоем крестнике, Блэк, достаточно, чтобы его исключили из школы. Или отправили в клинику Святого Манго.

Сириус поднял на него глаза, немедленно встретившись с черным как ночь взглядом. Все угрозы Снейпа он привык воспринимать как пустые запугивания.

– Почему бы *тебе* не поиграть с ним в квиддич, раз вы так сдружились? Ах, я забыл, ты не можешь держаться прямо на метле. Вдруг упадешь, и Хогвартс останется без драгоценного профессора Зельеделия? – саркастично проговорил Сириус и уставился на башни, темнеющие вдалеке.

Снейп поморщился. – Комплименты, комплименты, Блэк. Ревнуешь. Ты не знаешь Гарри, Блэк, признай, и не узнаешь, если будешь вести себя так же. А вообще, какая мне разница! Все Поттеры одинаковые. – Северус развернулся, чтобы уйти.

– Разница есть, – догнал его голос.

– И какая же, просвети меня.

– Его отец, Снейп. Джеймс Кевин Поттер.

Снейп развернулся.

– Отстань от меня, Блэк. Или я отравлю тебя за обедом.

– Знаешь, ты даже неплохо держишься, – Сириус деланно пожал плечами. – Я бы на твоем месте не выдержал напоминания о том, что над тобой смеялся весь Гриффиндор. А Джеймс... он попросту ничего не знал.

Северус сжал кулаки, внешне спокойный, а экс-гриффиндорец улыбнулся про себя. Его очередь мстить.

– Бедный, несчастный Северус. Я с первого курса заметил, что ты неравнодушен к Джеймсу. Если бы Римус сожрал тебя, все было бы куда проще, не находишь? – Сириус быстро перехватил кулак, стремящийся к его лицу. – Хм. Все вы, Слизеринцы, такие тщедушные. Надо побольше проводить времени на воздухе.

Снейп начал терять самообладание. Сириус крепко держал его за плечи и улыбался. Улыбка – вынести ее было выше его сил.

– Ведь тебе не наплевать, Снейп, – шепнул Сириус ему на ухо, склоняясь к самому лицу. – У нас одна и та же цель.

Снейп вырвался и толкнул Сириуса на снег, прыгнул на него, хватая за горло. Он готов был удушить его, заставить замолчать любым способом – только чтобы он замолчал.

– Что? Что, не можешь? – Сириус с легкостью расцепил длинные бледные пальцы, сомкнувшиеся на его шее, и схватил Северуса за запястье. – Ты ведь помнишь, я знаю...

Снейп смотрел ему в глаза со злостью, которой хватило бы на сотню Авад, если бы он мог вырваться. Такую ненависть, как сейчас, он не чувствовал с самого седьмого курса, Блэк – этот чертов Блэк всегда выводил его из себя одним своим видом. Глупая, детская влюбленность в Джеймса Поттера... эта тупая, хоть и правдивая сплетня подлила масла в огонь, и без того разгоревшийся между ними адским пламенем лютой ненависти.

Сириус продолжал улыбаться. Он знал... он знал.

– Снейп, что, кошка язык проглотила?

Северусу необходимо было заткнуть этот грязный рот. Он наклонился и сжал губы экс-гриффиндорца своими, резко и нагло, созвучно его репликам.

Сириус, как он и ожидал, не задумываясь, ответил. Козыри в рукаве были и у Северуса. Блэк долгое время жил один, друзей у него не осталось, единственный родственник – Гарри – относился к нему как к пустому месту...

Сириус укусил его нижнюю губу, и Снейп почувствовал вкус собственной крови, и через эту ранку лилась их ненависть и презрение друг к другу, сливаясь в один кровавый пожар, передавая возбуждение с клетками крови по всему телу; возбуждение от спора переросло в физическое, Северус все смятение вложил в этот поцелуй, который был похож на схватку, схватку без победителей и побежденных.

