Поучения перед Плащаницей в великую пятницу 3 page

Насколько страдания Господа нашего выше сострадания по их Божественному величию и блаженным последствиям, настолько далеко отстоят от утешения те, которые дерзнули восстать на своего Избавителя и надругаться над Святым Божиим. Те, которые принесли Его на жертву своему корыстолюбию, честолюбию, человекоугодию, не могут довольно себя оплакивать и быть оплакиваемы. Весь Иерусалим, – Иисус не исключает ни дщерей Иерусалимских, ни детей их, – весь Израиль достоин испить горькую чашу от руки Того, Кто наказывает вину отцов в детях и в детях детей (Исх. 34, 7). Ослепленный чувственностью и суеверием народ не узнал времени посещения своего (Лк. 19, 44), и так он увидит посреди себя мерзость запустения. Он торжественно принял кровь праведника на себя и на детей своих (Мф. 27, 25), за то скоро позавидует бездетности. Ибо приходят дни, в которые скажут: блаженны неплодные (Лк. 23, 29).

И уже Иерусалим разрушен; Израиль оплакан: однако Иисус гласом Евангелия и Церкви доселе взывает: плачьте о себе и о детях ваших. Итак, нет ли и еще виновных в Его страданиях? Увы! и кто же не виновен в Его страданиях? Он есть Агнец Божий, Который берет на Себя грех, не Иерусалима, не Израиля, но мира (Ин. 1, 29), всего мира. Он взял на Себя наши немощи и понес наши болезни (Ис. 53, 4). Будучи все потомками одного грешника и по природе чадами гнева (Еф. 2, 3), мы наследовали горестную необходимость быть виною страданий Сына Божия; мы были Его врагами прежде, нежели могли возлюбить Его, – прежде, нежели вкусили жизнь, Он терпел от нас и для нас болезни смертные. Не знаю, долготерпеливый Господи, какие более слезы мы должны за это приносить Тебе: горькие ли слезы покаяния, или сладкие слезы любви и благодарности.

Грех наследственный не есть единственное бремя, под тяжестью которого мы страдаем и которое взваливаем на страждущего Искупителя. С какой неутомимой деятельностью мы умножаем печальное наследие Адама даже и тогда, когда поклялись обнажить себя, совлекшись ветхого человека и облекшись в нового (Кол. 3, 9-10). Слава Всеблагому, если благодатный Иерусалим не имеет ни своих фарисеев, ревностью по славе Божией облекающих мирское славолюбие, ни саддукеев, отвергающих царствие Божие, потому, что оно не есть плоть и кровь, ни книжников, желающих буквой закона губить дух Евангелия; ни лжебратьев, самым лобзанием уязвляющих Иисуса, ни малодушных человекоугодников, истиной Божией жертвующих безумству человеческому: да не видим – что к сожалению видел уже Апостол – снова распинающих Сына Божия (Евр. 6, 6). Нет ли по крайней мере таких, которые, подобно Петру, и после искренней решимости не разлучаться с Господом в жизни и смерти, смутясь от голоса коварной рабыни – плоти, не смеют произнести пред ней даже имени Его: не знаю Сего Человека (Мф. 26, 74)! и особенным только воззрением благодати возвращаются к своему обету? И можем ли мы довольно иметь Петровых горьких слез, чтобы оплакать такие преткновения, которые все поражают сердце нашего Восставителя?

Кто не плачет с Петром, тот да плачет с дочерями Иерусалимскими. Кого не смиряют прежние падения, кого не смягчает милосердие Божие, того да сокрушит страх будущего. Плачьте о себе и о детях ваших.

