Глава 1. В семье не без урода 4 page

Утром Жанетта не сразу сообразила, что случилось. Стоя за кухонным столом, она кожей чувствовала, что в мире что-то не так, но никак не могла сообразить что именно. А Орландо, ухмыляясь себе под нос, чистил песком большую медную сковородку. Его забавляла кухаркина физиономия, на которой ясно читались душевные муки по поводу неожиданной перемены:

- Я ничего не пойму, что-то не так сегодня. Вот как будто не моя кухня. Слышь, Игнасио, ты ничего не замечаешь? И запах какой-то странный…

Старый истопник, задремавший около печки, поднял голову и оглядел кухню мутным взглядом:

- Да пол он помыл. Что, не видишь, что ли – чисто, как в господских комнатах. У тебя, неряхи, вечно было грязи по колено, а парень взял и помыл, даже зайти приятно.

Жанетта уставилась на пол. Нельзя сказать, что пол блестел, но, по крайней мере, цвет досок стал виден.

- Пол он помыл. Ты тут что, самый умный? Тоже мне барин! По грязному полу ему ходить образование не позволяет, видите ли.

Глаза ее стали злыми, а по лицу пробежала нехорошая усмешка. Схватив со стола горшок с очистками, она одним махом вытряхнула его под ноги, и, злобно хохоча, стала втаптывать каблуками.

- Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе! Будешь знать, как командовать на моей кухне!!

От мощного кухаркиного пинка горшок улетел к противоположной стене, жалобно звякнул и рассыпался на мелкие осколки. Онемевший Орландо опустил глаза и попытался продолжить свое занятие, но кровь бросилась ему в голову, он почти ничего не видел. Руки парня тряслись, а Жанетта все пыталась заглянуть в лицо, чтобы посмотреть, какое впечатление произвели ее действия.

- Что глазки прячешь? Виноватишься? Или слезки там роняешь в тазик?

Ее сальная, красная физиономия была ненавистна Орландо, но он переломил себя, нечеловеческим усилием поднял голову и посмотрел ей в глаза, холодно и надменно.

- Все в порядке. Это ваше рабочее место, можете свинячить сколько захотите. Ваше дело мусорить, мое дело убирать. – Он бросил чистую сковородку на стол и сгреб в тазик гору глиняных тарелок. – Вечером опять помою.

- Во дает! – восхищенно присвистнул Игнасио, а Жанетта, криво усмехнувшись, покачала головой и вернулась к овощам и мясу. Орландо еще не мог усмирить трясущиеся пальцы, но внутри все вдруг успокоилось. Он сказал себе, что если будет нужно, он будет отмывать этот чертов пол каждый вечер. Он отмоет буфет и окна, он приведет кухню в порядок, и ни одна Жанетта в мире не помешает ему это сделать.

Мужик сказал – мужик сделал. Несмотря на саботаж со стороны кухарки, дела потихоньку пошли в гору: пол окончательно отмылся, ножи были острые, через окно стал виден двор, да и треснувшее стекло в буфете заменили. Жанетта с ужасом поняла, что ей угрожает чистый передник.

А Орландо работал как заведенный: целый день с утра до ночи он чистил, мыл, подметал, выносил мусор. Не было ни единой минуты, чтобы он сидел и бездельничал - все горело в его руках.

- Я не успею ложку положить, а он ее уже помыл! – восклицала Жанетта, и было непонятно, то ли она жалуется, то ли хвастается. – Что это он все время моется, больной, что ли? А зануда-то какой, просто сил нет! Скажите мне, откуда такие берутся!

Орландо занял собой все ее мысли, даже дворецкому она выложила полный спектр переживаний, и господин Кавалли выслушал ее очень внимательно, хотя терпеть не мог пустую болтовню. Мало того, всегда чопорный и высокомерный управляющий даже снизошел до того, чтобы задать кухарке несколько уточняющих вопросов.

