Глава 1. В семье не без урода 1 page

Жозе Дале

СТРАНА ВЕЧНОЙ ОСЕНИ

Книга 1. Когда нет короля

Содержание

Пролог. Листопад. 3

Глава 1. В семье не без урода. 9

Глава 2. Шепот. 28

Глава 3. Крик. 50

Глава 4. Праздник Синего Фазана. 74

Глава 5. Темные углы.. 98

Глава 6. Проклятие ведьмы Ирьи. 115

Глава 7. Марш свадебный и похоронный. 132

Глава 8. Всегда ли синий фазан говорит правду?. 155

Глава 9. Семейное положение. 171

Глава 10. Бой продолжается. 188

Глава 11. Простые радости. 208

Глава 12. Кто кого?. 220

Глава 13. Бремя отцовства. 244

Глава 14. Не болит голова у дятла. 262

Глава 15. Чудеса в решете. 283

Глава 16. Чем дальше в лес…... 303

Глава 17. Диковинные страны.. 320

Глава 18. Фитиль. 337

Глава 19. Агония. 357

Глава 20. Кукла. 379

Эпилог. Холодный рассвет. 403

Пролог. Листопад

- Плохое место… Плохое место… плохое… - корявый палец, похожий на корневище, уперся Орландо в грудь. Водянистые глаза крестьянина, две небесные лужицы, смотрели на него в упор, но будто и не видели. – Это кривой путь. Так говорят старики, а они дело знают: старую дорогу не для того закрыли, чтоб время зря терять, а потому что там кривой путь начинается. Ступишь на него и не заметишь, как не туда пошел. И жизнь твоя укатилась под гору.

Слева шептались за забором чьи-то ранетки, застенчиво прикасаясь веточками, как девичьими пальцами, к почерневшим от времени доскам. Справа тянулась неглубокая канавка, на дне которой журчал ручей. Стучал топор, и сипло лаяла собака где-то вдалеке.

- Кривой путь? Который позволяет срезать здоровенный крюк? Странное у вас тут представление о кривизне. А я думал, что сберегу несколько часов, если пойду старой дорогой.

Крестьянин не сделал ни одного движения, даже не шевельнул ресницами, но взгляд его стал осмысленным и сфокусировался на парне.

- Дело твое.

Он повернулся спиной и медленно побрел вдоль забора, возвращаясь к оставленной грядке.

- Каждый сам решает. Сам.

Орландо мотнул головой, стряхивая неприятное ощущение. Ему было легко – двадцать прожитых лет и пустая котомка плеч не тянут, иди себе да улыбайся солнышку, чувствуя, как оно лижет щеки горячим языком.

Время от времени дорогу перегораживало упавшее деревце, из тех, которые лежат себе, обрастают мхом и тихо дряхлеют. Наступи на него, оно хрустнет под ногой и провалится, обнажив трухлявую сердцевину, пахнущую водой и старостью. Когда Орландо был маленьким, он любил такие коряги, ибо на них росла чага, которая по приметам приносит счастье. Он поворошил ногой мох, наклонился и подобрал гриб, показавшийся ему наиболее симпатичным – хорошими приметами не стоит пренебрегать.

Но вот заборы и огороды кончились, ручей превратился в мелкую речушку и убежал куда-то вправо. Орландо вступил в перелесок, состоящий большей частью из тоненьких серых осинок. Если верить слухам, скоро должен был показаться поворот на старую дорогу, примерно в этом месте Великий тракт делал большую петлю перед Амарантой.

Орландо шел и перелесок становился гуще, деревья смыкали кроны и наваливались сверху, стремясь задушить ненавистную каменную дорогу, рассекшую лес, но не имея на то силы. Мягкий полумрак сгустился над трактом, и ноги сами собой ступали тише.

Вот это место. Тракт уходил влево, и деревья расступались перед ним, словно выпуская из плена. А прямо был лес, густой и неприветливый, напряженно всматривающийся в путника миллионами глаз. Старая дорога некогда проходила сквозь него, и сейчас можно было угадать просеку за разросшимся подлеском. Два больших бревна, поставленных крест-накрест, охраняли вход, но за много лет они заросли и покосились – уже не каждый глаз замечал их предостерегающий жест.

