Италийская философия

ПИФАГОРЕЙСКАЯ ШКОЛА

Пифагор

Ямвлих. «О пифагорейской жизни»: Философия акусматиков представляет собой бездоказательные и лишенные разумного основания «акусмы» о том, что следует поступать так-то. Эти и другие [предписания], изреченные им самим, они стремятся сохранить как божественные догматы […]. Все так называемые акусмы делятся на три вида: одни отвечают на вопрос «что есть?», другие – «что самое?», третьи – «что должно делать или не делать». Вот примеры акусм типа «что есть?»:

«Что есть острова блаженных?» – «Солнцеи Луна».

«Что есть Дельфийский оракул?» – «Четверица, т.е. гармония, в которой – Сирены».

Акусмы типа «что самое?», например, таковы:

«Что самое справедливое?» – «Жертвоприношения».

«Что самое мудрое?» – «Число. А на втором место тот, кто нарек вещам имена».

«Что самое мудрое в человеческой жизни?» – «Медицина».

«Что самое прекрасное?» – «Гармония».

«Что самое сильное?» – «Разум».

«Что самое лучшее?» – «Счастье (эвдемония)». […]

А вот примеры акусм типа «что следует делать и чего не следует»:

[…] «Следует обуваться с правой ноги».

Или: «Не следует ходить по большим дорогам, […] мыться в [общественной] бане», ибо […] неизвестно, чисты ли те, кто посещает эти же места.

А вот еще: «Не помогать никому снимать ношу, чтобы не стать виновником чьего-то безделья, а помогать взваливать». […]

«Без света не говорить». […]

Там же: […] из наук пифагорейцы превыше всего ценили музыку, медицину и мантику. […] Из медицины: более всего одобрялся диетический вид, и в нем они были чрезвычайно щепетильны. […] стремились изучить признаки должной пропорции питья, еды и отдыха. […] едва ли не первыми стали заниматься и определять [диетические нормы] относительно приготовления блюд. […] фармацевтику одобряли меньше и из лекарственных средств употребляли главным образом, средства против нагноений, а хирургическое вмешательство одобряли всего менее. Против некоторых болезней применяли и заклинания. Они верили также, что большое целительное воздействие на здоровье оказывает и музыка, если только пользоваться надлежащими ладами.

Там же: […] высшие принципы религиозного почитания богов, которые Пифагор и его последователи поставили во главу угла. Все их предписания относительно того, что следует делать или не делать, имеют своей целью общение с божеством. Это – принцип, в этом – смысл пифагорейской философии; и цель, которой подчинена вся жизнь, состоит в том, чтобы «следовать богу».

Там же: […] наиболее действенной для установления справедливости [Пифагор] считал власть богов и как данные ею «свыше» устанавливал он государство, законы, справедливость и право.

Там же: […] пифагорейцы не изредка уклонялись от дружбы с чужаками, а сторонились и остерегались ее весьма рачительно, равно как и о том, что дружбу между собой они сохраняли неослабной в течение многих поколений.

[…] даже не знавшие друг друга пифагорейцы старались оказывать дружеские услуги тем, кого они никогда не видели, стоило им лишь получить какое-нибудь свидетельство того, что они посвящены в то же учение.

Там же: Пифагорейцы исключали борьбу и соперничество из дружбы, по возможности из всякой, если же это невозможно, то хотя бы из дружбы с отцом и вообще со всеми старшими, равно как и с благодетелями, ибо, если состязаться и соперничать с ними, да еще найдет гнев иль иная подобная страсть, дружбе не сохраниться.

[…] Никогда не затевать по доброй воле вражду с теми, кто не до конца испорчен, а затеяв, держаться стойко и непримиримо, покуда нрав противника не переменится и он не извинится [первым]. Воевать же не словом, а делами; война будет законной и дозволенной, если воевать как человек с человеком. Зачинщиком раздора по возможности не становиться никогда и избегать начала раздора изо всех сил. Чтобы дружба была настоящей, она должна быть, как можно точней регламентирована определенными принципами, причем они должны быть определены правильно, а не как попало. Даже в манере обращения все должно быть упорядочено, чтобы ни одна беседа не прошла небрежно и как попало, но с уважением, пониманием и благочинием и чтобы ни одно чувство, как-то: желание или гнев, не пробуждалось спонтанно, негодно и ошибочно. То же и о других страстях и состояниях.