Сириус не думал – эмоции совершенно разного вида захлестнули его. Он был возбужден сверх меры, он хотел сожрать этого человека, а потом запить его кровью, отметить его, заставить подчиняться себе. Но главное – напомнить.

– Снейп, – пробормотал Сириус между резкими столкновениями окровавленных языков. Тот только простонал что-то, не в силах оторваться от всепоглощающей схватки, потоки адреналина от боли и возбуждения не давали остановиться, и Сириус, чувствуя это, углубил поцелуй, вбирая в себя мечущийся навстречу язык, сжимая его сильнее, между зубов, но так, чтобы хватало места для собственного.

Северус на секунду попытался перехватить инициативу, но Сириус хитро, даже как-то игриво сжал зубами кончик его языка и перекатился на него. Волосы Снейпа теперь были в снегу, оттеняя их ночную черноту, и Сириус, открыв на миг глаза, успел запомнить именно этот момент.

Снейп, уже полностью отбросивший все мысли о мести – как-никак, он тоже жил один, еще дольше, чем сам Сириус, – распахнул их мантии, резко поднял бедра, следуя инстинкту.

– Fuck, – Сириус резко отпрянул и вскочил на ноги, отталкивая от себя Снейпа, все еще чувствуя взаимно притягательную ненависть. Но на этот раз он должен быть выше этого. Он – благородный гриффиндорец.

– Снейп... хватит, – пробормотал он и, быстро развернувшись, запахивая на ходу мантию, сделал несколько шагов и коснулся лежащего в кармане старого ржавого ключа – портала.

Темная ночь прилегла пластами на снегу, лишь деревья выбивались из общей массы сумерек, то и дело скидывая снег с ветвей в сугробы, повинуясь потокам воздуха. Ветки, не сбросившие с себя ношу, прогибались под белыми шапками, светящимися в ночном воздухе как помпон на головном уборе Санта-Клауса.

Гарри шел между деревьев, окутанный темнотой и серебристым изнутри, прозрачным снаружи плащом. Его путь лежал к озеру; он быстро достиг цели еще без десяти одиннадцать и сел на берегу. Подо льдом, прозрачным, как утренний воздух, перекатывались волны – в воде бурлила жизнь. К самому берегу подплыла русалка – та самая, что утром возмущалась окурком Сириуса, и постучала снизу в лед, стараясь привлечь его внимание.

Гарри нарочно отвернулся. Русалки дружили с плаксой Миртл, и вообще были не самыми приятными в общении существами.

Одиннадцать.

Драко нигде не было; когда он наконец появился в четверть двенадцатого, Гарри успел основательно замерзнуть и ходил по берегу, дыша себе на руки.

Вместе с приходом Драко на берег вышла луна, и Гарри увидел, что его щеки красные, и он тяжело дышит, как будто бежал всю дорогу сюда...

Драко приехал в Хогсмид на лондонской подземке. Точнее, он доехал подземкой до Диагон-аллеи, а потом через камин Дырявого котла прямо в Хогсмид.

Он ехал в вагоне метро, прижавшись спиной к боку сиденья, глядя на открывающиеся рядом с ним двери. На одной из станций в вагон зашла темнокожая девушка. Сначала, казалось, она просто была плохо накрашена, одета как цыганка, но она прижалась к дверям, вытирая глаза грязной ладонью...

Драко заметил, что она плачет, и перед глазами явственно пронеслись моменты жизни, связанные со слезами. Драко был не из тех, кто задумывается о жизни, смерти, существовании и чем-то еще подобном, разыскивать скрытый смысл в вещах было не по его части. Но слезы... слезы стали для него чем-то вроде силы, которая порой направляла его движения и действия в ту или иную сторону, как сильный Империус.

Первый раз в жизни он заплакал в три года, когда отец напугал его – случайно – вырвавшейся из палочки Авадой, убившей ручного ужа Драко – Сиц. Зеленая вспышка – и Сиц лежит мертвая на серебристом ковре. Как чучело.