Орландо немного постоял, размышляя над словами крестьянина. Неудивительно, что местные боялись – неприятное и тоскливое чувство овладело им возле старой дороги. Но так бывает всегда в странном или одиноком месте: в лесу, на кладбище, в пещере. Стоит ли из-за этого терять день, обходя по тракту? Он улыбнулся, чтобы взбодрить себя, и сделал шаг – странный звук заставил его обернуться: это чага выпала из кармана и шлепнулась на мостовую.

- Хочешь меня покинуть? Нет, не выйдет. – Орландо подобрал гриб и крепче сжал в руке. – Счастье мне еще пригодится.

Если начистоту, то вовсе не стремление сэкономить время заставило его свернуть с тракта, а желание побыть наедине с собой. Орландо готовился к встрече с городом, как к первому свиданию - Амаранта манила и волновала его, он хотел предстать перед ней сильным и спокойным. Но вместо спокойствия он чувствовал как больно колотится сердце. Ладони его горели, казалось, что воздух раскаляется между пальцами и, шипя, поднимается вверх тонкой струйкой. Гулко билась кровь в висках, глухо стучали подошвы, ударяясь о землю.

А вокруг была тишина, изредка прерываемая заливистой птичьей трелью или сухим, деловитым стуком дрозда. Солнце пронизывало ветви и веточки, рассыпалось бисером по жухлой траве и золотило пылинки, кувыркающиеся в воздухе, отчего весь мир казался покрытым сверкающей пудрой. Осенняя дымка еле ощутимо колыхалась на стволах осинок, намокала, оседала и катилась вниз тяжелыми влажными бусинами, а палая листва благодарно их принимала.

Небо было свежее, молодое.

- Молоком умытое… - Орландо замедлил шаг, сошел с тропы и дотронулся до шершавого древесного ствола, ощутил пальцами его прохладу и спокойствие. Прислонившись спиной к дереву, он закрыл глаза и мысленно приказал сердцу биться тише. Несколько долгих минут он стоял и слушал тяжкие удары, которые постепенно становились все реже, реже и реже… наконец, веки перестали гореть и дыхание стало ровным.

С закрытыми глазами мир ощущался совсем иначе – легкий ветер пробежал по лицу, словно приласкал мимоходом, коснулся ноздрей запахом листьев и мокрой земли. Орландо улыбнулся, он вдруг понял, что волнение его радостно – оно предвещает ему новую жизнь, и напряжение покинуло его.

- Какие же вы идиоты со своими суевериями.

Соскользнув вниз по стволу дерева, он какое-то время сидел, глядя в небо, просто радуясь моменту, и вдруг почувствовал легкое прикосновение на своем плече – большой бордовый лист прошелестел по его куртке и лег на землю. Следом упал другой. А потом словно кто-то открыл люк на небе, и листья дождем посыпались вниз, ложась в траву оранжевым ковром. Листопад…

В немом восхищении Орландо смотрел на это беззвучное падение, как будто специально устроенное для него, раз он не побоялся и пошел нехоженой дорогой. Ведь если и есть в мире хорошие приметы, то самая лучшая из них - это попасть в листопад в начале важного пути. Невероятно, просто невероятно – сегодня он нашел отличную чагу, да еще и попал под листопад!

- Ну, быть мне министром, не меньше! - он поднялся на ноги, забросил за спину тощую котомку, и зашагал навстречу будущему.

В силу какой-то климатической аномалии, вечного проклятия, или другой неведомой причины, но в Стране Вечной Осени всегда царила осень. Иногда золотая и солнечная, иногда промозглая и серая, но всегда осень, - год был круглым, он катился колесом, не делая перемен и остановок. Чистое, высокое небо, подернутое дымкой, леса, разодетые в золото, встречали путника на границе и сопровождали его всю дорогу, а иногда и всю жизнь – было в этой земле тихое очарование, способное утешить и исцелить любую заботу.

Красивое умирание природы в этом краю составляло саму жизнь. Листья появлялись на свет уже старыми, однако росли, наливались силой, а потом засыхали и опадали с ветвей, чтобы наутро новые маленькие старички заняли их место. И так было всегда.

Люди даже и не знали, что может быть иначе: они, конечно, слышали, что где-то бывают зимы с трескучими морозами, весны, пахнущие сладкой мокрой землей, летняя ягодная теплынь… Но это было только знание, почерпнутое из книг и рассказов, - ведь невозможно понять, что такое весна, не чувствуя на лице влажного ветра, еще кусачего после долгой зимы, не видя ноздреватых сугробов, и сумасшедшего, льющегося солнца.