Дети Иерусалима нового! Достаточно ли сознаем и мы время нашего посещения? Совершив спасение наше посреди земли, Господь почил от своего дела второго творения. Ожидаем ли мы после этой субботы Его иного дня великого и светлого, в который Он восстанет, чтобы судить землю (Пс. 81, 8)? Дух Христов, когда Он предвозвещал Христовы страдания и последующую за ними славу (1 Петр. 1, 11), по-видимому не говорит нам более: Он скрывается во гробе обрядов, под печатью маловерия, за стражей земной мудрости; и покой долготерпения Божия погружает нас в сон, подобный сну дев неразумных. Но долготерпение Господа не есть нерешительность, и покой Его не есть сон. «Я сплю, а сердце мое бодрствует» (Песн. 5, 2). Он исчисляет годы и дни; взирает на переполняющуюся меру беззакония, болит о страданиях и терпении своих избранных, столь давно уже к нему взывающих: Востани, вскую спиши, Господи (Пс. 43, 24) и призывает день гнева и день суда. Ибо приходят дни, в которые скажут: блаженны неплодные, и утробы неродившие (Лк. 23, 29). Не родившим в себе духа Христова отраднее будет в страшный день откровения славы Божией, нежели тем, которые имели, но угасили его небрежением.

Помедли, Господи! Помедли еще со днем славы Твоей: нам еще нужен день нашего сетования. Дай нам оплакать себе самих; и рукописание грех наших, изглаженное Твоей кровью, но непрестанно нами возобновляемое, смыть слезами покаяния. Сотвори, пусть заветная кровь Твоя, не будет на нас, как на иудеях, в усугубление смерти уже для нас естественной; но да будет в нас, и даст нам новую душу живую от Твоего Духа животворящего (1 Кор. 15, 45). Тогда, наконец, – Восстань, Боже, суди землю, ибо Ты наследуешь все народы (Пс. 81, 8). Аминь.

Слово в великую пятницу (1813)

Чего теперь ожидаете вы, слушатели, от служителей Слова? Нет более Слова.

Слово, собезначальное Отцу и Духу, рожденное для нашего спасения, начало всякого слова живого и действенного, умолкло, скончалось, погребено и запечатано. Дабы вразумительнее и убедительнее указать людям пути жизни (Пс. 15, 11), Слово сие «преклонило» небеса, и облеклось плотью: но люди не восхотели внимать Слову; растерзали плоть Его; и вот, Он отторгнут от земли живых (Ис. 53, 8). Кто же теперь даст нам слово жизни и спасения?

Поспешим исповедать тайну Слова, которая долженствует обезоружить гонителей Его и которая возвращает Его душам, готовым принять Его. Слово Божие не связывается смертью. Как устное слово человеческое не совсем умирает в ту минуту, когда перестает звук его, но еще принимает тогда новую силу и, пройдя через чувство, вселяется в умах и сердцах слышавших: так Ипостасное Слово Божие, Сын Божий, в Своем спасительном вочеловечении, умирая плотию, в то же время наполняет все (Еф. 4, 10) Своим духом и силою. Посему-то, когда Иисус Христос изнемогает и умолкает на кресте, тогда и небо и земля дают Ему глас свой, и умершие проповедуют воскресение Распятого, и сами камни вопиют о Нем. И померкло солнце, и завеса в храме раздралась (Лк. 23, 45), и земля потряслась; и камни расселись; и многие тела усопших святых воскресли (Мф. 27, 51-52).

Христиане! Воплощенное Слово умолкает только для того, чтобы сильнее и действеннее глаголать к нам; скрывается для того, чтобы внутреннее вселиться в нас (Ин. 1, 14); умирает, чтобы даровать нам Свое наследие. Будучи собраны Церковью беседовать с умершим Иисусом, слышите живое слово (Евр. 4, 12) Умершего; слышите данное от Него вам завещание: Я завещаваю вам, как завещал Мне Отец Мой, Царство (Лк. 22, 29).

Но, чтобы неблаговременные мечтания о величии этого наследия не уклонили взоров наших от предписанного пред нами в эти великие дни Распятого Иисуса, приметим тщательнее, христиане, что первые наследники Его не обрели по Его кончине иного сокровища, кроме древа креста, на котором Он пострадал и умер, и сей только крест, в подражательных образах, преподали всем желающим участвовать в наследии царствия. Что это значит? То, что, как Христу надлежало пострадать, дабы потом войти в славу (Лк. 24, 26), которую имел Он у Отца, так христианину многими скорбями надлежит войти в Царствие Божие (Деян. 14, 22), которое завещал ему Христос; что как крест Христов есть дверь царствия для всех, так крест христиан есть ключ царствия для каждого сына царствия. Вот сокращение великого слова крестного (1 Кор. 1, 18), столь необъятного уму, столь удобоприятного вере, столь сильного Богом. Принесем оное, как каплю мира, ко гробу Слова Животворящего.