Стобей: […] нет большего зла, чем анархия, ибо человек по своей природе не может спастись, если им никто не руководит. О правителях и подчиненных они думали так. Правители должны быть не только знающими, но и человеколюбивыми, а подчиненные не только покладистыми, но и любящими правителей. […] надо заботиться о всяком возрасте: детей учить грамоте […], юношей приучать к обычаям и законам города; мужи должны посвящать себя делам и общественным обязанностям (литургиям), а старцы, […] должны предаваться размышлениям, вынесениям решений и советам […]. С самого детства, говорили они, и питаться надо по правилам, ибо, как они учили, порядок и пропорция прекрасны и полезны, а беспорядок и диспропорция безобразны и вредны.

Диодор Сицилийский: Пифагор назвал свое учение любомудрием, а не мудростью. Упрекая семерых мудрецов (как их прозвали до него) […], никто не мудр, ибо человек по способности своей природы часто не в силах достичь всего, а тот, кто стремится к нраву и образу жизни мудрого существа, […] назван любомудром (философом).

Аэций: Самосец Пифагор, сын Миссары, первый назвавший философию этим именем [признает началами числа и заключающиеся в них соразмерности, которые он прививает гармониями, элементы же, называемые геометрическими [он считает] состоящими из тех и других [начал]. Опять же [он принимает] и в началах монаду и неопределенную диаду. Одно из начал у него устремляется к действующей и видовой причине, каковая есть бог –ум, другая же [относится] к причине страдательной и материальной, каковая есть видимый мир.

[…]Пифагор говорит, что пять телесных фигур, которые называются также математическими: из куба [учит он] возникла земля, из пирамиды –огонь, из октаэдра –воздух, из икосаэдра –вода, из додекаэдра –сфера Вселенной [т.е. эфир].

Аристотель. «Метафизика»: Итак, вплоть до италийских [философов] […], остальные высказывались о причинах довольно невразумительно и […] использовали две причины [из четырех возможных], причем одну из них, источник движения, одни принимают одну, а другие – две. Пифагорейцы сходным образом учили о двух началах, а то [новое], что они добавили и что составляет их отличительную черту, заключается в том, что ограниченное, безграничное и одно они считали не иными [«отличными от них самих»] субстанциями, как, например, огнем, землей или чем-нибудь иным, подобным, но само безграничное и само одно [полагали] сущностью того, о чем они предицируются. Поэтому [они и полагали] число сущностью всех вещей. Так они высказались о причинах.

Прокл: Комм. к Евклиду: «В прямоугольных треугольниках квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов». Читая исследователей старины, можно узнать, что они приписывают эту теорему Пифагору и утверждают, что в благодарность за ее открытие он принес в жертву [богам] быка.

Диоген Лаэртий: Душа человека делится на три части: сознание (nou~v), интеллект (fre>nev) и эмоции (qumo>v). Сознание и эмоции есть и у других животных, а интеллект – только у человека. Область души простирается от сердца до головного мозга. Эмоциональная часть находится в сердце, а интеллект и сознание – в головном мозге, ощущения – капли, [истекающие] от них. Интеллектуальная [часть души] бессмертна, остальные смертны. Питается душа кровью. Мысли – ветры души; и она и мысли невидимы, так как эфир [воздух] тоже невидим. […]

Из сочинения Филолая «О душе»: «Поэтому [космос] пребывает неуничтожимыми неустанным втечение бесконечной вечности. Ибо нет никакой иной [отличной от него самого] причины ни внутри него, которая оказалась бы сильнее, ни вне его, которая могла бы его уничтожить. Нет, этот космос был от века и пребудет вовеки, один, одним [богом] родственным [ему], всемогущими неодолимым управляемый. Коль скоро он один, непрерывен, и от природы дышит, и вращается изначально, то он содержит [в себе] и причину движения и изменения. Одна его часть неизменна, другая подвержена изменениям. Неизменная простирается от объемлющей Вселенную души до Луны, а изменяющаяся – от Луны до Земли. И так как движущее круговращается извечно и вовеки, а движимое подчиняется движущему, то одно должно быть вечно-движущим, а другое вечно-страдательным. И одно – всецело местопребывание ума и души, другое – рождения и изменения; одно – первое по силе и превосходящее, другое – подчиненное. А то, что из них обоих – из вечно бегущего, божественного, и вечно изменяющегося, возникшего, – космос».