Драко снова поднял взгляд на плачущую цыганку. Ее со всех сторон толкали, потому что она не держалась за поручни, только крепко-крепко прижималась к дверям во время перегонов, а на время остановок отходила, позволяя другим пассажирам обходить ее, толкая...

Внезапно она подняла глаза на Драко – такие безнадежные, слегка осуждающие, и Драко испугался, что сейчас – вот сейчас она обратится к нему, повиснет у него на плече, уткнется носом в ткань его куртки, захочет рассказать ему, почему плачет, и попросит помощи.

Драко поскорее отвел глаза.

Ему стало противно и стыдно за эти мысли – у нее горе.

Инстинктивно все мысли о возможной причине слез вытесняли из головы все остальные. Он попросту не мог не думать об этом, когда девушка (девушка ли? Просто слезы делали ее моложе) стояла совсем близко от него.

Может ее бросил муж. Любовник. Или умер кто-то из семьи. Сестра? Отец? Мать? Чуждые Драко слова.

Наверное, у нее умер крестный.

– Поттер.

– Малфой.

Они кивнули друг другу и Гарри наконец согрелся – это Драко сделал то, до чего не додумался он сам – наложил согревающее заклинание.

– Ты опоздал, – не удержался он.

– Прости, – как всегда, ни единой нотки сожаления. Драко сел и достал из кармана мантии заветную папку. Гарри протянул к ней руку, и их пальцы соединились над их именами, и папка ярко засияла, их имена блеснули смесью золотого и серебряного цветов, так что оба на секунду ослепли, инстинктивно схватив друг друга за руки, попятились и чуть не упали.

– Что это, Малфой? – Гарри наконец смог открыть глаза и, убрав руку, удивленно смотрел на золотой, черный и серебряный замки.

– Понятия не имею. Так же как и не знаю, как открыть эти замки, – сказал Драко. – конечно, я еще не пробовал...

– Не пробовал?! А зачем тогда принес ее сюда? Я думал, ты хочешь показать мне то, что внутри. Кстати, как она все же связана с Томом?

Драко рассказал, как папку принес незнакомый ему человек, умолчав о том, куда он ее принес. – Может, опробуем открыть ее сейчас?

– Вперед. Ты первый, или как?

– Я первый. – Драко взял свою палочку и дотронулся кончиком до красиво выгравированного имени. С тихим скрипом замок слегка блеснул, подался и перед глазами изумленных мальчиков папка распахнулась, обе части замка – – Дра – и – ко – потухли, изредка поблескивая серебром.

Глава 6.

Forest

Гарри пытливо смотрел, но не на содержимое папки, а на лицо Драко - с безразличным интересом, пытаясь определить, как изменится его выражение. Для него стало чем-то вроде очередного вызова на дуэль – уловить чувства на лице противника. Лицо было близко и красиво; темный расплывчатый свет луны обрамлял его черты, волосы, падающие на лоб, чистая кожа цвета белого мрамора... или снега. Отсвечивающие лунный свет глаза были направлены на папку. Гарри скользнул взглядом по его губам.

И пожалел, что решил забыть о том, что произошло той ночью.

С каких это пор Гарри считал “чем-то” один-единственный поцелуй? Причем все начал он сам. Но это было ему нужно, не так ли? Мысли пронеслись и исчезли. Гарри попытался вспомнить, как это было – целовать Малфоя, и не мог. За всю жизнь он целовал только троих людей – Гермиону (после бала на пятом курсе, когда понял, что гей), Симуса и Драко.

Драко.

Гарри осознал, что никогда даже про себя не говорил его имя. Оно было странным и неказистым на вид, однако он не считал его смешным, как Рон. На вкус оно было непривычным, его не хотелось произнести второй раз, но все-таки Гарри почувствовал в его молчаливых звуках красоту – необычную, но с другой стороны, разве человек, носящий это имя, был обычным?

Хотя, возможно, той ночью... но вряд ли они еще когда-нибудь будут на тех же позициях, что и тогда. Тогда все было возможно – сама ситуация предполагала невозможные вещи.