Прежде, нежели вочеловечившийся Сын Божий восприял и понес крест Свой, сей крест принадлежал людям. В начале своем он был сделан из древа познания добра и зла. Первый человек думал испытать только плод его; но едва прикоснулся, как вся тяжесть запрещенного древа, со всеми ветвями его и отраслями, обрушилась на хребет нарушителя Господней заповеди. Тьма, скорбь, ужас, труды, болезни, смерть, нищета, уничижение, вражда всей природы, – словом, все разрушительные силы, как бы исторгшись из рокового древа, ополчились на него: и низринулся бы сын гнева навеки во ад, если бы Милосердие, по предвечному совету, не простерло к нему руки своей и не удержало его в падении. Сын Божий перенес на Себя бремя, «подавляющее человека»; усвоил себе крест его и предоставил ему только придержаться сего креста, без сомнения, не для того, чтобы он помогал Всемогущему в отношении бремени, но дабы сам, и с малым оставшимся ему крестом собственным, носим был силою креста великого, подобно как ладья влечется движением корабля. Так крест гнева преображается в крест любви; крест, заграждавший рай, становится лестницей к небесам; крест, рожденный от страшного древа познания добра и зла, через орошение Божественной кровью, перерождается в древо жизни. Сын Божий приемлет естество наше, и совершает через страдания в Себе вождя спасения нашего; искушен во всем, и может и искушаемым помочь; шествует со крестом, и приводит в славу своих последователей (Евр. 2, 10, 18; 4, 15).

Кто взвесит всемирный сей крест, понесенный Начальником нашего спасения? Кто измерит его тяжесть? Кто исчислит разнообразное множество крестов, из которых он, как из капель море, составляется? Не от Иерусалима только до Голгофы несен крест сей, с помощью Симона Киринеянина. Несен он и от Гефсимании до Иерусалима, и до Гефсимании от самого Вифлеема. Вся жизнь Иисуса был единый крест; и никто не прикасался к бремени его, разве для отягчения его: топтал точило ярости Божией один, и из народов никого не было с Ним (Ис. 63, 3).

Божественное соединяется с человечеством, вечное со временным, всесовершенное с ограниченным, несозданное с своим созданием, самосущее с ничтожным: какой необозримый и непостижимый крест из этого уже слагается!

Богочеловек, которого нисшествие на землю прославляют небеса, является здесь в уничиженнейшем возрасте человечества, в малейшем граде малейшего из царств земных; нет для Него ни дома, ни колыбели; кроме убогих родителей, едва несколько пастырей занимаются Его рождением.

Исчисляют Безначальному восемь дней нового бытия – и порабощают Его кровавому закону обрезания.

Господь храма приносится во храм чтобы представить Его пред Господа, и пришедший искупить мир искупается двумя птенцами (Лк. 2, 22, 24).

Тогда как Он еще немотствует, уже изощряется на Него в устах Симеона оружие слова крестного и проходит сердце Его матери.

Некоторые иноплеменники приходят возвеличить Его именем царя Иудейского; но эта малая слава воздвигает на Него злобу иудейского царя, делает Его невинной виной кровопролития и принуждает удалиться от народа Божия в страну идолослужителей.

Всеобъемлющая Премудрость Божия не иначе как с возрастом преуспевает в премудрости у Бога и человеков (Лк. 2, 52). Источник и податель благодати приемлет благодать. Тридесять лет Владыка небес и Царь славы скрывается от неба и земли в глубоком повиновении двум смертным, которых удостоил назвать Своими родителями.

Чего потом не претерпел Иисус от дня вступления Своего в торжественное служение спасению рода человеческого.