[…] «космос – вечная энергия бога и возникновения, в которой изменчивая природа играет подчиненную роль. И бог пребывает вечно в одном и том же состоянии, а возникающее и уничтожающееся множественно».

ЭЛЕЙСКАЯ ШКОЛА

Парменид

Аристотель. «Метафизика»: Парменид же, судя по всему, высказывает более проницательные суждения. Он постулирует, что отличное от сущего [того, что есть] не-сущее – ничто, откуда, как он полагает, с необходимостью вытекает, что есть [только] одно – сущее [то, что есть] и ничего больше. Однако, вынуждаемый согласовать [теорию] с опытом [собств. «феноменами»] и полагая [поэтому], что [то, что есть], – одно согласно логосу, но множественно согласно чувственному восприятию, он, с другой стороны, полагает, что причин две и начал два: горячее и холодное, т.е. огонь и земля. Из них горячее он соотносит с сущим [«тем, что есть»], а холодное – с не-сущим [«тем, чего нет»].

«О небе»: Те, кто философствовал в поисках истины до нас, расходились в своих воззрениях [относительно возникновения] и с теми взглядами, которые теперь высказываем мы, и между собой. Одни из них полностью отрицали возникновение и уничтожение: ничто сущее, утверждают они, не возникает и не уничтожается – это нам только кажется. Таковы Мелисс и Парменид с их сторонниками. […] А они полагали, что, кроме бытия чувственно воспринимаемых вещей, никакой другой реальности нет, но в то же время впервые поняли, что без такого рода [неизменных] вещей никакое познание или мышление невозможны, и потому перенесли на первые [умопостигаемые] те воззрения, которые были справедливы для вторых [чувственных].

Секст Эмпирик. «Против ученых»: Отрицают же [движение]Парменид. и Мелисс со своими последователями; Аристотель [«О философии»] назвал их «остановщиками природы и бесприродниками»: остановщиками (stasiôtai) от слова остановка (stasis), а бесприродниками (aphusikoi) – потому что, отрицая движение они упразднили природу, которая, [по Аристотелю], есть источник движения.

«Истинны ли ощущения?»: отдельные ощущения обусловлены соразмерностью пор [с воспринимаемыми объектами], причем к каждому органу чувств подходит соответствующий род чувственно воспринимаемых объектов.

«Что есть бог?»: Согласно Пармениду, неподвижное, конечное, шарообразное.

О ПРИРОДЕ

IV, 3. Есть бытие, а не бытия вовсе нету; Здесь достоверности путь, и к истине он приближает.

V, 1. Одно и то же есть мысль и бытие.

VI, 1. Слово и мысль бытием должны быть.

VIII, 34. Одно и то же есть мысль и то, о чем мысль. Ибо без бытия, в котором существует ее выражение, мысли тебе не найти.

VIII. Не возникает оно [бытие], и не подчиняется смерти.

Цельное все без конца, не движется и однородно.

Не было в прошлом оно, не будет, но все – в настоящем.

Без перерыва, одно. Ему ли разыщешь начало?

Как и откуда расти?

VIII, 21. Гаснет рождение, так и смерть пропадет без вести,

И неделимо оно, ведь все оно сплошь однородно.

VIII, 26. Так неподвижно лежит в пределах оков величайших

И без начала, конца, затем, что рождение и гибель

Истинны тем далеко отброшенным вдаль убеждением.

VIII, 30. Могучая необходимость

Держит в оковах его, пределом вокруг ограничив.

Так бытие должно быть необходимо конечным:

Нет ему нужды ни в чем, иначе во всем бы передалось.