В Стране Вечной Осени люди жили по своим обычаям, под своим неярким небом, и не хотели ничего другого. Сердца их были спокойны, движения несуетливы – жизнь шла ровно. Они строились, распахивали луга и плавили металлы, они были такими же, как все люди, и все-таки – другими.

Их селения были опрятными, дома уютными и основательными. Они выращивали цветы в палисадниках, вешали на окна ситцевые занавески и красили ставни в яркие цвета - говорят, что в пределах Темного леса эти ставни даже запирали на ночь. Аккуратные маленькие домики, почерневшие от времени сараи и хозяйственные постройки, – эти невольные соглядатаи, пристально рассматривающие путника, были наивны и сами громко говорили о себе. Все их истории можно было легко прочесть, может, поэтому Орландо так стремился в город. Он слышал, что там каждый камень прячет тайну, и все совсем не так, как кажется.

Стройные аккуратные осинки проводили парня до самой Чачи – мелкой речушки, возле которой Великий тракт делает последнюю петлю и выводит путника к городу. А потом деликатно расступились, словно показывая дорогу, и зазвенели вслед медно-рыжими листиками: «Береги себя!»

Орландо благодарно улыбнулся им, спустился с пригорка и принялся штурмовать Чачу. Штурмовать - громко сказано, ибо воды в ней было воробью по колено, но илистое дно таило в себе немало сюрпризов. Все сразу стало понятно, когда и без того худой ботинок прочно оделся на что-то острое.

- Только не это… - чувствуя, как грязная жижа затекает сквозь дырку, Орландо пошевелил пальцами, пытаясь определить, цела ли нога. Боли не было, значит, обошлось. Пришлось разуться прямо в воде и руками вытащить чертов ботинок – вместе с ним на свет божий показались ржавые грабли. Повезло, что пострадала только обувь, но общий итог был неутешителен: подошва порвана, руки и ноги перепачканы.

Сияющее настроение померкло само собой, Орландо было размахнулся, чтобы зашвырнуть подальше проклятые грабли, но мысль о том, что кто-то еще на них напорется, остановила его руку. Он вздохнул и сунул их под мышку, чтобы выложить на солнышко на другом берегу.

Долго унывать он не собирался: перешел Чачу, прополоскал ботинок, рассмотрел его хорошенько и понял, что все поправимо. Придется, конечно, потратиться на сапожника, ну да все равно ремонт требовался, теперь и повод есть.

Но сапожник будет только в городе, а идти нужно уже сейчас, поэтому Орландо нарвал на берегу сухой травы и сделал себе что-то вроде стельки. Покончив с этим, он поднялся по каменистому склону, цепляясь за редкие травинки, и снова оказался на Великом тракте. Мокрая обувь противно хлюпала, оставляя на мостовой темные следы, и при каждом шаге дырка в подошве залихватски посвистывала, – Орландо шел и еле сдерживался, чтобы не расхохотаться. Таким ли он мечтал войти в Амаранту?

Люди иногда говорят, что все дороги в Стране Вечной Осени ведут в одно место. Самая маленькая тропинка, бегущая через поля от родного дома, становится проселочной дорогой, а потом превращается в торный путь, который рано или поздно выходит на Великий тракт. А уж Великий тракт прямиком катится в столицу. Днем и ночью стучат по нему башмаки и подковы – рыба ищет, где глубже, а человек, где лучше.

Тракт вымощен большими каменными плитами, плотно пригнанными друг к другу, но между ними заботливо оставлены небольшие канавки для стока воды. В местном климате дожди идут часто, и, хочешь не хочешь, надо приспосабливаться. Дождевая вода стекает вниз и выходит наружу через ливневые стоки, образуя маленькие водопадики по обе стороны насыпи. Довольно приятно идти по хорошей, ровной дороге и слушать их негромкое журчание.

Чем дальше шел Орландо, тем оживленнее становился тракт: медленные крестьянские подводы лениво шевелили колесами, а пешие путники с завистью поглядывали на их обладателей – уж им-то не надо было бить ноги по камням, сиди себе и погоняй неторопливую лошадь. Изредка раздавался громкий цокот копыт, и, высекая искры из булыжников, стрелой пролетал верховой, при появлении которого все – и пешие и конные, разбегались по обочинам. Нельзя стоять у него на пути, у него лошадь быстрая и плеть тяжелая, да и вообще, верхом всякая шушера не ездит, только господа или служивые люди.