– Эй, Поттер! – позвал его Драко. Гарри посмотрел на что-то в руках Слизеринца, удивляясь самому себе. Хотя нет. Он не удивлялся – просто это было непривычно, хотеть чего-то недоступного, но так ли это недоступно как кажется?..

– Смотри, Поттер. Похоже на меня. Или моего отца, – пробормотал Малфой, бросив взгляд на Гарри. У него в руках были фотографии – пять фотографий, лежавших стопкой, магловских снимков. Изображения не двигались, это и оказалось главной причиной удивления Драко. – Kodak? – удивленно прочитал он надпись на обороте.

Гарри снисходительно усмехнулся. – Не обращай внимания, – сказал он, вынимая из рук Драко первую фотографию. На ней стоял Малфой – но надо было признать, что он не был похож на себя. Этому Малфою было лет девятнадцать-двадцать, он стоял на серой магловской улице, одетый в синие джинсы и спортивную куртку Nike. Но что это был не Люциус, сомнений не оставляло хотя бы из-за одежды.

– Держи вторую, – ровным, скрывающим недоумение тоном Драко протянул Гарри следующую фотографию. Гриффиндорец положил ее поверх первой и вгляделся, подсвечивая себе палочкой. Молодой человек в районе двадцати лет, черные волосы, зеленые глаза... и шрам на лбу, прикрытый челкой, но все же Гарри смог его явно разглядеть. – Это твой отец? Джеймс, да? – Гарри было странно слышать от Драко имя отца, но сейчас было не время об этом задумываться.

– Это не Джеймс, – как мог спокойно ответил Гарри. – Так же как это, – он указал на первый снимок, – не Люциус. Это – ты и я.

– Как такое может быть, Поттер? – Драко на секунду вернулся к саркастическому тону, который раньше часто использовал в словесных перепалках с зеленоглазым Гриффиндорцем. Заметив это, он тут же умолк.

– Я понимаю, нам по шестнадцать, а не по двадцать, но что это я – это точно, Малфой. Видишь шрам? – Драко почувствовал злость. Гарри оставался спокоен как скала, в то время как он сам был готов высказать все, что он думал и чувствовал. Проклятый Поттер.

Блондин наклонился над освещенным куском бумаги и кивнул. Да. Это был Гарри и никто другой.

– А насчет тебя... ты когда-нибудь видел в гардеробе своего отца куртки магловских спортивных марок? – с ноткой сарказма спросил Гарри, возвращая Драко обе фотографии. – Что на остальных? – спросил он, возвращая Драко две первые.

– Том. – Две фотографии Тома Риддла – в шестнадцать, каким Гарри помнил его из дневника, и Том в двадцать пять, вернее, выглядевший на двадцать пять, каким он был перед самоубийством. Холодный взгляд, черная как ночь мантия, решимость в каждом движении. Хотя на этой фотографии он был удивительно недвижим.

– Как он стал твоим крестным, Малфой? – поинтересовался Гарри, чувствуя потребность в каких-либо словах. Его охватило удивительное чувство, как эта папка за короткий промежуток времени связала их одинокие существования.

– Не знаю. Я всю жизнь знал, что у меня есть крестный. Если отец ссорился со мной или просто искал повод придраться, то Том всегда находил выход из любой ситуации, помогал мне. Один раз он *для меня* направил палочку на моего отца... сказал, “Crucio!” – и, держа меня за руку, мучил его. И мне это нравилось.

Гарри смотрел на маску Драко, и ему открылась новая его сторона – он даже еще не понял, какая, но эта вроде бы неуместная откровенность сама по себе была нова для Малфоя. Его кожа сейчас была белой, как наложенный грим, и когда по его щеке скатилась слеза, Гарри показалось, что сейчас потечет косметика. Или он просто представил себе стекающую по этой щеке слезу?