Святой Божий, грядущий освятить людей, вместе с ищущими очищения грешниками, преклоняется под руку человека и приемлет крещение: воистину крещение, слушатели, то есть погружение не столько в водах, сколько в обилии креста!

Испытующий сердца и утробы Сам поставляется в искушении. Хлеб небесный предается земной алчбе. Тот, пред Которым должно преклоняться всякое колено небесных, земных и преисподних, допускает князя преисподних требовать от Себя поклонения (Мф. 4, 9).

Ходатай Бога и людей открывает Себя людям; но Его или не узнают, или не хотят узнавать. Его учение почитают богохульным (Мф. 9, 3), Его дела беззаконными (Ин. 9, 16), Его чудеса Веельзевуловыми (Мф. 12, 24). Если Он чудотворит и благотворит в субботу, Его называют нарушителем субботы. Если обращает заблуждших и приемлет кающихся, Его порицают другом грешников (Мф. 11, 19). Там ищут уловить Его словом (Мф. 22, 15); здесь ведут Его на верх горы, дабы низринуть (Лк. 4, 29); в ином месте берут на Него каменья (Ин. 8, 59); нигде не дают Ему главы подклонити (Мф. 8, 20). Он воскрешает умершего, – завистники совещаются умертвить Его Самого (Ин. 11, 43, 44, 46, 53). Народ во вратах Иерусалима приветствует Его царем, – все земные власти восстают, дабы осудить Его, как преступника. В избранном сонме Своих друзей Он видит неблагодарного предателя и первое орудие смерти Своей; лучшие из них служат Ему соблазном, помышляя человеческое в то время, когда Он идет на дело Божие (Мф. 14, 23).

Почиешь ли Ты, Божественный Крестоносец, хотя на одно мгновение от ига, непрестанно возрастающего на плечах Твоих? Почиешь ли, если не для обновления Твоих сил к новым подвигам, по крайней мере из снисхождения к немощи Твоих последователей? – Так, приближаясь к Голгофе, Ты почиешь на Фаворе. Гряди на эту гору славы; да просветится лице Твое светом небесным; да убелятся ризы Твои; да приидут закон и пророки признать в Тебе свое исполнение; да услышится глас благословения Отчего! – Но не примечаете ли вы, слушатели, как крест последует за Иисусом на сам Фавор, и слово крестное не разлучается от слова прославления? О чем там среди такой славы беседуют с Иисусом Моисей и Илия? Они беседуют о Его кресте и смерти. Они говорили об исходе Его (Лк. 9, 31).

Долго носил Иисус крест Свой, как бы не чувствуя его тяжести: наконец предан был ему, подобно льву, чтобы он сокрушил все кости Его(Ис. 38, 13). Войдем за Ним с Петром и сынами Заведеевыми в сад Гефсиманский и проникнем бдящим оком во мрак последней нощи Его на земли. Уже Он не скрывает креста, сокрушившего душу Его: душа Моя скорбит смертельно (Мф. 26, 38). И молитвенная беседа с единосущным Отцом не освобождает Его, а удерживает под тяжестью страдания: Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты (Мф. 26, 39). Носящий всяческая глаголом силы своея имеет теперь нужду в укреплении от Ангела (Лк. 22, 43).