- Вот увидишь, Игнасио, господин Кавалли поставит его на место. Где это видано, чтобы человек, работающий без году неделю, учил меня как картошку чистить! Он еще попляшет, козлячья морда, он у меня будет тише воды, ниже травы. Это я тебе обещаю.

А Орландо чистил кастрюли и улыбался себе под нос - он не знал какое раздражение вызывает у окружающих даже его улыбка. Вот сейчас он улыбался, радуясь тому, как с каждым взмахом щетки медные бока кастрюли блестят все сильнее и сильнее. Как красиво и приятно, когда в такой кастрюле варится что-то вкусное!

Увлеченный своим делом, он не заметил, как скрипнула дверь, ведущая во внутренние покои, и на пороге появился господин Кавалли. Игнасио торопливо поднялся со своего теплого местечка возле печки, и застыл в полупоклоне, Жанетта оторвалась от разделки мяса и радостно заулыбалась:

- Здравствуйте, господин Кавалли, доброго вам утречка! – не голос, а медовый пряник. – Скоро все готово будет, вот, котлетки делаем господам на завтрак. Да и не только господам. Уж я вам самую лучшую подам, не сомневайтесь. Зажаристую, с корочкой, все как вы любите.

Но Кавалли не ответил на приветствие, он прошел мимо Жанетты и остановился возле Орландо. Глаза кухарки вспыхнули азартным огнем, она метнула быстрый взгляд на Игнасио: «Я же тебе говорила!», но старый истопник так и стоял в полупоклоне, внимательно изучая свои ботинки. А Орландо, который наконец заметил управляющего, опустил кастрюлю, вытер руки передником и снова улыбнулся. Вместо приветствия.

Господин Кавалли медленно обвел взглядом гору вымытой посуды, блестящую кастрюлю, и остановился на Орландо, разглядывая его в упор в течение нескольких долгих секунд.

- Значит это ты тут порядок наводишь? - раздался его густой и сочный бас. И пока Орландо думал, что ответить, вмешалась Жанетта:

- Он, сударь, все он. Лезет, куда не просят, думает о себе черт знает что. Я так считаю, нечего бедному человеку нос задирать и думать без приказу, для того господа есть. А наше дело свою работу исполнять и не умничать. Вот сегодня, например, взялся кастрюлю эту чистить, а зачем ее чистить, коли она и так чистая? Все равно ее на огонь ставить, закоптится, да и песок расходует почем зря. Или мясо разделывать, уж я-то собаку съела на мясе, я двадцать лет на кухне, а этот сопляк меня учит…

- Да вы у печени желчные протоки не вырезаете, она от этого жесткая делается и горчит! – не выдержал Орландо. – Разве трудно пять минут потратить и все хорошо почистить?

- Ишь, какой умный! Я двадцать лет печенку готовлю, и еще никто не жаловался! И не кому-нибудь готовлю, а господам! Господа кушали и спасибо говорили! – Жанетта шваркнула ложкой по столу. Лицо ее покраснело, заправленные пряди выбились из-под платка, придавая ей устрашающий вид. Но господин Кавалли даже не повернулся, только поднял руку, призывая к молчанию:

- Ты закончил? – спросил он Орландо, указывая взглядом на кастрюлю.

- Да. То есть нет… я хотел еще дно отполировать.

- Потом отполируешь. Иди за мной. – Он повернулся на каблуках, и быстро вышел из кухни, так и не вытащив руки из карманов. Растерянный Орландо снял передник и выбежал за ним в пыльный коридор, соединяющий кухню с жилыми помещениями.

Управляющий ждал его возле двери, ведущей в столовую. Дальше этого коридора Орландо еще никогда не заходил, кухонному рабочему не полагалось показываться господам на глаза. Но сегодня господин Кавалли словно забыл об этом, он открыл дверь и кивком головы пригласил парня следовать за ним в столовую.