– Эй, – позвал Гарри, кладя руку на плечо отрешенно выглядевшему Слизеринцу. Голос был неожиданно мягким, и рука согрела его плечо – нет, он не замерз, просто ничего не чувствовал. Чужая рука, рука Поттера. Почему бы и нет?.. – Не надо вспоминать его сейчас. Не надо вспоминать – надо просто помнить. – Драко кивнул, он действительно был согласен с этими успокаивающими словами.

Драко протянул папку Гарри и отвернулся. Воспоминания, вопреки его усилиям, захлестнули его с головой, и он не мог, не хотел показать Поттеру свои слезы. Это были его слезы и его мысли, его крестный и его воспоминания. Но все равно, Гарри не оставался в стороне.

Гриффиндорец отвернулся от Драко и открыл папку, доставая оттуда пятую, последнюю фотографию. Гарри развернул кусок фотобумаги.

Единственная магическая из всех, эта фотография изображала...

Серая, едва освещенная магловская улица. По тротуару шли два человека – блондин в кожаной куртке и черноволосый в спортивной рубашке. Гарри почти почувствовал весенний ветерок, почти увидел зеленеющие в сумерках деревья. Блондин в одной руке держал папку – эту самую папку, которая сейчас лежала на ладони Гарри, - а другой рукой слегка обнимал за плечи другого юношу. Они шли спиной к Гарри, удаляясь вниз по улице, и вдруг они развернулись, как будто осознали, что за ними подглядывают. Но увидев, кто (по-видимому, снимающий), они улыбнулись и помахали ему. Вернее, блондин – папкой, а черноволосый – рукой. Они смотрели прямо в лицо Гарри, отчего ему стало не по себе. Он смотрел на самого себя.

Правая рука Драко (очевидно!) все еще отдыхала на плече у Гарри, и тот тоже протянул руку, чтобы обнять его за талию. Они смеялись ему в лицо, смеялись счастливо, как не он не смеялся уже несколько лет.

Гарри тихо положил фотографию на место и развернулся, чтобы посмотреть на Драко. В душе царил хаос; он не знал, почему эти фотографии попали к ним в руки и что они показывали – будущее, прошлое, настоящее?..

Драко стоял в футе от него, глядя в землю. Он обязан был пролить свет на то, что он только что увидел, хотя Гарри подозревал: Драко знает об этих снимках не больше его.

– Малфой, на последней фотографии...

– Что на последней фотографии? – резко вскинул голову Малфой. На долю секунды он показался Гарри самым красивым существом на земле. Странная мысль. Волосы лежали выгоревшими прядями на его лице, слезы размазаны под глазами, серые искры из-под волос горели вызовом... и болью.

Надоело. Все надоело. Драко надоело прятать себя – пусть Поттер видит его, любого, он хотя бы не будет тупо смотреть на него, или пытаться успокоить, или... Гарри смотрел в его глаза, полные настоящих, чистых, жемчужных, как ожерелье, и крупных слез – так, что они увеличивали глаза Драко, и они выглядели как голубые невинные глазки ребенка, несмотря на выражение в них боли. Плачущий Драко сразу растерял браваду, накопленную за годы “сухости”, по крайней мере, на Гарри это произвело неизгладимое впечатление. Оказывается, что-то еще могло будоражить его чувства.

“Малфои не плачут” – одно из небезызвестных кредо этой семейки, где принято вместо “Спокойной ночи!” накладывать Cruciatus, было нарушено. Ведь Драко остался один, и ему было, как видно, все равно. Вот оно! Гарри нашел то, что было у них общим. Они были равны.

Гарри не сказал ни слова. Драко не стал вытирать слезы. Они сделали то, чего друг от друга ожидали, что не испортило созданную атмосферу.

Гарри молча протянул ему фотографию, и Драко взял ее и внимательно рассмотрел. – Ты думаешь, она показывает будущее? – спросил Драко тихим, спокойным голосом.