Деревни кончились, теперь по обочинам дороги тянулись каменные здания, плотно стиснувшие людской поток с обеих сторон. Стены были серыми, окна маленькими и мутными, но почти на каждом красовалась какая-нибудь вывеска – такое здание служило своим хозяевам и домом и мастерской одновременно. Внизу работали или торговали, а наверху жили: тесно, грязно, но почти в столице.

Главная городская стена, сложенная из белого кирпича, нависала над этими домишками, постоянно напоминая им, что они все-таки не в городе, хоть и стараются примазаться. А они не отступали, все теснее сжимая кольцо вокруг исторической границы города, грозя однажды взять его приступом.

Амаранта была хорошо укреплена на случай внезапного нападения, мощные стены и ворота были построены со знанием дела, и горожане по справедливости ими гордились. Толщина стен была такова, что поверху, где ходили часовые, можно было проехать в повозке. Дубовые ворота, обшитые железом, по высоте равнялись трехэтажному зданию – их открывали и закрывали при помощи сложной системы рычагов и противовесов, и справиться с этим могли не меньше чем десять человек. Были и другие выходы из города, но каждый день полноводная людская река вливалась и выливалась именно через Малиновые ворота.

Орландо медленно двигался в людском потоке – чем ближе к воротам, тем медленнее. Солнце уже начало припекать, становилось жарко. В неподвижном воздухе смешивались запахи людей, животных, разной снеди и товара, образуя сногсшибательный коктейль, способный прошибить любой насморк.

Причиной затора стала повозка с дровами – груженая сверх меры, она не дотянула до города: ось лопнула, дрова накренились, порвали своей тяжестью веревки и раскатились по мостовой. Кое-кому изрядно досталось поленом по лбу. И вот теперь, возница, кляня на чем свет стоит и лошадь, и повозку, и маму повозки, безуспешно пытался собрать свой груз. А толпа напирала, с руганью и криками пытаясь проложить себе путь на свободу. Вспыхнула потасовка.

Орландо всеми силами старался держаться как можно дальше от драки, беречь свой мешок и не давать наступать себе на ноги – справляться со всеми тремя задачами одновременно было чертовски трудно. Перед ним так же мучилась какая-то женщина с корзинкой – ее толкали со всех сторон, а она еле-еле удерживала свою поклажу. Ей, пожалуй, приходилось еще хуже, чем Орландо.

Из корзинки вкусно пахло свежим хлебом – Орландо сглотнул слюну и отвел взгляд в сторону, чтобы не искушать себя. Но тут из плотной массы тел высунулась чья-то рука, и преспокойно выхватила багет. Орландо ошалел от такой наглости, но в следующую секунду обнаружил себя держащим вора за руку и что есть мочи долбящим его о корзину:

- Брось булку, сволочь!

Рука разжалась, багет рухнул на место, а хозяйка корзины изумленно воззрилась на парня. Он же бросил вора, подхватил женщину под локоть и стал энергично прокладывать себе дорогу, усиленно работая локтями и наступая на ноги всем подряд. Хватит! Он устал здесь стоять, и намерен был выбраться любым способом.

Ему это удалось – не без помощи спутницы, которая проявила твердость характера, благословив своей корзиной не одну потную лысину. Вывалившись из толпы, они поспешили отойти подальше, а потом остановились, чтобы отдышаться. Прислонившись к холодной каменной стене, Орландо вытер пот со лба:

- Ну и дела… И часто тут такое?

- Первый раз вижу. Видимо тебе повезло. – Женщина поставила корзину на землю и выпрямилась, потирая поясницу. - Ты издалека пришел?

Орландо улыбнулся.

- Да, госпожа, издалека.

У нее был цепкий взгляд, Орландо дернулся было отвести глаза, и с изумлением понял, что не может. Женщина держала его, даже не прикасаясь.

- Хорошая чага. Не потеряй.

Что? Орландо схватился за карман. Чага была на месте, но от слов незнакомки ему стало не по себе.

- Простите меня, я должен идти. У меня сегодня много дел – я должен найти жилье, пропитание и новую жизнь, так что скучать некогда.

Он вежливо поклонился и быстро зашагал по улице. Хорошо идти вперед, когда тебе двадцать лет и за плечами только и есть, что пустая дорожная котомка. Воспоминания, расставания, потери и сожаления – все это будет потом, когда-нибудь потом…

Женщина поставила корзину на землю и медленно выпрямилась. Взгляд ее был прикован к уходящему парню – что виделось ей в его облике? Она смотрела, и лицо ее накрыло тенью, то ли от набежавшего облака, то ли от неведомых миру мыслей.