Орландо казалось, что они прошли не один, а несколько домов – коридоры и залы сменяли друг друга, и не было им ни конца, ни края. Они миновали столовую, белую с золотом, в середине которой стоял огромный стол, за которым могло поместиться человек сто. Стол был светлого дерева с позолотой, наборной крышкой с узорами и вензелями, и вокруг него стояли стулья – да что там стулья, целые кресла! На стенах висели картины, а с высокого потолка свисала неописуемой красоты люстра: тонкая, ажурная, с хрустальными подвесками. Орландо чуть шею себе не свернул, пытаясь рассмотреть ее получше.

Из столовой, полной света и воздуха, они вышли в коридор, похожий на галерею: с левой стороны были только огромные окна от пола до потолка, а с правой висели портреты в тяжелых позолоченных рамах. Суровые господа и томные дамы в старинных костюмах внимательно рассматривали деревенского парня, спешащего за элегантным дворецким. И непонятно было, то ли они одобряют его, то ли осуждают за наглое вторжение.

Но коридор кончился, и они вышли в большую залу, сердце дома – именно сюда попадали гости через центральный вход. Зала была круглая и очень торжественная, обитая темными дубовыми панелями, обставленная рыцарскими доспехами и прочими атрибутами благородного семейства. Окон в ней было всего два, поэтому даже в самый солнечный день в зале царил легкий полумрак, а свечи в кованых подсвечниках никогда не тушили. На паркете красовался узор - огромный круг, в центре которого сидела лисица с кинжалом, и было много слов на непонятном языке. Эта же лисица была выткана на гобелене, висевшем прямо напротив входа, в пролете огромной лестницы, ведущей на второй этаж.

Из залы вело несколько дверей, но все они были закрыты, и господин Кавалли прошел мимо них, не останавливаясь. Он направился сразу на второй этаж по центральной лестнице, Орландо последовал за ним. Поднимаясь по широким ступеням, покрытым бордовым ковром, заглушающим шаги, он сам себе завидовал. У гобелена с лисицей большая лестница заканчивалась, и наверх убегали две лестницы поменьше – одна справа, другая слева. Управляющий пошел направо, поднялся и остановился в небольшом коридоре, у стены, затянутой зеленой тканью. В полумраке было видно несколько дверей, за ручку одной из них и взялся Кавалли:

- Это комнаты господина герцога. Сейчас мы пройдем в спальню, и я расскажу, для чего мы сюда пришли.

Он нажал на ручку, и взору Орландо открылась самая великолепная спальня из всех, что существовали в мире. Просторная, светлая комната, обитая нежно-фиолетовым шелком в мелкий цветочек, с большими окнами и ковром, в котором тонули ноги. Но самое главное – кровать с балдахином, такая большая, что на ней можно было бы устроить танцы. А какие там были шкафчики! Изящные, резные, с позолоченными ручками, настоящее произведение искусства. Орландо стоял, открыв рот, и начисто забыл, что его привели сюда не просто так.

- Здесь его светлость изволит почивать. Эта маленькая дверь ведет в гардеробную, где хранятся туалеты его светлости. Напротив – ванная, там герцог умывается и, ну сам понимаешь… Дальше по коридору комнаты сына его светлости, юного виконта, но он нечасто здесь ночует. Если ты заметил, то слева от главной лестницы есть еще покои, раньше они принадлежали ее светлости герцогине, но она скончалась одиннадцать лет назад. Так что теперь там никто не живет, а комнаты используются для гостей, когда его светлость изволит кого-то принимать.

Кавалли сделал паузу.

- Так вот, с сегодняшнего дня ты больше не работаешь на кухне, твоей обязанностью будет уборка господских комнат. Это чрезвычайно ответственная работа, его светлость господин герцог очень строг в отношении чистоты своих покоев. Если найдет где пылинку – пиши пропало, а если испортишь что-нибудь, не сносить тебе головы. Я никогда не доверял уборку непроверенным людям, так что тебе оказана великая честь, надеюсь, ты понимаешь это?