Может быть, смертная скорбь Иисуса представляется некоторым из нас недостойной бесстрастного. Да ведают они, что эта скорбь не есть действие нетерпения человеческого, но Божеского правосудия. Мог ли Агнец закланный от создания мира (Откр. 13, 8), убегать своего жертвенника? Тот, Которого Отец освятил и послал в мир (Ин. 10, 36), Тот, Который от века приял на Себя служение примирения людей с Богом, мог ли поколебаться в деле этого служения одной мыслью о страдании? Если Он мог иметь какую нетерпеливость, то разве нетерпеливость совершить наше спасение и облаженствовать нас. Крещением должен Я креститься я, говорит Он, и как Я томлюсь, пока сие совершится (Лк. 12, 50). Итак, если Он скорбит, то скорбит не собственною, но нашею скорбью; если мы видим Его поражаемым, наказуемым и уничиженным Богом, то Он взял на Себя наши немощи и понес наши болезни (Ис. 53, 3-4); чаша, которую подает Ему Отец Его, есть чаша всех беззаконий, нами содеянных, и всех казней, нам уготованных, которая потопила бы весь мир, если б Он един не восприял, удержал, иссушил ее. Она растворена во-первых ослушанием Адама, потом растлением первого мира (Быт. 6, 12; 2 Петр. 2, 5), гордостью и нечестием Вавилона, ожесточением и нераскаянностью Египта, изменами Иерусалима, избившего пророков и камнями побившего посланных к нему (Мф. 23, 37), злостью Синагоги, суевериями язычества, буйством мудрецов и, наконец (поскольку Искупитель понес на себе и будущие грехи мира), соблазнами в самом христианстве: разделениями единого стада Единого Пастыря, дерзновенными мудрованиями лжеучителей, оскудением веры и любви в царстве веры и любви, возрождением безбожия в недрах самого благочестия. Присовокупим к сему все то, что мы находим в себе и вокруг себя достойным отвращения и гнева Божия, и также все, что стараемся скрыть от своей совести под ухищренным наименованием слабостей, – легкомыслие и законопреступные утехи юности, нерешительность старости, забвение Промысла в счастье, ропот в несчастиях, тщеславие в благотворении, корыстолюбие в трудолюбии, медленность в исправлении, многократные падения после восстания, беспечность и бездействие, свойственные владычеству роскоши, своеволие века, надменного мечтою просвещения: все эти потоки беззакония сливались для Иисуса в единую чашу скорби и страдания; весь ад устремился на сию небесную душу; и дивно ли, что она была прискорбна даже до смерти.

Наше слово изнемогает, слушатели, чтобы провождать еще великого Страдальца от Гефсимании до Иерусалима и Голгофы, от внутреннего креста до внешнего. Но совершаемые ныне Церковью тайнодействия уже предначертали вам этот путь и этот последний крест. Он столь болезнен, что солнце не могло взирать на него, и столь тяжек, что земля потряслась под ним. Претерпеть в чистейшей непорочности все мучения, внутренние и внешние, тягчайшие и постыднейшие, и претерпеть вместо награды за сделанные благодеяния; страдать Всесвятому от пребезаконных, Творцу от тварей; страдать за недостойных, неблагодарных, за самих виновников страдания; страдать для славы Божией, и быть оставленным Богом, – какая неизмеримая бездна страданий!

Боже наш! Боже наш! Для чего Ты оставил Возлюбленного Твоего? Воистину, Господи! Ты оставил Его ненадолго, дабы на веки не оставить нас, Тебя оставивших. Отныне Он царствует; Он облечен величием, облечен Господь могуществом и препоясан: потому вселенная тверда, не подвигнется (Пс. 92, 1). Вознесенный от земли крестом, Он простирает его на землю, и вся привлекает к себе на небо (Ин. 12, 32).

Но сколь ни велика и Божественна все привлекающая сила Иисуса Христа, Он не иначе может влечь нас за Собой(Песн. 1, 3), как чрез водружение креста Своего в нас и сопряжение с Его крестом креста нашего. Если кто хочет идти за Мною, глаголет Он, возьми крест свой, и следуй за Мною (Лк. 9, 23). Ибо хотя заветной Своею кровью и крестом Своим совершил Он очищение от грехов и от проклятия искупление всего мира, и отверз нам вход во святая святых; но поелику туда не входит ничто, кроме жреца и жертвы, то мы должны, словно жертву, предать себя в руки сего великого, по чину Мельхиседекову, Священника; поскольку клятва есть плод греха, грех же утверждается своим корнем в свободной воле, то, для усвоения себе очищения и искупления правды и благословения Христова, мы должны свободно предать волю свою крестному в нас действованию Христову. Для сего-то те, которые истинно постигли заключенную в слове о кресте силу Божию (1 Кор. 1, 18),столь часто и примером и словом поучают нас распинаться Христу, распинаться для мира, распинать плоть со страстями и похотями, не жить для себя, восполнять недостаток в плоти нашей скорбей Христовых (Рим. 6, 6; Гал. 6, 14; 5, 24; Рим. 14, 7; Кол. 1, 24).