III, 42. Есть же последний предел, и все бытие отовсюду Замкнуто, массе равно вполне совершенного шара с правильным центром внутри.

Зенон

Филострат. «Жизнь Аполлония Тианского»: Зенон Элейский (он считается зачинателем диалектики), пытаясь свергнуть тирана Неарха Мисийского, был схвачен и подвергнутый пытке на колесе, не выдал своих сообщников, а тех, кто был верен тирану, оклеветал как предателей: их казнили по ложному обвинению, а Зенон сверг тиранию с помощью тирании и вернул мисийцам свободу.

Диоген Лаэртий:Аристотель в «Софисте»: Эмпедокл впервые изобрел риторику, а Зенон – диалектику.

Симплиций: В своем сочинении он доказывает, что тому, кто утверждает множественность [сущего], приходится впадать в противоречие – [В частности] он доказывает, что если сущее тождественно, то оно и велико и мало, столь велико, что бесконечно по величине, и столь мало, что вовсе не имеет величины. […] то, что не имеет величины, ни толщины, ни объема, существовать не может. […] если прибавить [это] к другому сущему, то нисколько не увеличить его. Ведь так у него нет вовсе величины, то будучи присоединено, оно не может нисколько увеличено. […] Если же другая [вещь] нисколько не уменьшится от отнятия [у него этого] и, с другой стороны, нисколько не увеличится от прибавления [этого], то очевидно, что то, что было прибавлено и отнято, есть ничто. И это Зенон говорит не с целью отрицать единое, но исходя из того [соображения], что каждая из многих бесконечных (по числу вещей) имеет величину по той причине, что перед любой [вещью] всегда должно находиться что-нибудь вследствие бесконечной делимости. Это он доказывает после того, как раньше показал, что ничто не имеет величины, так как каждая из многих [вещей] тождественна с собой и едина.

Симпликий. Комм. к «Физике»: По словам Фемистия, аргумент Зенона стремится доказать, что сущее одно, исходя из того, что оно непрерывно и неделимо. «Если бы оно было делимо, – гласит [аргумент Зенона по Фемистию], – то оно не было бы одним в строгом смысле вследствие делимости тел до бесконечности». Но сам Зенон, судя по всему, говорил, что [в таком случае] оно не будет и множественным.

Филопон. Комм. к «Физике»: […] доказывал, что сущее по необходимости одно и неподвижно. Доказывал же он это исходя из того, что дихотомия любого континуума [продолжается] до бесконечности: если допустить, что [сущее] не одно и не неделимо, [гласит доказательство], но делится на множество, ничто не будет одним в собственном смысле (так как если бы непрерывное делилось, оно было бы делимо до бесконечности), но если нет «одного» в собственном смысле, то нет и многого, раз множество состоит из многих единиц [генад]. Следовательно, сущее не может делиться на множество; следовательно, оно только одно. Или так: если нет одного и неделимого, то не будет и многого, так как многое состоит из многих единиц. Между тем каждая единица либо одна и неделима, либо тоже делится на многое. Если каждая единица одна и неделима универсум будет состоять из неделимых (athomôn) величин, если же они тоже делимы, те относительно каждой из делящихся единиц [монад] мы повторим тот же вопрос, и так до бесконечности. Стало быть, если сущих много, универсум будет бесконечностно бесконечным. Но если это абсурдно, то сущее только одно и многих сущих быть не может, так как каждую единицу [монаду] необходимо разделить бесконечное число раз, что абсурдно.

Диаген Лаэртский: Зенон же отрицает движение, говоря: «Движущийся [предмет] не движется ни в том месте, где он находится, ни в том, где его нет».

Симпликий: Первый [аргумент] гласит: если движение есть, то движущееся [тело] по необходимости должно в конечное [время] пройти бесконечность, но это невозможно. Следовательно, движения нет. Большую посылку [этого доказательства] он доказывал так: движущееся [тело] движется на некоторое расстояние. Но поскольку всякое расстояние делимо до бесконечности, то движущееся [тело] по необходимости должно сначала пройти половину того расстояния, на которое оно движется, и [лишь] затем все [расстояние]. Однако до половины всего [расстояния оно должно пройти] половину половины и опять-таки половину этого [последнего расстояния]. Стало быть, половины [расстояния] бесконечны [по числу], так как в любом данном [расстоянии] можно взять половину, а бесконечные [по числу величины] невозможно пройти в конечное время, – этот постулат Зенон принимал как очевидный.