Управляющий сделал страшное лицо, но Орландо не мог сдержать счастливой улыбки. Мысль о том, что теперь он будет здесь работать, затопила радостью все его существо, выплеснувшись наружу самой искренней, самой солнечной его улыбкой. Кавалли даже опешил:

- Ты что, идиот? Я ему говорю, что если он тут хоть одну царапинку оставит, я с него шкуру спущу, а он лыбится как ненормальный!

- Нет, сударь, что вы, я понимаю. Я буду очень стараться, я все сделаю, чтобы оправдать ваше доверие. Господин герцог будет доволен, я клянусь! Это надо же, я теперь буду здесь работать, я эту красоту буду каждый день видеть. Вы не представляете, как я счастлив! Да я просто везунчик!

Рябая физиономия парня сияла, как медный грош. Управляющий вздохнул и велел ему убираться на кухню.

- Завтра с утра начнешь. В шесть часов подойдешь ко мне, я скажу тебе, что делать, а теперь ступай. И не болтай там.

- Да, сударь, слушаюсь, сударь!

На следующее утро он приступил к выполнению своих новых обязанностей. Это оказалось легко и приятно, в красивом месте все делалось само собой, а счастливая улыбка не сходила с лица. Он чистил, мыл, натирал и полировал, как будто был художником и готовился к выставке своих работ. Да и как иначе, если работа доставляла ему радость. Каждую ручку на серванте он натирал до блеска, каждую паркетину надраивал до зеркального блеска, и не было в господских комнатах ни единого уголка, куда бы он не залез с тряпкой. Кавалли, даже если бы захотел, не смог бы ни к чему придраться, но он, казалось, был доволен, и Орландо не слышал от него ни единого слова нареканий.

Однако или слова Кавалли о строгости герцога были поэтическим преувеличением, или у герцога было свое представление о чистоте, но комнаты новому лакею достались в запущенном состоянии. Когда первое восхищение обстановкой прошло, Орландо понял, что в доме царит грязь – тщательно прикрытая коврами и мебелью, но самая настоящая грязь. То, что было на виду, еще кое-как убиралось, но в дальние уголки человеческая рука с тряпкой отродясь не заглядывала. Роскошные фарфоровые вазы зарастали изнутри жиром и пылью, люстры лопались от грязи, а под кроватью спокойно можно было разводить грядки.

Орландо пришел в ужас. Он чувствовал жалость к прекрасным, но заброшенным вещам, о которых никто не заботился. С искренним сердечным участием он мыл их, чистил, и иногда чинил, чувствуя, как они ему благодарны. Глупо, но юный лакей даже давал им имена, и здоровался, проходя каждое утро:

- Здравствуй, Фелиция (пузатой фарфоровой вазе в коридоре).

- Привет, Энрике (изящному кованому торшеру в спальне).

И даже если бы кто-то объявил его сумасшедшим, он бы только улыбнулся. Это было его царство, его подданные, зависящие от его воли, и он был добрым монархом.

Впрочем, работы было не очень много – основательно отмыв все в первый раз, он только поддерживал чистоту, а это было намного легче. Герцог, как ни старался, не мог пачкать быстрее, чем Орландо убирал. Хотя сюрпризы, безусловно, случались. Особенно тяжело было после приемов, ибо гости герцога умудрялись здорово загадить помещение. Орландо возмущался до глубины души, и не потому, что ему приходилось делать грязную работу, а потому, что не понимал, как благородные люди могут вести себя настолько неблагородным образом.

Однажды утром он, как всегда, убирал в спальне герцога – постель была смята и залита вином, по всей комнате разбросана грязная одежда. Стирка не входила в обязанности Орландо, он только собирал белье и относил в прачечную. Вот и сейчас он собрал простыни в корзину и взялся за одежду, но подняв брюки, он услышал, как из кармана что-то выпало. Наверное, монетки - подумал Орландо, и тщательно вытряс брюки. Но это были не просто монетки, четыре золотых септима, больших и тяжелых, лежали перед ним на полу.