Чем неослабнее и терпеливее мы носим бремя креста нашего, тем обильнее подаются нам дары Божии, приобретенные крестом Христовым: по мере, как умножаются в нас страдания Христовы, умножается Христом и утешение наше (2 Кор. 1, 5). Грешник, который от усильного ношения креста своего переходит, наконец, к распятию себя на нем, с совершенной покорностью подвергаясь всем действиям очистительного правосудия пред лицом распятого Иисуса, вскоре услышит с разбойником радостный глас Его: ныне же будешь со Мною в раю. Страдание в присутствии Христа, и по образу Его, есть преддверие рая.

Как видимый, вещественный крест есть державное знамение видимого царства Христова, так крест таинственный – печать и отличие истинных и избранных рабов невидимого царствия Божия. Он есть драгоценный залог любви Божией, жезл Отчий, не столько наказующий и сокрушающий, сколько пасущий и утешающий (Пс. 2, 9; 22, 4), очистительный огнь веры, спутник надежды, укротитель чувственности, победитель страстей, возбудитель к молитве, страж чистоты, отец смирения, наставник мудрости, пестун сынов царствия. Где воспитаны все великие Ангелы, водители и хранители Церкви, –Иосифы, Моисеи, Даниилы, Павлы? В училище креста. Когда благословеннее вся Церковь возрастала, процветала и приносила плод во святыню? Тогда, когда вся нива Господня непрестанно раздираема была крестом и напаяема кровью мучеников. «Кто те, которые окружают славный престол Агнца?» — вопросили Иоанна в видении. Сии облеченные в белые одежды кто, и откуда пришли? И когда он не мог узнать их в Божественной славе сей, то ему сказано, что то были запечатленные крестом: это те, которые пришли от великой скорби (Откр. 7, 13-14).

Кто же те, которые желают упразднить крест Христов (1 Кор. 1, 17) и мнят познать силу воскресения Его без участия в страданиях Его (Флп. 3, 10)? Если один Христос есть и жизнь и путь (Ин. 14, 6) к жизни, то как могут они достигнуть жизни Христовой, не шествуя путем Его? Могут ли изнеженные эти члены быть в союзе тела, которое совокупляет Себе увенчанная тернием Глава (Еф. 4, 15-16)? Можно ли членам быть в покое и беспечности, когда Глава в труде, и в язве, и во озлоблении; забываться в шумных радостях, когда Она объята болезнями смертными; упиваться из полной чаши мирских удовольствий, когда Она жаждет и вкушает уксус; превозноситься, когда Она преклоняется; не хотеть ни минуты поболеть о собственных грехах и беззакониях, когда Она за чужие страдает и умирает; жить миру и плоти, когда Она предает дух Свой Богу?

О, человек, влекомый благодатью Господа твоего на небо, но погрязающий плотью в мире! Видь образ твой в человеке, погруженном в воду и противоборствующем потоплению: он непрестанно возобновляет в членах своих образ креста, и таким образом превозмогает враждебные волны. Воззри на птицу, когда она желает вознестись от земли: она простирается в крест* и взлетает. Ищи и ты в кресте средства подняться от мира, и вознестись к Богу. Слово о кресте для спасаемых — сила Божия. Аминь.

* Пловец простирает руки в стороны. Птица расправляет крылья (прим. сост.).

Беседа в великую пятницу (1815)

Праведник умирает, и никто не принимает этого к сердцу (Ис. 57, 1).

Есть предметы, для которых самое обильное человеческое слово так скудно, как немота младенческая, и которые сами о себе говорят более, нежели всякое человеческое слово. Таков, христиане, великий предмет, которым теперь должны быть исполнены наши мысли, сердца и самые чувства.