– Я не знаю, – также тихо ответил Гарри. Он взял кусок бумаги из рук Малфоя, и тот нагнулся к нему, чтобы рассмотреть еще раз. У Гарри закружилась голова. Он не знал раньше, что слезы могут пахнуть. А слезы Драко пахли, и еще как; Гарри ни разу не нюхал водяные лилии и не знал, есть ли у них запах вообще, он слезы Драко точно пахли лилиями. Такими же белыми, как и его волосы.

Гарри снова увидел это со стороны: они вдвоем, под светом луны и палочек, стояли посреди заснеженной поляны, смотря на самих себя. Они обнимали друг друга, и Гарри чувствовал эти прикосновения сердцем, счастье, показанное им, только им двоим, действовало как...

Гарри больше не мог. Он отпустил фотографию, и папка упала на снег. Он развернулся к Драко и, обхватив его за талию, приник к губам. Он чувствовал запах слез на все еще влажных щеках, Драко от неожиданности чуть не упал, но руки Гарри удержали его мягкими плавными движениями. Губы подались, и Драко снова отдался этому языку, со страстью двигающемуся в его рте.

Поцелуй этот и поцелуй тот нечего было и сравнивать. Гарри жадно, не механически, до боли соблазняюще целовал его, властвуя над телом, душой и дыханием Драко. Ему хотелось стонать, кричать, владеть им.

– Поттер, – выдохнул Драко, забывая про маски, выдержку, волю, осталось только собственное желание, желание целовать этого человека, обладать им, которое вспыхнуло в нем, как только он увидел их вместе. Мягкость губ и резкость движений создавали неповторимый контраст, и слова, тонувшие между поцелуями, утроили их потребность.

Возможно, это была фотография, а возможно, взвинченность и душевное состояние обоих; причиной мог стать даже снег, густой пеленой покрывающей землю, на которой они стояли, но удивительные ощущения от каждого прикосновения множились, захватывая двух противоположных друг другу людей. Гарри невыносимо нежно, как будто Драко был фарфоровой куклой, уложил его на снег; Драко не привык быть снизу, но сейчас старые привычки ломались и рассыпались миллионами снежинок, особенно когда Гарри смотрел на него *этим* взглядом, умелыми губами стирая остатки слез с его щек, губ, носа, ресниц...

Язык встретился с языком – раскаленное железо и наковальня. Руки старались дотянуться до покрытых одеждой частей тела. Гарри быстро, очень быстро, почти незаметно расстегнул их мантии, приводя в контакт самые горячие точки тела, обхватывая всего Драко собой, как бы напоминая, кто управляет ситуацией.

Пора было менять положение. Вспомнив разом все свои соблазняющие трюки, Драко перекатился на своего врага (бывшего врага!), срывая с его плеч мантию, мысленно радуясь согревающему заклинанию. Он сжал его бедра так резко, что у Гарри вырвался неистовый стон. Он приоткрыл глаза и увидел на лице Драко *то* выражение, то самое, перед которым не имел защиты сам Драко, и Гарри тоже не нашел в себе сил сопротивляться. Жаркая волна захватила его с головой и утопила в глубинах рта слизеринца.

Гарри помнил секс с Симусом, поцелуи которого всегда были какими-то мокрыми, как след от стакана водки на деревянном столике кафе, а прикосновения сбивчивыми и неаккуратными.

Малфой, в противовес, был горячим и сухим, но настолько мягким, что все ассоциации с мрамором быстро сменялись мыслями о мягкой подушке в любимой кровати. Гарри, дрожа от нетерпения и желания, сдернул с Малфоя штаны, открывая гладкие бедра. Без трусов.

У Гарри перехватило дыхание, а у Драко закатились глаза от полноты ощущения. Он *никогда* за всю свою жизнь так не хотел какого-то определенного человека (вряд ли случайных персонажей из мокрых снов можно было назвать определенными), никогда не был настолько возбужден... в Поттере было что-то такое, что заставляло сходить с ума... медленно, но верно перевозбуждаясь.