Филопон: Доказывая, что это одно неподвижно, он использовал такой аргумент. Если нечто, говорит он, движется вдоль данной конечной прямой, то, прежде чем оно пройдет ее всю, оно по необходимости должно пройти половину прямой, а прежде чем пройдет половину всей, по необходимости должно сначала пройти четверть, а до четверти – восьмую часть и т.д. до бесконечности, так как непрерывное делимо до бесконечности. Следовательно, если нечто движется вдоль конечной прямой, оно должно прежде пройти бесконечное число величин, но если так, а всякое движение совершается в конечное время (поскольку ничто не движется в бесконечное время), то, следовательно, окажется возможным пройти бесконечное число величин в конечное время, что невозможно, так как бесконечное вообще нельзя пройти из начала в конец.

Диоген Лаэртий: Зенон Элейский […] первым выдвинул аргумент «Ахиллес».

Аристотель. «Физика»: Второй [аргумент] – так называемый «Ахиллес». Он гласит, что самый быстрый бегун никогда не догонит самого медленного, так как необходимо, чтобы догоняющий прежде достиг [той точки], откуда стартовал [собств. «рванул, припустил»] убегающий, поэтому более медленный [бегун] по необходимости всегда должен быть чуть впереди. Этот аргумент [по существу] тождествен аргументу «дихотомия», но отличается от него тем, что [последовательно] добавляемая величина делится не пополам.

Симпликий: Этот аргумент также основан на делении до бесконечности, но иначе формулирован. Его можно изложить так: если есть движение, самый быстрый бегун никогда не догонит самого медленного. Но это невозможно. Следовательно, движения нет. [...] «Ахиллесом» этот аргумент был назван по имени фигурирующего в нем Ахиллеса, который, как гласит аргумент, преследуя черепаху, не может ее догнать. В самом деле, необходимо, чтобы догоняющий прежде, нежели он догонит, сначала достиг черты, с которой стартовал убегающий. Но за то время, пока догоняющий приходит к ней, убегающий продвинется на какое-то расстояние, хоть и меньшее, чем пройденное [за то же время] догоняющим, так как бежит медленнее, но все ж таки продвинется, ибо не стоит на месте. И опять за то время, пока догоняющий будет проходить то расстояние, на которое продвинулся убегающий, за это время убегающий опять пройдет какое-то расстояние – настолько меньшее пройденного [им] в прошлый раз, насколько он [бежит] медленнее догоняющего. И так в каждый отрезок времени, в который догоняющий будет проходить то расстояние, на которое к этому моменту продвинулся убегающий, движущийся медленнее, в этот отрезок времени будет продвигаться на какое-то расстояние и убегающий. И хотя с каждым разом это расстояние будет все меньше и меньше, все-таки в любом случае будет продвигаться на какое-то расстояние и убегающий, ибо он движется. И так как в силу бесконечной делимости величин можно брать все меньшее и меньшее расстояние до бесконечности, то Ахиллес не догонит не только Гектора, но даже черепаху.

Аристотель.«Физика»: Третий аргумент, […] гласит, что летящая стрела стоит на месте. [Этот вывод] вытекает из постулата о том, что время состоит из [отдельных] «теперь»: без этого допущения умозаключение невозможно. [...] Зенон допускает паралогизм. Если всякое [тело], говорит он, покоится там, где оно движется, всякий раз, как занимает равное [себе пространство], а движущееся [тело] всегда [занимает равное себе пространство] в [каждое] «теперь», то летящая стрела неподвижна. Но это ложь: ведь время не состоит и неделимых теперь, равно как и никакая другая величина.

Симпликий. Комм. к «Физике»: Летящая стрела покоится в полете, коль скоро все по необходимости либо движется, либо покоится, а движущееся всегда занимает равное себе пространство. Между тем то, что занимает равное себе пространство, не движется. Следовательно, она покоится.

СОФИСТЫ