Глава 1. В семье не без урода

Для того чтобы получить представление о Стране Вечной Осени, можно пролистать Большую Королевскую Энциклопедию, но для того, чтобы узнать ее по-настоящему, не хватит и жизни, прожитой под неярким осенним солнцем.

Примерно шестьсот лет назад враждующие удельные княжества Арпентер, Ферсанг, Энкрет и Плериэль были объединены железной рукой князя Сигизмунда в единое государство. Он и стал первым королем, избрав своей столицей молодую в то время Амаранту. Начинание Сигизмунда оказалось удачным, ибо самой природой было велено этим землям быть вместе. Все, начиная от климатических особенностей и заканчивая рельефом местности, надежно защищало страну от вторжений извне.

Страна Вечной Осени находится в горном кольце Таг-Тимир, которое на севере получило имя Драгуната – Драконовый хребет. По другую сторону хребта располагается Тридесятое царство, жители которого дали горному массиву это звучное имя. Они всегда были добрыми соседями: много веков торговые грузы, доставляемые с востока и юга, проходили транзитом через Драгунату в их маленькую страну. А оттуда, из гаваней Славича, расходились по Полуденному морю на весь мир. Правда злые языки говорили, что была им в том немалая выгода.

Но Драконовый хребет - это не только грузовой перевал, но и надежный форпост, принудительно хранящий дружбу двух народов. Одолеть его силой оружия было бы чрезвычайно трудно как с одной, так и с другой стороны: острые скалы, крутые заснеженные перевалы и пропасти, не имеющие дна, тянутся на протяжении многих миль. И лишь на востоке горы расступаются, чтобы дать дорогу величественному полноводному Серану, несущему свои воды в Ландрию.

Серан берет начало на западных склонах Таг-Тимира, пересекает всю страну и, сделав большую петлю по Ландрии, впадает в Полуденное море. Жители провинции Энкрет, на которую приходится судоходная часть Серана, по большей части связаны с рекой – они либо речники, либо корабелы, либо торговцы. Огромный порт в городе Энкрете выстроен их руками, и настолько поражает воображение, что его называют одним из чудес своего времени.

Серан делит Страну Вечной Осени на две большие части – Северную и Южную, но главная артерия страны все же сухопутная. От Драгунаты до южных склонов Таг-Тимира тянется Великий тракт, по которому денно и нощно идет нескончаемое движение – путники, кто налегке, а кто с грузом, пересекают страну в обоих направлениях. Именно благодаря Великому тракту Амаранта стала столицей и настолько расцвела, что каждый путешественник, попадая в Страну Вечной Осени, непременно стремится увидеть ее красоту. Бурная жизнь кипит вокруг столицы, а также в юго-восточной части Плериэля, в то время как северо-запад пустует, занятый болотами и лесами. Никто не берется осваивать эти территории, и есть на то своя причина.

На северо-востоке Плериэля лежит Дремучий лес. Расположенный в самом сердце страны, он мог бы считаться частью каждой провинции – хоть Арпентера, хоть Ферсанга, хоть Плериэля. Один лишь Энкрет не имел с ним границы. Однако ни одному, даже совершенно сумасшедшему губернатору не пришла бы в голову мысль взять его под свою юрисдикцию. Сколько бы ни было в нем гектаров земли или кубометров древесины, никто не хотел жить с ним рядом. Да что там жить, даже подходить к нему никто не хотел – и небольшой участок Великого тракта, который приближался к лесу, путники никогда не отваживались преодолевать в одиночку.

Арпентер отгородился от леса при помощи реки, и не было в мире надежней защиты. Но даже Серан, бурный и своевольный в предгорьях Таг-Тимира, в этих местах становится медлительным и сонным, - говорили, что Дремучий лес мечтает задушить реку, раздробить ее на тысячи ручьев, выпить их ненасытными корнями и шагнуть в Арпентер.

Омывая мрачные, неприступные чащи, Серан мелеет и замедляет свое течение. Глядя на его неуверенный бег, на пустынную, заболоченную местность, поросшую хилыми деревцами, трудно представить, что это все та же могучая река, несущая на своих волнах гордые корабли Энкрета.