Чего, впрочем, не сделала со своей стороны Церковь, дабы голос крови Христовой, ныне пролитой, говорящей лучше, нежели Авелева (Евр. 12, 24), слышан был в сердцах ваших! Сколько раз открывались ныне пред вами писания пророческие и апостольские, и одно слово крестное, посредством разных звуков, искало согласить с собою ваши чувствования! Сколько возглашено пред вами песней, могущих питать сладкую и спасительную печаль, которая по Богу! От заветной вечери, на которой хлеб и вино преложены в тело и кровь Господню, до вечери крестной, на которой тело и кровь Господня уготованы в брашно и питие духовное; от сада Гефсиманского, где дух Великого Страдальца сражался со смертными ужасами, до сада Голгофского, где плоть Его успокоилась в объятиях гроба; от первого уязвления уст Его лобзанием Иудиным – до последнего уязвления сердца Его сквозь ребро пронзенное; от молитвы, которою Он вручал оставляемых и сиротствующих учеников Своих Богу Отцу, до молитвы, которою предал Ему собственный дух, также оставленный и сиротствующий; от крепкого гласа, низложившего иудейское полчище, до крепчайшего вопля, потрясшего землю, – сколько тайн страдания, сколько чудес долготерпения показано вам ныне в чистом зерцале слова Божия! Наконец, дабы внушить вам, что совершаемое здесь не есть одно воспоминание прошедшего, но более созерцание настоящего, ибо Агнец, закланный от сотворения мира (Откр. 13, 8), еще закалается и будет закалаться до скончания мира, – Церковь даже чувственно показывает вам плащаницу погребения Иисусова, с видимым изображением невидимого ныне тела Его, и таким образом всех здесь предстоящих поставляет вместе с Иосифом Аримафейским и Никодимом.

После сего надобно ли служителю слова пролагать иной путь к вашему сердцу, как разве указать только на то, что уже видите в совершаемых ныне тайно действиях, и сказать словами пророка Исаии: видите, как праведник умирает (Ис. 57, 1)?

Но пусть каждый из нас, христиане, войдет теперь в собственное сердце с испытанием: какое участие приемлет оно в неизреченных страданиях Божественного Искупителя? Верно ли сопровождали мы Его по всему скорбному Его пути благоговейным созерцанием и умилением? Облагаем ли мы теперь, как Иосиф, крестную наготу Его чистыми помышлениями? Приносим ли Ему, как Никодим, духовное благоухание молитвы? Не так ли только притекаем мы ко гробу Его, как гонимые ветром волны притекают к берегу и снова утекают? Может быть, при таком испытании себя, недавно произнесенные слова Исаии совсем иначе отзовутся в душах наших; может быть, многим из нас пророк сей представится стоящим между Распятым и нами, в двойном изумлении с одной стороны о неизреченных страданиях сего Божественного Праведника, с другой – о нашем несказанном равнодушии к этим страданиям: Праведник умирает, и никто не принимает этого к сердцу!

Итак, может быть, не излишне будет, если мы углубим несколько наше внимание в эти пророческие слова, чтобы хотя обличение законопреступного невнимания расположило нас принимать сердцем страдания и смерть нашего Спасителя.

Смотрите, взывает дивящийся Пророк; вот зрелище, которому отнюдь не надлежало бы представляться в роде человеческом, и которого никто не должен пройти без внимания, когда оно уже представляется: праведника нет более. Праведник умирает!

О чем он говорит? – вопрошали без сомнения иерусалимляне, услышав восклицание Исаии, так как, вероятно, и ныне, при повторении слов его, некоторые спросят: о чем он говорит? О кончине ли некоего благочестивого и добродетельного мужа? Так тут еще нет ничего необычайного, ибо мы смертны все, как грешные, так и праведные? Или о нечаянной и несчастной смерти праведного и невинного человека? Но и такие случаи не столь редки, чтобы можно было исследовать и оплакать каждый из них, а удивляться им было бы бесполезно. Или, наконец, дело идет о том, что число добрых и благонамеренных людей непрестанно уменьшается? Но жалобы на это столь давни, что могут служить доказательством одинакового с давних времен состояния человеческого: люди – всегда люди; всегда видно в них не столько совершенств, сколько слабостей и недостатков. Так обыкновенно рассуждают сыны века сего, или, лучше, так они осуждают пророка грозной для них истины прежде, нежели уразумели его. И как разуметь им? Они, как изъясняет тот же пророк, занимаются множеством собственных дел, которые непрестанно влагают в их руки суета и роскошь, а для исследования дел провидения Божия не имеют и времени. И цитра и гусли, тимпан и свирель и вино на пиршествах их; а на дела Господа они не взирают и о деяниях рук Его не помышляют (Ис. 5, 12).