Орландо никогда не держал в руках настоящих золотых, он с огромным любопытством поднял их и долго рассматривал, тер пальцами, даже попробовал на зуб, пока не вспомнил, что время идет. Тогда он бросил брюки в корзину к простыням, сложил монеты стопочкой на прикроватном столике, и заторопился в прачечную.

День выдался тяжелый. Честно признаться, к вечеру даже трехжильный Орландо чувствовал себя уставшим. Он сидел, сгорбившись за столом на кухне, и хлебал суп без всякого аппетита.

- Что ты ложкой по тарелке возишь? Ешь все подряд, не ковыряйся! Или мы теперь господа такие, что нам куриный суп есть зазорно?

- Жанетта, ну причем тут суп? Я устал просто, потом поем, ты мою тарелку спрячь куда-нибудь, а то много тут желающих.

Он поднялся и оглядел кухню, которая за время его отсутствия потеряла прежний блеск: пол снова почернел и засалился, а в раковине подпирала потолок огромная гора немытой посуды.

– Давай я тебе помогу посуду помыть, а то она скоро бегать будет. На своих ногах.

Жанетта прибрала его тарелку в сервант.

- Ну куда тебе мыть, ты и так устал. Я разве не вижу, как ты там полощешься, вон худой стал, как весенний грач.

- А разве я когда-нибудь был толстым? – Орландо рассмеялся, повязывая передник, - нет, Жанетта, кто родился крестьянином в Плериэле, тому толстым не бывать. А посуду я мыть люблю, я отдыхаю, когда ее мою. Вещи, Жанетта, иногда совсем не такие, какими кажутся.

Кухарка поморщилась:

- Терпеть не могу, когда ты начинаешь умничать. Попомни мои слова: думать – вредно, особенно если ты родился крестьянином в Плериэле. Твое думанье тебя до добра не доведет. Вот скажи мне, чего тебе не хватало? Сидел себе на кухне: в тепле, в добре, так нет, потянуло его господские комнаты убирать! А господа они, прости, такие свиньи, что хуже свиней гадят. И вот, теперь ты работаешь с утра до ночи, чистишь герцогские горшки. Тьху! – Несмотря на то, что именно она косвенно поспособствовала его повышению, Жанетта переживала случившееся как личную обиду.

- Это тоже работа. И я горшки не выношу, я убираю в комнатах, а там очень красиво. Понимаешь, мне приятно там находиться, следить за порядком, приглядывать за вещами.

- Приглядывальщик… Ты поаккуратнее там с приглядом, а то кто-нибудь что-нибудь приглядит, а тебе гляделки вырвут. На такого дурачка грех не спихнуть, что он понимает, деревенщина. Будут потом твои мамка с папкой пирожки в тюрьму возить из деревни.

- Мамки с папкой у меня нет, умерли, когда мне шесть лет было, так что пирожки возить некому. И не такой уж я дурачок, как тебе кажется. Я у своей тетки до восемнадцати лет жил из милости. Она меня терпеть не могла и всячески старалась со свету сжить. И не смогла, а уж как старалась! Если я у нее тогда не пропал, то теперь уж точно не пропаду.

- Больно много петушишься.

Беседа была прервана появлением управляющего, который был немного бледен и без лишних слов приказал Орландо следовать за собой. Быстро.

Что же могло случиться? Перебирая в уме все возможные варианты и начиная волноваться, Орландо почти бежал за господином Кавалли. Тот не соизволил объясниться, только бросил сквозь зубы, что его светлость герцог желает немедленно видеть его. Вот незадача! Неужели что-нибудь случилось с паркетом, ведь рецепт состава для полировки был непроверенный. Волнуясь все больше и больше, он вошел вслед за управляющим в жарко натопленную спальню.

Орландо никогда не видел эту комнату вечером, и сейчас она показалась ему чужой и незнакомой, как будто милая и скромная девушка вечером принарядилась для панели. Пахло духами и алкоголем, на прикроватном столике стоял хрустальный графин с коньяком, и лежали все те же четыре септима. А в кресле, обычно придвинутом к стене, сейчас сидел человек и рассматривал на свет игру оттенков коньяка в стакане с толстыми стеклянными стенками. Это был герцог Карианиди собственной персоной.