Можно ли кончить от одного прикосновения? Драко знал, что теоретически можно. Он терся своей эрекцией о все еще плененную тканью Гаррину, не выдерживая такого напряжения. В отличие от поцелуя той ночи, сейчас Гарри был на пике возбуждения. Он расстегнул собственную ширинку, и его член буквально выстрелил из трусов, полностью соприкасаясь с членом Малфоя.

Оба задохнулись.

– Я... не могу... дышать... – простонал Драко не своим голосом, и Гарри приник к его губам, даря живительный, обжигающий воздух. Драко наконец смог вздохнуть и пригвоздил бедра Гарри к земле своими. Они двигались в ритме бешеной скачки, потеряв контроль над ситуацией.

Гарри, нуждаясь в смене позиций, резко перекатился на Малфоя, отчего их тела на секунду попросту сплелись. Драко обвил ногами талию Гарри, и он получил доступ в самое желанное и заветное место. Его член инстинктивно потянулся туда, но он не успел ничего сделать.

Резкий накал ощущений ударил по нему, электрошоком пронесся вниз по позвоночнику, сквозь все его тело, останавливаясь в самом возбужденном органе, и он почувствовал, как дрожит под ним Малфой, еще секунда...

Крик, выдох и крик, крик полнейшего, совершеннейшего экстаза, подкрепленный глубокими стонами Драко... Драко?!

Они слились в последнем, завершающем поцелуе... и темнота оргазма накатилась на них – мир волшебного экстаза, эйфории, небесного удовольствия...

Гарри захлопнул глаза, он кричал и не замечал этого, он видел только темное небо – ни единой звездочки, и вот, звезда зажглась, ярко, как вечный вечерний огонь... светом глаз Драко.

Тяжелые дыхания.

Два слившихся в одно тела.

Сбившаяся на снегу одежда и валяющаяся невдалеке волшебная фотография.

И снег.

Не хотелось ни открывать глаза, ни двигаться, ни смотреть друг на друга, ни говорить какие-либо слова. Гарри отрицал факты самому себе, но, что удивительно, ни разу не вспомнил о Симусе. Малфою же, который привык засыпать сразу после секса, стоило большого труда разлепить веки.

И тут Гарри отрезвила мысль.

– Малфой. Я никогда не кричу. – сказал он, глубоко дыша.

– М-мм? – промычал Драко. И понял. – Я тоже, – сказал он, открывая глаза, сразу сталкиваясь с зеленым, лесным взглядом.

Они одновременно отпрянули друг от друга, накладывая очищающие и более сильные согревающие заклятия, заправляя мантии, поправляя волосы.

– Я думаю, нам надо идти, – пробормотал Малфой. Гарри кивнул. Драко поднял из сугроба папку и поспешил к замку, не оглядываясь на того, кого пять минут назад целовал. Гарри обернулся, чтобы оглядеть поляну и рядом с примятым снегом увидел клочок бумаги. Он нагнулся и быстро сунул его в карман.

Пять секунд спустя на поляну выбежал огромный черный пес, который тут же обернулся шокированным Сириусом Блэком. Последние полчаса он сидел за кустами, осознавая, насколько глупо было следовать совету Снейпа, и, с другой стороны, задавать Гарри вопросы, которые задавал сегодня утром.

Что такого привлекательного в слизеринцах? Угрюмо думал Сириус, стоя на мятом снегу и закуривая предпоследнюю сигарету. А я ведь сегодня чуть было не трахнулся с одним из них. Северусом Снейпом.

Сириус в смятении помотал головой.

Сегодня он говорил с Дамблдором, и тот принял Сириуса в штат как помощника Мадам Хуч и отвел Сириусу комнату рядом с Гриффиндорской башней. Он уже не знал, нужно ли ему все это. Он ехал в Хогвартс, чтобы быть поближе к Гарри и помочь ему, но после того, что он увидел...

Нет, конечно, Гарри мог спать с кем угодно. Но Слизерин... Хотя Сириус и сам хорош. Сегодня ему захотелось Снейпа, завтра захочется какого-нибудь там Паркинсона...