Арпентерский берег низкий, земля там влажная, хлюпает под ногами, и все больше зарастает ржавой болотной травой. Если и выживает в такой почве деревце, то вырастает оно чахленьким и кривеньким, с ломкими веточками. А то и умирает, не войдя в рост, и стоит маленьким печальным скелетиком, смотрит со страхом на другой берег. А там утесы, крутые и мрачные, там обрывы, обнажающие белые кости корней. Иногда случается, что подмывает землю, и падают вековые деревья прямо в реку. Лежат там и гниют, образуя мелкие запруды, вода застаивается, становится плохой, черной. Тяжкий смрад идет от нее на много миль. Люди этих мест всегда избегали, видно тоску и непокой наводили они на случайных путников.

Разное рассказывали о границе Дремучего леса, много было интересных и страшных историй, это ведь дело такое – чем страшнее, тем интереснее. В сумерки, дескать, над Черной водой поднимается туман, жиденький, голубоватый, как снятое молоко, вроде и видно сквозь него далеко, а посмотреть толком - и собственных пальцев не увидишь. И нет ни души – ни зверя, ни птицы залетной не слыхать, даже веточка под ногой не хрустнет, лишь бледненький месяц на небе качается. И все молча.

От воды по ногам холод, но чем дальше уходишь, тем быстрее следы затягивает влагой, шаг – и вот уже лужица на месте следа, другой – и ты по колено в воде. Вроде идешь вверх, а заносит все ниже, к самой реке, и ведь не выберешься до рассвета, пока туман не рассеется. Но это еще не беда, ночь в болоте просидеть с комарами да лягушками, утро настанет – домой пойдешь. А вот если у Черной воды встретишь девочку в сумеречное время, или детский плач услышишь – тогда беда. Бродит там пропащая душа, ищет чего-то, а что потеряла и сама не ведает. Нет от нее спасения, хоть беги, хоть прячься, чувствует она живое сердце, водит кругами – ближе да ближе. И все спиной стоит, а как подберется вплотную, то поднимет голову – и нет тебя на этом свете, только птицы закричат от страха. Правда это или нет, но бывало в Семелле такое, что вдруг посреди ночи доносился с реки отчаянный птичий крик…

Рассказывали и другие истории, да и как не рассказывать, когда Дремучий лес совсем рядом. Огромный, черный, зловещий - стоит он неприступной крепостью, и никто не решается тревожить его покой. Опять же, по слухам, но были в лесу тайные тропки, по которым можно попасть из Арпентера в Амаранту гораздо быстрее, чем по Великому тракту, хотя редкий смельчак пожалел бы времени, глядя в глаза вековой чаще.

Хвойные деревья, как известно, вечнозеленые, поэтому на фоне золотисто-багряных рощ Арпентера Дремучий лес действительно выглядел черным. Основу его составлял густой ельник, такой старый и плотный, что ни один луч света не мог пробиться сквозь сомкнутые ряды, и внизу царила тьма. Сгнившие стволы деревьев, мертвый подлесок, старая трава и паутина надежно хранили сердце леса от непрошеных гостей, а дикие звери бродили свободно, не отличая дня от ночи, не было никого, кто бы помешал им охотиться в свое удовольствие.

И все же Дремучий лес не был необитаем.

С незапамятных времен стояла в лесу башня – кто и когда ее выстроил, история умалчивает. Время стерло следы ее создателей, но сама башня стояла крепко: круглая, кряжистая, сложенная из больших камней, поросших мхом от сырости. Строили ее, похоже, в оборонительных целях – толстые стены, маленькие окна-бойницы, да узкая дверь, обитая железом, словно созданы были для длительной осады. Хотя, по здравому разумению: ну кто мог напасть на башню в самом сердце Дремучего леса?

Кстати говоря, лес в этих местах расходился, редел и выглядел гораздо приветливее – много было лиственных деревьев, смотревшихся в небольшое озерко, часто встречались тропинки и опушки, суетливые птицы носились с ветки на ветку, то ли здороваясь, то ли ругаясь друг с другом. Солнце пронизывало ветви деревьев, и падали лучи-стрелы на прелую листву, золотившуюся под их остриями.

Лесная прогалина, на которой стояла башня, днем хорошо прогревалась под солнцем – даже если случался дождь, то земля быстро впитывала влагу, и лужи высыхали на глазах. Это качество особенно ценила Василиса, разбившая небольшой огородик в своих владениях.