Тогда ему было где-то около пятидесяти, яркие белые пряди на висках прорезали черноту волос, но в целом это был еще вполне бравый мужчина. Высокий, худой, с длинным носом и длинным лицом, которое казалось еще длиннее из-за зачесанных назад волос и бородки-эспаньолки, он вполне соответствовал среднему представлению о среднем герцоге. Поэтому Орландо сразу поклонился максимально усердно.

- Ваша светлость, - спина Кавалли услужливо изогнулась, - позвольте вам представить Орландо, вашего лакея, которого вы пожелали видеть. Именно этот молодой человек убирал сегодня ваши комнаты.

У Орландо сердце екнуло: «убирал их сегодня» - точно с паркетом неладно! Он стоял, согнувшись, прижав руки к бокам, и боялся взглянуть на герцога.

- Так это вы, юноша… - голос у него был низкий, но какой-то неустойчивый, напоминавший расстроенный контрабас, - подойдите поближе, я хочу вас хорошенько рассмотреть.

Орландо приблизился на пару шагов, собрался с духом и поднял голову – в общем, герцог оказался не страшный. Глаза-жуки под кустистыми бровями нервно бегали, избегая прямого контакта с собеседником, рот был немного скошен, в бороде и голове много седых волос, но в целом ничего особенного. Да и по тону его речи не было похоже на то, что Орландо грозит увольнение или порка, разговаривал он расслабленно.

- А я давно хотел посмотреть, кто это убирает в моей спальне… Джеронимо, - Кавалли угодливо согнулся, - я что-то не припомню у нас такого рыжего работника, он что, новенький?

- Да, Ваша светлость, совсем недавно взяли. Он из деревни в город пришел, на заработки.

- Понятно. – Герцог помолчал, потом отпил из стакана, - скажи мне, юноша, как тебя зовут?

Орландо только открыл рот, но Кавалли оказался быстрее:

- Орландо, Ваша светлость.

- Откуда ты?

И снова Кавалли его опередил.

- Из Плериэля, Ваша светлость, из деревни… деревни… Да какая разница!

Герцог хихикнул:

- И правда, никакой. Скажи мне, Орландо, это ты убирал сегодня в этой комнате?

- Да, Ваша светлость.

Орландо был озадачен: герцог был уже слегка пьяненький, и следить за его мыслью было непросто.

- Скажи мне, а тебя когда-нибудь наказывали за воровство?

Вопрос был странноватый: ответишь «да» - признаешься в воровстве, ответишь «нет» – вроде как тоже воровал, но не попадался.

- Я, Ваша светлость, никогда не воровал, и за воровство меня не наказывали.

- А я накажу. За вранье. Не воровал он… Все воруют! – его светлость сделал очередной глоток и обнаружил, что стакан быстро закончился. Нетвердым движением он налил себе очередную порцию.

- Я нашел на столике четыре септима. Откуда они могли здесь появиться? Я знаю откуда, они лежали в кармане моих брюк. А где брюки? Где брюки, я спрашиваю?

- В прачечной, Ваша светлость, я отнес их в стирку, потому что они были грязные.

- Молчать, болван! Ты что это хочешь сказать? Что герцог Карианиди ходит в грязных штанах? А? Потомок друга короля Ольгерда, камергер короля Ибрагима, кавалер всех орденов Страны Вечной Осени и с грязным задом?

Смешно сказать, но брюки герцога действительно были очень грязны, и как раз с задней стороны – видимо его благородие сидел на совсем не благородных поверхностях. К счастью, Орландо сдержался, и, приняв придурковатый вид, бодро отрапортовал:

- Простите, Ваша светлость, я хотел сказать, что отнес брюки в прачечную, потому что Ваша светлость может одевать только самое лучшее и самое чистое!