Fuck.

Глава 7.

Stars

Он вышел из душа, вытирая полотенцем волосы. Он сел перед зеркалом, чтобы подкрасить ресницы, немного голубых теней, туши, привычный, не очень броский макияж. Механическим движением он убрал палочку в карман любимой кожаной куртки, чтобы не забыть потом. Вслед за ней последовала пачка сигарет и зажигалка.

Он надел обыкновенные синие джинсы со встроенным согревающим заклятием и рубашку из еще одного магловского материала... при такой важной встрече главное быть самим собой.

Волосы лежали именно так, как надо, одежда была в порядке, он проверил наличие паспорта и ключей – пользоваться магией в отеле не очень удобно, особенно при уборщицах, метрдотелях и прочих людей, заменяющих, по его мнению, у маглов домовых эльфов.

Он вышел и запер дверь номера. Под ним лежало девять этажей, которые нужно было преодолевать на лифте. Странное механическое устройство, о котором снято столько фильмов... падающий лифт. Нападение на девушек в лифте... и само это слово. Ему неприятно было произносить его вслух.

В кабинке было двое человек – пожилая женщина с пакетами из ближайшего макдональдса и молодой человек примерно его возраста. Юноша открыто смотрел на него, и он не опустил глаз, думая о своем. Это так естественно – любить мужчину. Естественнее, чем любые отношения с девушкой – от дружбы до влечения. Женщины для него были чем-то чистым, нетронутым и непонятным, и он одним взглядом – как мановением палочки, – разбивал их хрупкие сердца... собственное давно зачерствело.

А мужчины... они близки, одинаковы, податливы и предсказуемы. Неважно, что ты сделаешь в следующий момент – реакцию нетрудно предугадать, она останется одинаковой. Безнадежно, неизлечимо тупой.

Он не понимал мужской или женской дружбы. Товарищество, влечение, любовь – все оставалось позади и больше не вспоминалось...

На лифте он спустился вниз, и его ноги наконец ощутили спокойный, не движимый механизмами пол. Шаги сами собой ускорились, двери отеля распахнулись перед ним, блеснув его отражением в своих стеклянных бесконечностях, полных предсказуемого холода.

Снег падал еще тише, чем двигались шестеренки, встроенные в стеклянные двери. Он захотел поймать в руки эти снеговые тучи, возможно, перекрасить их во все цвета радуги, чтобы разнообразить серость окружающего мира... но перед парадным входом его ожидало заказанное друзьями такси.

Он сидел, закрыв глаза, перебирая в уме ноты для последней песни, а также припоминая, какие именно фразы он должен произнести, чтобы удивить и привлечь представителя компании.

Память его могла вместить в себя гигабайты информации; он до последней детали помнил свою комнату в доме родителей, мог запросто описать, какой зубной щеткой пользовался Стефан в прошлом феврале, когда оставался у него в гостях в Лондонской квартире... Мог припомнить детали любой, пусть даже раз в жизни увиденной фотографии.

Он никогда не носил в бумажнике фотографий – это было не в его привычках и вкусах, но лишь до недавнего времени, когда понял, что какой-то кусочек, пусть даже старой, желтой бумаги, должен напоминать ему о потерянном.

Еще недавно – всего год назад он думал, что все идет хорошо, вместо фотографии и воспоминаний рядом с ним был живой человек – смеющийся, улыбающийся только ему одному, с ним холодные глаза таяли, открывая таинственную глубину проникновенной доброты, обезоруживающей своей нежностью и подаренным счастьем, доселе неизвестным никому, знакомому с ним.

Этот очередной новый год был встречен бокалом вина, фотоальбомом на коленях и остатками блеска для губ на салфетке. Он нашел этот розовый, пахнущий ежевикой тюбик в сумке, и с удивлением осознал, что никогда не видел столь насыщенного цвета, после сочетания черного и белого в виде лондонских деревьев и дорог и снега, падающего в зависимости от настроения шалящих туч.