Почти вся территория вокруг башни была обнесена забором, но это был не привычный глазу деревенский глухой частокол, а так, одно название – несколько длинных жердей, привязанных к почерневшим от времени столбикам, накрепко вбитым в землю. Тем не менее, забор обозначал принадлежность этого места, а заодно служил барьером для глупой пятнистой козы, любившей обгладывать кору с окрестных деревьев. Неширокая мощеная дорожка вела от калитки к самой двери, по бокам ее росли неприхотливые здешние цветы, которые в народе называли «ноготками» - их оранжевые головки прекрасно гармонировали с осенним убранством леса и придавали башне уютный, обжитой вид.

Хозяйственные постройки – сарай, дровенник и стайка скромно прятались в глубине двора, а чуть поодаль, в строгом геометрическом порядке, располагались грядки. Тропинки между ними были хорошо утоптаны и посыпаны опилками – заботливая хозяйская рука чувствовалась во всем. Василиса не жалела ни времени, ни сил на уход за своими посевами, и, надо заметить, добилась в этом деле отличных результатов. Картошка, морковка, лук, баклажаны – да у нее даже помидоры росли и прекрасно вызревали, не всякая арпентерская хозяйка могла похвастаться такими помидорами.

Благодаря солнечному свету неплохо росли и абрикосовые деревья, правда, довольно старые. Плоды на них были мелкие и кислые, но Василиса приноровилась делать варенье, которое называла «Королевским» за его изумительный вкус. Три-четыре раза в год она даже нагружала им повозку и везла в Амаранту, где у нее были знакомства среди бакалейщиков. Даже большие господа любили Василисино варенье.

А Василиса любила свою башню, свой лес, свои грядки и кастрюли. Когда-то она пробовала называть себя Премудрой, но с чтением у нее не заладилось, премудрость в голове не держалась. Раз так, решила она, значит, буду Прекрасной – но с красотой дела обстояли еще хуже, и прозвище не прижилось. Так и жила она в лесу, не Премудрая, не Прекрасная, а просто Василиса.

Книжки пылились в сундуках, зеркало засиживали мухи, солнце вставало и садилось над Дремучим лесом, но о ходе времени помнили только часы в гостиной. Василиса заботливо чистила их и смазывала, ворчала на их по-деревенски громкое тиканье, однако ей никогда не приходило в голову сверять по ним время. Ее день начинался вместе с солнцем, с ним же и заканчивался, редко когда она засиживалась до ночи. Все хозяйственные заботы и хлопоты отлично умещались в световой день. А ночью, когда деревья в лесу таинственно шумели и перешептывались, вспыхивали во мраке глаза хищников, и от воды поднимался холодный туман, она уже крепко спала в своей постели, надежно защищенная толстыми каменными стенами.

Василисе был по душе здешний уклад, одно только печалило и разъедало душу: она была одинока. Много лет прождав принца на белом коне, она потихоньку разуверилась в людях, поэтому характер имела резкий и склочный. А с таким характером, в сорок два года, да при не самой привлекательной внешности, шансов выйти замуж – кот наплакал.

Василиса, в общем-то, все прекрасно понимала, но не становилась от этого счастливее, скорее наоборот – осознание реальности наполняло ее душу горечью, которая откладывалась морщинками на лице и пригибала к земле ее плечи. Часто ей приходилось плакать по ночам в подушку, мучаясь от нестерпимой боли, накатывавшей на нее временами. В такие моменты ей казалось, что жить дальше незачем, но приходило утро, она вытирала слезы и с надеждой говорила себе, что сегодня он непременно придет. Непременно.

Вот и вчера она напекла пирогов – словно ждала кого-то. Постелила свежую скатерть, полы вымыла в горнице до блеска, и вообще весь день наводила в башне марафет. Вечером, невзирая на ломоту в пояснице, тщательно вымела мощеную дорожку, и, как могла, поправила покосившийся забор. Если бы кто-нибудь ее спросил, зачем она все это делает, она не нашлась бы, что ответить.

А закат выдался красивый, малиновый, как ее лучшее платье, которое она уже черт знает сколько лет не надевала. Солнце садилось долго, уже ночь наступила, но краешек неба все еще горел пурпуром. Василиса постояла немного, полюбовалась, потом загнала козу в стайку и потушила фонарь:

- Душа болит, как зубы. Все ноет и ноет, уже сил нет. Выдрала бы эту болячку, да не знаю, как…