- Вот так-то лучше. А то – с грязным задом… Я вот хочу знать, почему ты деньги не украл? Положил тут стопочкой, дескать, это вы все воры, а я один тут честный.

Брови у Орландо ползли все выше и выше, ну где это видано, чтобы благородный и образованный человек нес такую чушь! И ладно бы был пьяный, а то ведь так, выпивши… Но герцог не унимался – он разглагольствовал минут сорок, периодически заправляясь из графинчика, и к концу и правда напился, стал запинаться и мямлить. Видя такое его состояние, Кавалли сделал Орландо знак убираться, что исполнил с превеликим удовольствием.

Вернувшись на кухню, он обнаружил, что Жанетта уже ушла. Тогда он достал из буфета остывший суп, и взялся есть, но из головы все не шла сегодняшняя встреча. Образ герцога как-то не мог улежаться в его сознании. Из всей его долгой речи Орландо понял две вещи: а) его хвалят за честность; б) герцог, похоже, дурак.

Странно, очень странно, хозяин роскошного дома должен ему соответствовать, а тут… клоун какой-то. Неприятное чувство осталось после знакомства с ним. Орландо доел суп, посидел немного и помыл за собой тарелку. Неслышно ступая по полу, с улицы зашла кошка и уставилась на парня янтарными глазами: она прекрасно знала, у кого можно попросить что-нибудь на ужин. Но теперь Орландо был на кухне не хозяин, и предложить трехцветной красавице ему было нечего. Подождав немного, она разочарованно отвернулась и так же неслышно покинула кухню. Орландо остался один.

Да черт с ним, с этим герцогом! Я не для него работаю, а для себя!

Орландо старался неукоснительно следовать своим словам – усилием воли он заставлял себя думать не о хозяине дома, а только о работе: о паркете, о своих любимых вазах, о чистоте белья. Более-менее это ему удавалось, хотя заходя каждое утро в спальню и обнаруживая там бардак, он вспоминал герцога и его передергивало.

Однако если Орландо не стремился к общению со своим хозяином, то последний делал все, чтобы о нем не забывали. Он умудрялся оставить после себя феерическую грязь - Орландо ядовитой слюной брызгал, убирая в туалете или спальне. Мало того, молодой лакей постоянно стал находить деньги. Он аккуратно складировал находки на секретер, но назавтра появлялись все новые, причем в самых неожиданных местах. Орландо просил Кавалли поговорить с герцогом, чтобы тот внимательнее относился к деньгам. Однако управляющий как-то странно отреагировал, и была на то своя причина.

Его светлость герцог Карианиди нашел себе новое развлечение – вместе с Кавалли он прятал монеты по всем углам и тщательно записывал, где и сколько спрятал – испытывал лакея на честность и старательность. Это выяснилось одним прекрасным утром, когда Орландо нашел в кармане герцогского камзола бумажку с записями. Взбешенный таким идиотизмом, он положил эту бумажку на самое видное место, а сверху – найденные деньги, давая понять, что ему все известно. С каждым днем Орландо все больше убеждался в том, что герцог – дурак.

Пятница не задалась с самого начала: с утра Орландо здорово схватился с Жанеттой из-за плесени на овощах. Вообще-то кухарка была права – он больше на кухне не работал, и нечего было совать свой нос. Но даже натирая паркет в коридоре, он продолжал мысленную перепалку с Жанеттой, его задевало, что стоило ему уйти, весь труд пошел прахом. Действительно, на кухне теперь царила привычная грязь, все было на своих местах, и только у одного дурака-лакея душа болела.

Он уже практически закончил с паркетом и предвкушал полировку любимого серванта, как в коридоре раздались шаги управляющего – теперь Орландо мог лучше любой собаки определить: кто идет, в чем идет и чем портит паркет.

Кавалли носил щегольские лакированные туфли, подбитые мягкой кожей, поэтому шаги его были почти беззвучны и почти безвредны для драгоценного дерева, но был на его левой подошве один гвоздик…

- Господин Кавалли, позвольте, я на вашем левом ботинке подошву перебью, там не очень хорошо сделано.