Да не будет нам, христиане, настолько слепотствовать, или столь лукавое иметь око для дел Господних. Будем взирать на происходящее пред нами не в искусственные стекла, увеличивающие или уменьшающие предметы по требованию наших страстей, но простым оком, да видим всякое событие так, как оно исходит из рук Провидения.

Праведник умирает! — взывает пророк. Не будем заботливо исследовать, о потере ли одного из великих действователей царствия Божия говорит он, или о мученической кончине многих верных рабов Божиих, или вообще об уменьшении на земле праведных и умножении нечестивых, или точно, как думают некоторые учители Церкви, о крестной смерти единственного под солнцем Праведника Иисуса. Давая словам Исаии самое простое значение, мы должны принять их с тем же чувствованием необычайности, с каким и произнесены они. Как? Праведник умирает? надлежало бы погибнуть грешнику. Хранит Господь всех любящих Его, а всех нечестивых истребит (Пс. 144, 20). Кровожадные и коварные не доживут и до половины дней своих (Пс. 54, 24). Ужасен конец неправедного рода (Прем. 3, 19). Как праведник умирает? Если, по слову самой Истины, и ни один воробей не упадет на землю без воли Отца вашего; у вас же и волосы на голове все сочтены (Мф. 10, 29-30) и ни один из них не погибнет (Лк. 21, 18), то может ли Царь неба и земли без внимания уронить дорогой камень из собственного Своего венца, и оставить его на попрание? А если уже и праведник умирает, то что в конце будет с грешниками? Таковы естественно размышления, которыми, подобно грому, поражает нашу беспечность эта грозная весть, яко праведник умирает.

Долго бы конечно естественному разуму искать ключа к разумению сего необычайного в царствии Божием явления, в котором вышние силы находятся, по-видимому, в споре сами с собою. Слово Божие озаряет светом эту тайну Провидения, и светом столь же ужасным оку грешника, как самый мрак, в котором она предстала ему прежде. Праведник умирает! — вопиет Исаия; мужи благочестивые восхищаются от земли! Но почему, пророк Божий, творит или попускает Господь это страшное дело? Пророк отвечает: праведник восхищается от зла (Ис. 57, 1). Что значит: от зла? Или от лица зла, совершаемого человеками, от которого праведные более иногда страждут в жизни, нежели в смерти, даже мученической; или от лица другого зла, которым правосудный Бог от времени до времени карает и прекращает зло, совершаемое человеками? Как благоугодивший Богу, – так изъясняет премудрый нечаянную кончину праведника, – он возлюблен, и, как живший посреди грешников, преставлен. Ибо душа его была угодна Господу, потому и ускорил он из среды нечестия (Прем. 4, 10, 14). Я приложу тебя к отцам твоим, глаголет сам Бог Иосии царю, и ты положен будешь в гробницу твою в мире, и не увидят глаза твои всего того бедствия, которое Я наведу на место сие (4 Цар. 22, 20). Так и каждый раз, когда мы видим или слышим, как праведник восхищается, мы должны видеть перст, или слышать глас Провидения, или обличающего зло греха, от которого праведный, как от смертоносной раны, восхищен к вечной жизни, или угрожающего злом наказания, от которого был он оградою. Праведник восхищается от зла. Бытие праведников между людьми есть тайное слово Провидения, внятно некогда слышанные Авраамом: не истреблю целого града ради десяти: как только хотя бы один праведный вземлется, Господь перестает говорить (Быт. 18, 32-33), и погибель висит над головами многих. Праведник восхищается от зла.