- Я их месяц назад подбивал.

- Так это ничего не значит! Если у сапожника руки кривые, то хоть бы и вчера, разницы никакой.

- Что значит – кривые руки? Я их у лучшего сапожника в Амаранте чинил! Ты кто такой, чтобы судить о его работе?

- Да там в левой подошве гвоздик такой маленький, незаметный совсем торчит… но паркет царапает!!!!!

Управляющий обалдело уставился на лакея, потом снял с ноги ботинок и внимательно рассмотрел подошву – действительно один маленький гвоздик чуть-чуть выпирал, это можно было почувствовать на ощупь. Пока он раздумывал, Орландо выхватил у него ботинок и мигом загнал гвоздь поглубже углом мраморного пресс-папье.

- Вот так лучше.

- Да ты ненормальный… - пробормотал Кавалли, надевая ботинок. – Хорошо что Его светлость тебя не видит. Идем за мной, хватит тереть этот сервант, скоро дыру протрешь.

Они спустились вниз по главной лестнице, пересекли холл и вошли в одну из дверей, которая до сего дня всегда бывала закрыта. Это была просторная комната, стенами в которой служили шкафы с книгами. Несмотря на три больших окна и солнечный день, в ней царил легкий полумрак, тюлевые занавеси поглощали излишний свет. На стене справа располагался камин с резным мраморным порталом, и решеткой, которая, несмотря на то, что была отлита из чугуна, казалась легкой и воздушной. Перед камином стояли два кожаных кресла и маленький кофейный столик, но сейчас на нем были винные бутылки. Завершал обстановку массивный письменный стол возле окна, на котором почему-то вместо бумаг громоздились грязные тарелки.

Кавалли подождал минуту, пока Орландо оглядится, и обвел рукой комнату:

- Все это нужно убрать, чтобы было в лучшем виде. Вечером сюда придут гости, поэтому все должно блестеть. У тебя два часа, приступай. Если что, я наверху. – И он вышел, оставив лакея одного среди чудес.

Какое-то время Орландо молча созерцал неповторимое спокойствие библиотеки, но потом вспомнил, что время ограничено, и перевел свои мысли на деловой лад: уборка требовалась существенная, но за два часа всего не сделаешь, поэтому он решил ограничиться наведением порядка на видимом пространстве, а остальное можно будет потом потихоньку доделать. Бутылки, окурки, грязные тарелки переместились в корзину, камин был быстренько почищен, пыль вытерта, пол подметен. Паркет бы надо натереть, но не успею, - подумал Орландо, - да и книги в шкафах очень пыльные.

Закончив уборку, он обошел библиотеку еще раз, чтобы удостовериться, что ничего не пропустил. Книги, стоявшие в шкафах, действительно были настоящим пылесборником, его хозяйственный глаз не мог этого не отметить. Он вынул наугад пару штук, прошелся пальцем по корешкам – так и есть, а уж что творилось в шкафу за ними и вообще словами не передать. От такого количества пыли сразу засвербило в носу, пришлось срочно потереть переносицу, чтобы не чихнуть, и отойти подальше.

В руках Орландо осталась небольшая коричневая книжка с дряхлым переплетом, давно потерявшим позолоту - «Славные подвиги рыцаря Теодора Имборского». Отвернув наугад какую-то страницу, он попробовал прочесть пару абзацев, в которых рыцарь Теодор избавляет от тюрьмы базарного воришку, ставшего впоследствии его верным оруженосцем. Плутоватый парень попал в серьезный переплет, воруя с лотков у крестьян, но на его счастье ему попался рыцарь, который поверил в то, что у мерзавца дома семеро детей и больная жена, а воровство – сугубо от нужды. Страница за страницей и становилось ясно, что рыцарь Теодор – такой же болван, как и герцог Карианиди, а его слуга умный и хитрый тип, умело манипулирующий своим господином.